И снова Лукас бежал, что только, кажется, и делал с тех пор, как попал в это место, где не ты управляешь событиями, а события управляют тобой. Как ни стремительно он бежал, его преследователь настигал его. И тогда Лукас вскочил на дерево и начал быстро карабкаться наверх, как не карабкался с тех пор, как покинул родной остров, даже еще стремительнее, чем в юности. Обдирая ладони о шероховатый ствол, он подтягивался на руках, продвигаясь к вершине. Достигнув ее, он сел на ветку – так высоко он еще никогда в жизни не забирался, – чтобы перевести дыхание. Сердце в груди неистово билось.

Внизу под деревом Муссолини, согнувшись в три погибели, сосал свой пупок. И пока он проделывал свои манипуляции, его тело не переставало раздуваться и расти. Лукаса это испугало так же сильно, как и собственное сердцебиение, зловеще сильное для его возраста. Он почти что уже собрался спрыгнуть с дерева вниз, чтобы проснуться. Зефира конечно же поймет его и даст ему новый шанс исправить ошибку молодости, которую он считал самой главной в своей жизни. Но его мать очень обрадуется, если он проснется, а радовать мать он хотел сейчас меньше всего. Мысль о том, что она обманывает отца – с отцом фашизма! – а сама не дает сыну поговорить с его детской любовью, причинила ему такую острую боль, что он крикнул:

– Тварь! Я отплачу тебе за свои мучения!

Мертвый диктатор оставил в покое свой пупок, посмотрел на него снизу и произнес:

– Ш-ш-ш.

Но Лукас не дал заткнуть себе рот.

– Те воскресенья, которые мы вдвоем с бабушкой проводили на Лакки, – продолжал он, словно мать могла его слышать, – были самыми счастливыми днями моих детских лет. Но ты и воспоминания о них умудрилась испоганить.

– Ш-ш-ш! – снова сказал Муссолини, на этот раз с такой силой, что закачались верхушки деревьев.

Лукас сжал коленями ветку, на которой сидел, и вцепился в нее двумя руками. Но ветер, поднятый выдохом Муссолини, быстро утих, грудь его сдулась, и тело снова приняло нормальные размеры. Он вновь припал к своему пупку, торопясь накачаться из него воздухом, чтобы сдуть Лукаса с ветки, и тот, свалившись вниз, снова вернулся бы в сознание.

Пока Муссолини раздувался, Лукас лихорадочно оглядывался по сторонам, ища путь к спасению, и взгляд его поймал какое-то движение на противоположном конце ветки. Сперва он принял это за листочек. Но вдруг разглядел, что это рука, которая высунулась из расщелины в скале, скрытой листвой. За рукой – Лукас едва поверил в такую удачу! – он увидел лицо Ариса! Его друг указывал на ветку, словно желая сказать, что она достаточно длинна, чтобы Лукас смог по ней перебраться к нему.

Увы! Ветка была слишком тонкой, на ней едва помещалась нога, и при мысли, что придется балансировать на такой высоте, у Лукаса закружилась голова. Но может быть, он сумеет проползти по ней к своему несравненному другу и спастись? И Лукас медленно пополз вперед. Но Муссолини угадал его намерения и начал дуть с таким ожесточением, что ветка, по которой полз Лукас, сильно закачалась, и он, застыв на месте, в страхе закричал Арису, чтобы тот летел ему на выручку.

Но Арис махнул рукой, демонстрируя несогласие, и Лукасу прочему-то подумалось, что он, должно быть, прикован.

А Муссолини вновь припал к пупку, не сводя глаз со своей жертвы. Лукас во что бы то ни стало должен был помешать ему накачиваться воздухом. Внезапно он вспомнил, что итальянский диктатор был очень падок на лесть. Оставалось только надеяться, что он, как и Спайрус, еще не усвоил приобретаемые в течение жизни уроки и не понял, что лесть в больших дозах опасна.

– Это вы, дуче? – крикнул Лукас, притворяясь удивленным, пока его мозг отчаянно подыскивал слова похвалы в адрес этого ужасного человека, губы которого еще хранили тепло прикосновений его матери. – Благодарение Богу, что это вы!

Муссолини насторожился.

– Простите, я не узнал вас сразу, – разливался Лукас, незаметно продвигаясь вперед. – Все мои мысли занимает девушка, которую я тут ищу. А вам лучше, чем прочим, известно, как такие мысли действуют на мужчину, насколько безраздельно они завладевают нашим рассудком и чувствами.

Муссолини оторвался от пупка.

– Да! – воскликнул Лукас, подтягиваясь руками. – Вы были сильны как бык и могли удовлетворить их всех. Даже ваш отец тут спасовал бы. А Бог свидетель, он был большим любителем женщин!

Муссолини выпятил грудь и открыл рот, но на сей раз выдул лишь легкий ветерок.

– Арис! – закричал Лукас, которого отделяло от друга всего каких-то футов шесть. – Глянь-ка, кто тут внизу!

Ему осталось проползти еще пять футов.

– Гениальный правитель! Александр, Цезарь и Наполеон в одном лице, которого западные лидеры называли спасителем, а восточные – суперменом.

Еще каких-то три фута! Внизу Муссолини, уперев руки в бока и вскинув подбородок, ждал продолжения. Но комплименты Лукаса иссякли, и он снова воззвал к другу:

– Помоги же мне!

Но Арис лишь с улыбкой наблюдал за ним.

– Да что с тобой случилось? – спросил Лукас. – Дай мне что-нибудь – швырнуть в этого пустомелю.

Он так разволновался, что невольно повысил голос, а Муссолини, услышав его последние слова, пришел в такую ярость, что его вопль вызвал настоящий ураган, который пронесся по лесу и так рванул ветку, на которой лежал Лукас, что та подломилась. А Арис все продолжал улыбаться, глядя на него. Лукас уже приготовился полететь вверх тормашками в разверзшуюся под ним бездну, когда ветер вдруг утих так же внезапно, как начался, и вокруг снова воцарилась тишина.

Лукас глянул вниз. Муссолини впился глазами в обнаженную фигуру, стоявшую в нескольких шагах от него. Фигуру юной девушки с короной темных кудрей на головке.

Зефира снова пришла ему на помощь! И снова она даже взглядом не удостоила человека, который рисковал жизнью, чтобы сказать ей слова, заключенные в его кровоточащем сердце! Вместо этого она повернулась и побежала, а родоначальник фашизма за ней.