В усадьбе князей Немировых Натали и Акима Евсеича встретили достойно. Дабы жениху и невесте до венца под одной крышей не спать, Натали и Настасью, (а как без неё собраться под венец?) — отправили в город, где заранее были сняты роскошные номера. Аким Евсеич остался на некоторое время в имении, чтобы уточнить тонкости завтрашнего дня. Дело-то хлопотное!

Конечно, из города до имения следовало добираться по просёлочной дороге и не сказать, чтобы далеко, но Натали следовало проделать этот путь в подвенечном наряде. Однако, как оказалось, и это было предусмотрено.

По предварительной договорённости с Михаилом Николаевичем выезд для невесты обещался подготовить он сам, всё-таки далековато Акиму Евсеичу до имения князей Немировых. Вот и успокоил его дядюшка будущего зятя, мол, не беспокойся, всё будет в наилучшем виде. Но Аким Евсеич даже представить не мог, что за зрелище его ожидает.

Невероятная роскошь выезда, который подготовили для Натали, поразила Акима Евсеича. Карета оказалась одним цветом с платьем Натали, колеса сверкали позолотой. Запряжена она была шестеркой лошадей изабелловой масти, нет не белой, а цвета слоновой кости или сливок. Шестёрка лошадей оказалась настолько ослепительно красивой, что Аким Евсеич долго не мог поверить своим глазам. Длинные золотисто-молочные гривы роскошным шёлком растекались по шеям лошадей. Под стать гривам были и хвосты. Копыта лошадей аккуратно обёрнули тряпицами.

— Это пока по просёлку до города едем. А там — разуем коней. Золотом заблестят. — Горделиво пояснял конюх.

— Это, это чьи же такие? — еле перевёл дух Аким Евсеич.

— Его благородие, граф Михаил Николаевич подарил на свадьбу племяннику своему, зятю вашему, значит. — Поклонился Акиму Евсеичу в пояс. И видя заворожённый взгляд Акима Евсеича, продолжил рассказ:

— К каждой из этих лошадок приставлен отдельный конюх. Головой отвечает. Спит рядом, до преж чем лошадь кормить, сам пробует. Родились-то они «цветными» — рыжими да гнедыми — но уже в молодом возрасте стали темно-серыми в седых «яблоках». Ну а потом уж и все поседели. Михаилу Николаевичу за каждую из них целое состояние предлагали. Отказался.

Аким Евсеич глядел на всё это великолепие и вдруг поймал себя на том, что разговаривает с женой, так, будто она живая, только по какой-то причине не может всего этого видеть.

В город Аким Евсеич приехал поздно. Но Натали ещё не спала.

— Батюшка, Аким Евсеич, уж и не знаю, как быть? Ничто не помогает. Бродит как тень по этим комнатам и сна ни в одном глазу, — зашелестела над ухом Настасья. — Я ей чаёк приготовила, а она пить отказывается. Вас ждёт, чтоб удостовериться всё ли в порядке. Вишь, выезд-то для невесты с нашей стороны должен быть, а получилось, Немировы предоставляют. Вот и волнуется.

Аким Евсеич устало улыбнулся, чуть помахал рукой, мол, успокойся. И тут, услышав их разговор, вышла Натали.

— Уж и не знаю, рассказывать ли тебе, всё одно завтра сама увидишь? — улыбался Аким Евсеич. — Карету подадут на рассвете, когда горожане ещё спят. А как проснуться увидят чудо чудное! — И Аким Евсеич, не удержавшись, рассказал про увиденных красавцев лошадей.

— Батюшка, Аким Евсеич, позволь, Христа ради, уложить нашу голубушку в постель. Да и вам пора. Завтра день-то какой! Да и настой травяной стынет, а его горячим пить надобно, чтобы душа ночью не тревожилась, а отдыхала.

— Да, конечно. Чуть не забыл. Парикмахер прибудет чуть свет. Ну, уж сначала меня обиходит, потому как время мало потребуется, потом за тебя возьмётся. А сейчас, Настасья права, спать, спать, спать.

Туманное утро за окном делало карету и лошадей плохо различимыми. Гривы и спины их были прикрыты покрывалами, даже хвост заправлен в специальный чехол. Кучер, дожидаясь в прихожей, пояснил, что вот туман осядет, солнышко проглянет, он снимет попону и хвост распустит, с копыт тоже тряпицы снимет. А то вода каплями осядет и никакого вида не будет.

Как только первый солнечный луч ударил в окно, Натали вышла на крыльцо. Аким Евсеич держал дочь под руку, и видел, сколь бледна она.

— Натали, смотри, как красиво!

— Да, конечно.

Он помог дочери сесть в карету, и удивленно повернулся к ней.

— Натали, что с тобой?

— Мне страшно, батюшка.

— Тебе? Страшно? С чего бы?

— Смогу ли я, сумею? Я покидаю родной дом не для того, чтобы быть последней среди первых.

— Дочь моя, весь народ выходит из одних ворот!

Не ожидавшая таких слов от Акима Евсеича, Натали улыбнулась.

— Вот, уже лучше. Ты не безродная, не бедная. Что нам с тобой, кроме собственных страхов, угрожает? — И вдруг почувствовал, как внутри кольнуло неприятное воспоминание. Но он взял себя в руки: — Это вековая традиция невесте плакать перед венцом. Но ты-то своё уже выплакала. А кроме того, как полагается, уезжая исповедовалась, второй день маковой росинки во рту не держала, с раннего утра до прихода парикмахера стояла перед образом, коей мы с собой привезли. Помни, тебя не из милости берут в жены, это ты снизошла и согласилась.

Натали отодвинула шторку, выглянула в оконце:

— Батюшка, мы странно едем, сначала в центр, потом… будто опять в центр.

— А, совсем запамятовал. Михаил Николаевич распорядился, даже вчера специально на пролётке с кучером проехал по нужным улицам. Чтоб кучер знал, где следует быть замеченной карете невесты графа Немирова.

— Настасья наказывала, из-под венца другой дорогой возвращаться.

— Другой и вернёшься. В Спасском со своим супругом останешься. — И вздохнул грустно.

— Что-то и вы не очень рады…

— Я? Да что ты? Я… — и постарался сделать озабоченное лицо, — я беспокоюсь, как там в церкви, всё ли готово к венчанию.

— Батюшка, милый батюшка, я буду писать тебе часто и приезжать друг к другу будем…

— Ну да, ну да. Вот как только вернётесь с графом из-за границы…

— Пока ещё не уехали. А потом, если придётся — не на веки же вечные.

За этими разговорами дорога до имения оказалось вовсе не долгой.

Церемония венчания происходила в крайне торжественной атмосфере. Родителям при венчании присутствовать не полагалось. Михаил Михайлович и так к этому времени был сиротой, поэтому посаженным отцом пошел Михаил Николаевич, который заранее переговорив с Аким Евсеичем, и получив его предварительное согласие, пригласил своего давнего друга Светлейшего князя Ипата Тихоновича Безбородко. И это титулование: Светлейший князь — произвело на Акима Евсеича сильное впечатление. С людьми такого ранга ему даже встречаться не приходилось, ведь это высший княжеский титул, дававшийся за особые личные заслуги. И вот Светлейший князь будет на свадьбе его дочери посаженным отцом. Занятый своими делами и загруженный разными хлопотами Аким Евсеич, не особенно задумывался о той перемене места своей дочери и соответственно, его собственного места, в обществе. Ведь среди окружения Акима Евсеича ни один человек не устраивал Михаила Николаевича на роль посаженного отца Натали. Тут-то и понял Аким Евсеич всю глубину и важность совершаемого шага и по достоинству оценил старания дядюшки своего будущего зятя. На что Михаил Николаевич пояснил, что своих детей у него нет, и племянник единственный. Поэтому род продолжать следует с особым чаянием.

— Но Натали вдова и мы не столь богаты. Вот и многие заботы, например, карету вы взяли на себя. — Вежливо интересовался Аким Евсеич.

— М… тот факт, что Натали вдова, очень затруднял принятие моего решения о согласии на брак. Однако юной девицы равной вашей дочери по красоте и уму, мы не нашли, хоть и предприняли все возможные усилия. А время поджимает. Я ведь тоже в летах, хотелось бы увидеть продолжателей нашего рода. — Он помолчал, с прищуром глядя на Акима Евсеича, и продолжил: — Хотя, скажу откровенно, если бы не чрезвычайное чувство, которое испытывает мой племянник к вашей дочери, возможно я бы и воздержался. И скорее всего, воздержался бы от такого решения.

— Но и богатств равных вашим мы не имеем…

Михаил Николаевич махнул рукой:

— Будет вам, будет! Наши дети вот вот встанут на белый плат перед аналоем, а вы всё о суетном…

После свадьбы началась визитная неделя, молодые посещали родственников. И поскольку родственников со стороны Натальи Акимовны в столичном граде не было, то посещали родню князей Немировых.

Уставший от всей этой суеты, Аким Евсеич не чаял вернуться домой. Глядя на дочь, не переставал удивляться: откуда взялись эти манеры, эта властность. Не прошло и двух недель, как Натали стала графиней Немировой, а будто родилась ею. И было видно, что жизнь такая ей по душе. А что ещё желать отцовскому сердцу? И только одна тайная мысль угнетала его. Воспоминание о том, последнем посещении призрака Кузьмы Федотыча в ночь перед отъездом из Бирючинска. Однако пока об этом думать было рано. И Аким Евсеич душевно распрощавшись с зятем и его дядюшкой, обняв Натали, отправился назад в Бирючинск, где, как он думал, дела его уже заждались. Здесь же пустое, по его понятию, время препровождение утомляло пуще всякой работы.