В 1880 году Фритьоф оканчивает школу, получив на выпускных экзаменах отличные отметки по естественным наукам и черчению, и перед ним встаёт вопрос: кем быть? Бальдур Нансен хотел, чтобы старший сын стал юристом, но Фритьофу эта стезя была не по душе. Зато на юриста стал учиться Александр — прямая противоположность своему неугомонному брату, тихий и усидчивый юноша.

Фритьоф же сначала решил стать военным — по совету отца — и даже подал заявление в Военную академию, но потом раздумал и забрал его.

Вскоре Фритьоф поступил в Кристианийский университет, выбрав в качестве специализации зоологию и естественные науки. Но перед этим выбором он также колебался и думал (хотя никогда не собирался быть врачом) обучение в университете начать с вводного курса на медицинском отделении. К счастью, время разобраться с собой у него было: на выбор специализации был отпущен целый год, потому что в то время вступительные экзамены сдавались в течение многих месяцев, что давало абитуриентам возможность определиться с собственными интересами.

Спустя много лет Нансен признавался, что зоология была выбрана им потому, что он «был страстным охотником, рыболовом, любителем лесов и по своей юношеской неопытности думал, что изучение зоологии связано с постоянным пребыванием среди природы, к которой чувствовал особое влечение».

Конечно, отца не могло не волновать такое «ветрогонство» сына, который был очень талантлив. Бальдур волновался, что юноша не станет получать серьёзное образование, а бросится в путешествия и развлечения на природе. Но строгое воспитание в детстве дало свои результаты: Фритьоф понимал, что в жизни необходимы настоящие знания. Позднее он сожалел, что не занялся всерьёз физикой и химией, которые были одними из его любимых предметов в школе.

И в университете Фритьоф не забросил своих увлечений спортом и охотой.

На проходивших в Норвегии состязаниях Нансен по длительным лыжным пробегам выходил на 1-е место двенадцать раз подряд. Он вообще считал, что «лыжный спорт превосходит все другие виды спорта тем, что в большей степени, чем какой-либо другой, развивает волю и мужество». И успехи его были удивительны. Он научился прыгать с трамплина, как выходцы из Телемарка, а в состязаниях на горных лыжах в стиле телемарк был первым среди городских юношей.

Не меньших успехов достиг он и в конькобежном спорте, в 19 лет заняв второе место в национальных соревнованиях по бегу на коньках в 1881 году.

В университете у Нансена появился научный руководитель (друг семьи) профессор Роберт Коллетт, который посоветовал ему заниматься биологией тюленей. Именно профессор, видя увлечённость своего ученика, его неугомонный нрав и стремление быть побольше «на вольном воздухе», посоветовал юноше отправиться в первую научную экспедиции в северные моря на промысловом судне. Идея казалась нереализуемой, но профессор помог советом и рекомендацией, и вскоре студента Нансена взяли на шхуну «Викинг», оправляющееся на промысел тюленей в море между Гренландией и Шпицбергеном. «Викинг» был современным судном и помимо парусов имел ещё и вспомогательную паровую машину. Это судно специально готовили для плавания в северных морях: его корпус был укреплён двойной обшивкой из прочного вест-индского дерева гринхирта, а форштевень обит железом.

Для Фритьофа это путешествие стало настоящим подарком судьбы. Он продолжал дело рода, традиции своей семьи, недаром в детстве отец рассказывал ему о славном путешественнике и уважаемом гражданине Хансе Нансене, портрет которого висел в библиотеке в усадьбе Стуре Фрёен, и говорил маленькому сыну: «Старайся быть на него похожим!»

Отец Фритьофа, хоть и не был в восторге от выбора сына, тем не менее не только не стал возражать против опасного путешествия, но и поспособствовал ему. 23 января он телеграфирует своему близкому другу, живущему в Арендале, где располагалась штаб-квартира судовой компании, чтобы тот поддержал прошение сына и отрекомендовал его с нужной стороны. Друг немедленно связался с компанией и поручился за Фритьофа как за сильного и смелого охотника, прекрасного спортсмена и готового заняться любой грязной и тяжёлой работой юношу. Рекомендация сыграла свою роль — и Фритьофа включили в состав команды.

* * *

Утром 11 марта 1882 года из гавани Арендала будущая гордость Норвегии отправился в первое полярное путешествие к западной кромке льда к острову Ян-Майен, где находились детные залёжки — места «сбора» гренландских тюленей.

Не только традиции славного предка гнали его навстречу приключениям и великим открытиям, в нём бурлила кровь славных викингов. Нансен и сам был похож на настоящего светловолосого и голубоглазого викинга — недаром он спустя много лет стал моделью для Вереншёльда, иллюстрировавшего королевские саги.

Нансен и сам понимал, чья кровь течёт в его жилах. Вот как он сам писал об этом:

«С самой зари бытия, неведомые, недоступные для человека, застывшие в мощном спокойствии смерти, дремали полярные страны под своим девственным ледяным покровом. Закутанный в белый плащ, простирал над ними холодные ледяные руки могучий йоттунг и сторожил их сон в течение тысячелетий. Проходили века — всё таким же оставалось безмолвие. И вот на заре истории далеко на юге поднял голову пробудившийся гений человеческого разума и стал озирать землю; на юге он нашёл тепло, на севере — холод и за гранью неведомого поместил два царства: всепожирающего зноя и губительной стужи. Перед всё возраставшим стремлением человеческого разума к свету и знанию границы неведомого мало-помалу отступали, пока не остановились на Севере, у самого порога великой ледяной могилы природы, беспредельного безмолвия полярных стран. До этой поры победоносно пробивавшиеся вперёд отряды не встречали на пути своём непреодолимых препятствий и смело двигались дальше.

Здесь же встали перед ними великаны йоттуны в союзе со злейшими врагами жизни — льдом, морозом и долгой полярной ночью. Отряд за отрядом устремлялся на Север — за тем лишь, чтобы потерпеть поражение. Новые ряды стояли наготове, чтобы идти вперёд, дальше своих павших предшественников.

Невыразимо медленно проникал взор человеческий сквозь мглу Ледовитого моря: за стеной тумана лежала мифическая страна Нифльхейм. Там предавались своим диким потехам римтурсы. Зачем же люди устремлялись туда? Туда, на Север, где во мраке и стуже стоял Хельхейм, чертог богини смерти; где находился Ностранд — берег мёртвых. Туда, где не могло свободно дышать ни одно живое существо. Туда устремлялся отряд за отрядом — зачем? Чтобы вернуть в мир живых своих мёртвых, подобно Херморду, отправившемуся за Бальдером?

Нет, знания для будущих поколений — вот чего искали они и приносили с собой оттуда. И кто хочет увидеть гений человеческий в его благороднейшей борьбе против суеверий и мрака, пусть прочтёт историю арктических путешествий, прочтёт о людях, которые в те времена, когда зимовка среди полярной ночи грозила верной смертью, всё-таки шли с развевающимися знамёнами навстречу неведомому. Нигде, пожалуй, знания не покупались ценой больших лишений, бедствий и страданий.

Но гений человеческий не успокоится до тех пор, пока не останется и в этих краях ни единой пяди, на которую не ступала бы нога человека, пока не будут и там, на Севере, раскрыты все тайны. Миля за милей, градус за градусом пробирались мы, люди, вперёд, напрягая все свои силы. Медленно наступает день; мы всё ещё находимся в сумерках рассвета, и тьма неизвестности царит над обширными пустынями, окружающими полюс.

Наши предки, древние викинги, были первыми полярными мореплавателями. Говорят, будто их плавания по Ледовитому морю не имели значения, так как не оставили после себя прочных следов. Но это неверно. Как не подлежит сомнению, что нынешние китоловы в своей непрестанной борьбе со льдами и морем являются пионерами исследования полярной области, так же несомненно и то, что древние норманны с Эриком Рыжим, Лейфом и другими во главе были авангардом, первыми пролагателями путей для всех последующих полярных экспедиций.

Не следует забывать, что они были не только первыми мореплавателями, отважившимися пуститься в открытое море, но и первыми, отважившимися на борьбу со льдами. Задолго до того, как другие морские нации рискнули расстаться с прибрежными водами, наши предки бороздили моря вдоль и поперёк, открыли Исландию и Гренландию, заселили эти страны, а впоследствии нашли Америку и не страшились переплывать Атлантический океан от Гренландии до Норвегии. На своих беспалубных судах им не раз приходилось вести трудную борьбу со льдами у гренландских берегов, и немало их, несомненно, пало в борьбе.

Влекла их в эти плавания не только страсть к приключениям, хотя, конечно, эта страсть — одна из отличительных черт характера нашего народа, но и необходимость найти новые земли для многих беспокойных удалых голов. Норвегия для них становилась слишком тесной. Влекла их также подлинная жажда знания».

Но не стоит делать из юного Фритьофа героя, который с пелёнок знал, что именно будет целью его жизни. Наверняка молодого человека гнало в путешествие на «Викинге» и желание поохотиться, вырваться из стен университета, оказаться на воле и почувствовать себя настоящим морским волком. Однако на корабле его воспринимали не как морского волка, а как салагу. Боцман даже советовал капитану Акселю Крефтингу взять на борт не никчёмного, по его мнению, студентика, а опытного зверобоя.

Поначалу студент действительно был абсолютно никчёмным — валялся на койке в своей крошечной каюте, страдая от морской болезни. Ничего хорошего в путешествии Фритьоф не видел — кругом одно однообразное море.

Именно в первые дни плавания в его дневнике появилась запись:

«Полярное море — это нечто совершенно особенное, не похожее на всё остальное, а прежде всего не похожее на то, как мы его воображаем. Я много читал о нём, прежде чем увидел своими глазами, и представлял его как мир грандиозных ледяных гор, на фоне которых возносятся к небу гордые башни и зубцы из сверкающего льда всевозможных форм и цветов. На деле же оказалось ничего подобного: плоский белый лёд качается на зелёно-голубом море, а над ним сменяется туман, сияние солнца, буря, штиль. Вот и всё, что я пока увидел».

На четвёртый день налетел шторм, на палубу обрушилась рея, матросы принялись за дело, а студент всё лежал пластом на своей койке.

Но чудо всё-таки произошло: на следующее утро после шторма Фритьоф проснулся в прекрасном настроении — морская болезнь ушла, чтобы больше уже никогда к нему не возвращаться, в дневнике появилась запись:

«Жизнь прекрасна».

А вечером он раскурил взятую в путешествие трубку, набитую голландским табаком.

Выздоровев, Нансен стал полноправным членом экипажа и выполнял чёрную работу наравне с матросами, благо силы у него было хоть отбавляй. Да ещё оставалось время на записи в дневнике, зарисовки и научную работу.

Каждый день, когда не было шторма, Нансен тщательно измерял температуру морской воды на разных глубинах и получил очень интересные результаты, которые, как он рассчитывал, могли позволить в пух и прах разбить теорию шведского физика Э. Эдлунда, утверждавшего, что морской лёд образуется не на поверхности, а на глубине 100 метров, куда опускается переохлаждённая вода. Фритьоф на основе своих измерений понял, что в период образования первых тонких пластинок «блинчатого» молодого льда вода на больших глубинах теплее, чем на поверхности моря, и вовсе не переохлаждена. Так что «блины» не могут образовываться на глубине. Круглая форма «блина», по совершенно справедливому мнению студента, была результатом трения дисков друг о друга при лёгком волнении. Кроме того, солёность воды на глубине такова, что лёд там образоваться не может.

К сожалению, вскоре после возвращения из экспедиции Нансен забыл о намерении составить таблицы своих ежедневных регулярных наблюдений, доказывающие эту теорию, хотя, как показало время, Нансен был на верном пути. Он впервые получил следующие данные: при температуре воздуха -1–8° на поверхности температура воды была около -1,7°, на глубине 37 метров падала до -1,9°, а вот на 90-метровой отметке поднималась до -1,3°. В другом месте результаты измерений оказались ещё интереснее: на глубине 40 метров под поверхностным холодным слоем температура воды вдруг оказалась + 1–1,5°, затем на глубине 70 метров температура резко падала, а вот на 120–200 метрах вновь «прыгала» до + 1,5°.

Фритьоф вёл метеорологические наблюдения и, если не было шторма, ловил драгой морских животных. «Возня с приборами» была его товарищам-матросам совершенно непонятна! Зато они с радостью приняли «ноу-хау» студента, когда тот к драге стал прикреплять крючки, на которые попались королевские креветки длиной 13–15 сантиметров — отличное блюдо на завтрак команде, но это случилось уже возле Гренландии.

И ещё Нансен подолгу разговаривал с капитаном Крефтингом, которого считали одним из самых отчаянных полярников.

«Для меня время не тянется медленно,  — писал Нансен в своём дневнике. — В этой новой для меня жизни есть на что посмотреть, есть чему поучиться… Мы с капитаном приятно ужинаем вдвоём, я жадно внимаю его рассказам о зверобойном промысле, о жизни на Севере. Потом приходят штурман и стюард, я слушаю их разговоры о событиях прошлых лет, о мореплавателях, и в особенности о перспективах тюленьего промысла».

Говорилось в эти дни очень много о том, как бы не пропустить детную, или щенную, залёжку — ледяное поле, где самки гренландского тюленя приносят детёнышей в возрасте 5–7 дней (бельков). Именно красивые белые шубки бельков были и остаются основной целью зверобоев по сей день во многих странах (в России охота на бельков запрещена с 16 февраля 2009 года). Можно назвать эту охоту абсолютно варварской, потому что бельки до первой линьки малоподвижны, ещё не умеют плавать и поэтому на них легко охотиться.

Однако для зверобоев обнаружить детную залёжку — значило поймать своё счастье. Но найди-ка её в океане попробуй! Можно пройти возле самой залёжки, не заметив её, и вернуться в порт с пустыми трюмами. Крупного зверя били из ружей с 8–50 метров, молодняк убивали баграми. С убитых зверей на льду снимали шкуры вместе с подкожным жиром — так называемые хоровины.

Капитан рассказывал студенту о льдах, которые, повинуясь какой-то невиданной силе и подводным течениям, перемещаются вдоль острова Ян-Майен, — и никто не знает, где и в каком месте они встретят корабль.

18 марта «Викинг» вошёл в зону льдов.

«К вечеру сообщили о появлении первых льдов,  — писал Нансен. — Я мигом выскочил на палубу, но сначала в темноте не мог ничего различить. Ах, вот!.. Из мрака выступает что-то белое. Оно растёт, растёт, становится всё белее, сверкает белизною на тёмном фоне ночи. Это первое ледяное поле, оно приплыло из необъятных ледяных просторов, которые, как мне известно, раскинулись там, на Севере, в царстве полярной ночи, озаряемые светом звёзд и северного сияния…

А вот и ещё льдины. Они появлялись из темноты белыми пятнами, проплывали мимо нас с хрустящим шумом, покачиваясь на волнах и, белея, уплывали вдаль… Но откуда же этот своеобразный хруст и шелест на Севере? И этот жуткий свет?.. Да, настоящий свет! Только теперь я разглядел его ясно. На юге небо было затянуто ровной тёмной облачной завесой, но на севере эта завеса была озарена снизу белым светом, лившимся с севера на запад. Ярче всего он был на горизонте, доходя, однако, до самого зенита.

Это было отражение белых ледяных полей на проходивших над ними облаках. Шумели волны, плеща о кромку льда, и льдины, ударяемые зыбью одна о другую. Больше ничего не видно, но мы подходим к льдам всё ближе и ближе. Свет усиливается — вокруг нас появляется больше дрейфующих льдин… Много читал я о мире льдов, много картин создавала моя фантазия, рисуя мне встречи со льдами, но и самые невероятные формы льдов, айсбергов вышиною с башню, встречающиеся в фантастических описаниях полярных путешествий, вряд ли могли бы произвести на меня большее впечатление, нежели эта ночь с жутким освещением северного горизонта, этот как будто нереальный хрустящий шум и крупные белые льдины на чёрном фоне ночи. А затем за облачной завесой, постепенно растаявшей, вспыхнуло северное сияние».

Но льды оказались коварны — и вскоре студент на себе ощутил их силу.

Когда разыгрался шторм и казалось, что белые исполины сомкнут сейчас свои объятия и утащат «Викинг» на дно, капитан принял необыкновенное решение. «Войти во льды!» — приказал он команде. Матросы спустили паруса, но судно с бешеной скоростью продолжало нестись вперёд. Корабль, вспоминал уже в старости Нансен, швыряло из стороны в сторону, а глыбы льда со страшным треском наползали друг на друга.

Примолкшая команда ждала новых приказов — и вдруг прямо перед носом корабля из воды появилась огромная ледяная стена и зависла над палубой, в любой момент готовая раздавить его. Капитан мгновенно вывернул руль и увел судно от удара — но не до конца: треск и звон сотрясли воздух, это айсберг повредил борт «Викинга».

Чем дальше входил корабль во льды, тем меньше становилась качка, но буря всё ещё не унималась. Никто не знал, доживут ли они до восхода солнца.

Однако утро принесло тишину и покой — вокруг тянулись белые ледяные поля.

Описания Нансена необыкновенно поэтичны — недаром он был признан одним из лучших писателей своей страны. «Солнце заходит, — писал Нансен о наступивших белых ночах, — после девяти часов вечера, и в то время, как оно продолжает свой круг за каймою льдов, небо северного горизонта превращается в море световых красок. То на нём отблески льда, то глубокою синевою отражаются участки чистой воды, то оно рдеет заревом пылающего за горизонтом солнца, то золотится в тех местах, где пурпур сливается с отблеском неба. Кое-где нависли пурпурные облака с золотистыми краями. А повыше — бледно-зелёный цвет переходит в блёклую лазурь эфира.

Вокруг нас на тёмной воде дрейфуют белые льдины. Как разнообразны вблизи их формы и цвета! Под водой льдины отливают зеленоватыми оттенками, по краям и в трещинах — голубоватыми, в углублениях в подводной поверхности торосов, размытой волнами, мерцают ультрамарином.

Как нереальны, как нежны и прозрачны все эти краски!

А дальше — необъятная ширь дрейфующих льдов и за её пределами — необъятная тёмная гладь моря.

Одинокая полярная чайка лёгкими взмахами крыльев рассекает светлый воздух, вдали реет чайка-бургомистр, слышатся протяжные печальные звуки, напоминающие флейту. Большая чёрная голова нерпы бесшумно покачивается на блестящей поверхности воды. Выпучив круглые глаза, она смотрит на судно, подымает нос кверху и так же бесшумно исчезает в море».

26 марта «Викинг» встретил знаменитую «Вегу», мотопарусное судно, на котором в 1878–1879 годах шведский путешественник Нильс Адольф Эрик Норденшёльд первым прошёл Северо-Восточным проходом. Именно Норденшёльд в 1883 году первым предпримет попытку подняться на ледяной купол Гренландии.

Вскоре «Викинг» повстречал и другие корабли — зверобои искали детные залёжки, но найти добычу никому не посчастливилось. Вместе капитаны выработали план, где искать зверя. Переходить с корабля на корабль опытным морякам было совсем не сложно — они прыгали по льдам. А однажды льдины сомкнулись вокруг судна Кретинга и вызволять его из белого плена пришлось всем вместе: люди бегали по льду, раскачивая сверкающий панцирь, а капитан пытался заставить свой «Викинг» пробиться в чистую воду. Общими усилиями это удалось.

16 апреля Нансен на одной из льдин заметил что-то серое. Пошёл туда. Серое на льдине оказалось плавником — остатками оббитого волнами, истертого льдами дерева. Такие деревья выносятся в океан реками.

Сначала Фритьоф решил, что плавник принесён Гольфстримом из Америки, «но потом сообразил, что это дерево, как и вообще плавник, прибиваемый к гренландским берегам, принесено дрейфующими льдами из Сибири. Но этот плавник, пожалуй, сильнее всего убедил меня в факте постоянного дрейфа льда в Северном Ледовитом океане, дрейф этот начинается в море, находящемся к северу от Сибири, и продолжается здесь с Восточно-Гренландским полярным течением. Здесь я решил, что такой дрейф льдов может быть использован для экспедиции в этот неведомый Северный Ледовитый океан».

Нансен не только подумал, но и претворил в жизнь тот свой план. А пока он был ещё только в первом своём путешествии.

Когда было относительно тихо на море, члены команды спускались на лёд, прыгали со льдины на льдину и даже плавали на них, как на лодках. Нельзя сказать, что, даже несмотря на прекрасную физическую подготовку, Нансен сразу показал чудеса ловкости и сноровки. Вовсе нет — всякое случалось: и со льдины в ледяную воду соскальзывал, и с трудом сумел спуститься во время шторма из смотровой бочки на верху мачты. Но никогда он не дал повода усомниться в собственной смелости и мужестве. Это ценили даже бывалые зверобои, которые ждали, когда же студент начнёт хныкать и над ним можно будет посмеяться… Выяснилось — никогда!

И ещё Фритьоф прекрасно стрелял. Уже в конце жизни Нансен скажет, что «всегда занимался пятью видами спорта: коньками, лыжами, охотой, греблей и яхтами». Именно охота спасала Фритьофу и его товарищам жизнь в экспедициях.

Отношение к охоте в современном мире становится резко отрицательным, а тем не менее издревле охота была чисто мужским занятием.

Вторя Нансену спустя почти сто лет, Юрий Казаков, которого критики единодушно объявили продолжателем традиций И. С. Тургенева, писал об охоте на Севере:

«Вода спокойна, но всё вокруг точно зыбится, видения, миражи окружают нас — то вдруг погрузишься будто бы в водоворот, и странно, что нас не заливает водой, стеной вздыбившейся вокруг; то вознесёшься, и кажется тогда, что видишь не только горизонт, но и то, что за горизонтом, — блестят озёра, лениво извиваются реки… Оглянешься назад — шхуна висит в воздухе, прищуришься, всмотришься, — нет, не висит, а стоит на некоем прозрачном воздушном столбе. Вот слева на льдине люди что-то делают, над чем-то копошатся, сходятся и расходятся, и одна только в них странность: все они будто в белых балахонах. А справа медведь на краю льдины пьёт воду из лужи, и брюхо у него жёлто-косматое и чёрные с алым оборки губ, а глаза чёрные… Гляжу на своих товарищей — нет, никто не шевелится, никто не хватается за винтовку, сидят неподвижно, оцепенело, сонно поводят глазами, а человека три уж и спят, свернулись на дне катера, надвинув шапки на глаза… Устали!

И вот откуда-то приходит, как слабый ток, и охватывает меня тревожное предвкушение чего-то необыкновенного. Всё сделано: пройдены сотни километров во льдах, сети поставлены, загон готов, моторы катеров отрегулированы. Шхуна спит, овеваемая тёплым воздухом из тундры, и дежурит на мачте вахтенный матрос. Он ждёт появления белух. А пути её загадочны! Никто из зверобоев не знает, где она, в каких таинственных водах появляется, почему так упорно и постоянно идёт Ледовитым океаном на восток и куда потом уходит.

<…> Воздух, как и вода, неподвижен. Жарко так, что вдруг ощущаешь всю неуместность зимней шапки, телогрейки, ватных штанов в июле. Но вот невдалеке появляется чёрная полоска ряби на воде, полоска эта ширится, приближается, захватывает нас, и тогда от набежавшего ветерка дохнёт вдруг такой ледяной стужей, что сразу хочется спрятаться куда-нибудь, надвинуть поглубже шапку, запахнуться…

Я съезжаю на дно катера, прислоняюсь спиной к скамейке и поднимаю глаза. Во всём видимом небе неподвижно стоят три облака. Озарённые отражённым ото льдов светом, они нежны и лучезарны.

Заглядевшись на облака, я вспомнил все последние дни, проведённые на шхуне, и своё ощущение покоя, сознание важности того, что происходило вокруг. Я почти не спал, дни и ночи проводя на палубе. Да и мало кто спал — всё-таки раз в году выходили эта шхуна и её команда на промысел белухи; повезёт ли, не затрёт ли льдами, не потопит ли штормом на обратном, уже осеннем пути?

Как весело все эти дни было на полубаке, как были все оживлены, как споро и аккуратно работали — кто в телогрейке, кто в свитере, кто в рубахе, а кто и голый по пояс. Чинили и связывали вытащенные из кладовки и из трюмов сети, привязывали к ним поплавки из пенопласта, копались в моторах катеров, шпаклевали и красили днища шлюпок, гарпунёры пристреливали свои винтовки, и сухое эхо дробилось и отскакивало от многочисленных льдин.

Кругом до самого горизонта был лёд. Иногда стукнет глухо, проскребёт под скулой шхуны льдина, потом вывернется с шипением. Или её затянет под киль, и там она дрожит в водяных токах, выбивается в сторону, ползёт по круглому дну шхуны, вдруг со вздохом и шуршанием выскакивает у борта, растёт, поднимается торчком чуть не до мостика и с шумом валится плашмя».

17 апреля зверобои «Викинга» впервые увидели на льду стадо тюленей, но и животные успели «засечь» корабль и кинулись в воду. Однако с этого дня удача наконец улыбнулась охотникам — вскоре стада тюленей стали попадаться всё чаще и чаще.

Хоть тюленей было на льду так много, что казалось, местами он совершенно чёрный, это вовсе не значит, что животных легко добыть. На охоте нужны осторожность и сноровка. Зверей надо убить выстрелом только в голову и ни в коем случае не в туловище, потому что раненое животное будет биться на льду и распугает сородичей. А когда голова зверя мгновенно падает на лёд, на него никто не обращает внимания. Потом шлюпка должна подойти к убитым зверям, и тут тоже надо не дать маху, а быстро освежевать тушу.

Поначалу товарищи не хотели брать с собой в лодку на промысел неопытного студента.

К некоторым животным по воде подойти нельзя — надо идти по льду. Бежать тяжело — ноги проваливаются в невидимые трещины, и тут очень помогают специальные ботинки со стальными шипами на подошве. Когда же подберёшься поближе к стаду, надо лечь и ползти, а это очень и очень тяжело. А затем надо ещё прицелиться и метко выстрелить.

Самым трудным для Нансена, как выяснилось впоследствии, оказалось научиться свежевать тушу. Зверобои делают это всего несколькими движениями: одним во всю длину туловища, другим вокруг головы, ещё несколько специальных надрезов — и хоровина (шкура с подкожным жиром) снимается, как перчатка. Туши часто оставляли чайкам, которые немедленно слетались на пиршество. Однако он научился и этому искусству (случилось это, правда, не скоро — к охоте Нансена допустили только 13 мая, когда заболел стрелок на одной из шлюпок).

Однако даже ради любимой охоты Фритьоф не мог жертвовать научными исследованиями. Хоть и не каждый день, но довольно часто, когда команда засыпала мертвецким сном после тяжёлой работы, он делал зарисовки на море, проводил измерения, фиксировал содержание желудков тюленей…

Погода же тем временем ухудшалась — дул ужасающей силы ветер, валил снег, да ещё на море опустился туман. «Викинг» повстречался с промысловыми судами, с которыми расстался, ускользнув из ледового плена. И тут капитану Крефтингу пришлось поволноваться: оказалось, что корабли возвращаются домой с набитыми добычей трюмами. «Кап-Норд» «взял» шесть тысяч шкур, «Хекла» — двенадцать тысяч, «Альберт» — четырнадцать. Останься тогда «Викинг» в ледовом плену — и ему бы повезло, потому что затёртые льдами оставшиеся суда неожиданно «вынесло» на детные залёжки. Но такова уж судьба зверобоя — никогда не знаешь, где повезёт.

Однако Крефтинг и не думал сдаваться — он верил, что удача сопутствует лишь упорным. И в конце концов «Викингу» повезло.

Приблизившись 2 мая к Шпицбергену, капитан приказал уходить на запад, поскольку в водах Шпицбергена (Свальбарда, как зовут его норвежцы) морской тюлень не держится.

3 мая зверобои добыли 33 тюленя, но разве можно было сравнить их количество с 14 000 «Альберта»!

А вот 7 мая «Викинг» встретил не стадо тюленей, а красный лёд, который охотники называют «тюленьим». В дневнике Фритьофа появилась запись:

«Нижняя поверхность молодого льда иногда красноватого цвета. Сегодня мы шли сквозь такой лёд. Я попросил спустить шлюпку и добыл кусок для микроскопического анализа. Оказалось, что красный цвет объясняется присутствием мельчайших растительных организмов, которые держатся на нижней поверхности льда. Это были различные виды кремневых водорослей, которые настолько ярко окрашивают лёд, что когда он ломался под судном, то море поблизости казалось кровавым.

Крефтинг говорит, что такой лёд обычно встречается там, где находится детная залёжка. Это правдоподобно. Если нижняя поверхность льда краснеет от этих растений, значит, их находится в воде очень много, а они служат пищей для мелких животных, например ракообразных, которыми, в свою очередь, питаются тюлени, в особенности детёныши».

10 мая «Викинг» повстречал кита. Нансен записывает в дневнике:

«Мы видели редкого гостя в этих водах — огромного гренландского кита, который несколько раз всплывал вблизи судна, выбрасывая струю водяных брызг. В отличие от крупных сельдяных китов у них нет плавников на спине. Именуется он „полосатиком“. В прежние времена этот ценный кит в изобилии водился в арктических водах, преимущественно вдоль кромки льдов Шпицбергена. Целые флотилии крупных промысловых судов отправлялись — в особенности в XVII и XVIII веках — промышлять этих китов, главным образом для удовлетворения женского тщеславия: китовый ус шёл на женские корсеты и корсажи. Китовый жир тоже был нужен — из него вытапливали ворвань для ламп.

Гренландский кит средней величины даёт 20 тонн сала, а самые матёрые даже 30 тонн. Общий вес кита примерно 70 тонн. Своё неуклюжее тело передвигает он в воде при помощи мощного хвоста. Голова у него — почти треть всего тела.

Область распространения гигантского кита ограничена. Об этом свидетельствует такой любопытный факт: в Дэвисовом проливе был добыт необыкновенно крупный кит, в жировом слое которого обнаружили гарпун с меткой корабля „Жан“ и датой сорокалетней давности. Корабль этот затонул в Дэвисовом проливе, а кит ещё десятки лет продолжать странствовать в тех же водах».

Нансен был настоящим учёным и настоящим же охотником, который убивает не ради убийства, а ради добывания средств к существованию (именно это лежит в основе зверобойного промысла). И потому он делает следующий вывод:

«История истребления кита — позорная глава истории человечества, она лишний раз доказывает, как мы ещё далеки от того, чтобы считаться разумными, здравомыслящими существами. Мы уничтожаем одного из самых крупных великанов природы, не приносящего никому никакого вреда. Мы не можем прийти к международному соглашению для предотвращения варварского истребления полезного животного и для сохранения источника постоянной и верной выгоды. Получается такое впечатление, что люди, охваченные хищническим инстинктом, сознательно закрывают глаза на это дело».

Надо сказать, что слова Нансена при его жизни услышаны не были, как, впрочем, не услышаны они и до сих пор.

Самая свирепая охота на морских гигантов началась в первой половине XX века в водах Антарктики. Первыми в 1904 году в эти места приплыли китобойные флотилии Норвегии. Через год туда уже отправились английские суда, а затем и флотилии Европы и Америки. Однако уже в 1930-е годы мировая общественность начала осознавать последствия безжалостного истребления самых крупных млекопитающих на Земле. В 1931 году в Женеве было подписано первое международное соглашение по регулированию китобойного промысла. Следующее соглашение было подписано в 1937 году в Лондоне девятью китобойными державами. Протоколы соглашения были ратифицированы на следующий год, а затем вторично — в 1945 году. Затем в течение ряда лет было подписано ещё много важных документов.

Так, в 1966 году Международная китобойная комиссия ввела запрет на добычу голубых китов. А с 1976 года МКК запретила добычу в северной части Тихого океана финвалов и сейвалов. С октября 1979 года был полностью запрещён пелагический промысел китов в северной части Тихого океана (однако продолжалась добыча китов береговыми комбинатами Японии). И наконец, в 1982 году МКК был объявлен мораторий на коммерческий промысел китов в Мировом океане, который действует до сих пор. Россия, Дания, США получили разрешение на аборигенный промысел китов (около 130 серых и 5 гренландских китов ежегодно) для обеспечения пищевых и культурных нужд малочисленных коренных народов Крайнего Севера. Однако до сих пор в водах Арктики промышляют и пираты.

13 мая Нансена впервые взяли на охоту вместо заболевшего стрелка (в шлюпке мог находиться только один стрелок). Вот какая запись появилась в тот день в его дневнике:

«Нас спустили на воду, и мы на вёслах пошли по направлению, где были замечены тюлени. Волнение было изрядным.

Крупная зыбь швыряла льдины, и следовало смотреть в оба, чтобы они не раздавили шлюпку. Притом волны перекатывались через низкие льдины, образуя воронки водоворотов. Нелегко стрелять при такой зыби!

Мы напали на лёжку молодых крапчатых тюленей. То были главным образом годовалые звери, которые пугливее старых.

Первые звери, когда мы приблизились, успели скрыться в воде, не подпустив на выстрел. Но потом нам повезло: мы убили трёх на льду, одного на воде, затем ещё четырёх на льду. Под конец дело пошло ещё лучше, мы добыли всех зверей, каких там только встретили.

На следующей льдине два тюленя лежали рядышком и спали. С трудом выбравшись из водоворота, наша шлюпка приблизилась к ним на выстрел. Нас отделяло сравнительно небольшое расстояние, но ни один зверь не подымал головы. Я жду — ни один не шелохнётся. Я прицелился в того, что поближе, хотя он лежал так, что стрелять было неудобно.

Прогремел выстрел. Зверь лежал всё так же неподвижно, и только струйка крови, образовавшая во льду круглую красную ямку, показывала, что пуля попала в цель.

Другой тюлень при звуке выстрела приподнял голову, осмотрелся, взглянул искоса на своего навеки уснувшего товарища и снова спокойно разлёгся. Мне из-за туши убитого зверя был виден только его затылок. Делать нечего, я выстрелил, но пуля лишь слегка задела тюленя, он быстро приподнялся и заковылял к воде. Новый выстрел уложил его на самом краю льдины.

Затем мы заметили двух тюленей, с разных сторон льдины спускающихся к воронке. Я выстрелил сначала в одного. Он упал раненый. Вторая пуля снесла ему череп. Я прыгнул на льдину, чтобы найти другого тюленя. Я налетел прямо на него. Он поднялся и бросился наутёк. Я выстрелил, и голова его разлетелась на части.

Тюленей здесь было не много, скоро наша побойка кончилась, так как на судне подняли сигнальный флаг, — нам пришлось вернуться на борт. В нашей шлюпке было 13 убитых тюленей. Мы добыли больше всех и заняли первое место».

24 мая «Викинг» пристал к южному берегу Исландии. «Как безрадостна эта земля! — написал Нансен в дневнике. — Нигде не встретили мы весенней зелени. Лишь чёрные пятна лавы со всех сторон. Но всё же как хорошо вновь очутиться на твёрдой земле! И солнце кажется здесь таким тёплым, хотя оно тщетно старается пробудить жизнь на этих мёртвых полях!»

Отдых на земле был коротким — уже вечером «Викинг» отправился дальше, к Гренландии, где капитан рассчитывал добыть хохлачей.

Когда 30 мая на судне заметили большую залёжку, то Нансену доверили одно из наиболее почётных и ответственных дел в тот день: он был назначен стрелком на самую большую из 10 шлюпок. И не подвёл капитана — «команда» Фритьофа часто бывала первой в зверобойном промысле по результатам дня.

Однако даже в эти жаркие денёчки Нансен не переставал заниматься научными измерениями и исследованиями. Так, в Датском проливе его поразил цвет воды — какой-то бурый. Нансен пришёл к выводу, что это микроорганизмы, поскольку стоило лишь в этих водах опустить драгу, как в течение короткого времени в неё попадало большое количество ракообразных и водорослей.

Морякам приходилось тяжело: несмотря на календарное лето, в водах Гренландии было огромное количество айсбергов и льдин. Многие из них угрожали раздавить корабль. Однажды «Викинг» попал в такую передрягу, что капитан собирался даже эвакуировать экипаж на льдину, прихватив с собой необходимые припасы и несколько шлюпок. Но, к счастью, всё обошлось.

«Северный Ледовитый океан,  — писал Нансен, — приносит много разочарований и неприятных неожиданностей, но надо уметь терпеливо сносить их».

Вскоре команде «Викинга» действительно пришлось оказаться в неожиданной и неприятной ситуации: 27 июня, когда рассеялся туман, окутавший плотной стеной корабль, люди увидели, что оказались в ледяном плену. «Викинг» вмёрз в лёд и начал невольный дрейф. Нансен констатировал: «Перспективы печальные».

Однако и в тяжёлые дни можно найти азартные и полезные развлечения. Например, охоту на белого медведя и акул, которые в больших количествах появлялись в разводьях поблизости от корабля.

Надо сказать, что из-за белого медведя студент стал посмешищем в глазах всей команды.

Как-то он сидел в смотровой бочке и рисовал горные вершины ледяной Гренландии. И вдруг снизу раздался насмешливый оклик: «А медведя-то ты прозевал!»

И правда — у самого носа корабля стоял белый красавец! Фритьоф скатился с мачты и бросился за ружьём. Но медведь, не будь дураком, успел улизнуть. Хоть и поскакал студент за ним по льдинам, но догнать всё равно не смог.

Позора было не обобраться — ведь юнга в тот день был вперёдсмотрящим!

Однако через несколько дней судьба дала Нансену шанс отыграться. К кораблю подошел ещё один медведь, и Фритьоф вместе с капитаном и одним из матросов бросились за ним в погоню. У студента было преимущество, поскольку бежал он без куртки, лишь в шерстяной одежде и гимнастических ботинках. Прыгая со льдины на льдину, он не удержался и сорвался в ледяную воду, успев, к счастью, отбросить ружьё на лёд, затем и сам выбрался и продолжил преследование. Улучив момент, Фритьоф выстрелил, но медведь, вильнув в сторону и бросившись в разводье, хоть и был ранен в лапу. Нансен, сделав гигантский прыжок, приземлился на льдину посредине разводья, и тут у самых его ног показалась морда белого медведя. Взбешённый зверь собирался броситься на наглеца, но студент успел первым и выстрелил ему прямо в грудь. Его самообладания хватило даже на то, чтобы не дать мёртвой туше утонуть — он придерживал зверя за уши на плаву, пока не подоспели другие охотники.

Капитан похвалил студента и велел ему возвращаться на корабль, чтобы переодеться в сухую одежду, а сам с матросами собирался продолжить преследование ещё трёх медведей. Нет, Фритьоф не мог упустить такой охоты! Он умудрился уложить ещё двух медведей, а потом, после долгой погони, последним патроном добил и третьего. После этого случая никто на «Викинге» и слова плохого ему не говорил.

А Нансен заболел Гренландией. На склоне дней об этом архипелаге он напишет следующее, основываясь на записях в своём дневнике:

«Да ведь это Гренландия! Горные вершины восточного побережья последней, ещё неизведанной части этой страны. <…>

Цепь горных вершин тянулась с юга на запад и дальше на север. Значительная часть земли покрыта снегом, там, очевидно, много ледников и фирновых [16] полей, но видны также обширные проталины и тёмные горные вершины. Материковые льды, покрывающие внутреннюю часть Гренландии, скрыты от наших взоров. <…> Не раз пытались мы проникнуть внутрь страны, но ни одна попытка не увенчалась успехом. Дрейфующие льдины словно стерегли землю, охватив её широким поясом, лёд в этой части Датского пролива всегда очень сплочён и препятствует высадке на берег с моря. Много мыслей проносилось в моей голове, когда я, сидя в дозорной бочке, рассматривал в подзорную трубу вершины горной цепи одну за другой. Вот бы проникнуть в глубь этой страны, пройтись по этим долинам, перевалить через эти горы и ледники! <…> Неужели это невозможно?»

Помимо развлечений Нансен не забывал и о научной работе, ради которой его, собственно, и взяли на борт «Викинга». Кроме исследований морских обитателей он продолжал наблюдения за льдом и многообразием его форм. Именно в это время Нансен обращает внимание на бурый или грязно-серый налёт, который был на старых тяжёлых льдах, и задаётся вопросом, откуда он появился. У него было две версии: что это пыль, которая приносится ветрами, и что льды при своём формировании дрейфовали близ открытой земли, с которой также ветрами были принесены частицы пыли. Но помимо пыли он обнаружил на льду ещё и комочки ила. Позднейшие исследования, проведённые шведскими профессорами через два года после плавания на «Викинге», показали, что ил этот органического происхождения с примесью частиц земли. В результате в нём было обнаружено 16 видов микроскопических водорослей. 12 из них встречались лишь в море к северу от Восточной Сибири, что указывало на связь между морями у Бергингова пролива и у восточного побережья Гренландии.

Эта находка, как писал Нансен, была впоследствии одним из тех фактов, на которых он выстроил свою теорию о постоянном дрейфе льда из морей к северу от Сибири через Полярный бассейн.

«На судне,  — писал Нансен, — я представлял для всех какую-то загадку, люди не раз ломали себе голову над тем, зачем я, собственно, копаюсь в кишках тюленей, медведей, птиц, измеряю температуру воды и занимаюсь многими другими, тоже как будто никчёмными делами. Однажды наш плотник спросил капитана: „А кем, собственно, будет потом этот Нансен?“ Капитан был несколько озадачен таким вопросом и сказал, что, по его мнению, я собираюсь быть натуралистом. Плотник никак не мог понять… и возразил: „Ну нет!.. А вот я вам скажу, кем он будет: скотским доктором!“ <…> У меня, разумеется, были все основания чувствовать себя польщённым таким вотумом доверия!»

Студент действительно был представителем непонятного для простых мореходов мира.

Однажды во время дрейфа «Викинга» у берегов Гренландии ему непременно захотелось посмотреть на айсберг, который плавал неподалёку (всего в «каких-то» десяти — двенадцати километрах от корабля). Капитан был против рискованного предприятия, потому что в этих местах в любую минуту мог опуститься густой туман и тогда найти путь обратно для смельчаков было бы практически нереально. Но Фритьоф не унимался и, когда до айсберга осталось всего километров восемь, отправился в путешествие вместе с несколькими матросами. Вскоре они достигли цели. Айсберг был довольно небольшой — около 40 метров высоты над поверхностью воды, а его изрезанные ступеньками склоны буквально усеяны странными камнями, многие из которых были невероятно тяжёлыми.

«Нелегко,  — писал впоследствии Нансен, — было подняться на верхушку айсберга. Почти повсюду обрывы, уступы и лёд довольно твёрдый и гладкий. Цепляясь за ледяные выступы руками и ногами, мы лезли вверх. Наконец мы взобрались на его вершину, с которой открывался великолепный вид на ледяные просторы. Но с северо-востока надвигался густой туман. До судна было с милю, а идти по неровному льду не так-то легко. Скорей, скорей обратно на судно!

Спускаясь по склону, я захватил с собой несколько камней и на скорую руку зарисовал айсберг, Но я не успел закончить набросок. Туман сгущался, и повалил снег.

Мы во всю прыть побежали к „Викингу“. К счастью, туман вскоре рассеялся и мы благополучно вернулись на судно. Капитан обрадовался, увидев нас целыми и невредимыми. Взятые мною камни представляли большой интерес, так как в то время (в начале 1880-х годов) наука располагала ещё очень небольшим количеством образцов камней, найденных на дрейфующих айсбергах. <…> Большей частью это были камни вулканических горных пород <…> очевидно, принесенные с более северной части гренландского побережья, возле которого произошёл „отёл“ этого айсберга. Всего вероятнее, что они залегли в более глубоких слоях глетчера и сползающие вниз ледяные массы увлекли эти камни, или произошёл обвал на соседней горе над ледяным потоком, возможно также эти камни принесены ледяными потоками из неисследованных внутренних областей страны».

Гренландия пленила Нансена, он буквально заболел ею и уже тогда стал планировать путешествие в эту сказочную страну, которое смог совершить с большим трудом лишь спустя несколько лет.

А пока он тщательно составлял карту дрейфа судна, отмечал изменения в положении «Викинга», замерял силу ветра, температуру воды и указывал в дневнике координаты своего местонахождения. И результаты оказались удивительными! Вовсе не ветер гнал льды и тяжело гружённое добычей зверобойное судно, а подводные течения! Нансен смог это научно доказать.

«Викинг» дрейфовал на юг, лёд крошился и истончался — всё-таки было лето — и 16 июля стал уже совсем разрежаться. Капитан приказал завести мотор и попытаться пробиться на чистую воду. И, к радости всей команды, это удалось! А ещё через два дня Крефтинг приказал плыть домой, в Норвегию.

26 июля показались родные норвежские берега. Корабль вернулся домой.

Материалы, собранные Нансеном в путешествии, были прекрасным подспорьем для учёных и литературной основой для самого Фритьофа: через сорок лет он опишет плавание на «Викинге» в книге «Среди тюленей и белых медведей» (1924).