Окна в комнатах дома Марьи Алексеевны были по-прежнему плотно зашторены, так, будто никого в доме нет. И только Настасья с чего-то поднималась в дом с накрытой корзинкой.
— Настя? — окликнул Аким Евсеич. — Что у тебя там?
— Так печь в доме разжигать не велено, вот приготовила завтрак у себя во флигеле…
«Боже мой, какая неожиданная напасть могла свалиться на её голову, чтобы она вот так срочно и не уведомив заранее, да ещё тайно, приехала?» — И воображение нарисовало ему едва прибранную, расстроенную или даже испуганную даму. Он пропустил вперёд себя Настю, немного постоял перед входом и вошёл в дверь, видимо специально для него оставленную не запертой.
За накрытым столом в хорошем дорожном костюме сидела Марья Алексеевна и собиралась пить чай.
— Аким Евсеич? Как же я рада вас видеть! — И не вставая из-за стола, подала для поцелуя руку… без перчатки.
— Марья Алексеевна, дорогая, что, что заставило вас приехать столь спешно и тайно?
— Прошу, садитесь. Вы успели позавтракать?
— Я… э…
— Так и думала. Пожалуйте, без особых изысков, но булочки очень вкусны, — улыбнулась Марья Алексеевна.
Аким Евсеич сидел как на иголках, а она пила чай и молчала. Наконец поднялась со стула, прошлась по комнате и остановилась напротив Акима Евсеича.
— Я ожидаю ребёнка.
— Наконец сокровенное желание вашего супруга осуществится!
— Супруг тут не при чём по нескольким причинам, и главная — его долгое отсутствие, а дитё во мне… с недавнего времени. Я за тем и приехала тайно и спешно, чтобы сообщить вам — это ваш ребёнок. И следует принять меры, чтобы обеспечить и его будущее, и моё. А поскольку отцом этого дитя являетесь вы, то не можете остаться в стороне.
— Но что ж я могу?
— Достать ту самую микстуру… ну, вы понимаете?
— Зачем? Вам нельзя в вашем положении принимать такие капли! — но посмотрев ей в лицо, спросил вдруг севшим голосом: — Что вы задумали?
— Что тут не понятно? Не притворяйтесь, что не догадываетесь о чём речь!
— Вы уверенны, что это мой ребёнок, а не князя?
— Я уверенна! Но не навязываю вам его, потому что его будущность, если вы мне поможете, может быть прекрасна.
Аким Евсеич почувствовал, что кровь отлила от его лица, а в руках появилась непреодолимая дрожь.
— Вызовите врача к Наталье Акимовне, а полученную у него микстуру предайте мне. Сделать это надобно сегодня. Я получила телеграмму, извещающую о возвращении мужа. И должна вернуться назад, так, будто не из Бирючинска приехала, а вернулась из загородной прогулки. И тогда, рождённое после смерти моего супруга… наше дитя будет не только законнорожденным, но и носить высокий титул.
— Боже мой, Боже мой! Какое коварство!
— Вы это своей дочери скажите!
— Вы о чём?
— Я же прошу вас всего лишь достать для меня успокоительную микстуру! Что тут коварного?
— Я… подумаю.
— Нет! Завтрашним поездом я должна уехать. Поэтому торопитесь.
Аким Евсеич встал, не спеша подошёл к окну, и выглянул из-за края шторы на улицу. А там безмолвно раскланивался и кривлялся, будто клоун в цирке, всё тот же странный человек, которого он видел из окна квартиры, когда в последний раз встречался с Марьей Алексеевной. Только теперь его чёрное пальто было совсем не по сезону, но он будто и не замечал этого. И тут из-за угла дома вылетела пролётка, кучер даже не придержал лошадей, они неслись прямо на этого незнакомца! Аким Евсеич, рванулся крикнуть, но… лошади пронеслись через этого человека, будто через пустое место, а странная фигура по-прежнему продолжала кривляться!
— Тьфу! Провались на этом месте! — в сердцах выкрикнул Аким Евсеич и фигура действительно, закрутившись волчком, исчезла сквозь мостовую.
— Что с вами? — Марья Алексеевна попыталась выглянуть в окно через плечо Акима Евсеича.
— Чужое имя, чужое богатство, преступление совершенное матерью, когда он был ещё в её чреве… Я приму этого ребёнка и признаю своим, даже если это не так.
— Вы не понимаете! Как только скрывать беременность станет невозможно… меня и моих детей ждёт незавидная участь. А уж этого, ещё до его рождения, вы, его отец, обрекаете на горькую судьбу. Тогда как участь моего мужа предрешена и это только вопрос времени…
— Мы все на этой земле временно! Я подам утром пролётку и сам отвезу вас на станцию.
— Вы об этом пожалеете!