Игорь. В начале олимпийского сезона, когда Тамара Москвина пригласила меня в качестве хореографа поставить олимпийскую программу ее ученикам, мировым лидерам Елене Бережной и Антону Сихарулидзе, я не сразу согласился и попросил время подумать: для меня ее предложение, во-первых, было неожиданным, во-вторых, одно дело работать с одиночником и совсем другое – в парном катании, где очень сложная схема постановки программы. И хотя у меня уже был опыт общения с этой парой, мы подготовили с ними год назад чаплинскую программу с которой они выиграли мировое первенство, я на несколько недель уселся писать конспекты, набрасывал свои идеи на бумагу.

Тамара потом говорила: «Вообще-то, наверное, я поступила глупо, надо было оставить к Олимпийским играм чаплинскую программу». Я же был против такого решения. Один раз уже прозвучав, она могла бы не произвести прежнего впечатления, хотя в ней были найдены интересные ходы: я сознательно пошел на театрализацию программы, позволяющую скрывать подготовку к сложным элементам и выстраивать ролевые отношения между партнерами. Для парного катания этого было более чем достаточно. А на Олимпиаде надо побеждать новым словом. С другой стороны, критикам в стане судей мы бы позволили заявить: такой подход к программе – неспортивный. То есть оценка могла быть и 6:0, а могла быть и 5:5, и обе стороны были бы правы. Конечно, Москвина как опытнейший стратег не могла позволить, чтобы возникла такая вилка.

Мы выбирали классическую музыку, версию а-ля Белоусова – Протопопов, чтобы все выглядело в постановке абсолютно чисто. Тем более что внешние линии партнеров роскошные. У них потрясающая природная пластика.

Дальше в постановку вмешались нововведения фигурного катания. У Тамары произвольная программа была расписана по секундам: «Здесь, Игорь, на твою хореографию три с половиной секунды, а после этого элемента у тебя есть еще две секунды. Здесь, на разбеге, у тебя аж семь секунд». Такой диктат, конечно, сразу и зажимал, и скручивал руки. Тем не менее, мне кажется, выступление Лены и Антона получилось красивым, четким, без ненужных наворотов, и не оставляло шанса для малейшей придирки. Одним словом, настоящая олимпийская программа. А потом у меня случился шок – меня пригласили в Солт-Лейк-Сити. Это крайне редкое событие, когда хореограф попадает на Олимпийские игры. Тем более что я не являлся единоличным автором. Существовал и штатный хореограф, который чистил движения ребят, работал с ними каждый день. Москвина обратила внимание на то, что я для ребят являюсь неким громоотводом, каким-то успокаивающим фактором. Вероятно, она решила, что я могу их поддержать, находясь рядом. Мы устроились на предолимпийском тренировочном катке в Логане, небольшом городке недалеко от Солт-Лейк-Сити. Девяносто девять процентов времени, которое ребята проводили на льду, они проводили уже на уровне олимпийских чемпионов.

Известно, что Олимпийские игры выигрываются не в момент выступления. Важно и то, как ты пришел на завтрак, как ты одет на ужин, как ты проводишь тренировки и еще много таких «как ты…». Логановские власти продавали билеты на все тренировки Бережной и Сихарулидзе. И только один раз Антон позволил себе срыв, во время которого вспомнил все слова из лексикона, что называется, непечатного. Это случилось в тот момент, когда он сорвал прыжок в начале программы и следом за ним тройной выброс. Тамара, которая стояла со мной, за секунду до выброса сказала: «Он виноват». В итоге Антон Лену не выбрасывает, а выталкивает, и она падает плашмя. Зрители делают: «У-у-у!» И он пошел вразнос. Честно говоря, я хотел его ударить – нельзя себе такого позволять. Вероятно, немалый стресс у него в эти дни накопился. Слава богу, что он перед соревнованиями выпустил пар. После этого случая ничего подобного он себе не позволял. Надо понять характер Сихарулидзе – вспыльчивый и эмоциональный. Антон то отрывается в юморе на полную катушку, то впадает в страшный пессимизм. Но теперь до конца соревнований он держал себя, как говорится, в струне. Зато Лена накануне старта совершила небольшую ошибку, непростительную для профессионала, которая могла им стоить не просто золотой награды, а призового места.

Там, в Логане, нас пригласили на ужин в американскую семью. Днем после тренировки мы отправились в гости. У хозяев дома во дворе стояли снегоходы, и мы поехали кататься. Солнце, снег. Вечером Лена еще и в солярий сходила. Один солнечный удар лег на другой. На следующий день мы переезжаем в Солт-Лейк-Сити, и тут я узнаю, что у Лены раздулись губы, и она изменилась до неузнаваемости. У нее уже не лицо, а сгоревшая маска. Возможно, это был вызванный солярием герпес. Этого мы уже не узнаем, да и зачем? Главное, что даже килограммов грима недостаточно, чтобы привести лицо в порядок. Врачи и гримеры делали все возможное, чтобы никто не заметил эти изменения. На судей ведь они могли невольно подействовать: «Партнерша же плохо себя чувствует и выглядит ужасно, какие тут олимпийские чемпионы!» Вот такой произошел случай, оставшийся неизвестным прессе. Трагическая страничка блистательной победы.

В Солт-Лейке меня поражала бесконечная колючая проволока и охрана. Всего полгода прошло после теракта в Нью-Йорке 11 сентября, поэтому каждый стадион напоминал осажденную крепость. Нужно было всегда брать в запас не менее часа, чтобы попасть вовремя на арену. Если мне полагалось быть в два на тренировке, то к часу я должен был подойти к катку, для того чтобы меня всего с головы до ног ощупали, обыскали, проверили. При этом испытываешь достаточно унизительные ощущения. И никакие пропуска, которыми ты обвешан, на охрану не действовали. Пусть у тебя на груди болтается надпись «Проход везде», охрана, причем это была армия, тупо открывала даже спичечные коробки.

Странно, что ту XIII Олимпиаду 1980 года в Лейк-Плэсиде, где я сам выступал, я помню буквально по минутам, а эту уже забыл. Наверное, потому что, когда выступаешь сам, собственные переживания настолько ярко отражаются в памяти, что запоминается каждая деталь. Когда же ты переживаешь за ученика, то волнения и мандража намного больше, они такие многослойные, что ничего, что происходит вокруг, не замечаешь. Собственные они какие-то одноразовые. Есть привычное выражение: хороший спортсмен – это хороший спортсмен, плохой спортсмен – это плохой тренер. Они отвыступались, дальше им – медали, цветы, призы, подарки. Тебя уже на этом празднике нет, ты уже закрыл за собой дверь. Если раньше я относился к такому повороту нервно – не ценят и так далее, – то сейчас воспринимаю все происходящее абсолютно спокойно: это данность. Сделал свое дело – гуляй, мальчик.

Москвина в Солт-Лейке надо мной буквально издевалась. Когда я собирался в Америку, она, как мне показалось, с некоторой иронией посоветовала: «Игорь, ты с собой лишних вещей не бери, минимум одежды. Там тебе форму выдадут». Я приехал, грубо говоря, в одной маечке и джинсах. Она каждый день, когда я снова и снова появлялся в той же майке, спрашивала: «Игорь, а тебе разве форму не дали?» По утрам мой скудный гардероб, умещающийся в шкафу на одной вешалке, вызывал у меня гомерический хохот. Тогда я сходил в магазин, раскошелился, купил себе одежду. «Форму дали?» – спрашивает Москвина. Я говорю: «Нет, Тамара Николаевна». – «Да, странно, почему тебе до сих пор форму не дадут?» На следующий день диалог повторялся. Так продолжалось пару недель. В конце концов, меня привели в компанию «Боско», тогда я увидел Михаила Куснировича в первый раз.

Меня одели, когда я уже сильно поизносился. Видимо, Тамара Николаевна кому надо сказала, что все же нужно хореографа одеть. Меня привели на экипировку, а предложить мне оказалось нечего, все роздано. Единственное, что меня спасло, – многие хоккеисты-легионеры доезжали до Игр, как всегда, в последнюю секунду. И Куснирович махнул своим указующим перстом: «Это Бобрину, это отдать и это». Его спрашивают: «А как хоккеисты?» «Разберемся с хоккеистами потом, а сейчас Бобрина нужно одеть!» – приказал он. У меня до сих пор висит в шкафу так и ненадеванное бежевое олимпийское пальто с бобровым воротником и биркой «Павел Буре». Я храню его как реликвию.

Любую фамилию задержавшегося хоккеиста назови, у меня есть его майка или кроссовки, или костюм. В общем, меня приодели к началу состязаний. Но увидел я только короткую программу. В тот день, когда ребятам предстояло выступать с произвольной, я с согласия Тамары Николаевны еще днем улетел к своему театру на гастроли. Но ребята об этом до старта не знали. Москвина объявила своим питомцам, что приняла следующее решение: Игорь не будет стоять с ней около льда, он будет смотреть их выступление из зала.

У Москвиной на тренировке на горлышках бутылочек с водой завязаны разноцветные ниточки, чтобы знать, чья это бутылка. Не дай бог выпить какую-нибудь гадость из чужой бутылки. Их же там много. Я после тренировки взял и ниточки развязал. Развязал – красненькую и синенькую, а потом скрутил их вместе и положил в карман как талисман. Дурость, конечно.

Я летел из Америки не куда-нибудь, а в Северную Корею, для американцев в самое логово зла, почти в преисподнюю. Летел один, без Наташи, без английского языка, с тремя пересадками. Но прежде всего меня не хотели выпускать из Штатов. Мне офицеры безопасности говорили: «Вы не можете лететь в Северную Корею. Нельзя туда лететь!» Меня держали на пересадке, мои вещи на ленту транспортера не ставили. В комнате секьюрити меня просили показать кредитные карточки, уточняли, смогу ли я вернуться обратно в цивилизованный мир.

Я объяснял, что лечу на гастроли, что в Корее выступает мой театр, что мы, артисты, вне политики. Но такой довод на них абсолютно не действовал. В итоге я летел в Северную Корею из Солт-Лейк-Сити двое суток. Меня сторожили, по-моему, всю дорогу до Китая. Я сидел в каком-то обезьяннике вместе с полицейским, чтобы я никуда не убежал. После Китая уже Северная Корея. Наконец, я долетел. И когда я увидел, как по транспортеру едет мой чемодан, который прошел вслед за мной через все пересадки, я чуть не заплакал. Его высаживали, как и меня, его, как и меня, не раз обыскивали… А в нем коньки.

Уже в полете я узнал, что Антон и Лена стали олимпийскими чемпионами. Я еще не знал о дальнейшей пертурбации с двумя медалями.

К этой ситуации, беспрецедентной выдаче двух золотых комплектов, которая так всех возбудила, я отношусь двояко. С одной стороны, такого допускать было нельзя, тем более под таким соусом, потому что это сразу рождало массу проблем в будущем. Почему им, почему не нам? У нас тоже есть претензии. С другой стороны, как любой скандал, эта история на определенное время добавила Сихарулидзе и Бережной рекламы и славы. Подписывать в Америке контракты им было очень легко. Когда еще увидишь в одном шоу двух золотых олимпийских чемпионов одной Олимпиады! Это жареное, а народ всегда хочет посмотреть на скандал – как эти люди выглядят. Сделать свои сравнения и выводы. Несомненно, все это добавило интереса и популярности паре и в Америке, и в Канаде.

Что же касается спортивного результата, я считаю, что Бережная и Сихарулидзе, безусловно, победители. Выиграли поведением своим до проката, выиграли, что самое главное, своим прокатом, а канадцам, на мой взгляд, изначально подсуживали. Тем более они упали в конце короткой программы, когда еще звучала музыка. Правда, приняли позу, как будто так и задумано. Но судьи же знакомятся с программой не в момент соревнований, они сидят на тренировке. Всем все понятно, не дети же. Короче, все, что происходило в дальнейшем, выглядело надуманным фарсом. Но наши – молодцы, выстояли и выглядели достойно.