Жизнь заворачивала Акима Евсеича во всё более крутой водоворот. Пришлось привыкать ложиться спать за полночь, а ужинать в то время, в которое в прежние годы спать ложился. И всё бы ничего, но вход во вновь открывшиеся двери, оказался очень дорог. Большие траты на гардероб, на ответные обеды и ужины, устраиваемые у себя дома, частые поездки в уездный город, а это траты на дорогу, на проживание в дорогих съёмных квартирах… В общем всё это влетало Акиму Евсеичу в копеечку, которую надобно было зарабатывать. И вроде, грех жаловаться, дела выгодные и постоянные, будто сами собой напрашивались, только успевай поворачиваться. А ведь так хотелось вечером сесть у камина, взять в руки бокал подогретого вина и дремать за чтением газет. Ан, нет. То визит к одним, то к другим, то к ним с визитом. То бумаги накопились, требовали внимания, то деловая встреча в ресторации. Нанять себе помощника пока Аким Евсеич не мог. Вот и приходилось крутиться как белке в колесе. А тут ещё предстоящая встреча с Кириллом Романовичем. Оно конечно, дело намечается выгодное не только с финансовой стороны, но и в плане новых деловых знакомств. А уж если удастся восстановить дворец во всём блеске… да чтоб не задолго и по деньгам в разумные пределы уложиться, тогда… Что может ожидать его тогда, Аким Евсеич даже представить не мог, но чувствовал, понимал, что возможности откроются куда больше теперешних. Но Кирилл Романович — законный супруг Марьи Алексеевны!

— Чёрт его дери! — вслух выругался Аким Евсеич. Однако поехать следовало в один из ближайших дней, чтобы вновь из Бирючинска сюда не ехать, там тоже дела не ждали.

Встреча состоялась ближе к вечеру. Граф провожал Акима Евсеича лично, показывал покои, рассказывал историю каждой комнаты и вовсе не казался крайне обессиленным болезнью человеком. И, странное дело, не испытывал Аким Евсеич в этот раз к нему ни злости, ни ревности. Хотя видеть его всё одно было крайне неприятно.

— Горный воздух и отвары неизвестных мне трав, пить которые я вначале опасался, поддержали моё здоровье. И я намерен заняться своим родовым гнездом. А вот жена советует продолжить лечение. Она очень озабочена моим здоровьем. И даже выразила желание поехать вместе со мной.

— Пока вы с супругой отдыхаете на свежем воздухе, я постараюсь выполнить ваш заказ, — раскланялся Аким Евсеич, напряжённо ожидая, каков будет ответ на эту его реплику. И Кирилл Романович не заставил себя ждать:

— Ах уж эти дамы! Марья Алексеевна, склонив голову, высказала своё согласие сопровождать меня, — Кирилл Романович развёл по сторонам руки, а Аким Евсеич вдруг поперхнулся. Ведь он знал то, чего не знал Кирилл Романович о своей жене, то, что она ждала ребёнка.

— Но это было сказано таким несчастным голосом, да и дети… требуют родительской заботы и внимания. Однако оставить жену в доме, где начнётся ремонт, я тоже не могу и поэтому решил отправить её на время моего отсутствия в её родное гнездо — в Бирючинск. Жена неоднократно говорила мне, что дом её находится в приличном состоянии.

— Вы, вы — умнейший человек! Ведь что такое женщина в условиях… э… горной местности? Сколько забот вам предстояло бы? Вы на природе, пьёте полезные отвары трав, а она скучает без общества, без своей портнихи, опять же парикмахер… Конечно, ваша супруга преданная жена, поскольку решилась ехать вместе с вами в такую… э… глушь. Но, но вы же себе не враг?

Негромкий, бархатистый смех прервал излияния Акима Евсеича, которым он и сам был не рад, но вот вдруг посыпались!

— Ха-ха-ха! — смеялся Кирилл Романович. — Мне говорил князь Самойлов, что вы очень деликатный и умный человек. Но я не предполагал насколько! Понятное дело, дама, привыкшая к сонму слуг и жизни в обществе, оказавшись в горном селении, превратит жизнь мужа в сплошной кошмар, ещё и сама будет выглядеть страдалицей!

— Я, я… простите, не хотел сказать ничего… такого, — растерялся Аким Евсеич.

— А вы ничего такого и не сказали, мой смех относится к моим мыслям. Так вспомнилась одна старая смешная история, как жена поехала за мужем на каторгу и испортила ему всю каторгу, — опять смеялся граф.

И вроде не было ничего унизительного в его словах о Марье Алексеевне, но Акиму Евсеичу чудился какой-то подтекст. Похоже, всё, что она рассказывала об этом человеке — не преувеличение обиженной женщины, а чистая правда! Но ведь и понятно, Кирилл Романович взял Марью Алексеевну с «приданным» в виде двух детей, за что брат обеспечил его финансами, коих хватает и на лечение и на ремонт давно запущенного здания. Взять-то взял, но любить и уважать не обязывался! Вот и соблюдает правила хорошего тона, а недовольство и ревность — берут своё. Хорошо, что дети родные племянники, поскольку их отец его родной брат. И то, Марья Алексеевна сетовала, что ни тепла и ни заботы Кирилл Романович к ним не проявляет.

— Вам следует определить сумму средств необходимых для ремонта, а также указать сумму вознаграждения, которую вы желали бы получить за свою работу. Потом мы с вами обсудим сроки и все остальные необходимые в этом деле вопросы. Я оставлю на ваше имя банковский счёт, по которому вы будите отчитываться передо мной письменно, каждые десять дней, либо в случае крупных трат.

Раскланявшись, Кирилл Романович и Аким Евсеич разошлись. Аким Евсич, решив, не тратить зря времени, принялся делать осмотр и составлять перечень работ необходимых к исполнению. Он переходил из одной комнаты в другую и уже понял, что не за день не за два эту бумажную рутину не завершит, когда, открыв дверь в очередную комнату, увидел Марью Алексевну. Полумрак, царивший в этом помещении, делал фигуру женщины и окружающие предметы таинственными, будто сама царица спустилась с небес, и медленно идёт ему на встречу.

— Я не ожидал вас тут увидеть.

— Мне кажется, вы стали избегать встреч со мной. — Она двигалась почти бесшумно, лишь лёгкий шелест шелка её платья слышался в тишине. — Но почему, почему чистая, бескорыстная любовь греховна? — Она подошла и прислонилась к его груди. Он обнял её ласково и нежно поцеловал волосы, глаза:

— Потому что пред Богом вы чужая жена.

— Только ваши руки коснутся меня, я забываю обо всех бедах и заботах. На меня будто благодать Божья снисходит. Что это, если не его промысел?

— Божий? Или дьявол над нами смеётся? — Акиму Евсеичу вспомнился странный кривляющийся человек под окнами вовремя их встреч.

— Богу ли, дьяволу — я благодарна за счастье испытать такое чувство.

В соседней комнате послышались какие-то звуки. Аким Евсеич, жестом показав Марье Алексеевне отойти в сторону, нарочито громко шагая, направился в сторону, откуда слышались звуки, открыл дверь и увидел крупную крысу, что-то тащившую по полу. Захлопнул дверь, повернулся назад, но комната была пуста:

— Уж не привиделось ли мне? — Приблизил свечу к тому месту на полу, где только что стояла Марья Алексеевна. Вдруг, какой след остался? Но что можно разглядеть на гладком и чистом паркете?

— Кто я? Счастливейший из людей, или несчастный греховодник? — Но вопреки всему душа пела и блаженство, заполнившее его тело и душу в эти краткие минуты разговора, было сильнее и прекраснее даже того наслаждения, которое он испытывал с этой женщиной в постели.

«Как же так? Не может людское счастье быть грехом! Но… не возлюби жену ближнего своего… А если возлюбил?» — думал Аким Евсеич, возвращаясь назад.

— Значит, испытание такое Бог посылает! — вслух проговорил сам себе. Но забот у Акима Евсеича было, что называется, по горло, поэтому вскорости мысли его перешли на деловой лад.

Пока Аким Евсеич занимался составлением перечня работ, Натали пользовалась всё возрастающей популярностью. В каждом доме желали принять самую настоящую вдову вампира, да ещё мадам Кук страшным шёпотом кое-кому по секрету поведала, что на спиритическом сеансе Кузьма Федотыч посетил этот мир! И не только говорил, но злостный вампир чуть ноги слуге не переломал! И перечисляла свидетелей происшествия: всего семь человек! Да ни кто-нибудь, а какие все важные и серьёзные господа! Один граф Немиров — тот ещё скептик, чего стоил! Но и он не отрицал, что грохот слышал, и слуга жаловался — было дело. Стол? Да, и стол ходуном ходил, и голос был. Но в подробности граф не пускался, разговор завершал, мол, более ему сказать нечего. Зато княжна Самойлова рассказывала много и охотно, тем более что ей-то уж точно было что рассказать! Она живая свидетельница, как злостный вампир пытался из могилы восстать.

Аким Евсеич сколько ни откладывал разговор с дочерью о графе Немирове, однако пришлось завести.

В город с гастролями приехала труппа знаменитого театра. Билеты разлетелись — глазом моргнуть Аким Евсеич не успел. Натали сетовала, что упустили редкую возможность — увидеть таких артистов в знаменитой и популярной постановке! Уж не говоря, что все уважаемые в городе люди обязательно посетят театр, и самое желанное — попасть на премьеру! Но как!?

И тут пришла записка от графа Немирова. Он приглашал на эту самую премьеру Акима Евсеича с дочерью в свою персональную ложу! Странно было Акиму Евсеичу видеть обычно спокойную и рассудительную Натали взволнованно примерявшую новое платье и вдруг заявившую, что в этом платье пойти на премьеру, где будут самые известные и представительные люди города, она не может.

— Это платье, сшитое по самой последней моде, даст повод говорить, будто у меня нечего надеть и мы его к этому случаю купили. Хуже того, фасон необычный, ещё не знакомый в городе. Платье невольно будет бросаться в глаза… платье, а не я. Платье не должно быть привлекательней хозяйки, оно должно быть скромным по фасону, но роскошным по ткани и крою.

Вот в свете этих событий, дождавшись, когда с Натали немного спадёт первоначальный пыл сбора на желанную премьеру, выбрав удобный момент, вечером, сидя в мягком кресле напротив дочери, Аким Евсеич издалека начал разговор. Но, сказать по чести, он и сам не знал: желает ли выдать дочь замуж за графа Немирова? Уж слишком далеки друг от друга их миры, могут и не пересечься больше. А ещё, странное, необъяснимое недоверие к графу теснило грудь Акима Евсеича. Но, делать нечего, Аким Евсеич счёл за лучшее, честно и откровенно рассказать всё как есть Натали. Он не умолчал ни о разговоре с графом, ни о своих сомнениях.

— Я всё думаю, что при его богатстве и знатности, он властен выбирать невесту из юных красавиц высшего круга, и вовсе не вдову. Да и кто мы такие для графа Немирова? А его: хочу невероятного, хочу иного… Что до меня, так более похоже на капризы избалованного юнца, что совсем не вяжется с личностью графа.

Натали молчала. Лицо её было спокойно и задумчиво, будто разговор шёл не о её собственной судьбе.

— Натали, я не тороплю тебя с ответом. Ты знаешь всё. Подумай, давать ли повод графу для ухаживания, или мне просить его оставить эту затею?

— Но теперь, сейчас, как же быть с театром? С приглашением в его ложу?

— Нет, отказаться очень не вежливо… нет, нет… это обидит его, может даже унизит, в какой-то мере. Такой поступок для нас непозволительная глупость. По крайней мере, я так думаю. Да и решения ты ещё не приняла.

— Как же нам быть?

— Мы примем приглашение, но в ложе я сяду рядом с графом, а ты с моей стороны.