Не знаю, почему всадники напали на нас. Казалось все внимание степняков должно было быть приковано к городу. Перед ними лежал беззащитный Паус с открытыми складами, погребами, оружейными. Захватчикам оставалось только погрузить добро на телеги и вывезти в степь. Наверно именно этим они сейчас и занимались, потому что больше всадников на окраинах мы не видели, зато к переправе опять потянулись горожане. На наши вопросы они отвечали односложно, испуганно прятали глаза и старались как можно быстрее миновать мост и выбраться на дорогу, ведущую вглубь страны. К полудню над купеческим кварталом взмыли в небо черные дымы, запахло гарью.

Почти все, кто присоединился к отряду долгое время прожили в Паусе и теперь не могли спокойно наблюдать за его гибелью. У многих там остались друзья и знакомые. Даже мне прожившему всю жизнь вне городских стен хотелось броситься на помощь несчастным оставленным властями на произвол судьбы. Вынужденное бездействие и полная неопределенность сводили с ума. Постепенно люди стали покидать свои боевые посты и собираться небольшими группами. Скоро на башнях остались только арбалетчики. Дворяне расположились недалеко от моста и заспорили, обсуждая возможные действия кочевников. Простые стражники и слуги старались держаться от них подальше, когда господа ссорятся беднякам рядом делать нечего. Большинство воинов были уверены в том, что степняки ограбят город и уйдут. Они доказывали остальным, что варварам незачем идти дальше. Путь в столицу тернист и долог, а королевская гвардия сильна и многочисленна. Паус богатый город и захватчики найдут в нем все, что пожелают от серебра и дорогих товаров до рабов и наложниц.

— Столько добра за одни сутки не вывезти, — говорил воин, который чуть было не признал во мне послушника, — степняки потратят на сборы два, а то и три дня, так что в ближайшее время они к столице не пойдут.

Остальные кивали соглашаясь.

Судя по всему, наш командир не разделял уверенности своих вассалов. Он не участвовал в общем разговоре и все время к чему-то настороженно прислушивался. Я сразу вспомнил сидящего на стене Химона, который не давал мне и рта раскрыть, потому что ждал, когда засада степняков проявит себя на дороге и нападет на монастырский караван. Похоже командир не верил в то, что кочевники разграбят город и уйдут, и готовился к самому худшему. А что может быть хуже, чем оказаться с горсткой солдат перед многотысячной армией?

Тизон Прозорливый считал, что дворянское сословие специально было вскормлено богами для войны. «Эти мужи воспитаны единственно для сражений, кровь и слезы не пугают их и словно бы придают сил. Они не испытывают страха перед превосходящим противником и готовы не щадить живота своего ради защиты короля и отечества» — писал он в трактате о воспитании мальчиков из благородных семей, — «поэтому даже, если вы не принадлежите к дворянскому роду, а занимаетесь торговым или иным почетным ремеслом, давая наставления чаду своему не забывайте ставить ему в пример великих воинов, чтобы он мог воспитать в себе лучшие качества человеческие».

Перебирая в памяти слова мудрого наставника я с тоской думал о том, что по праву рождения принадлежу к бесправной черни и не должен забивать себе голову возвышенными мыслями. Не мое это дело заботиться о безопасности страны и всего народа ее населяющего. Я с тоской смотрел на опустевшую городскую площадь и тщетно пытался понять за что мне выпала такая горькая судьба, и что великие боги хотят от испуганного и жалкого беглого послушника.

Воины зашумели сильнее прежнего, и командир сурово прикрикнул на них. Не знаю, чем он отличался от остальных, может быть был более знатен или опытен в сражениях, но все дворяне признавали его власть над собой и беспрекословно подчинялись ему. Только один человек не принимал участия в общем споре. Молодой воин так и остался сидеть возле родственника убитого во время атаки. Стараясь не шуметь, я подошел к нему и остановился в стороне почтительно склонив голову.

— Что тебе? — недовольно спросил юноша.

— Не могу ли я быть чем-нибудь полезен, господин? Я знаю молитву последнего пути и могу спеть погребальную песню.

Если бы смерть настигла вельможу в собственной постели родственники отнесли бы его тело к ближайшей горе и оставили в погребальной пещере или закрепили на склоне используя веревки и железные крючья, но здесь на равнине похороны, проведенные не по обряду, могли смутить кого угодно. Все-таки когда-то я был послушником, поэтому считал своим долгом помочь молодому человеку достойно проводить родственника в последний путь.

— Ты не похож на священника, — проворчал юноша.

— Я долгое время жил при монастыре, господин.

Молодой воин оглядел меня с ног до головы и согласно кивнул. Все равно молитву должен был кто-то прочесть, а на войне выбирать не приходится.

Я присел возле тела, сложил руки покойного на груди и принялся нараспев молиться. Первое время юноша подозрительно косился на меня, словно боялся обнаружить в моих действиях что-нибудь недозволенное, но потом успокоился, склонил голову и принялся шепотом повторять за мной слова погребальной песни. Прощаясь с погибшим воином, я украдкой поглядывал на лежащего в стороне мертвого стражника. Все кроме меня забыли о нем, но не должен человек уходить в мир иной без очищения, поэтому сидя над телом дворянина я молился сразу за двоих.

Допев песню, я взял щепотку земли и вложил в руку покойного. Злые ветры сдувают почву с высокогорных лугов и полей, поэтому идущий к вершинам должен принести с собой немного, чтобы великим богам было на чем выращивать урожай времени, где каждое зернышко час, а колосок день.

Сначала я подумал, что остальные воины, занятые важными разговорами не обратили на мои действия никакого внимания, но потом случайно перехватил несколько настороженных взглядов. Подобный интерес не сулил мне ничего хорошего. Живя в обители, я научился безошибочно угадывать момент, когда старшие монахи выделяют тебя из толпы для того, чтобы отругать за проступок или поручить дополнительное задание. Вот и сейчас несмотря на то, что командир даже не смотрел в мою сторону, от нехорошего предчувствия по спине побежали ледяные мурашки. Он что-то обсуждал со своим помощником, невысоким дворянином, одетым в длинный до колен кожаный кафтан. Коротышка сразу привлекал к себе внимание, потому что был на голову ниже остальных. Шлема он не носил и оружие имел самое простое без серебряной насечки, но командир явно к нему благоволил и разговаривал почтительно, как с равным. Я заметил, что во время атаки степняков маленький воин храбро сражался. Он огляделся, выискивая кого-то взглядом, заметил меня и махнул рукой.

— Эй, ты! Подойди сюда.

Я быстро подбежал и поклонился. Видимо страх так явно читался на моем лице, что командир развеселился.

— Смотри-ка, — усмехнулся он, — я еще ничего не сказал, а мальчишка уже готов наделать в штаны.

— Бьюсь об заклад, — сказал коротышка, — у щенка хороший слух. Наверно он слышал наш разговор.

Я склонился до самой земли.

— Я ничего не слышал, господин.

— Молчи, если тебя не спрашивают. Встань ровно.

Я повиновался.

— Мне нужен разведчик, — сказал командир, — далеко ходить не надо. Перейдешь через мост, проверишь ближайшие улицы. Если что-нибудь заметишь сразу возвращайся.

— Хорошо, господин, — промямлил я.

— Оставь саблю и нагрудник, — посоветовал маленький воин, — если степняки тебя поймают в таком виде, то сразу прирежут. Избегай открытых мест и не иди через площадь.

Я сложил свои вещи под башней и не оглядываясь побежал к мосту. Никто ничего не сказал мне на прощанье, только злорадно усмехнулся солдат, который в свое время назвал меня слюнтяем и тяжело вздохнул угрюмый дядька, который был единственным кто проявил ко мне хоть какой-то интерес. Пригнувшись я перебежал через мост, перемахнул низкое каменное ограждение и скатился в сухие камыши. Для того, чтобы незамеченным подобраться к стоящим вдалеке лодочным сараям нужно было пройти по узкому пляжу и подняться по склону. Доковыляв до ближайшего строения, я вскарабкался наверх и медленно пошел вперед, стараясь держаться в тени ограды.

На площади было пусто, легкий ветерок гонял по мостовой опавшую листву и брошенный кем-то платок. Затравлено озираясь я свернул на ближайшую улицу. Слева высились глухие деревянные заборы, за которыми прятались маленькие одноэтажные домики, а справа тянулись торговые ряды, в которых судя по вывескам можно было купить мед, деревянную посуду и дешевое сукно.

Похоже степняки еще не успели побывать на этой улице, ворота и калитки оказались целы, а некоторые лавки не только закрыты, но и заперты на висячие замки. Пахло гарью, но запах этот шел не из дворов, а спускался сверху с гор. Вокруг стояла удивительная тишина, не лаяли собаки, не блеяли овцы. Я миновал несколько дворов, пока не увидел впереди приоткрытую калитку. Видимо засов забыли запереть, поэтому между створкой и столбом оставалась широкая щель. Это было то, что нужно. Перелезать через забор на виду у всей улицы я побоялся, вдруг хозяин дома захочет огреть лопатой по спине незваного гостя, а через прореху можно было заглянуть во двор. Я прильнул к щели, стараясь разглядеть хоть что-нибудь. Мне бросился в глаза покосившийся стол, перевернутый табурет и какая-то куча тряпья на земле. Видно было плохо и я слишком сильно навалился на калитку. Неожиданно она скрипнула и приоткрылась. Левая нога соскользнула и угодила в канаву, дырявый сапог сразу наполнился ледяной водой, но я этого даже не заметил, потому что лежащая передо мной куча тряпья оказалась человеческим телом. Чуть поодаль лежало еще одно. Дверь в дом была выбита и висела на одной петле, а в заборе, некогда отделявшем участок от соседей, было выломано несколько досок. Так вот почему здесь так тихо! Пока мы сидели в засаде степняки обшарили все дома и перебили жителей. Они шли задворками, переходили с участка на участок прорубая проходы в оградах, поэтому ворота остались целыми. Мне стало дурно. Я представил, как кочевники врываются в город и словно саранча заполняют дворы и дома. Может быть вельможи правы и для того, чтобы вывезти богатства Пауса варварам понадобится несколько дней, но для убийства безоружных людей им хватило нескольких часов.

Я попятился и дрожащей рукой прикрыл за собой калитку.

— Да упокоятся ваши души с миром, да будет путь к вершинам легким и быстрым, — зашептал я.

Нехорошо было оставлять тела под открытым небом, но что я мог поделать. У одного человека не хватит сил, чтобы оплакать и похоронить всех несчастных. Страшно было представить сколько людей сегодня погибло в Паусе и сколько еще отправится на божий суд в ближайшие часы и дни.

Городские власти не хотели вкладывать деньги в окраины. Деревянные мостовые обветшали и потрескались, а канавы на выезде из города осыпались и густо заросли черемухой и красным ивняком. Хозяева домов не спешили вырубать буйную растительность, потому что она до самой зимы скрывала от соседских глаз покосившиеся давно некрашеные заборы. На какое-то время разросшиеся кусты укрыли меня от посторонних глаз. Невидимый для всех я присел на корточки и задумался о том, что делать дальше. Идти в город было слишком опасно, можно было нарваться на кочевников, которые хозяйничали в разоренных домах и искали спрятанное имущество, но и возвращаться к командиру с пустыми руками было стыдно. Страх перед захватчиками гнал меня назад. «Скажу, что никого не встретил», — решил я и уже засобирался в обратный путь, когда какой-то странный звук привлек мое внимание. Осторожно стараясь не обнаружить себя, я раздвинул ветки и выглянул из своего укрытия. Казалось город вымер: ни людей, ни собак, даже птицы замолкли. В тот момент, когда я уже решил, что мне почудилось из-за облаков выглянуло солнце и осветило стоящие в конце улицы большие бочки. Видимо где-то поблизости располагалась винная лавка и работники специально выкатили их для продажи. Среди бочек что-то сверкнуло, и я не сразу сообразил, что это блестит полированный шишак на голове притаившегося стрелка. Я в ужасе отпрянул, и упругая ветка распрямившись хлестнула меня по лицу. Выходит, степняки тоже устроили засаду!

Говорят, что у страха глаза велики. Может быть мне почудилось? Я опять раздвинул ветки и выглянул из кустов. Наверно степные боги специально отвели мне глаза. Оставалось только удивляться, как я сразу не заметил притаившихся стрелков, не расслышал лошадиный храп и доносящуюся из дворов приглушенную гортанную речь. Нужно было немедленно уходить. Пятясь задом и бормоча молитвы, я сполз в канаву.

Обратный путь к мосту показался мне очень долгим. Пока я словно уж полз по канаве моя одежда промокла насквозь. Добравшись до крайнего дома, я кубарем скатился вниз к самой воде и замер прислушиваясь. Теперь никакая сила не заставила бы меня выйти на мост. Может вражеские стрелки специально пропустили меня на этот берег, чтобы раньше времени на обнаруживать себя, а может посчитали, что моя скромная персона не заслуживает внимания, но в любом случае рисковать я не собирался. На мое счастье кто-то оставил на берегу самодельную плоскодонку. Я столкну ее в воду. Сильное течение сносило лодку, но это было даже хорошо, потому что протянувшиеся вдоль берега старые сараи должны были укрыть меня от вражеских наблюдателей. Оказалось, что управлять лодкой было не так-то просто. Я выбивался из последних сил, а противоположный берег и не думал приближаться. К тому же одно весло было короче другого и подчиняясь моим неумелым движениям лодка несколько раз вместо того, чтобы двигаться вперед начинала кружиться на одном месте. От усилий и ужаса я весь покрылся липким потом. Но все-таки через какое-то время я приноровился, и лодка перестала рыскать из стороны в сторону.

Командир внимательно выслушал меня и отпустил отдыхать. С трудом передвигая ноги я поплелся восвояси, с одежды ручьем стекала вода. Я не чувствовал холода пока махал веслами, но сейчас по спине побежали ледяные мурашки и зубы принялись выбивать причудливую дробь. После такой прогулки можно было запросто простудиться и умереть. Солдаты проводили меня безразличными взглядами. Измученный и заледеневший я забрался в башню и забился в самый дальний угол. Внутри было немногим теплее чем снаружи, но деревянные стены неплохо защищали от ветра. Я скрючился в три погибели, обнял руками колени и постарался немного поспать, но в мокрой одежде, которая прилипала к телу сделать это было затруднительно. Все-таки мне удалось ненадолго задремать. Несколько раз я тревожно вздрагивал и просыпался, но потом опять проваливался в небытие. Когда я в очередной раз открыл глаза, то увидел стоящего надо мной дворянина. Это был маленький воин, который напутствовал меня перед тем, как отправить в разведку. Он бросил на пол толстую шерстяную попону, снятую с убитой лошади.

— Держи, — сказал он, — и выходи греться, сейчас слуги разведут костер.

— Спасибо, господин, — я с благодарностью кивнул и схватил неожиданный подарок.

Раньше командир запрещал нам разводить костры, чтобы степняки не обнаружили засаду, но видимо после моего доклада он пришел к выводу, что скрываться больше незачем. Костры сложили у самого леса, благо дров было в избытке. Несмотря на недовольное ворчание спутников, я развесил свои вещи сушиться у огня. Неровен час степняки опять полезут на мост, а я без штанов. Попона вся пропахла лошадиным потом, зато завернувшись в нее я сразу согрелся. От походных котелков, подвешенных над костром запахло едой и у меня засосало под ложечкой. В этом не было ничего удивительного, потому что последний раз я ел вчера вечером. Не знаю, что слуги собирались готовить для дворян, но лично я не отказался бы и от миски пустого овощного супа. Сейчас на голодный желудок даже отвратительная похлебка из брюквы, которую варил Химон показалась бы мне редким лакомством.

За время моего отсутствия воины собрали трофеи и теперь под одной из башен лежали сваленные в кучу доспехи, сапоги, сабли и луки степняков. На незнакомое оружие никто не позарился, зато снятые с лошадей попоны пошли в дело. Одну отдали мне, две постелили у огня, чтобы не сидеть на голой земле, а в остальные завернули наших мертвецов и подвесили тела на деревья. Конечно это было нарушением похоронного ритуала, но за неимением горного склона сгодится и ближайшая береза. Я слышал, что так часто делали лесорубы, если их товарищ погибал в лесу. Главное поднять покойника подальше от земли, а уж боги найдут способ, как доставить на вершину измученную душу.

Ко мне подошел маленький воин. Я хотел подняться, но он махнул рукой, показывая, чтобы я оставался на месте. Дворянин присел рядом и принялся чистить ногти коротким острым кинжалом. Я обратил внимание, что руки у него грубые словно у крестьянина или дровосека, а на левой кисти не хватает мизинца.

— Говорят, ты видел всадников, — сказал он, — сколько их, как вооружены?

— Я заметил только одного, господин. Это был стрелок в железном шлеме. Остальных я не видел, но слышал их голоса и храп лошадей. Они прятались во дворах, господин.

— А тебе не померещилось?

— Нет, — твердо сказал я.

Воин кивнул и задумчиво произнес, — значит они ждут королевскую гвардию. Хотят напасть неожиданно.

— Не знаю, господин, — сказал я, думая, что вельможа обращается ко мне и набравшись смелости спросил, — а когда она придет эта гвардия?

Дворянин удивленно посмотрел на меня.

— Вообще-то я разговаривал сам с собой.

Я в ужасе уставился на свои грязные ноги. Монастырское воспитание в очередной раз подвело меня. В обители старшие охотно отвечали на вопросы послушников. Они от души радовались, если замечали в молодых монахах тягу к знаниям и пытливый ум. Но похоже в миру действовали иные законы, и неразумный червяк вроде меня не должен был открывать рот в обществе знатного воина.

— Простите меня за дерзость, господин.

Вельможа молчал, и я съежился, ожидая наказания за глупую выходку. Он мог ударить меня, отобрать попону или отогнать от костра, но вместо этого воин сказал, — ты не ремесленник верно?

— Нет, господин.

— И не слуга?

Я еще ниже опустил голову.

— Так кто же ты, мальчик?

— Я крестьянин, господин.

— Тагон, иди сюда, — неожиданно окликнул его командир.

— Ладно, — воин поднялся и убрал кинжал в ножны, — потом договорим.

Я вскочил и поклонился.

— А ты ловкач, — неожиданно сказал вельможа, — не думал, что вернешься с того берега живым. Держись поближе ко мне.

Он развернулся и пошел прочь.

«Тагон. Вот значит, как его зовут», — подумал я, глядя вслед уходящему воину.

Не думаю, что когда-нибудь мне придется называть его по имени, но лучше было запомнить. Что он имел в виду, когда приказал держаться поближе? Возможно Тагону понадобился слуга? Было бы здорово наняться в услужение к такому знатному господину. За всю свою жизнь я ни разу не оставался один. Сначала рядом была семья, потом монахи. Потеряв в кровавой суматохе Холина, я чувствовал себя одиноким и всеми покинутым. Кто теперь будет учить и направлять меня? Умные книги не давали ответов. Всплывающие в памяти красивые слова сбивали с толку, а привитые с детства понятия могли только навредить. Я чувствовал себя совершенно беспомощным. Как может выжить в этом мире мальчишка, который даже не знает на какие лавки в харчевне можно садиться, а на какие нет?

Какое-то время я еще размышлял о своей нелегкой судьбе, но потом тревожные мысли начали путаться в голове и пригревшись под теплой попоной я задремал. Меня разбудил новый знакомый — угрюмый дядька, который утром пристал к отряду.

— Поешь, — сказал он и протянул мне деревянную миску.

Я сел, протер глаза и не поверил своему счастью. Похоже сегодня на обед у нас было мясо. Никогда еще мне не доставался такой большой кусок. В монастыре о подобной трапезе можно было только мечтать.

— Откуда такое богатство? — спросил я, вгрызаясь в жилистое мясо и чувствуя, как по подбородку стекает жир и сок. Было очень вкусно, но похоже «повара» забыли положить соль и поторопились вытащить еду из котла, мясо было жесткое.

— У нас теперь этого добра навалом, — ответил дядька, — не пропадать же степным скакунам.

Я не сразу понял, что он имеет в виду, и тогда бывший слуга показал мне на лежащую на мосту кобылу. Судя по всему, над ней поработал опытный мясник.

— Старший приказал запастись мясом, сейчас поедим и еще отложим про запас, — дядька вздохнул и понизив голос сказал, — оказывается у наших вояк с собой вообще никаких припасов нет, так что нам повезло с этими лошадками.

Моя одежда почти высохла. Я побоялся оставлять ее у огня, чтобы не спалить, поэтому быстро оделся и направился к сложенной у башни куче трофейного тряпья и оружия. За то время пока я спал мои спутники успели забрать себе самое лучшее. Из всего захваченного в бою меня интересовали только сапоги. Старые совсем развалились. Впереди была суровая зима, которую надо было как-то пережить, а в дырявой обуви сделать это было затруднительно. Умников вроде меня нашлось немало. Многие не только успели переодеться в обновки, но и забрали свою старую обувь с собой, в случае нужды ее всегда можно будет продать на базаре. На земле остались всего две пары сапог. Одна принадлежала кому-то из отряда, видимо лентяй не захотел таскать старье в заплечном мешке, а вторая оказалась маленького размера. Похоже степняк был небольшого роста и его расшитые сапоги ни на кого не налезли. Я с тоской отбросил их в сторону и взялся за поношенную пару. Отвращения я не испытывал. В обители послушникам никогда не давали новую одежду, с детства мы все донашивали за старшими. Сапоги оказались как раз в пору. Голенища были сильно потерты, каблуки стоптаны, зато деревянные гвоздики в подошве держались крепко. Я переоделся и оставил старые сапоги Химона на виду, мало ли кому пригодятся. Сабля у меня была своя, стрелять из лука я не умел, поэтому к оружию даже не притронулся, зато принялся разглядывать доспехи степняков. Большинство из них были рассчитаны на то, чтобы уберечь хозяина от лобовой атаки. Спина в таком панцире была защищена плохо, зато спереди кочевые умельцы нашивали в несколько слоев толстую кожу, укрепленную железными пластинами или кольцами. Почему-то мои спутники побрезговали трофейными доспехами, и я сумел подобрать себе неплохую защиту. От доспеха разило человеческим и лошадиным потом, зато он казался надежнее пробитого нагрудника и в нем было теплее, получалось что-то вроде второй куртки.

— Все-таки ты из стражников, — сказал угрюмый дядька, когда я вернулся к костру, — ничем тебя не проймешь. Вон даже вонючие доспехи на себя нацепил.

Он брезгливо морщил нос, разглядывая мое снаряжение.

— Ты бы себе тоже что-нибудь подобрал, — сказал я, — защита в бою не помешает.

— Вот еще, — огрызнулся бывший слуга, — мне своих вшей хватает, стану я еще степных заводить.

— Не хочешь надевать доспехи степняков возьми мой нагрудник, — я махнул в сторону кучи оружия, — я его там оставил. И саблю себе подбери.

Мужик не стал меня слушать, в сердцах махнул рукой и отвернулся.

Время шло, а степняки все не нападали на нас. Почему многотысячная армия задержалась на противоположном берегу оставалось для меня загадкой. Дворяне считали, что кочевники не сдвинутся с места пока не разграбят город. Вроде бы в прежние времена они всегда так поступали. Говорили будто бы степняки словно пауки сначала высасывали все соки из покоренных земель и только потом шли дальше. Сейчас в степь утекало накопленное за долгие годы городское имущество. Его вывозили на лошадях и телегах, выносили на себе новые рабы — бывшие свободные жители Пауса. Я знал, что кочевники берут с собой в набеги женщин и детей. Во время осады многие видели их со стены во вражеском лагере. Теперь родня повезет награбленное обратно в степь. Торопя коней, тянущих из последних сил переполненные добром кибитки и подгоняя длинными кожными хлыстами новых рабов они вернутся в свои земли и будут ждать победителей, а воины-мужчины пойдут дальше в глубь страны в поисках новой добычи.

Вечером меня и двух стражников назначили в караул. За старшего у нас был Тагон.

Он оставил воинов у завала, а сам решил подняться в башню.

— Со мной пойдешь, — бросил он мне на ходу, — у тебя глаза молодые, будешь следить за врагом.

Взбираться по лестнице пришлось в полной темноте, и я чуть не сорвался вниз с крутых ступенек. Арбалетчики давно оставили свои посты и спустились вниз, чтобы погреться у костра, поэтому мы с Тагоном остались на смотровой площадке вдвоем. К ночи похолодало. Изо рта валил пар. Я дрожал от холода и с тоской смотрел на горящие внизу костры. Как арбалетчики продержались наверху целый день? Наверно они ужасно замерзли. Не знаю смог бы я столько же простоять на открытой площадке продуваемой всеми ветрами.

— Смотри в оба, — приказал Тагон.

Он немного постоял рядом, потом подошел к люку, ведущему вниз и начал спускаться. Я забеспокоился. Неужели он оставит меня здесь одного?

Так и есть. Воин спустился по лестнице и растворился в темноте.

«Наверно к костру греться пошел», — с завистью подумал я.

Погода портилась. Очень скоро стало совсем темно, видимо небо окончательно затянуло тучами. Противоположный берег тонул во мраке, в городе не горели огни и совершенно невозможно было разобрать, что происходит на площади перед мостом. Пожар, возникший днем в торговом квартале, то ли потушили, то ли затух сам собой. В любом случае огненные языки больше не рвались в небо. Ничего удивительного в этом не было, дома торговцев и знати были раскиданы по всему склону и стояли далеко друг от друга словно острова в озере, поэтому пламя с одного двора могло и не перекинуться на соседние строения. Если бы заполыхало в квартале бедноты, то весь Паус уже превратился бы в огненную купель.

«Как можно что-нибудь разглядеть в такой темноте», — с обидой думал я, представляя, как мои спутники греются у огня, — «вот же угораздило! В обители я бы уже лежал в кровати и видел десятый сон».

Неожиданно впереди на мосту послышался странный шум.

Я навалился животом на парапет и свесился вниз, пытаясь что-нибудь разглядеть.

— Эй! Кто здесь?

— К оружию! — закричал кто-то снизу из темноты, — Враги нападают!

Голос показался мне знакомым. Неужели это кричал Тагон?

— К оружию! — завопил я и бросился к люку.

Степняки подобрались в темноте к самому завалу. Если бы Тагон вовремя их не заметил наверно никого из нас уже не было бы в живых. Небольшой отряд кочевников собирался тихо прирезать часовых и неожиданно напасть на спящих у костра солдат.

Для таких слабаков, как я ночной бой имеет свои преимущества. При свете дня ты всегда на виду, зато пойди догадайся чем ты занимаешься в темноте. Я мог бы спрятаться в каком-нибудь укромном месте, подождать пока все не закончится, а после рассказывать всем о своих великих подвигах.

Скатившись с лестницы, я больно ударился плечом, отполз в самый дальний угол, выхватил саблю и затаился. Снаружи раздавались крики, ругань и звон мечей, грохнула молния, выпущенная из магического жезла. Здесь внизу на первом этаже сторожевой башни царила кромешная тьма. Сначала мне показалось, что в окружающей черноте вообще невозможно что-нибудь разглядеть, но через какое-то время глаза немного привыкли к мраку и мне удалось различить дверной проем. Через него в башню просачивался зыбкий лунный свет. Прижавшись спиной к холодной стене, я чувствовал себя в относительной безопасности. Если сидеть тихо и не высовываться можно было спокойно переждать атаку. Пусть дворяне воюют, король им за это деньги платит. Неожиданно свет померк и в проеме мелькнула чья-то огромная тень, под тяжелыми шагами заскрипели прогнившие половицы. От ужаса волосы у меня на голове встали дыбом. Почему-то я был уверен в том, что в башню забрел не человек из плоти и крови, а ужасное создание — одна тех тварей, которых с такой любовью рисовали монахи, изображая демонов преисподней. Позабыв обо всем на свете, я закричал и рванулся навстречу чудовищу, выставив саблю перед собой. Бросившись на врага, я почему-то не думал о том, что могу промахнуться или по ошибке ранить своего. Я ударил не целясь, наваливаясь на клинок всем телом. Наверно нападавший был одет в доспехи, потому что я почувствовал короткое сопротивление, когда лезвие коснулось его. Но никакая защита уже не могла спасти этого человека от смерти. Мой порыв был так силен, что я вывалился вслед за своим поверженным врагом прямо в холодную ночь.

В этот раз нам досталось. Были убиты несколько стражников которых оставили в дозоре, дворянин и двое слуг. С мертвых не спросишь, но похоже часовые просто заснули на посту.

— Если бы я не заметил лазутчиков они бы всех нас перебили, — проворчал Тагон. Он стоял в стороне от костра, чтобы не получить стрелу с другого берега и перевязывал левую руку обрывком рубашки. В коротком бою его легко ранили.

— Сегодня мы потеряли слишком много солдат, — сказал командир, — так воевать нельзя.

— Скоро все закончится, — ответил Тагон, — сначала они попробовали захватить мост с наскока, потом отправили тайком небольшой отряд, в следующий раз на нас навалятся всей ордой…

— Замолчи, — оборвал его командир, похоже ему не понравилось, что воин высказал свои мысли вслух, — не стоит пугать людей. Я не удивлюсь, если утром мы недосчитаемся нескольких человек.

После ночного происшествия казалось даже дворяне растеряли былую самоуверенность. Если раньше они не смели перечить командиру, то сейчас напрямую заговорили о своих опасениях.

— Нам не удержать мост, — сказал один из молодых дворян, — мы все здесь умрем.

— В проигранной битве славы нет, — поддакнул другой.

— Мы сражаемся не ради славы и наград, — огрызнулся командир, — честь превыше всего.

Если мы уйдем, то как сможем смотреть в глаза друзьям и родным?

— Кто расскажет о наших подвигах, если все мы поляжем в бою? — не сдавался молодой воин, — наши тела бросят без погребения и вороны выклюют нам глаза.

— Есть вещи пострашнее смерти, — сказал Тагон.

Молодой воин покачал головой.

— Все это красивые слова. Впереди много битв и этот жалкий мост ничего не решает.

— За этим мостом лежит беззащитная страна, — рявкнул Тагон. Я видел, что он начинает терять терпение.

— Смерть нескольких человек не спасет страну, — не сдавался юноша, — будет больше пользы, если сейчас мы отступим и присоединимся к королевской гвардии.

Мне показалось, что я опять вернулся в обитель в темный коридор возле покоев владыки. Тогда я так же спорил с Химоном и просил отпустить нас с Холином. Молодые не хотят умирать.

Тагон зловеще рассмеялся.

— Зачем королевской гвардии кучка испуганных детей?

Это было оскорбление. Молодой воин вспыхнул и схватился за рукоять меча. Не думаю, что он сумел бы победить в этом бою, но задетая честь вынуждала его взяться за оружие.

Командир сделал шаг вперед и встал между спорщиками.

— Хватит! Не время сейчас устраивать дуэли! Если кто-то хочет уйти — поспешите, не смущайте остальных.

Он обвел спутников яростным взглядом.

— Меня зовут Горун из Кироха, и я дал клятву, что задержу степняков любой ценой. Я останусь и буду защищать этот мост до конца.

— Я с тобой, — проворчал Тагон.

— Я тоже, — сказал дворянин, который видел меня в монастыре и едва не узнал.

Слуги и примкнувшие к отряду горожане угрюмо молчали. Наше мнение никого не интересовало, но, если бы случилось чудо и у меня спросили, чего я хочу больше всего, я не стал бы долго говорить, а подтянул портки и припустил по дороге в сторону столицы.

Чуть позже Тагон сделал еще одну попытку удержать молодых воинов. После того, как все разбрелись по своим делам он подошел к одному из них.

— Нельзя в начале жизненного пути нарушать данное слово, — сказал он юноше, — подумай о том, что скажут на это боги.

Видно было, что молодой дворянин колеблется, но желание жить пересилило.

— Может быть тебе нечего бояться, может быть ты уже сказал наследнику тайное слово, — ответил он, — но я не могу рисковать. Мой дядя погиб, защищая этот мост. Если и я умру наш род прервется.

— Я тоже не оставил наследника, — покачал головой Тагон, — но дела это не меняет. Королевское войско ждет великая битва. Сегодня, завтра или через неделю гвардия тоже сразится с кочевниками. Нам всем придется испить эту горькую чашу до дна. Сидя высоко в горах боги алмазным стилом записывают на золотых дощечках историю каждой жизни. Неужели ты не боишься прогневить их и нарушить клятву ради того, чтобы прожить несколько лишних дней?

Юноша ничего не ответил. Не прошло и получаса, как двое молодых воинов в сопровождении слуг скрылись в темноте. Признаться, я до последнего не верил в то, что они уйдут. Выходит, дворяне не всегда соблюдают кодекс чести и выполняют данные обещания. Возможно, когда-то боги возвысили их и даровали возможность пользоваться магией, но с тех пор много воды утекло, воины измельчали, стали бояться смерти и забвения. Значит не так уж сильно мы отличаемся друг от друга. Конечно их с детства учили владеть оружием, зато таким, как я дали возможность сохранять и приумножать знания. Интересно, чей путь важнее, и кто быстрее доберется до вершины, когда боги призовут нас к себе?