Иммиграция в Германию большого количества восточноевропейских евреев спровоцировала бурную реакцию не только немецкого населения, но и германского еврейства. Для многих идеологических течений, сформировавшихся в среде евреев Германии, непосредственное знакомство с восточноевропейскими соплеменниками оказалось серьезным вызовом и заставило их вновь задуматься о собственной идентичности, о сущности еврейской культуры и о дальнейшем пути, которым следует идти европейскому еврейству.
Встрече немецких и восточноевропейских евреев в послевоенные годы предшествовали их контакты в начале XX века (на территории Германии) и во время войны (в районах, оккупированных немецкими войсками). Осмысление этих контактов и деятельная реакция на них у немецких евреев происходили в основном в рамках двух направлений общественной мысли, противоположных друг другу.
Первое из них было воплощено в деятельности многих сионистских организаций, в том числе Восточного комитета, а также Благотворительного союза немецких евреев, о которых речь пойдет ниже. Это направление разделяло идеалы еврейского Просвещения: включение евреев во все сферы жизни общества, кроме религиозной, т.е. предоставление евреям гражданских прав, их культурную ассимиляцию (с сохранением религиозной автономии). Евреи должны были приобрести «продуктивные» профессии и интегрироваться в экономику страны, жителями которой они являлись. Разумеется, эта стратегия требовала резких и масштабных перемен, в необходимости которых нужно было убедить как евреев (поскольку для ее реализации следовало существенно преобразовать структуру еврейской общины и еврейского образования), так и государственную власть. Многие просветители считали недостижимым интеграцию евреев в российское общество. Поэтому они планировали организовать массовые миграции евреев (в Палестину, в Северную или Южную Америку) и считали борьбу против российских властей вполне правомерной.
Просветительские идеалы, к концу XIX века уже во многом осуществившиеся в среде немецкого еврейства, были едва ли приложимы к остъюден того времени – и еврейско-немецкие просветители начиная с конца XVIII века старались отмежеваться от своих восточноевропейских единоверцев; в литературе и публицистике закрепилась традиция карикатурного их изображения. Узы, связывающие единоверцев и соплеменников, были для идеологов Просвещения не столь актуальны: религиозная общность отступала на задний план перед политическими, языковыми и культурными различиями. «Немцы Моисеева закона» чувствовали себя гораздо ближе этническим немцам, чем культурно далеким восточноевропейским евреям, говорившим на другом языке.
Второе направление общественной мысли, возникшее в среде еврейства Германии в качестве реакции на столкновение с остъюден, было отчетливо антипросветительским – это был еврейский национализм. Его идеологи старались создать этническую еврейскую самоидентификацию, которая бы объединяла как евреев разных западноевропейских стран, так и остъюден. Разумеется, для этих целей образ восточноевропейского еврея должен был быть переосмыслен.
Изданием, наиболее показательным в этом отношении, был журнал «Ost und West» («Восток и Запад»), выходивший в Берлине с 1901 по 1923 год. Главным его редактором был Лео Винц, который редактировал также крупнейшую еврейскую газету Берлина – «Gemeindeblatt der jüdischen Gemeinde zu Berlin» («Листок еврейской общины Берлина»). Среди постоянных авторов журнала были М. Бубер, Э.М. Лилиен, Д. Трич, Ахад ѓа-Ам, Н. Бирнбаум. Цель, поставленная редакцией журнала перед собой, – формирование еврейского самосознания, общего для евреев из разных культурных регионов, – предполагала «воспитание» читательской аудитории. Журнал подчеркивал свою «еврейскость» и критиковал самих читателей – немецких евреев (интеллектуалов и средний класс). Несмотря на это, «Ost und West» был популярен, его тираж охватывал до 10 % всего еврейского населения Германии.
Позднее во многом похожая попытка построить еврейскую самоидентификацию на национально-культурном, а не религиозном основании будет предпринята авторами журнала «Der Jude» («Еврей», 1916 – 1924) под редакцией М. Бубера.
Общее основание для искомой этнической самоидентификации редакторы журналов искали в жизни и культуре восточноевропейских евреев. Образ остъюден на страницах журналов получил идеалистическую, романтическую трактовку: если в просветительских текстах восточноевропейские евреи назывались отсталыми, косными, погрязшими в предрассудках и т.п., то авторы «Ost und West» и «Der Jude» превозносили их близость к традициям и благородство. Мишенью для критики становятся, напротив, немецкие евреи (журналу присущ среди прочего антикапиталистический, антизападный шпенглерианский пафос).
Винц писал, что среди восточноевропейских евреев не появлялось идей отказаться от культурной и религиозной идентичности «для достижения лучших условий существования», в то время как немецкие евреи боролись за гражданские права и лучшие условия, отказываясь от своих еврейских черт, – и в результате перестали быть евреями, исчезли как таковые. Идеалы еврейской эмансипации подвергаются сомнению. Залман Рубашов, один из лидеров немецкого сионизма (он приехал в Германию из России еще до войны; учился в университете, относил себя к немецкоязычному еврейству Германии, впоследствии стал президентом Израиля), писал в 1916 году в журнале «Der Jude»: «Не внутренняя природа эмансипации стала причиной того, что еврейские националистические требования так и не были удовлетворены, а полный отказ тех, кто хотел эмансипироваться, от своего еврейства».
Складывается своеобразный культ остъюден; они воспринимаются как носители древней достойной традиции и духа посреди порочного индивидуалистического западного мира. Этот культ основан на их противопоставлении немецким евреям: в заслугу остъюден сионисты ставили то, что им удалось сохранить свою культурную, религиозную, языковую и даже политическую обособленность на протяжении нескольких веков жизни в чуждом окружении. Западноевропейское же еврейство сионисты упрекали в ассимиляторстве. Встреча с евреями Восточной Европы трактовалась сионистами как повод усомниться в ценности пути, выбранного евреями западными.
Эта идея получила особенное распространение во время Первой мировой войны, которая рассматривалась как проявление кризиса меркантильной и циничной западной цивилизации и во время которой недоверие к идеалам еврейской эмансипации лишь усилилось. В целом взаимоотношения немецких и восточноевропейских евреев в 1920-е годы во многом продиктованы именно военными событиями.
Начало войны в 1914 году вызвало в Германии подъем патриотизма, немецкое население верило, что кайзеровская армия быстро победит противников. Евреи не остались в стороне: в синагогах по всей Германии были организованы торжественные богослужения с молитвами за немецкую родину и ее славную победу, раввин Лео Бек произнес проповедь, в которой высказывал надежду на торжество справедливости, которое ознаменует победа Германии; ортодоксальный еврейский журнал «Йешурун» приветствовал «великое время» борьбы за «правое немецкое дело» и за освобождение русских евреев от гонений антисемитских властей.
Однако вскоре на смену чувству причастности к общему немецкому делу и патриотическому воодушевлению пришла отчужденность. Немецкий патриотизм приобретал шовинистическую окраску, на евреев возлагалась вина за поражения Германии на фронте. В 1916 году по приказу военного командования в немецких войсках была проведена перепись солдат-евреев (Judenzählung). Цель ее была проста: проверить, справедлив ли слух о том, что евреи скрываются от призыва и отсиживаются в тылу. Независимо от результатов этой переписи (которые так и не были опубликованы), она стала символом унижения солдат-евреев, маркировала рост антисемитизма, недоверия к евреям, рост их социальной изоляции.
Эрнст Симон (1899 – 1988), еврейский солдат, в 1916 году ушедший на фронт добровольцем, в дальнейшем – деятель сионистского движения и друг Ф. Розенцвейга и М. Бубера, описывал эту перепись как событие, окончательно лишившее немецких евреев надежды на то, что они будут приняты немецким обществом когда бы то ни было: «мы… чувствовали себя ближе к нашим товарищам и верили, что наконец-то стали частью этого чужого для нас народа, который мы так любили… Но теперь степень этого самообмана достигла вершины – и достаточно было даже слабого удара извне, чтобы полностью уничтожить наши иллюзии о собственной защищенности. Таким ударом стала Judenzählung…» Апогеем недоверия стал всплеск антисемитизма сразу после окончания войны, когда идея о том, что в неожиданном и незаслуженном сокрушительном поражении Германии виноваты евреи, артикулировалась открыто.
Другим важнейшим переживанием, которое война принесла немецким евреям, служившим в кайзеровской армии, как уже замечалось, была их встреча с восточноевропейскими евреями. Реакция немецких евреев не была однозначной: от неприятия до восхищения. Приведем слова Ф. Розенцвейга, который был командирован на курсы офицеров под Варшавой и столкнулся там с традиционным еврейским населением польского местечка. Он писал об этом матери: «Еврейские мальчики восхитительны. Они настолько живые и энергичные, что заставили меня ощутить то, что я чувствую крайне редко, – настоящую гордость за свой народ. Когда мы ехали через местечко, я был поражен евреями. Их одежда очень привлекательна, привлекателен и их язык… Я заметил: то, что у нас характерно лишь для высшего слоя евреев, здесь свойственно всем, – я имею в виду удивительную живость ума… Я хорошо понимаю, почему средний немецкий еврей уже не ощущает ничего общего с восточноевропейскими евреями. Он просто полностью утратил сходство с ними, став обывателем, буржуа…»
Этому письму Розенцвейга созвучна процитированная выше статья З. Рубашова, который писал, что пути восточноевропейского еврейства и еврейства Германии соотносятся между собой так же, как и «пора цветения, в которой пребывает еврейская культура, – и холодное запустение, которое испытывает культура марранов Бордо, отказавшихся от собственного еврейства».
«Культ» восточноевропейских евреев получил выражение и в искусстве. Среди писателей, переводчиков и художников, восхищенно изображавших остъюден, – Арнольд Цвейг, Франц Кафка, Эфраим и Фейга Фриш (переводчики литературы на идише), Герман Штрук. В 1920 году в Берлине вышел альбом «Облик восточноевропейских евреев», который состоял из графических работ Штрука (портретов остъюден, выполненных преимущественно во время войны Штруком-солдатом) и текста, написанного Цвейгом. Цвейг противопоставляет восточноевропейских евреев немецким: если у первых лица прекрасны и «неподвластны времени», то у вторых – «жирные лица торговцев»; первые – носители народного духа, вторые его утратили в деловой суматохе.
Подчеркнем (мы вернемся к этому ниже), что в обоих случаях – и когда восточноевропейский еврей вызывает неприязнь и отторжение, и когда он оказывается привлекательным и достойным, – немецкие евреи воспринимают остъюден как чужого и подчеркивают разницу между ним и собой.
Реакцией на опыт войны (с одной стороны, на растущий антисемитизм властей и немецкого общества, а с другой – на встречу с остъюден) для многих немецких евреев стало разочарование в просветительской идеологии. Некоторых, как, например, Эрнста Симона, это разочарование привело к религии и традиционному образу жизни, других, в том числе Розенцвейга, – к сионистской идеологии.
В годы войны и массовой иммиграции восточноевропейских евреев многие сионисты развили бурную благотворительную деятельность: во время войны основаны Восточный комитет и Немецкое объединение для защиты интересов восточноевропейских евреев, после ее окончания – еврейский отдел Немецкой биржи труда, Секретариат помощи еврейским рабочим, Еврейская биржа труда и Бюро попечительства о рабочих. Во время войны появляются также новые журналы: уже упомянутый «Der Jude» и «Monatsheften» («Ежемесячник»), оба – под редакцией М. Бубера.
Одним из сионистских проектов стало создание в 1916 году в Шойненфиртеле – бедном окраинном районе Берлина, где концентрация восточноевропейских евреев была особенно высока, – еврейского Народного дома (Jüdisches Volksheim). Народный дом был благотворительной и культурной организацией (мигрантов поддерживали материально, а также давали профессиональную подготовку, организовывали лекции, уроки немецкого языка, выставки, концерты и т.д.); среди его деятелей – Франц Кафка, Мартин Бубер, Зигфрид Леман. Интересно, как организаторы Народного дома мотивировали свою деятельность. С одной стороны, они считали, что мигранты находятся на более низкой ступени социального и культурного развития, и ставили перед собой цель сделать их более образованными и «облагородить» население района своим присутствием. Для этого некоторые организаторы Народного дома, в частности студенты – немецкие евреи, селились в Шойненфиртеле. С другой стороны, они стремились к близкому знакомству с мигрантами, чтобы перенять их религиозность, самобытность, близость к традиции, познакомиться с их фольклором и литературой. Например, Кафка восхищался восточноевропейскими евреями и считал работу в Народном доме единственным верным путем немецких евреев к духовному освобождению.
Как ни странно, в этом плане отношение немецких сионистов к остъюден можно было бы сравнить с отношением европейцев-колонистов к населению колоний. «Дикари», образ которых часто романтизировался, могли вызывать интерес и даже восхищение своей патриархальностью, наивностью, набожностью и естественностью. В случае с восточноевропейскими евреями поводом для восхищения становилась социальная иерархия: «…насколько структура их общины более естественна, чем в Германии, где еврейство состоит только из буржуа и интеллектуалов!» Этнография и фольклор остъюден становились предметом исследования и популяризации. Бубер издал сборник отредактированных хасидских преданий; публиковались пособия по идишу, произведения идишской литературы, в то время как сами колонисты воспринимали себя в качестве носителей цивилизации и высокой социальной культуры.
Примечателен еще один пример, относящийся к довоенному времени. В 1910 году в газете «Die Welt» была опубликована статья Франца Оппенгеймера, одного из создателей и руководителей Восточного комитета, под заглавием «Родовое и народное самосознание» («Stammesbewußtsein und Volksbewußtsein»). В этой статье в терминах модных в то время антропологических и этнологических теорий проводилось различие между западно– и восточноевропейским еврейством:
У нас, западноевропейских евреев, еврейское родовое самосознание, у восточноевропейских евреев – еврейское народное самосознание… Родовое самосознание опирается на прошлое, оно есть всегда, когда индивид осознает, что происходит из того или иного народа… это осознание общего происхождения, общей крови или, по крайней мере, принадлежности к одной и той же народности, наличия общей истории, общих воспоминаний о страдании и радости, героизме и подвигах… Народное самосознание опирается на настоящее: на общность языка, обычаев, экономических и правовых отношений и т.п. и духовной культуры 209 .
Осознание глубокой культурной пропасти между евреями Германии и восточноевропейскими евреями, которое заставило Оппенгеймера написать эти строки, было несовместимо с сионистским тезисом о единстве еврейской нации – таким образом, идею национальной самоидентификации, общей для немецких евреев и остъюден, разделяли не все сионисты. Интересно и другое: противопоставляя две еврейские группы, Оппенгеймер подчеркивает, что в основе самоидентификации немецких евреев лежит история, в то время как самосознание восточноевропейских евреев зиждется на этнографии. Эта формулировка близка представлению колонистов о том, что колониальные народы лишены истории: если их этнография существует и ее уже можно изучать, то их историю для них могут создать только колонисты.
Сравнение представлений немецких евреев об остъюден и колониальных стереотипов имеет смысл и для ситуации в Веймарской Германии. В послевоенный период спектр реакций на мигрантов, который вырабатывает немецкое еврейство, становится шире (от интереса и покровительства до ненависти), однако все эти реакции объединяют две вещи. Во-первых, все они исключают идентификацию с приезжими. Иными словами, немецкие евреи воспринимали восточноевропейских евреев как чужаков, коренным образом отличающихся от них самих. Эта общая посылка привела разные группы немецких евреев к совершенно различным выводам: для одних подобная чуждость означала желание как можно скорее избавиться от наплыва приезжих и повод для ненависти к ним, для других – желание узнать мигрантов ближе, изучить их язык и культуру. Во-вторых, западноевропейские евреи чувствовали свое превосходство над восточноевропейскими, считая себя более развитыми как в экономическом, так и в духовном отношении; в остъюден немецкие евреи видели объект для своего воздействия (будь то сужение их прав или, напротив, благотворительная помощь) или для изучения, восточноевропейским евреям роль рефлектирующей стороны не отводилась.
Однако полностью отождествить эту ситуацию с колониальной не позволяет все еще актуальная в 1920-е годы сионистская идея о существовании еврейской этнической самоидентификации, объединявшей евреев и противопоставлявшей их культурно более близким немцам. Эта идея заставляла некоторых ее адептов уходить из собственной культурной среды, чтобы стать такими же, как восточноевропейские евреи. В этом отношении показателен пример Фрица Мордхе (Мордехая) Кауфмана, «ориентализм» которого заставил его пойти даже дальше положительно относившихся к восточноевропейским евреям сионистов. Мир остъюден с его набожностью, этнографичностью, наполненностью фольклором, Кауфман стал воспринимать как воплощение живого, здорового народного духа – еврейского Volksgeist; он выучил идиш, исследовал и публиковал в Германии фольклорные песни на идише.
Существовало еще одно проявление осознания этого родства, на этот раз не продиктованное духовными поисками и сантиментами самих евреев Германии. Они понимали, что от роста антисемитизма в Германии, обращенного до поры в первую очередь к восточноевропейским евреям, могут пострадать и они сами. Общая внешняя угроза оказывалась объединяющим фактором. Т. Маурер пишет об этом: немецкие евреи «должны были защищать остъюден, поскольку… осознавали, что негативные стереотипы могут быть перенесены и на них самих».
Среди всех направлений, существовавших в немецко-еврейском обществе в послевоенные годы, мысль о том, что родство с восточноевропейскими евреями требует их защищать, в той или иной степени была свойственна двум течениям: политическим левым (именно в левые партии входило большинство сионистов) и религиозной ортодоксии. Однако осуществлять эту идею на практике пришлось прежде всего руководству ряда еврейских общин.
О ситуации в еврейских общинах следует сказать подробнее. Большинство еврейских мигрантов из Восточной Европы, прибыв в Германию, были лишены возможности обеспечивать себя: рабочих мест и жилья не хватало. Остъюден стали рассматриваться как конкуренты немцев, «отбирающие» у них работу и жилье. Трансмиграция же была затруднена или невозможна. В этой ситуации восточноевропейские евреи становятся зависимыми от благотворительной помощи, основным донором которой были еврейские общины Германии. В Саксонии (в Лейпциге и Хемнице) местные еврейские общины содержали еврейских беженцев, оказавшихся там еще в начале войны: «Мы пожертвовали сотни тысяч марок, чтобы не допустить их отправки в концлагерь. Саксония – это въездные ворота в Германию для галицийских и польских евреев», – говорил глава общины Хемница на съезде немецких общин Германии в январе 1921 года. Аналогичную щедрость проявила по отношению к иммигрантам община Бремена.
При этом нередко восточноевропейские евреи становились для принимающих их общин политически опасными. За счет притока восточноевропейских евреев численность общин заметно возрастала, и, объединившись с электоратом той или иной партии, остъюден могли составить решающее большинство. На общинных выборах они, скооперировавшись с оппозиционерами, добивались свержения правящих партий и иногда приводили к победе партии более радикального толка.
Итак, руководители ряда еврейских общин Германии, несмотря на очевидные экономические и политические претензии к мигрантам (остъюден были для общин в целом нахлебниками, а для общинного руководства – массой, поддерживавшей политических конкурентов), считали своим долгом в течение нескольких лет содержать их. Вероятно, в этом проявлялось не только благородство, но и следование религиозной традиции, которая объединяла руководство общин с восточноевропейскими евреями. Однако при этом руководители общин пытались по возможности сократить время пребывания остъюден в Германии.
Гораздо более меркантильным было содействие, которое оказывала мигрантам немецко-еврейская идеологическая ортодоксия: она была заинтересована в притоке в общины евреев, соблюдающих религиозные традиции, поскольку этот приток сулил ортодоксам усиление позиций и возможный успех на общинных выборах.
В целом внутриобщинные выборы стали очередным поводом для ожесточенных споров между различными политическими силами внутри немецкого еврейства. Более того, в эту дискуссию оказались включены и государственные власти.
Вопрос о предоставлении мигрантам избирательных прав дополнительно разделил правые и левые партии: за предоставление этих прав выступали левые (социалисты и социал-демократы), против них – либералы, которых среди немецких евреев было большинство. Как на внутриобщинном, так и на государственном уровне они неожиданно оказались сторонниками дискриминации еврейских мигрантов. Основная идеологическая претензия либералов к восточноевропейским евреям, наряду с политическими и экономическими, не слишком оригинальна: это их замкнутость, традиционный образ жизни, заметное отличие их культуры от немецкой культуры. Для либералов была неприемлема сама эта изоляция: с их точки зрения, восточноевропейские евреи нарушали идеалы либерализма – построение общества равных граждан – своим нежеланием уподобляться остальным, ассимилироваться, стремлением к обособленной жизни (Sonderleben).
Либеральные фракции в еврейских общинах старались ввести многоступенчатую систему ограничений (срок проживания в Германии, имущественный ценз), которая в конечном счете не позволила бы восточноевропейским евреям участвовать в голосовании. Сионисты, принадлежавшие к левым партиям, стремясь к расширению своего влияния в общинах, старались создать коалицию, с которой либералы не смогли бы соперничать на выборах. Для этого они объединялись с общинной ортодоксией, а также с восточноевропейскими евреями и боролись за предоставление последним избирательных прав без ограничений (в политической программе сионистов вопрос восточноевропейских евреев приобрел решающее значение, и репатриацией в Палестину он отнюдь не исчерпывался).
Удивительным образом государственные властные структуры в этом случае нередко вставали на сторону приезжих и принимали постановления, гласившие, что на общинные права наличие или отсутствие гражданства влияния не имеет. Такие случаи были зафиксированы в Саксонии, где, в отличие от Пруссии и Баварии, власти были настроены гораздо терпимее по отношению к восточноевропейским евреям. Складывалась парадоксальная ситуация: евреев-мигрантов преследовала еврейская община, в то время как их защитником оказывалась государственная власть.
Объяснить это можно следующим образом. В целом в спектре отношения немецких евреев к восточноевропейским из двух крайних вариантов, которые мы обозначили выше (от сочувствия до ненависти), первый – покровительственное отношение к менее развитым, но все же по каким-то критериям близким мигрантам, желание оказать им помощь и поддержку – был менее очевидным. Гораздо более объяснимым на фоне социальных реалий межвоенного периода является второй из перечисленных вариантов.
С идеологической точки зрения негативное отношение немецких евреев к единоверцам из Восточной Европы обусловливается боязнью немецких евреев быть идентифицированными с остъюден и в конечном счете восходит еще к просветительскому неприятию образа традиционного восточноевропейского еврея. Государственные деятели еврейского происхождения, не чувствуя никакого родства с евреями-мигрантами, редко вступались за них, особенно если интересы последних входили или могли входить в конфликт с интересами государственными.
В этом отношении показательны два примера. Во-первых, это Вальтер Ратенау, министр реконструкции, затем – министр иностранных дел Германии, убитый в 1922 году, как предполагается, по антисемитским мотивам. В дискуссиях о проблеме мигрантов – восточноевропейских евреев он высказывался за их высылку. Во-вторых (этот пример относится ко времени Первой мировой войны), это Людвиг Хаас, депутат Рейхстага, назначенный властями главой еврейского департамента при немецкой гражданской администрации оккупированной Польши. Хаас, будучи сам ассимилированным евреем, отмечал, что его подопечные казались ему абсолютно чужими, и на заседаниях Министерства внутренних дел Германии, когда обсуждались вопросы миграций и возможного закрытия границы, он, единственный этнический еврей среди участников заседаний, ни разу не высказался против мер, затруднявших для остъюден иммиграцию в Германию.
Стремление немецких евреев отмежеваться от своих восточноевропейских собратьев подчас принимало довольно причудливые формы: немецкие евреи сжились с антисемитскими стереотипами и проецировали их на остъюден.
В правой немецкой прессе сформировался определенный стереотип в отношении остъюден: в отличие от немецкого еврея, он однозначно чужой, он по-другому выглядит, говорит на другом языке, ведет другой образ жизни. Он совершенно не похож на немца, и потому его гораздо проще изображать карикатурно: это торгаш или попрошайка, который боится тяжелого физического труда и не берется за него, грязный и больной, преступник и развратник по натуре, лживый и безнравственный. Восточноевропейские евреи стали также частично отождествляться с коммунистами и социалистами.
Подобной риторике не были чужды и немецкие евреи. Самую крайнюю форму, которой было представлено враждебное отношение к остъюден, отвергавшее всякое представление о родстве с ними, воплощала организация под названием Verband deutschnationaler Juden (Союз евреев – немецких националистов). Организация была создана в 1921 году как ответ на послевоенный всплеск немецкого антисемитизма, с одной стороны, и на массовую иммиграцию восточноевропейских евреев, с другой. Она объединяла представителей еврейско-немецкой интеллигенции, которые позиционировали себя как патриоты Германии, ревнители немецкой культуры и чистоты немецкого языка. Возглавлял Союз д-р Макс Науман, адвокат. В состав правления Союза входили преимущественно люди, получившие докторскую степень, врачи или адвокаты. В немецком политическом спектре Союз ассоциировал себя с DNVP – праворадикальной Национал-немецкой народной партией.
В сентябре 1921 года начинает выходить газета Союза – «Nationaldeutscher Jude» («Национал-немецкий еврей», или «Еврей – немецкий националист»). Первый выпуск открывается программой, в которой декларируется цель Союза: «Мы хотим заложить основы совместной работы немецких националистов – евреев и неевреев, которая приведет к возрождению нашей бедной разрушенной родины». Стремление идеологов Союза – приобщение евреев – немецких патриотов к немецкому народу на почве германского патриотизма, сокращение различий между «национал-немецкими» евреями и немцами, искоренение взаимных предрассудков. К массовой иммиграции в Германию евреи – немецкие националисты относились крайне враждебно: иностранцы порабощают страну и мешают ей выйти из состояния послевоенного упадка.
Риторика, к которой прибегает Науман, говоря о решении этой проблемы, предельно неконкретна: «Немец, иди на фронт! Речь не о множестве “фронтов единства”, которые пытаются нам навязать глупцы и которые являются на деле не чем иным, как вывеской, под которой прячутся группки ненастоящих немцев. Речь идет о единственном Фронте Единства, который сегодня имеет право существовать в Германии, о союзе тех, чье немецкое сердце признает лишь одну Родину, – о немецком народном союзе».
По убеждению «национал-немецких» евреев, среди всех иностранцев для них наибольшую опасность представляли восточноевропейские евреи. Во-первых, их появление в Германии спровоцировало распространение антисемитизма даже в тех кругах, где прежде слово «антисемит» звучало как ругательство, и теперь ненависть немцев к остъюден могла быть перенесена и на немецких евреев, в том числе на евреев – немецких националистов. Во-вторых, они являлись питательной средой для распространения коммунистических симпатий. В-третьих, остъюден были опасны с культурной точки зрения, так как они овладевали немецким языком и приобщались к немецкой культуре, оставаясь ей внутренне чуждыми, и тем разлагали ее изнутри.
Таким образом, если претензия еврейско-немецких либералов к восточноевропейским евреям заключалась в том, что они не желают ассимилироваться и встраиваться в жизнь немецкого общества, то представители Союза видели опасность именно в преодолении этой замкнутости и в приобщении мигрантов к немецкой культуре.
Стереотип восточноевропейского еврея, который описывается в материалах газеты, сходен с аналогичными представлениями, отраженными в правой немецкой прессе тех лет. И евреи – немецкие националисты, и немецкая правая пресса обвиняли мигрантов в том, что они отнимали у немецкого пролетария то, что ему принадлежало по праву (жилье, работу, еду), а также в спекуляциях: «Все, что можно приобрести за деньги, становится для них объектом купли-продажи. Старое платье и новейшие произведения искусства, драгоценности и меха, валюта и металлы – все это они покупают и перепродают. Среди прочего они скупают наши продукты, наше белье, наше сырье, нашу одежду и обувь – не как самоцель, а мимоходом, потому что у них для этого есть средства и потому что человек в принципе должен во что-то одеваться и что-то есть», – это слова из программной статьи «Ostjudengefahr» («Опасность, исходящая от восточноевропейских евреев»).
Цитированная статья подписана именем J. Hobrecht (вероятно, псевдоним). Автор обвиняет остъюден во лжи, в нарушении законов: восточноевропейские евреи изобретают нелегальные поводы поселиться всей семьей в Берлине, добывают фальшивые документы, не продлевают паспортов, уклоняются от налогов, воруют.
Стилистика, в которой выдержаны пассажи «национал-немецких» евреев о восточноевропейских, порой напоминает национал-социалистскую. Остъюден сравниваются с саранчой и противопоставляются немецкому труженику: «Бессмысленно искать причины [миграции] или вину [мигрантов]. Эти люди, с их собственной точки зрения, в полном праве поступать так, как поступают: отряхивать с ног прах стран, в которых продолжаются погромы, и ехать на запад. С точки зрения саранчи, она тоже имеет полное право роиться на наших полях, пожирать наши леса. Но не меньшие права имеет и человек, защищающий свою родину, на полях которой растет его хлеб»; «Кто проявляет жалость к бациллам, тот безжалостен по отношению к человеку, которому угрожает этот вредитель».
Основная вина остъюден – в том, что их много, раздражает их внешний облик, их речь, их поведение: «Куда ни глянь – всюду они. Повсюду мы видим их странные глаза, в которых хитрость и вязкая скорбь пульсируют и мерцают, как поминальный огонь в масляном светильнике. Всюду мы слышим гортанный, пронзительный звук их взволнованных разговоров. Во всех поездах, во всех вагонах они сидят на корточках и что-то подсчитывают в своих объемистых записных книжках. Во всех кофейнях они сбиваются в активно жестикулирующие стайки, бегают, крича и перешептываясь, от столика к столику, из кофейни – к ближайшему нотариусу, чтобы купить дом или перепродать дом, купленный вчера». Представления о всеобъемлющей торговле, которую ведут восточноевропейские евреи, граничат с представлениями об их всемогуществе: «Целые улицы Берлина находятся в их руках, жильцы даже не видят своих истинных хозяев…»
В 1923 году, во время погромов в Шойненфиртеле, евреи – немецкие националисты обвинили в происшедшем самих жертв. По их заявлениям, именно восточноевропейские евреи сами подали погромщикам повод к нападению своим вызывающим образом жизни и участием в спекуляции драгоценными металлами.
В качестве действенных средств руководители Союза рассматривали в первую очередь пропаганду и политическую борьбу: выпуски газеты «Национал-немецкий еврей» содержат призывы распространять сведения о Союзе, ходатайствовать о его внесении в избирательные списки и т.п. Кроме того, они предполагали добиться от правительства устрожения миграционного законодательства и контроля за его соблюдением, а в качестве личного вклада пропагандировали бойкот заведений, открытых восточноевропейскими евреями.
Виновными в сложившемся положении «национал-немецкие» евреи считали всех, кто потворствовал остъюден: полицию и пограничный контроль, которые попустительствуют проникновению восточноевропейских евреев в страну и пребыванию в ней, Бюро попечительства о рабочих, которое не вынуждает их к эмиграции, министра внутренних дел К. фон Северинга, социал-демократа, который разрешает им оставаться в Германии и предоставляет различные законодательные льготы, сионистов, газеты которых пестрят именами восточноевропейских евреев. Еще один упрек, обращенный к сионистам, заключается в их интересе к ближневосточной культуре и отходе от культуры немецкой. Одна из передовиц газеты «Национал-немецкий еврей» носит заголовок: «Евреи, ощущающие себя немцами! Ни пфеннига на возрождение Палестины!»
Ш. Адлер-Рудель указывает, что среди еврейских идеологических течений Союз евреев – немецких националистов заметен не был. Однако для антисемитов он оказался удачной находкой, поскольку крайнее ассимиляторство «национал-немецких» евреев и их отказ от всего еврейского были для антисемитской пропаганды весьма выгодны: они как будто подтверждали правоту антисемитов устами самих евреев. Таким образом, результат, достигнутый деятельностью Союза, оказался прямо противоположен поставленной им цели.
Вернемся, однако, к немецким евреям – покровителям остъюден. Большинство евреев Германии сочувствовали престижной, респектабельной организации – Центральному союзу немецких граждан иудейского вероисповедания (Centralverein der deutschen Staatsbürger jüdischen Glaubens). Центральный союз был организацией просветительского и в основном либерального толка, отстаивавшей необходимость включения евреев в гражданскую и экономическую жизнь Германии. В целом подобная позиция не предполагала ни симпатий по отношению к сионизму, ни любви к восточноевропейским евреям. Однако Центральный союз пытался выполнять роль посредника между немецкими евреями и остъюден (под лозунгом «восточноевропейские евреи – такие же евреи, как и мы»): выступал за предоставление мигрантам избирательных прав в общинах, спонсировал благотворительные организации, оказывающие помощь остъюден. Поддержку получали также сионистские организации, однако с оговоркой: Центральный союз не разделяет политических целей сионизма.
Cионисты составляли подавляющее большинство среди защитников остъюден. Подобная защита предполагала известную долю самоотождествления с подзащитными, оказавшимися в тяжелом положении. Во время погромов 1923 года, полемизируя с Союзом евреев – немецких националистов, сионисты призывали организовать еврейскую самооборону и выступить против погромщиков единым фронтом. «Было бы наивностью, – писал сионистский публицист, – стремиться “ограничить” погром только восточноевропейскими евреями. Этот погром направлен не против восточноевропейских евреев, а против евреев вообще».
В определенном смысле понятия «быть сионистом» и «помогать восточноевропейским евреям» стали синонимами, и подтверждением в данном случае может служить пример Альберта Эйнштейна, который в начале 1920-х годов примкнул к сионистскому движению как к наиболее «остъюдофильской» политической силе, способной что-то противопоставить общественным настроениям и политическим тенденциям, враждебным по отношению к остъюден. «Восточноевропейских евреев сделали козлом отпущения, объявив их виновниками разрухи, в которой сейчас пребывает хозяйственная жизнь Германии и которая в действительности является следствием войны. Спекуляции на тему несчастных беженцев, вырвавшихся из ада, который представляет собой сегодня Восточная Европа, стали одним из наиболее эффективных средств политической борьбы и с успехом используются демагогами. Когда правительством разрабатывались меры против восточноевропейских евреев, я ввязался в дискуссию и указывал на страницах “Berliner Tageblatt” на бесчеловечность и бессмысленность этих мер», – эти сочувственные слова об остъюден Эйнштейн написал в 1921 году в эссе «Как я стал сионистом».
Одним из тех, кто вовлек Эйнштейна в сионистскую деятельность, был Гарри Эпштейн, руководитель нескольких сионистских организаций Дуйсбурга и Вестфалии. Несмотря на провинциальность Дуйсбурга, Эпштейн был заметным действующим лицом в еврейской жизни Германии, участвовал в сионистских дискуссиях, тесно общался со многими знаменитыми сионистами – Максом Боденхаймером, Альфредом Клее, Арнольдом Цвейгом, Мартином Бубером (именно под влиянием Эпштейна Бубер примкнул к сионизму), Нохумом Гольдманом, Куртом Блюменфельдом и др. Эпштейн регулярно печатался в газете «Jüdische Rundschau» и других изданиях, выступал с лекциями в университетах. Он начал свою деятельность еще до войны, добившись предоставления восточноевропейским евреям в своей общине избирательных прав. После Первой мировой войны он занялся организацией помощи еврейским мигрантам: был основным инициатором создания в 1918 году в Дуйсбурге отделения Еврейской биржи труда. До создания Биржи он и его жена приискивали беженцам работу собственными силами. В 1920 году дуйсбургская Биржа вошла в состав Бюро попечительства о рабочих, и Эпштейн организовал отделения Бюро в Кельне и Бохуме.
Эпштейн был сторонником так называемой продуктивной помощи: подопечным его организаций приискивалась работа или оплачивался билет до места будущей работы, а также оказывалась помощь в получении документов (паспорта, вида на жительство и т.п.) – в этом смысле деятельность организаций Эпштейна весьма похожа на деятельность Союза русских евреев в Германии. В определенный момент как Союз, так и организации, руководимые Эпштейном, стали собирать средства для своей деятельности в еврейских общинах Германии (что вызывало недовольство либералов). Чтобы спасти мигрантов от высылки, Эпштейн записывал их сотрудниками своего предприятия.
Еще одной политической силой, на поддержку которой остъюден могли претендовать, были социал-демократы. В отличие от сионистов, они не считали принципиальными культурные различия между немецкими и восточноевропейскими евреями, не проявляли внимания к традиционному жизненному укладу и религиозности остъюден. В социал-демократических партиях – СДПГ (Sozialdemokratische Partei Deutschlands, Социал-демократическая партия Германии) и существовавшей с 1917 по 1931 год НСДПГ (Unabhängige Sozialdemokratische Partei Deutschlands, Независимая социал-демократическая партия Германии) – присутствие евреев не было значительным, и входившие в их состав евреи занимались общегерманской политикой, не уделяя, как правило, специального внимания проблемам евреев.
Один из виднейших представителей СДПГ и НСДПГ, в 1902 – 1918 и 1920 – 1928 годах – депутат Рейхстага, Эдуард Бернштейн определял свою национальную принадлежность следующим образом: «Я не являюсь религиозным евреем и не вхожу в еврейские национальные объединения, не принадлежу также к евреям-националистам. Я вырос в лоне немецкого народа и ощущаю себя немцем, однако помню, что по происхождению я еврей, и если евреи испытывают притеснения, я чувствую своим природным долгом вступиться за них».
Полемизируя с патриотами-антисемитами, Бернштейн создает апологию восточноевропейских евреев и евреев вообще, отрицая их вину за поражение Германии в войне, указывая на их высокий культурный и образовательный уровень. В брошюре «О задачах евреев в мировой войне», вышедшей в свет в 1917 году, он называет евреев «связующим элементом между народами культурного мира», «учителями народов» (речь шла о роли евреев в распространении монотеизма). В работе «Восточноевропейские евреи в Германии» (1923) Бернштейн опровергает стереотипы относительно остъюден, распространенные в среде правых (восточноевропейские евреи паразитируют на немецком обществе, гнушаются физическим трудом, занимаются спекуляциями, они морально неполноценны и т.д.). Он приводит статистические данные о евреях, работающих на рудниках в Вестфалии, свидетельства немецких рабочих, которые положительно отзываются об остъюден, работающих бок о бок с ними, и, более того, заявляет, что между немецкими и восточноевропейскими евреями нет принципиальных моральных различий.
Не входя официально в еврейские организации, Эдуард Бернштейн с ними активно сотрудничал: он служил неофициальным посредником между властными структурами и Бюро попечительства о рабочих, Секретариатом для рабочих – восточноевропейских евреев, контактировал с сионистским движением Поалей-Цион.
Социал-демократом был и Юлиус Бергер, известный сионистский деятель и публицист (во время войны он не раз пытался привлечь внимание к проблеме еврейских беженцев, ратовал за открытие восточной границы Германии). Он тесно сотрудничал с Всемирной сионистской организацией, был председателем немецкого отделения Керен ѓа-йесод; в еврейской жизни Германии он также сыграл значительную роль, добившись создания еврейского отдела в Немецкой службе занятости и приняв участие в создании Секретариата по делам еврейских рабочих.
В парламенте социалисты боролись против высылок евреев из разных земель и полицейского произвола в отношении восточноевропейских евреев-мигрантов, поступали даже предложения предоставить им полное гражданское равноправие после пяти лет пребывания в Германии. Бергер в 1919 году направил в МИД Германии меморандум с протестом против высылки евреев из Пруссии.
Наконец, членом социал-демократической партии долгое время был человек, которого называли заступником восточноевропейских евреев, – видный политический деятель и публицист Пауль Натан. Его политические пристрастия менялись: в начале XX века он был либералом и редактировал газету либеральной направленности «Нация» («Die Nation»), после войны вступил в DDP (Deutsche Demokratische Partei, Немецкая демократическая партия), в 1921 году перешел в СДПГ.
В 1901 году для помощи восточноевропейским мигрантам Натан совместно с Дж. Симоном и Б. Каном создал Благотворительный союз немецких евреев (Hilfsverein der deutschen Juden) для помощи евреям Восточной Европы и Ближнего Востока. Помощь оказывалась по трем направлениям: материальная поддержка, содействие эмиграции и создание сети школ. Цель Союза провозглашалась следующим образом: «Способствовать нравственному, духовному и экономическому развитию своих братьев по вере, в особенности в Восточной Европе и в Азии». Как и другие немецко-еврейские просветительские организации, Благотворительный союз пропагандировал немецкую культуру и стремился распространять ее среди евреев Ближнего Востока и Восточной Европы – в противовес французскому «Альянсу» (Alliance Israélite Universelle). В 1903 – 1905 годах Союз оказывает помощь жертвам погромов на юге Российской империи, развивает сеть школ и детских садов в Палестине, облегчает восточноевропейским евреям эмиграцию в США. В 1904 году на конференции по эмиграции Натан предлагает проект переселения евреев в США и страны Южной Америки. За 1905 – 1914 годы Благотворительный союз немецких евреев оплатил переезд 210 771 из примерно 700 тысяч евреев, эмигрировавших из Восточной Европы в США.
Во время Первой мировой войны Благотворительный союз действует в Восточной Европе, в прифронтовой полосе, помогая евреям – жертвам погромов, боевых действий и депортаций, организует доставку гуманитарной помощи евреям на территориях, оккупированных немецкой армией, эвакуацию с этих территорий и расселение в Германии детей восточноевропейских евреев, оставшихся сиротами. После войны Союз вместе с Джойнтом отстраивает в Восточной Европе разрушенные местечки и еврейские кварталы в городах и снабжает пострадавших.
В послевоенной Германии Натан, как и Бернштейн, публиковал материалы, оправдывающие присутствие восточноевропейских евреев в Германии. Примечательна его статья «Восточные евреи в Германии и антисемитская реакция», вышедшая в свет в 1922 году: Натан описывает события, в ходе которых десятки тысяч восточноевропейских евреев оказались на территории Германии, и опровергает несколько стереотипов, закрепившихся в риторике правых применительно к восточноевропейским евреям, в частности представление об их огромной численности.
Натан не был еврейским националистом, себя определял как человека немецкой культуры и видел путь решения проблемы антисемитизма в аккультурации евреев, сионизму он не симпатизировал. Однако именно Натан организовал успешный сбор средств для создания сети еврейских школ в Палестине и был одним из создателей Техникума в Хайфе, который впоследствии получил название Технион. Примечательно, что Натан, несмотря на свою приверженность немецкой культуре и немецкому языку, считал, что языком преподавания в школах должен быть иврит – причем, как утверждает его биограф Э. Федер, не по национальным, а по педагогическим причинам (владение дополнительным иностранным языком он считал чрезвычайно полезным для развития ребенка).
Политическая значимость Натана была достаточно велика: в 1900-х годах после погромов на юге России он два раза приезжал в Петербург и получал аудиенцию у С.Ю. Витте, П.А. Столыпина и В.Н. Коковцева. В беседах с российскими сановниками Натан требовал гражданского равноправия для евреев (разрешение заниматься сельским хозяйством, винокурением и продажей алкоголя, допуск к занятию начальственных должностей, отмену привилегий для еврейских купцов 1-й и 2-й гильдий, разрешение организовать собственные школы). Эти требования не были удовлетворены; впрочем, не только радикальные предложения германского общественного деятеля, но и гораздо более умеренный проект изменения законов о евреях в либеральном духе, представленный Столыпиным, был отвергнут лично императором Николаем II.
Натан старался привлечь общественное внимание к антисемитизму в России, выпускал «Корреспонденцию из России», в которой писал о положении евреев в России, а в 1913 году, когда начался процесс Бейлиса, он неоднократно выступал в защиту обвиняемого, выпустил книгу «Случай Ющинского», в которой доказывал, что М. Бейлис не виновен в инкриминируемом ему убийстве. В целом проблему антисемитизма в России Натан считал не разрешимой мирным путем, поэтому он добивался принятия антироссийских политических решений, в 1917 году приветствовал революцию, в 1920-е организовал гуманитарную помощь голодающим советским евреям и поддержал проекты аграрной «продуктивизации» евреев.
Еще одна организация, оказавшая в послевоенные годы серьезную поддержку беженцам, – Союз еврейских женщин (Jüdischer Frauenbund), учрежденный Бертой Паппенхайм и Зидони Вернер в 1904 году. Союз еврейских женщин не был создан специально для помощи восточноевропейским евреям и не имел политических амбиций: он был задуман как социальное движение, совмещающее еврейскую традицию и участие в жизни немецкого общества. Иными словами, по замыслу создательниц Союза, еврейская женщина должна была быть вовлечена как в жизнь еврейской религиозной общины, так и в гражданскую жизнь, которая происходит вне общины.
Социальная работа, которой в основном занимался Союз, в первые годы была направлена преимущественно на борьбу с проституцией и торговлей женщинами (жертвами часто оказывались еврейки). Кроме того, Союз занимался благотворительностью и организовывал курсы, на которых женщины могли обучаться продуктивным профессиям, и занятия по еврейской традиции. Союз имел значительные амбиции по реформированию еврейской общины: начиная с самых первых лет существования Союза его идеологи добивались предоставления женщинам права голоса на общинных выборах (таким образом, «выборная» история восточноевропейских евреев повторила сценарий, уже осуществленный Союзом еврейских женщин 15 – 20 лет назад).
К 1920-м годам Союз еврейских женщин был достаточно влиятельной организацией: в его деятельности участвовала почти четверть женского немецко-еврейского населения, кроме того, Союз входил в состав Лиги женских организаций Германии, и поэтому его помощь оказалась для еврейских мигранток существенной. Во-первых, Союз помогал им обучиться профессии и/или найти работу. Во-вторых, Союз вновь стал бороться со своим главным врагом. Проституция оказалась одной из важнейших социальных проблем еврейских мигранток из Восточной Европы (девушек, очутившихся в незнакомом большом городе без работы и средств к существованию, кроме того, исторгнутых из общинной структуры с ее традиционными ценностями и системой определенного контроля). Союз еврейских женщин вновь пытался привлечь общественное внимание к этой проблеме, однако его действия не увенчались успехом, поскольку религиозные организации старались замалчивать распространение проституции среди евреек.
Во время Первой мировой войны социальная деятельность Паппенхайм и Вернер распространилась и на остъюден: их опыт был востребован в Центральном благотворительном обществе немецких евреев (Zentralwohlfahrtsstelle der deutschen Juden) – большой организации, которая возникла в результате слияния нескольких благотворительных союзов для поддержи еврейских мигрантов и рабочих; в 20 – 30-е годы Общество возглавляли Ойген Каспари и раввин Лео Бек. Общество оказывало материальную и правовую помощь, прежде всего военнопленным и беженцам.
В годы Первой мировой войны возникает ряд организаций для помощи евреям, пострадавшим в ходе войны. Большинство из них были созданы сионистами. Первой стал Немецкий комитет освобождения русских евреев (Das deutsche Komitee zur Befreiung der russischen Juden), учрежденный в Германии в 1914 году по инициативе Франца Оппенхаймера (Оппенгеймера) и Макса Боденхаймера. Комитет имел и политические амбиции: его идеологи поддерживали немецкую оккупацию Польши, надеясь, что она позволит польским евреям получить национальную автономию. Одним из активных деятелей Комитета был известный сионистский функционер Лео Моцкин. В дальнейшем помощью евреям прифронтовой полосы занимались Восточный комитет (Das Komitee für den Osten) – зонтичная организация, аккумулировавшая средства нескольких крупных благотворительных союзов (Союза немецких евреев, Союза еврейских общин Пруссии, Сионистской организации Германии, Бней-Брит и др.), председателем которой был чиновник Министерства иностранных дел Германии проф. Зобернхайм, и Немецкое объединение для защиты интересов восточноевропейских евреев (Deutsche Vereinigung für die Interessen der osteuropäischen Juden), руководимое Альбертом Баллином, Максом Варбургом и Паулем Натаном.
Однако Комитету не удалось консолидировать все основные силы немецкого еврейства. С одной стороны, для многих он был чересчур сионистским, с другой – для сионистов он оказался чересчур просветительским: Б. Сегель, автор, публиковавшийся в журнале «Ost und West», упрекал Боденхаймера в чрезмерной приверженности к немецкой культуре и в неправильном понимании эмансипации (создание национальной автономии в Восточной Европе, полагал он, только усугубит дискриминацию евреев).
Большинство действий Комитета по оказанию помощи были «дистанционными»: евреи Германии направляли средства жертвам погромов в Восточной Европе, не сталкиваясь с ними лично. Целью их была не только непосредственная материальная поддержка, но и предотвращение вероятного кризиса, который был бы вызван приездом в Германию массы евреев, лишившихся в военное время крова и возможности заработка.
Ситуация изменилась ближе к концу войны, когда на территории Германии оказалось большое количество депортированных восточноевропейских евреев (угнанных на работу на немецких заводах и прочих предприятиях), а позже – военнопленных и мигрантов, волны которых захлестнули Германию в первые послевоенные годы. Появилась необходимость в создании организаций, занимающихся их снабжением и устройством. Первой такой организацией стал еврейский отдел Немецкой биржи труда (Deutsche Arbeiterzentrale), которая вербовала рабочих из Восточной Европы во время войны. Отдел был создан в 1917 году по инициативе Юлиуса Бергера.
В 1918 году Бергером и его коллегами был учрежден Секретариат помощи еврейским рабочим (Sekretariat für ostjüdische Arbeiter), студентами-сионистами – Союз профессиональной помощи еврейским солдатам (Berufsfürsorgestelle für jüdische Soldaten), организация по реабилитации воевавших евреев и профессиональной их подготовки для жизни в Палестине. В дальнейшем Союз получил название Еврейская биржа труда (Jüdisches Arbeitsamt). Одновременно была создана организация, выполнявшая аналогичные задачи, – Бюро попечительства о рабочих (Arbeiterfürsorgeamt). Она стала в итоге основной организацией помощи восточноевропейским евреям. Организаторами Бюро был повторен опыт создания Восточного комитета; Бюро попечительства о рабочих тоже представляло собой зонтичную структуру, за которой стояло сразу несколько благотворительных организаций, в их числе сам Комитет и его организаторы (Союз немецких евреев, Бней-Брит, Сионистская организация Германии).
Еврейский отдел Немецкой биржи труда просуществовал до конца войны, после чего прекратил свою деятельность вместе с прекращением деятельности самой Биржи. Секретариат еврейских рабочих действовал до осени 1919 года (в 1919 году он был поглощен Бюро, чуть позже та же судьба постигла и Еврейскую биржу труда). Между ним и Бюро попечительства о рабочих существовало достаточно четкое разделение функций: Секретариат занимался подысканием работы, Бюро – политической и правовой защитой мигрантов, а также материальным их снабжением (выдачей пособий).
В области правовой и политической защиты Бюро попечительства о рабочих довольно скоро стало авторитетной инстанцией: оно сотрудничало с полицией, Министерством внутренних дел Германии, предоставляло информацию о мигрантах, регистрировало их. В 1919 году оно получило право выдавать мигрантам паспорта (процедура запроса данных у консульств, а тем более процедура установления личности, проводившиеся полицией, были сложны, и полиция часто передоверяла их Бюро); с Бюро согласовывались вопросы высылки восточноевропейских евреев (количество высылок Бюро удавалось минимизировать).
Разновидностью юридической помощи было и приискание мигрантам жилья: по закону работодатель должен был обеспечить жильем своих работников, что еще более затрудняло трудоустройство мигрантов. Для решения этой проблемы Бюро создало специальную сеть размена квартир и прочих помещений. Для мигрантов, не способных платить за съем жилья, Бюро организовало приют, а в 1920 году совместно с Союзом восточных евреев получило в свое распоряжение бывший «берлинский приют» – целый городок, позволявший вместить несколько сот бездомных и предоставить им проживание, питание, врачебную помощь и обучение. Мигрантам позволялось находиться в городке до тех пор, пока они не найдут себе постоянное жилье или не покинут Германию.
Стимулирование дальнейшей эмиграции было одной из важных целей Бюро. При помощи Благотворительного союза немецких евреев Бюро ходатайствовало о получении мигрантами разрешений на въезд, виз, приобретало им билеты и выдавало субсидии, позволявшие покрыть дорожные расходы.
Более того, Бюро иногда удавалось влиять на юридическую практику в Германии, лоббируя принятие законов, благоприятствующих еврейским мигрантам, в частности Указа о восточноевропейских евреях, речь о котором шла в предыдущей главе.
Еще одной функцией Бюро было составление статистики еврейской миграции: именно к данным Бюро попечительства о рабочих обращались чиновники Министерства внутренних дел в ходе дебатов об иммиграции восточноевропейских евреев.
Такое значительное влияние Бюро позволила приобрести поддержка некоторых видных деятелей еврейской общины Германии: Пауля Натана, Фрица Мордхе Кауфмана, Бернарда Кана, который впоследствии стал представителем Джойнта и помог добиться финансирования деятельности Бюро.
Бюро попечительства о рабочих представляет собой первую крупную организацию, созданную для помощи восточноевропейским евреям, оказавшимся в ходе войны на территории Германии. Оно же являлось и первой еврейской благотворительной организацией, помогающей остъюден, официальной идеологией которой не был сионизм.
В 1920 году Бюро получает название Arbeiterfürsorgeamt der jüdischen Organisationen Deutschlands – Бюро попечительства о рабочих еврейских организаций Германии, и его зонтичная структура получает юридическое оформление. Принимается решение, что в состав Бюро будут входить 12 еврейских организаций, представляющих собой довольно широкий спектр движений, дружественных остъюден, – от сионизма до бундизма: Главная ложа Бней-Брит, Благотворительный союз немецких евреев, Еврейская община Берлина, Еврейская биржа труда, Восточный комитет, Центральное бюро помощи еврейским бродягам и нищим, Центральный союз немецких граждан иудейского вероисповедания, Сионистское объединение Германии, Бунд, Ѓа-поэль ѓа-цаир, Социал-демократическая рабочая организация и Союз восточных евреев.
Бюро продолжало свою деятельность вплоть до середины 1930-х годов и за это время успело поддержать несколько десятков тысяч евреев: помощь заключалась в защите их от высылки, снабжении документами, предоставлении жилья, часто помощи при трансмиграции (наряду с Палестиной направлениями миграции были страны Западной Европы и США) и репатриации. Однако основной путь решения «восточноевропейской проблемы» Бюро видело в трудоустройстве мигрантов. В частности, в 1922 году Бюро была опубликована цифра в 40 тысяч рабочих мест, предоставленных восточноевропейским евреям.
Организации, входящие в состав Бюро, не всегда проводили благотворительные акции под его эгидой. Иногда они действовали изолированно: так, например, в 1922 году Благотворительный союз немецких евреев взял на себя заботу о группе еврейских детей с Украины, оставшихся сиротами после погромов. Дети были распределены по детским домам Германии, получили материальную поддержку и профессиональное образование.
Состав еврейской эмиграции был неоднороден, к «восточным евреям» формально относились и галицийские ремесленники или мелкие торговцы, и петербургские юристы или литераторы, которые едва ли сумели бы найти общий – в буквальном смысле слова – язык со своими сородичами. Стереотип остъюден, закрепившийся в сознании немецкого (да и не только немецкого) обывателя, – бывший житель местечка, ведущий традиционный образ жизни и говорящий на идише. Русские евреи стремились подчеркнуть свое отличие от местечковых евреев: русский еврей – обитатель крупного города, носитель русского языка и русской культуры, принадлежащий к русской интеллигенции. Во всяком случае, к созданию именно такого образа стремились деятели Союза русских евреев, важнейшей организации самопомощи, созданной русско-еврейскими эмигрантами в Германии. Подобный стереотип, отчасти верный (но лишь отчасти!), утвердился и в исследовательской литературе. В реальности, однако, большинство бенефециантов того же Союза русских евреев вовсе не относилось к интеллектуальной элите, о чем подробнее пойдет речь в следующей главе.
Русские евреи, дистанцируясь в определенной степени от своих менее европеизированных единоверцев, в то же время отнюдь не отказывались от этих бедных – в прямом смысле слова – родственников. Более того, они восхищались их естественностью и приверженностью традициям. Суждения русских евреев об остъюден напоминали суждения немецких евреев, не случайно в их текстах можно уловить знакомые интонации. Так, тема родства с восточноевропейскими евреями и благотворного влияния остъюден на евреев западных была центральной в статье Е. Рабиновича с характерным названием «Ex oriente lux!» («Свет с востока!»), посвященной «германским настроениям» и опубликованной в парижском журнале «Еврейская трибуна». Анализируя роман «Тоѓу ва-воѓу», созданный немецким сионистом С. Гронеманом, Рабинович замечал:
то, что придает этому роману глубокий интерес – это попытка художественного воспроизведения того глубокого идейного содержания, которое приносят «культурному» германскому еврейству «дикие» евреи из Литвы, Польши, Украины, – короче говоря – русские евреи . Если немецкое еврейство еще существует вообще как таковое – как говорит автор, – то только потому, что время от времени в него вливается живительная волна с востока. Ибо в обоих своих ликах – ассимиляторском и ортодокском – немецкое еврейство одинаково перестало быть чем-то настоящим: одни разучились быть евреями, другие не научились быть немцами. Одно из двух: или карикатурная «германизация» с вечным стыдом своего еврейского происхождения и объективной и субъективной невозможностью забыть его – или сохранение внешнего обряда, не только без внутренней религии, но и без сознания того символического значения, которое живет в самом обряде даже тогда, когда непосредственная вера уже давно исчезла 303 .
Картина была бы неполной без упоминания еще одного мотива, который возникает у немецких евреев – защитников остъюден в середине 1920-х годов, – это разочарование в подопечных.
В 1925 году Гарри Эпштейн писал своему коллеге Исроэлу Таубе: «Наибольшие трудности, с которыми я сталкивался за время моей утомительной, но до сих пор успешной деятельности, мне доставляли те, от кого этого можно было меньше всего ожидать, – сами восточноевропейские евреи». То же самое отмечали и создатели Союза восточноевропейских евреев (Verband der Ostjuden): «Несмотря на нападки на восточноевропейских евреев, сами жертвы отказывались дать серьезный организованный отпор. Как от немецких евреев можно было ожидать защиты, если сами восточные евреи не пытались себя защитить?»
Полагаем, что эти упреки были не вполне заслуженными. Если говорить о нападках политических, то восточноевропейские евреи вряд ли имели какие-либо возможности постоять за себя, не будучи гражданами Германии, да и не слишком хорошо, в большинстве своем, владея немецким языком. Что же касается помощи в адаптации в новой стране, юридической защите эмигрантов, то в этом отношении восточноевропейские евреи проявили, на наш взгляд, достаточно высокую способность к самоорганизации, в значительной степени «вывезенную» из России.
Мы говорим не об остъюден вообще, а о русских евреях, создавших одну из самых эффективных благотворительных организаций русского Берлина – Союз русских евреев в Германии. О нем пойдет речь в следующей главе.