Сеанс начался с этой невыносимой тягомотины, случавшейся всякий раз, когда я приходил на прием, не зная, о чем говорить, и поэтому молчал. Или знал, о чем хочу поговорить, но почему-то не делал этого. Или понимал, что лучше бы мне вообще не ходить, но было уже поздно. Или Толстяку тоже не хотелось говорить, и он мне не помогал. Или он хотел мне помочь, но замолкал…

Это были молчаливые сеансы.

Вязкие сеансы.

Тяжелые сеансы.

— Я вчера написал кое-что, — сказал я.

— Да?..

«Краткий ответ», — подумал я.

— Да, — ответил я еще более кратко.

— И?.. — спросил он.

«Он снова меня “достает”», — подумал я.

— Это называется вопросы, но это вовсе не вопросы.

— И что ты хочешь делать со своими вопросами, которые вовсе не вопросы?

— Мне бы хотелось прочитать их здесь, вместе с тобой. Я их не перечитывал с тех пор, как написал вчера вечером. Я знаю, что не ищу ответов, поэтому мне не хочется, чтобы ты отвечал. Мне нужно, чтобы ты послушал. Я хочу сказать, что это мой взгляд на вещи, а не вопросы.

— Понятно… — сказал Толстяк и приготовился слушать.

* * *

Трудно, не так ли?

Почти невозможно?

Как живется не таким, как все?

Какой смысл жить в мучениях?

Можно ли жить по-другому человеку со здравым или светлым умом?

А если это не так, зачем я работаю над собой?

Зачем я прохожу курс психотерапии?

Какова задача психотерапевта? Лишать людей способности функционировать в обществе? Люди, наверное, об этом узнают, потому что это доставляет им страдания.

Какова моя роль в этом процессе?

Получается, что я меняю одни страдания на другие, а мне не остается даже утешения, что почти все их со мной разделяют?

Что такое психотерапия? Огромная фабрика фрустраций для «утонченных натур»?

Что-то вроде секты садистов, изобретателей невиданных, изысканных и эксклюзивных способов пыток?

Может, и вправду легче сильно страдать в реальной жизни, чем наслаждаться неведением в придуманной вселенной?

Как можно использовать полное осознание одиночества и экзистенциального компромисса с самим собой?

Какая польза, ради бога, какая польза от того, что ты привыкаешь не ждать ничего ни от кого? Если окружающий мир — дрянь, а люди в нем — дерьмо, если реальные события нашей жизни — тоска зеленая, можно ли излечиться, вымазавшись в экскрементах и плавая среди отходов человечества?

Может быть, правы те религии, которые предлагают нам утешение там в тех случаях, когда его нельзя получить тут?

Может, они правы в том, что возлагают всю ответственность на всемогущего Бога, который займется нашей судьбой, если мы будем себя хорошо вести?

Не легче ли вести себя хорошо, чем быть самими собой? И разве не намного проще и полезнее признать идею добра и зла, которую все признают как единственно правильную?

Или, по меньшей мере, не лучше ли поступать, как все остальные, демонстрирующие святую веру в нее?

Может быть, правы знахари, колдуны и волшебники, когда они хотят излечить нас при помощи магии нашей веры?

Наверное, правы те, кто делает ставку на неограниченные способности человеческого разума контролировать любую жизненную ситуацию?

Может, действительно не существует ничего вне меня, а моя жизнь — это страшный сон из вещей, людей и фактов, возникших в моем богатом воображении?

Кто поверит, что все происходящее — это единственно возможный ход событий?

А если и так, то нужно ли знать об этом больше?

Обязан ли другой человек понимать меня?

Обязан ли он принимать меня?

Обязан ли он слушать меня?

Обязан ли он одобрять меня?

Обязан ли он не лгать мне?

Обязан ли он учитывать мои интересы?

Обязан ли он любить меня так, как мне бы хотелось?

Обязан ли он любить меня так сильно, как мне бы хотелось?

Обязан ли любой другой человек любить меня?

Обязан ли он уважать меня?

Обязан ли он вообще знать о моем существовании?

А если никто не узнает о моем существовании, зачем я существую?

А если мое существование не имеет никакого смысла без других людей, как не пожертвовать чем угодно, да-да, ЧЕМ УГОДНО, чтобы этот смысл был мне доступен?

…И если путь от рождения до могилы мы проделываем в одиночестве, зачем мы обманываем себя, притворяясь, что можем найти себе спутников?

Толстяк покашлял.

— Ну и ночка была у тебя вчера, а?

— Да… — сказал я. — Черная, очень черная.

Мой психотерапевт протянул руки и знаками показал мне, чтобы я сел к нему на колени.

Потом Хорхе обнял меня, как ребенка.

Я почувствовал тепло и любовь Толстяка и так и просидел остаток сеанса молча, задумавшись…