Казнить, нельзя помиловать
Дрезины одна за другой остановились у платформы с названием «Планета Без Знаний». Ходок принес шпалу и все по ней благополучно переправились через кювет.
— Странное название, — удивился Вопросятка. — Они что, в школу не ходят?
— Ходят, — Прохвост отодвинул вторую доску, обернулся и закончил фразу. — Но если у них что-то спросить, то они ответят: «Ничего не видел, ничего не знаю».
— Верховное правительство проводит встречи на таких планетах. Для безопасности, — пояснила Мотя.
За кустом никого, дорожка и лавки пусты. Прошли до пересечения с другой дорожкой и встретили вируса. Он шел им навстречу, придерживая одной рукой за угол табличку, висящую на груди, с надписью «Не помню».
— Подскажите, пожалуйста, — обратилась к нему Уля, — как пройти к Дому Правительства?
— Не помню, — мотнул он головой. — Нет. Хотя подождите, — он остановился и задумался. — Вспомнил. Я вспомнил, — радостно воскликнул вирус и обвел всех восторженным взглядом. — Я точно помню, что все забыл, еще на прошлой неделе. До свидания, затянув в полголоса веселый мотив, он двинулся дальше.
— Сами найдем, — Прохвост махнул ему вслед рукой и уверенно зашагал по дорожке.
На расстоянии двух цветочных клумб от входных ворот парка разговаривали два вируса.
— Скажите, пожалуйста, — обратилась к ним Уля. — Нам нужен Дом Правительства. За этими воротами нам направо или налево?
— К сожалению, это не футбольные ворота, — вирус сочувственно покачивал головой в желтой панаме. Вам на стадион нужно.
Второй вирус поправил очки.
— Футбольные ворота они с сеткой. А здесь, он указал рукой на ворота, нет ни вратаря в перчатках, ни судьи в трусах.
— Нас ждут, — Прохвост указал на вируса в черном костюме.
Вирус стоял в проеме ворот, подняв правую руку. За воротами ждал автобус, в который все и погрузились.
Ходок прошел к последнему ряду сидений и снял кирзовый сапог. Прохвост наблюдал за ним, повернувшись вполоборота.
— А что это у вас за носки такие? — не выдержал он.
— Портянки, — Ходок перемотал портянку и сунул ногу в кирзовый сапог. — Носки быстро рвутся. А портянки — это вещь.
— Носки можно каждый день выбрасывать, — Прохвост протянул руку и потрогал кирзовый сапог. — Это недорого.
— Привычка, — Ходок развел руками. — Русские никогда не были сильно богатыми, выработалась привычка экономить.
— Царь даст им материальное благополучие? Богатство? — Прохвост с явным интересом ждал ответа.
— Благополучие будет в пределах разумного, — Ходок гладил голенище сапога. — Копить богатство, строить особняки с бассейнами, ездить на дорогущих автомашинах ни к чему. Рай на земле не построишь. Жить необходимо по закону Божьему. И Бог даст то, что необходимо. Рай на небе.
Автобус выехал во внутренний двор здания, и всех пропустили через контрольный пункт.
Поднялись на второй этаж в зал заседаний. Шепелявый вирус пожал каждому руку.
— Очень рады. Рады. Чрезмерно рады, — повторял он, заглядывая всем в глаза и улыбаясь. — Проходите на первый ряд. Только на первый. Почетные гости. Прошу.
Расселись на первом ряду перед столом, покрытым зеленым сукном.
За столом сидели два вируса. К ним присоединился Шепелявый.
Некоторое время все сидели и молча разглядывали друг друга.
— Ну что же, забасил, поднявшись из-за стола, Крепыш. — Очень хорошо, что мы здесь собрались, вот так по-дружески. Вы предоставите нам декларацию, господин Ходок?
— Да, конечно, — Ходок достал из котомки пакет. — Здесь вся информация.
— Хорошо, — Крепыш махнул рукой, и у него за спиной появился вирус в темном костюме. Взял пакет и исчез за маленькой дверью.
Крепыш сел на свое место, и все вновь уставились друг на друга. Через две минуты появился вирус в костюме и сообщил, что в пакете декларация.
— Отлично, — тонким голосом произнес третий вирус, разглядывая что-то на зеленом сукне. Затем он щелчком со второго раза скинул соринку и заговорил:
— Мы возьмем вашу декларацию и будем хранить ее у себя до лучших времен. Не сомневайтесь, она в надежных руках.
— Да, Ходок встал. — Я не сомневаюсь в надежности, но время пришло. Ее необходимо донести до русского народа.
— Присядьте, — зашепелявил улыбающийся вирус. — Все будет хорошо.
— Хорошо? — спросила Феня.
— Кому хорошо?
— Всем, — вирус с тонким голосом тихо стукнул по столу. — Весть о Царе будоражит головы. Даже трустопшенники повылазили из-под кроватей и топчутся на площадях, хитрюги, мило улыбаются и молчат, покачивая головой. Но что у них в голове, какую хитрость они могут замыслить?
— Вы не поможете Ходоку, — произнесла Феня, — правильно?
— Правильно, — продолжил вирус тонким голосом. — Поддержим приход Царя через революцию, через протесты и акции, через горящие покрышки и разграбленные магазины, через слезы детей. Но через покаяние, да еще всенародное никогда.
— Правильно, — заволновался крепкий вирус. — Царь пострадал от революции, а мы рожденные революцией. Правда, научно-технической, но это неважно. Мы не можем его принять.
— Я могу, — сказала Мотя.
— И я, добавила Феня. — Мы рождены не революцией, а российским программистом. К сожалению, не знаем ни фамилии, ни имени.
— И еще, — Мотя встала и, тыча вытянутым указательным пальцем в сторону стола, затараторила. — Мы были в библиотеке и изучили труды Солоневича! Вот так!
— Когда вы успели??? — все трое ахнули одновременно.
— Я на трамвае поехала у скряг в библиотеку, а затем скинула информацию Моте, — Феня показала в сторону стола фигу.
— Вот, видели? Что, съели?
— Феня! — Ходок опустил ее руку. — Веди себя прилично.
— Изучили труды Ивана Лукьяновича, — Шепелявый заговорил не спеша, подперев голову левой рукой. — Вот уж не думал. Я ведь тоже читал его перед совещанием. Гигантская проделана работа. Написано толково. Народная монархия, — Шепелявый задумчиво поглаживал подбородок. Народная. В этом что-то есть. Я бы сказал…
— Прекратите, — оборвал его Крепыш. — Вы не у себя на кухне.
— Вы не читали, — обиделся Шепелявый. — Так и молчите.
— А вам необходимо определиться, — раздраженно заявил Крепыш, — где ваше место? За столом или в зале?
— Хорошо. Хорошо. Умолкаю.
— Необходимо закрыть библиотеки, — запищал тонкий голос. — Эти пыльные хранилища знаний таят в себе скрытую угрозу.
— И влекут к себе всякого рода контрреволюционеров, — добавил Крепыш.
— Как это сделать? Открыто нельзя. Профсоюз почтовых работников обвинит нас в покушении на свободу слова, — Шепелявый говорил спокойно.
— Много разных способов. — И все же, вирус с тонким голосом хлопнул по столу. — Я настаиваю на закрытии. Кто мог подумать, что заинтересуются книгами. Непредсказуемая молодежь. Закрыть навсегда.
— Согласен, — буркнул Бас.
Сзади к столу подошел Вирус в костюме и что-то нашептал Шепелявому. Тот кивнул и обратился к Ходоку:
— Скажите, пожалуйста, уважаемый Ходок, где вы сняли копию с декларации? На какой планете? Она у вас с собой?
Ходок замычал. Он не привык обманывать и не знал, что ответить.
— Я сняла копию, — подняла руку Феня, — и надежно спрятала. — Она встала. — Разрешите откланяться, мы уезжаем.
— Сядь на место, — прогремел Бас. — Он встал и оперся кулаками в стол. — Мы удаляемся на совещание. После совещания откроем судебный процесс.
Все встали из-за стола и скрылись за маленькой дверью.
— Соблюдаем тишину, — произнес вирус в темном костюме и приложил указательный палец ко рту.
Совещание длилось недолго. Раздался голос:
— Встать. Суд идет.
Все встали. Облаченные в судейские мантии, в зал вошли три судьи. Взглянув на них, Феня произнесла:
— А судьи кто?
— Прошу садиться, — объявил Крепыш. Он занял место посередине стола. Справа — Писклявый, слева — Шепелявый.
Из принесенной с собой папки Писклявый достал лист бумаги, встал и, не поднимая глаз от бумаги, зачитал:
— Слушается дело по обвинению Феклы и Матрены в подстрекательстве к беспорядкам на планете Трустапшенников и остальных планетах созвездия. А также в имперских замашках и беззаветной любви к русскому народу.
Писклявый сел. Крепыш с места спросил, признают ли себя виновными Феня и Мотя.
— По первому пункту нет, — заявила Мотя, — по второму — да.
— То же самое, — сказала Феня.
— Зря отказываетесь по первому пункту обвинения, — прошепелявил судья. — У нас есть свидетели.
— Хорошо, — Крепыш сплел пальцы рук перед собой. — Откажитесь от России в целом и от Царя в частности. Дело будет закрыто, и я объявлю перекур.
— Мы не курим, — Мотя встала и похлопала себя по карманам. — Отказались от папирос, от России — никогда.
— Это всё? — спросил Крепыш.
— Всё.
— Всё.
— Вы заслуживаете самого строгого приговора, — Крепыш был зол. — Шесть, он поднял руку.
— Пять, — поднял правую руку Писклявый.
— Один, — объявил Шепелявый.
— Итого, — Крепыш встал, — объявляю окончательный приговор. Феня и Мотя приговариваются к высшей мере наказания: по четыре года расстрела каждой. Приговор приводить в исполнение еженедельно. Привирусно, чтобы от стыда сгорели.
— Четыре года за любовь, — Мотя встала со своего места. Неслыханно много.
— Была бы моя воля, — Писклявый ехидно улыбался, — сидели бы вы четыре года в унитазе и оттуда попы всем вытирали.
— Расстрел так расстрел, — Феня наклонилась к Ходоку и что-то прошептала.
— Извините, — а что же нам делать? — спросил Ходок.
— Домой, — Писклявый заулыбался, — домой езжайте. Про Царя забудьте. Привет старославянскому алфавиту. Одну дрезину нам оставьте. Пожалуйста.
— У нас есть выбор?
— Нет. Выбора нет, — Писклявый прощально помахал рукой. — Пока.
— Нет. Не пока, — Мотя уперла руки в бока. — А последнее желание? Мы имеем право на последнее желание.
— Какое у вас желание? — Писклявый взял ручку. — Записываю.
— Песню будем петь, — Мотя повернулась к Ходоку. — Споем на прощание нашу. Казачью.
— Два куплета, — замахал руками Писклявый. — Мы не комиссия конкурса, чтобы вас слушать.
— Согласно уголовному кодексу, — Феня выставила вперед три пальца. — Три куплета.
Ходок откашлялся и затянул, а Мотя и Феня подхватили:
Не для меня придет весна,
Не для меня Дон разольется,
Там сердце девичье забьется
С восторгом чувств не для меня.
Не для меня придет Пасха,
За стол родня вся соберется,
«Христос воскрес!», из уст польется
В пасхальный день не для меня.
А для меня кусок свинца,
Он в тело белое вопьется,
И слезы горькие прольются.
Такая жизнь, брат, ждет меня.
Наступила пауза, которую прервал Прохвост:
— Уважаемые члены Верховного суда, — Прохвост перевел взгляд на Феню с Мотей. — Выдайте мне винтовку для первого расстрела осужденных. Лично приведу приговор в исполнение.
— Хорошо, — Крепыш повернул голову к вирусу в темном костюме. — Выдайте.
— Пошли, — кивнул Прохвост Моте и Фене.
Судьи направились к маленькой двери.
— Солоневич, спросил Писклявый, обращаясь к Шепелявому, — это раввин из синагоги? Или я что-то перепутал?
— Перепутали, усмехнулся Шепелявый, — как всегда. Отец Солоневича из белорусских крестьян.
И белорусы туда же.
Туда же.