Как вы думаете, когда Советский Союз вступил в войну? В ту самую, во Вторую мировую. Не стоит краснеть и рыться в справочниках. С присущей ему категоричностью В. Суворов разрушает устоявшиеся каноны. Изучая его работы, можно прийти к следующему выводу. В первый раз СССР вступил в войну 19 августа 1939 года и уже через четыре дня одержал победу![435]Суворов В. Ледокол, с. 51, 54.
Во второй же раз — в феврале 1941 года[436]Там же, с. 271.
и… потерпел поражение[437]Суворов В. Последняя республика, с. 28.
.

И это — не шутка, не игра слов. Это его позиция, согласно которой любые происходящие в Европе события ни больше ни меньше, как часть сталинского плана. И две даты названы, я думаю, не случайно, не в спешке остались они в рукописи. Анализируя документы, сопоставляя события и даты, В. Суворов наткнулся вначале на 19 августа, а затем на февраль 41-го и решил первую дату оставить. Предугадывая критику в свой адрес, он застраховался. Не нравится вам 19 августа? Ладно, есть запасной вариант. Лишь бы уйти от 22 июня. Ведь этот день при всем желании не отнесешь к «сталинскому плану».

Только… разве уйдешь?

Некоторые историки полагают, что датой вступления СССР во Вторую мировую войну следует считать 17 сентября 1939 года, когда части Красной Армии пересекли советско-польскую границу. И надо честно признать, определенная логика в этом суждении есть.

Но своя логика есть и у нас. Разве можно сравнить все то, что было до 22 июня, с тем, что было после?

Обратимся, однако, к В. Суворову. Чем же привлек его внимание тот далекий августовский день, отчего он был взят им за отправную точку самой страшной в истории человечества войны? Понятно, что время широкомасштабных сражений, даже случайных вооруженных стычек, еще не наступило, и речь может идти лишь о их подготовке. Но что же конкретно произошло? Заседание Политбюро!

На котором якобы было принято решение «осуществить план «освобождения» Европы»[438]Суворов В. Ледокол, с. 51.
. Я присутствовать на означенном заседании по понятным причинам не мог. В. Суворов, впрочем, тоже. Он судит о рассматриваемых на нем вопросах по просочившимся в зарубежную печать материалам, в частности, ссылается на сообщение французского информационного агентства Гавас. Текстом этого сообщения я, к сожалению, не располагаю. Однако не приводит его и В. Суворов.

Читатель вправе задаться вопросом: исходя из чего же делается вывод, что на состоявшемся 19 августа 1939 года заседании Политбюро было принято решение развязать Вторую мировую войну? В. Суворов ссылается на статью в «Правде» от 30 ноября 1939 года. Вот что он пишет:

«Сталин реагировал на сообщение агентства Гавас молниеносно и совершенно необычно. Он выступил в газете «Правда» с опровержением. Сталинское опровержение — очень серьезный документ, который нужно читать только полностью [439] . Вот он:

О лживом сообщении Агентства Гавас Редактор «Правды» обратился к тов. Сталину с вопросом: как относится тов. Сталин к сообщению агентства Гавас «о речи Сталина, якобы произнесенной им «в Политбюро 19 августа», где проводилась якобы мысль о том, что «война должна продолжаться как можно дольше, чтобы истощить воюющие стороны». Тов. Сталин прислал следующий ответ:

«Это сообщение агентства Гавас, как и многие другие его сообщения, представляет вранье. Я, конечно, не могу знать, в каком именно кафе-шантане сфабриковано это вранье. Но как бы ни врали господа из агентства Гавас, они не могут отрицать того, что:

а) не Германия напала на Францию и Англию, а Франция и Англия напали на Германию, взяв на себя ответственность за нынешнюю войну;

б) после открытия военных действий Германия обратилась к Франции и Англии с мирными предложениями, а Советский Союз открыто поддержал мирные переложения Германии, ибо он считал и продолжает считать, что скорейшее окончание войны коренным образом облегчило бы положение всех стран и народов;

в) правящие круги Англии и Франции грубо отклонили как мирные предложения Германии, так и попытки Советского Союза добиться скорейшего окончания войны.

Таковы факты.

Что могут противопоставить этим фактам кафе-шантанные политики из агентства Гавас?

И. Сталин» [440] .

Ну и что? Где хоть слово об «освобождении Европы», тем более планах развязывания мировой войны?

Из сталинского опровержения нетрудно понять, что речь на заседании Политбюро шла о переориентации советской внешней политики на сближение и союз с Гитлером, и не более того.

Если и было желание нагреть на этом руки, то под прикрытием гитлеровской агрессии. Гитлер; принимая пакт, уже точно знал, что 1 сентября нападет на поляков. Сталин в любом случае действовал по обстановке. Не удайся Гитлеру блицкриг в Польше, и Красная Армия не тронулась бы с места.

Как же берется В. Суворов утверждать, что войну развязал Советский Союз? Тем более что ведь не Сталин толкнул Гитлера на развязывание войны. Напротив, последний использовал СССР, обеспечивая тыл. И не Сталин создал Гитлера. Куда большая ответственность за то, что фашизму удалось набрать чудовищную мощь, лежит на мюнхенских соглашателях.

Уверен, в то время как Гитлер рвался к мировому господству, Сталин надеялся лишь прирастить без особого риска территорию своей империи.

Если на Политбюро и озвучил Сталин свою мечту — втянуть Европу в затяжную кровопролитную войну на уничтожение, оставаясь при этом в стороне, так что из того? Даже если допустить, что Сталин еще тогда, в августе тридцать девятого, предугадал разгром Германией не только Польши, но и англо-французов, если действительно рассчитывал расчистить путь к мировому господству за счет побед Гитлера, то он жестоко просчитался. Затяжной войны не получилось, Вермахт вышел из боев не только не ослабленным, но, напротив, усилившимся на порядок.

Дело, кстати, не только в том, что планам Сталина, даже если и были таковые, не суждено было сбыться. Мало ли кто о чем мечтает, пусть даже мысли его аморальны. Политика и нравственность едва ли совместимы в принципе. И уж во всяком случае — большая политика. И агрессора определяют отнюдь не по мечтаниям и наработкам. Агрессия — это всегда действие. Если рассматривать желание Сталина как начало Второй мировой войны, то известное высказывание Г. Трумэна[441]24 июня 1941 года сенатор, будущий президент США Гарри Трумэн в интервью «Нью-Йорк тайме» заявил буквально следующее: «Если мы увидим, что выигрывает Германия, то нам следует помогать России, а если выигрывать будет Россия, то нам следует помогать Германии, и, таким образом, пусть они убивают как можно больше…» Американская внешняя политика следовала именно этому посылу, и войска пересекли Ла-Манш лишь тогда, когда мощь Вермахта уже была подорвана Красной Армией.
следует, вероятно, считать началом третьей.

Как видим, утверждать, что 19 августа 1939 года Сталин развязал Вторую мировую войну, вряд ли возможно.

Впрочем, В. Суворов приготовил следующий аргумент. Следуя решениям Политбюро, 1 сентября 1939 года — день в день — 4-я внеочередная сессия Верховного Совета СССР принимает Закон о всеобщей воинской обязанности. Это факт, от которого не уйти, но разве он свидетельствует о стремлении Сталина завоевать Европу?

Как известно, пакт Молотова — Риббентропа был подписан 23 августа 1939 года. Однако предварительный зондаж был предпринят куда раньше, еще в середине августа. Так что ничего удивительного в том, что сессию удалось собрать уже 1 сентября, нет. На Политбюро было принято принципиальное решение случая не упускать и от предложения немцев «о сотрудничестве» не отказываться. Сессия же Верховного Совета закрепляла это решение и нацеливала государственные органы на воплощение его в жизнь.

Одним из элементов перевода страны на новые рельсы и явился Закон о всеобщей воинской обязанности. Сталин был не тот человек, чтобы пускаться в авантюру. Обладая дьявольским терпением, он просчитывал каждый серьезный шаг и все равно откладывал его годами, перепроверяя, сомневаясь, ожидая лучших времен. Понятно, что пакт и секретные соглашения к нему развязывали Сталину руки. После сокрушительных ударов немцев восточные польские воеводства оставались беззащитными. Без англо-французской поддержки не могли оказать серьезного сопротивления и Прибалтийские республики. Ожидалось, что не окажет его и Финляндия.

Тем не менее агрессия, пусть даже и без больших боев, — дело серьезное. Скажем, поход на Западную Украину и в Белоруссию, несчастное наступление на Карельском перешейке были предприняты еще до того, как Франция была разгромлена. В условиях, когда ее реакцию, равно как и действия англичан, предугадать было невозможно[442]Вполне допускаю высадку экспедиционного корпуса союзников, углубись Красная Армия на территории Финляндии.
. Характерно, что после Зимней войны, страшных невосполнимых потерь и глухого недовольства народа Сталин уже не решался на открытую оккупацию Прибалтики до тех пор, пока Вермахт не подавил сопротивление французской армии.

Сталин не был бы самим собой, если бы заранее не застраховался от неожиданностей. Не следует также забывать, что возможное сопротивление соседей следовало подавить в максимально сжатые сроки. А для этого перевес в силах и средствах должен был стать подавляющим. Пережить же грядущую большую войну без большой армии было попросту невозможно. В. Суворов утверждает, что подобный закон не был вызван необходимостью, так как 1 сентября 1939 года никто не знал, что начался не просто конфликт, но мировая война. Вряд ли это так. Во всяком случае, Сталин знал. Знал и Гитлер. Нетрудно было догадаться, что окончательный раздел Восточной Европы уже не останется совсем без последствий. Нетрудно было представить, что Гитлер Польшей едва ли уже удовлетворится.

Война, большая война, надвигалась, и отмахнуться от этого было невозможно. Невозможно было и рассчитывать, что не прошедшие военной подготовки резервисты приобретут необходимые навыки в сжатые сроки. Так что всеобщая воинская повинность — мероприятие в том числе и оборонительное, реакция огромного государства, почувствовавшего горячее дыхание грядущих событий.

К тому же Закон о всеобщей воинской обязанности не отменен, как известно, и поныне. Более того, подобные нормативные акты нашли широкое применение в мире. Разве это свидетельствует о тотальной подготовке к наступательной войне? Отнюдь…

Особняком стоит вопрос о мобилизации. Не секрет, что к середине июня в армию было призвано свыше пяти миллионов человек. В. Суворов утверждает, что это свидетельствует об агрессивности сталинских планов. Собственно, он говорит о «перманентной мобилизации» в СССР.

Суть этого понятия в следующем. Для того чтобы нанести внезапный удар, армии мирного или, если хотите, предвоенного времени, численный состав которой не превышает 1 % населения страны, недостаточно. Но и произвести тотальную мобилизацию в мирное время невозможно, многомиллионные массы на призывных пунктах насторожат противника. Сталин нашел якобы выход. До начала боевых действий производится тайная- «перманентная» мобилизация, в ходе которой неспешно и незаметно для противника, в течение двух, лет численность армии возрастает до 5,5 миллиона человек. В День М они наносят внезапный сокрушительный удар и углубляются на территорию противника. А тем временем в тылу, в спокойной обстановке призываются остальные — еще 5–6 миллионов резервистов, которые должны закрепить успех и превратить его в окончательную победу.

Именно эти механизмы, по мнению В. Суворова, и были запущены в Советском Союзе 19 августа 1939 года (все та же дата). Вот что он пишет:

«…в мирное время Красная Армия была вообще крохотной: 500–600 тысяч человек. Сталин… численность армии держал ниже однопроцентного рубежа, чтобы не обременять экономику, чтобы не тормозить ее рост.

…К началу 1939 года численность Красной Армии составляла один процент от численности населения. Это был Рубикон. Сталин его переступил: на 19 августа 1939 года численность Красной Армии достигла двух миллионов.

На этом Сталин не остановился…

…таким был замысел мобилизации Красной Армии и всего Советского Союза для ведения Второй мировой войны. Вначале осторожно, крадучись, увеличить армию до пяти миллионов. Потом броситься.

Пяти миллионов для нанесения внезапного сокрушительного удара достаточно, остальные подоспеют…

Когда численность армии достигла и превзошла 5 миллионов, дальнейшее продвижение — крадучись — стало невозможным. Дальше звериный сталинский инстинкт требовал — бросаться» [443] .

Как видите, я ничего не придумываю. И надо сказать честно, этот аргумент представляется наиболее весомым. Численный состав кадровой армии действительно достиг к началу войны пяти миллионов человек. И это вполне можно назвать успешно проведенной тайной мобилизацией.

Однако выводы В. Суворова о том, что призыв был спланирован изначально для нанесения по Гитлеру внезапного удара и для завоевания Европы, не выдерживают серьезной критики.

Достаточно упомянуть, что в Вермахте к началу войны под ружьем было почти семь с половиной миллионов человек. Причем отмобилизованы они были заранее, отнюдь не тайно, успели набраться боевого опыта и почувствовать вкус победы. Однако Гитлеру В. Суворов отводит роль едва ли не решившейся на защиту жертвы.

На границе немцы имели пять с половиной миллионов. В компактных группировках, с четкими задачами, с уверенностью в своих силах. Мы же имели в армиях прикрытия лишь 2,9 миллиона человек, остальные разбросаны были по огромной территории от Амура до Закавказья. О каком превентивном ударе речь при таком соотношении сил? Даже взломай мехкорпуса фронт, что бы делали они без поддержки пехоты?

В. Суворов утверждает, что в мирное время содержать такую армию было невозможно, но можно ли говорить о каких-либо ограничениях, о Рубиконе применительно к нашей стране? Когда дело шло о сохранении режима, об устранении действительной, а зачастую и мнимой угрозы, производственные проблемы отступали на второй план.

Впрочем, разве западные демократии, те же американцы, действовали бы на месте Сталина иначе? Зная, что у Гитлера под ружьем более семи миллионов человек, догадываясь, что до пяти с половиной миллионов сосредотачиваются у границы, можно было пойти и на определенные сложности с экономикой. Можно было урезать паек, и допустить перебои со снабжением, и сделать многое-многое другое.

Тем более что нам-то не привыкать. Подобное, только куда в больших масштабах, творилось у нас в начале тридцатых на Украине, Дону и в Поволжье, в самых что ни на есть хлебородных районах. И вовсе не потому, что слишком много работников проходили службу в армии. А просто надо было перебить хребет старой экономике, чтобы заменить ее новой. Миллионы, десятки миллионов не то что голодали, подыхали с голоду целыми деревнями! В какой еще европейской стране в двадцатом веке можно было говорить о каннибализме?! И ничего. Перетерпели. Перебили-перемололи кулаков, и вскоре передовые колхозники как ни в чем не бывало зачастили на слеты и конференции, и как один публично клялись вождю в верности и едва ли не искренне благодарили за подаренную «счастливую» жизнь.

А тут — пара миллионов красноармейцев может привести к негативным тенденциям в экономике. Да не может! Ведь, как известно, народ и армия — едины. И парни, надевая гимнастерки, вовсе не выпадают из народного хозяйства. Армия у нас в той или иной форме принимала участие в производственной деятельности всегда. Другой вопрос, насколько эффективным был солдатский труд. Впрочем, когда все работают из-под палки, не все ли равно, кто во что одет?

Любопытно отметить следующее. Когда война уже стояла у нашего порога, Жуков обратил внимание Сталина на некомплект личного состава в армиях прикрытия. Так, численный состав отдельных стрелковых дивизий не превышал пяти-шести тысяч человек. Оно и понятно, ведь это были формирования мирного времени. Генштаб настаивал довести их численность хотя бы до восьми-девяти тысяч, и Сталин разрешил. В конце мая — начале июня под видом сборов[445]Сборы планировалось провести с мая по октябрь.
был осуществлен призыв 800 тысяч резервистов. Все они были направлены в западные округа. Казалось бы, чем не зацепка для В. Суворова. Однако на этом факте он внимание читателя не акцентирует. И думаю, вот почему. Согласно его воззрениям, тайная мобилизация должна была проводиться планомерно и поступательно. Вливание в войска такой массы резервистов не могло быть спланировано при этом заранее. Если смотреть на вещи не предвзято, следует признать, что призыв в последний момент 800 000 резервистов не может быть ничем иным, как реакцией страны на изменение обстановки у ее границ. Но это как раз и не устраивает В. Суворова.

Он-то убеждает нас в том, что Сталин еще в августе 39-го решил вступить в войну до осени 1941 года[446]Суворов В. День M, с. 151.
. Вне зависимости от того, что произошло бы за два года в Европе. Надо полагать, вне зависимости от того, против кого пришлось бы воевать. Но разве это не абсурд?

Из всего сказанного приходится сделать следующий вывод. Не все было так просто. Рискну предположить, что в августе 39-го Сталин пошел на союз с Гитлером прежде всего потому, что он сулил ему, помимо гарантий нескольких лет безопасности и скорых реальных дивидендов, весьма заманчивые перспективы. Весь опыт Первой мировой войны свидетельствовал, общеевропейская схватка неизбежно примет затяжной характер, и преимущество получит тот, кто вступит в войну последним. А тут ему предлагали Прибалтику, Бессарабию и Финляндию как раз в обмен на нейтралитет в будущей мировой бойне. Казалось, с нападением Гитлера на Польшу обстановка для СССР складывалась более чем благоприятная.

Вместе с тем предугадать развитие событий было невозможно, и Сталин начал наращивать численный состав армии. Финляндия лишь подхлестнула этот процесс, вождь хорошо знал, что бывает с теми, кто дал повод посчитать себя слабым. Когда же летом 40-го была разгромлена Франция, и вместо вцепившихся друг другу в глотки, истекающих кровью, смертельно усталых, израненных противников на границе возник закаленный в боях, набравший непомерную силу, жаждущий крови колосс, не иметь достаточно большой армии стало равносильным спровоцировать немцев на нападение. Сталин боялся Гитлера, но вместе с тем уверен был, что последнего остановит одна только лишь наша мощь, осознание того факта, что сопротивление будет жестоким, и победа вряд ли окупит понесенные ради ее достижения потери.

Как-то ускользнул из внимания В. Суворова тот факт, что до середины мая Сталин был куда смелее. В частности, именно в мае им была одобрена идея выдвижения на тыловой рубеж армий Второго стратегического эшелона. Дело в том, что первоначально немцы планировали напасть на СССР. 15 мая 1941 года. Именно эта дата и фигурировала в разведсводках, и я не вижу причин, по которым Сталин должен был безоговорочно отвергнуть эти сообщения. Известные события в Югославии, сдвинувшие начало войны более чем на месяц, масштабная кампания дезинформации, организованная абвером[447]Были даже отпечатаны карты Островов с соответствующей утечкой информации.
, а главное, абсолютная бесперспективность столкновения с немцами один на один, нежелание его[448]Не следует забывать, что Сталин добился абсолютной личной власти. За долгие годы он успел уже привыкнуть к тому, что, если ему чего-то не хочется, этого просто не может произойти. При этом Сталин подавлял своим авторитетом и других, тех, кто имел свой взгляд на вещи. Вот слова Маршала Жукова: «…нам., казалось, что в вопросах войны, обороны И. В. Сталин знает не меньше, а больше нас, разбирается глубже и видит дальше. Когда же пришлось столкнуться с трудностями войны, мы поняли, что наше мнение по поводу чрезвычайной осведомленности и полководческих качеств И. В. Сталина было ошибочным» (Жуков Г. К. Воспоминания и размышления. Т. 1, с. 345).
привели Сталина к мысли, что нужно просто переждать. Не дать Гитлеру повода. Уверить его в том, что СССР не только не нападет, но не представляет даже потенциальной угрозы.

Вместе с тем само сосредоточение, почти в открытую (да разве можно такое утаить?), ударных сил Вермахта у наших границ недвусмысленно указывало на скорое нападение. Это понимали многие. Другое дело, что даже командующие округами в обстановке, когда Сталин войны с немцами не желал и сам уверовал, что Гитлер не нападет, не могли не только предпринять мер по укреплению нашей обороноспособности, но даже заявить открыто о надвинувшейся угрозе. Смогли Жуков и Тимошенко. Надо полагать, когда они пытались убедить Сталина во всей серьезности положения, им было что сказать[449]Понятно, что немцы перебросили свои силы с востока на запад не в один день. Вот что пишет по этому поводу Еременко; «На сосредоточение такой массы войск потребовалось значительное время, переброска войск к нашим границам производилась поэшелонно с февраля до июня 1941 г.» (Еременко А. И. В начале войны, с. 68) Не заметить этого было невозможно.
. Надо полагать, настойчивость наркома и начальника Генштаба что-то да значила.

Отсюда и вся двойственность сталинских решений, среди которых запрет занять Предполье и призыв 800 тысяч резервистов, демонстрация нашей небоеготовности и столь счастливо выгруженный под Киевом и восточнее Минска Второй эшелон, скрупулезное выполнение до последних часов торгового договора с немцами и тайная, если хотите, мобилизация. Отсюда и пять миллионов под ружьем, и разбросанность их по огромной территории. И многое, многое другое, свидетельствующее, что Вторая мировая война началась, конечно, не 19 августа.

Но что же «февраль 41-го»? Предоставим слово самому В. Суворову. Вот что он пишет:

«Коммунистические [450] историки уверяют нас, что до 22 июня 1941 года между СССР и Германией существовал мир, который якобы 22 июня был нарушен Германией. Эта смелая гипотеза фактами не подтверждена. Факты говорят об обратном. Развернув в феврале 1941 года командные пункты фронтов. Советский Союз фактически вступил в войну против Германии, хотя об этом и не заявил официально» [451] .

Что тут скажешь? Разве есть смысл доказывать, что готовить командные пункты начали лишь в середине мая, а вывести на них фронтовые управления планировалось лишь в середине июня?[452]Жуков Г. К. Воспоминания и размышления. Т. 1, с. 361.

Вы вдумайтесь только в то, что пишет В. Суворов. Если развертывание командных пунктов фронтов — это признак агрессивных устремлений и вступление в войну с Германией, то что же тогда такое план «Барбаросса», сосредоточение у наших границ всех ударных сил Вермахта, наличие не просто общих директив, но конкретных наступательных планов?..

Наконец, что же тогда 22 июня?!