Утро следующего дня Димостэнис встретил в седле. Он гнал коня, стараясь как можно скорее преодолеть расстояние, лежащее между ним и долгожданными ответами над мучившими его столько аров вопросами. К вечеру того же дня он был у берега Скалистого моря, в том самом месте, где могучая скала нависала над его неспокойными водами. Княжна предупредила, что старец живет высоко в горах, и идти придется своим ходом, так как даже самый выносливый и ловкий жеребец переломает себе ноги. Острой не утихающей болью всплыл в памяти образ верного ярха. Сколько расстояний они преодолели вместе, сколько трудностей.

Узкая тропа серпантином уходила резко вверх. Засыпанная камнями, постоянно теряющаяся и уходящая из-под ног. Подъем занял немало времени, когда он, наконец, вышел на сравнительно небольшое ровное плато со всех сторон закрытое скалами. Здесь везде зеленела трава и пестрели яркие цветы, которые не спеша пережевывало небольшое стадо горных коз. Рядом с животными вытянувшись на траве, лежал мальчуган.

— Эй, — окликнул его Дим, — не подскажешь где…

Мальчишка открыл глаза, увидел незнакомца и, молниеносно вскочив на ноги, исчез за ближайшим зубцом скалы. Димостэнис тяжело вздохнул и пошел за ним, в надежде найти хоть кого-то, то укажет ему дальнейший путь.

Из тумана, окутывающего зубец и поднимающегося к вершине, вышел мужчина, остановив на Диме тяжелый неприветливый взгляд.

— Я ищу Иофара, — произнес тот, не дождавшись ни вопроса, ни каких-нибудь других слов по отношению к своей персоне.

— Зачем?

— Меня зовут Димостэнис Иланди.

В отличие от тех, кто остался внизу, его имя не произвело на незнакомца никакого впечатления. Мужчина осмотрел его еще раз и, видимо, как-то сопоставив увиденное со своими представлениями, коротко кивнул.

— Пошли.

Туман вновь выводил на серпантин, по которому они дошли до жилища, вырубленного прямо в скале. Незнакомец, сопровождающий его, кивнул на вход и вновь исчез в тумане.

Димостэнис зашел в неожиданно просторную комнату и остановился, осматриваясь. Несмотря на иллюзию давящих потолков, в пещере было довольно просторно, и он мог стоять, не нагибаясь. Около стены стояли каменные лавки и даже стол. Чуть дальше он увидел открытую террасу. С нее открывался потрясающий вид на Скалистое море.

Димостэнис встал у самого обрыва, положив руки на каменные перила, наслаждаясь видом уходящей вдаль бескрайней синей глади. Серое спокойное небо над головой, мягкие порывы ветра. Вечность, переплетающаяся с бесконечностью.

И ни одной нити стихий. Лишь нетронутое полотно мироздания.

Дим уже знал, что встретит здесь. Только легче и радостнее от этого не становилось. После того, что произошло в крепости, когда море и земля уничтожили неприятельское войско, он поклялся себе, что никогда больше не обратится к той стороне своего дара. Только вот прежние способности словно исчезли, растворились в целостности стихий и больше не поддавались ему. Он не мог видеть нити и брать их, не мог достучаться до хьярта и чувствовать себя одаренным.

— Ты пришел? — раздался голос за спиной.

Дим обернулся. Хранитель знаний стоял на другом конце террасы, пристально вглядываясь в него, словно обволакивая взглядом, как будто боялся, что он мираж и может растаять.

— Неужели Талла, на самом деле, благосклонна ко мне и подарила это счастье — видеть тебя, Изменяющий?

— Меня зовут Димостэнис, — Дим начал резче, чем ожидал, но ему не понравилось, как звучит это слово, и тем более, когда его применили по отношению к нему. — Я из Дома Иланди.

Иофар улыбнулся.

— Иначе быть не может. Есть только один род, который дарит миру его истинных детей.

— Княжна сказала мне, что вы можете рассказать мне о моем даре, и что он означает. И если вы сочтете нужным сделать это, я буду вам бесконечно благодарен.

Глаза хранителя удивленно расширились.

— Ты не знаешь кто ты? Но как же ты прошел инициацию?

— Наверное, я разочарую вас. И вы ждали совсем не меня, — Дим нервно провел рукой по волосам, — но я ничего не знаю о своем даре. Моя аура много аров была неровной, рваной, то гаснущей, то вспыхивающей серебряными искрами. А теперь я вообще не знаю, кто я. Ровно, как и что такое инициация.

— Инициацией называется полное слияние со всеми четырьмя стихиями. Когда Серебряный познает свою суть и становится тем, кем он был рожден. Обычно это происходит, как только он начинает входить в свою силу, так менее болезненно и меньше риска для жизни. У тебя это было не так? Разве не потомок первого вождя, который объединил всех одаренных и заставил служить тех, у кого нет дара, помог тебе в этом?

Эта напыщенность начала раздражать.

— Вы имеете в виду его величество Аурино Эллетери?

— Я имею в виду того, кто может видеть все стихии и проводить сквозь себя их силу.

С каждой меной Дим все больше понимал, что разговор вряд ли состоится. Хотя бы потому, что его здесь не желали слушать. Он уже хотел развернуться и уйти.

— Мне было двенадцать, — вдруг медленно проговорил он. — Мы с Аурино были в пещере. Она была пронизана силой. Он попал в ловушку, и мне надо было освободить его, — Димостэнис пораженно смотрел на старца, наконец открывшему ему глаза. Как он мог быть так долго слепым? Как он мог быть так долго с людьми, погрузившими его в эту темноту? — Тогда это случилось. Я нырнул в эту энергию и слился с миром. Я почти ушел. А он меня позвал.

Иофар с удивлением смотрел на него.

— Двенадцать? Слишком ранний возраст.

— Да, — кивнул Дим, — и Аурино еще не вошел в свою силу. Но он меня звал, просил вернуться. Он был без сознания.

— Единение Серебряного со стихиями дает выброс большой силы. Он, как одаренный, не мог не почувствовать это. Его сущность проводника откликнулась.

— Я долгие ары даже не подозревал о том, что мой дар чем-то необычен. Я считал, что это все из-за того, что случилось в подземелье.

— Тебя не стали дальше учить? Серебряного прошедшего инициацию, оставили на волю стихий? Ты жил не среди представителей своего рода?

Димостэнис горько усмехнулся.

— Меня окружили ложью и не давали познать, кто я есть. Смотрели на мои мучения и делали из меня неудачника, неумеху. Сожалели и все время лгали.

— Стихии должны были найти тебя сами. Они не могут пропустить, когда в мир приходит их брат.

Иланди задумчиво покачал головой.

— Да, наверное, так и было. Стихии нашли меня сами. Каждая по отдельности, — он вспомнил ревущий водопад и испуганные глаза Олайи; огонь поглотившей его, и Орифа, хлещущего его по щекам; воздух, пропитанный энергетикой тысячи людей и силу Аурино; себя истекающего кровью и землю, которая откликнулась на его отчаянный призыв. — И лишь тогда я начал понимать, как меня обманывали всю мою жизнь.

— Пойдем, — проговорил Иофар и скрылся в одном из ходов. Дим пошел за ним по узкому каменному коридору, из которого он попал в широкую комнату с довольно высоким потолком, с множеством горящих ламп, огромным камином и стеллажами, заставленными невероятным количеством книг.

Старец подошел к полкам, быстро пробежав глазами по названиям, аккуратно вытащил одну.

— Это поможет тебе. Когда прочтешь, я снова буду ждать тебя. Гаррис поможет тебе устроиться в доме.

Димостэнис вернулся на террасу, где через несколько мен появился тот самый мужчина, который привел его сюда. Коротко кивнув, проводник повел его по узким коридорам странного жилища. Дом оказался неожиданно большим с множеством комнат, не разделенных дверьми. Вместо них лишь поддерживающий колоны и слегка зауженный вход. Кто мог сотворить такое?

Правда, когда Гаррис привел его в очередную комнату и оставил один на один с книгой, все вопросы вылетели у него из головы. Сейчас все отошло на второй план. Кроме сокровища, оказавшегося в его руках. Того самого, которое он упорно и безуспешно искал долгие ары. Страница за страницей. История за историей. Жизнь за жизнью. Серебряные. Они первые, кто стал появляться в новом мире после уничтожения прошлого. Первые, кого создала Талла, наделив силой.

— Серебряные — это дети Таллы. Они не просто наделенные силой Шакти, они особенные. Они сами по себе стихия, как и четыре других. И так же, как эти стихии — они часть природы, — рассказывал старик, когда они вновь встретились. — Они справедливость и честность, возмездие и упокоение, доброта и вся озлобленность этого мира. Идти против истины для них, значит идти против себя. В первые ары разрухи таких рождалось много. Серебряные нужны были, чтобы чувствовать возмущение природы, успокаивать и договариваться. Они останавливали новые вспышки огня из недр гор, усмиряли штормы, возвращали воды в свои берега. Они знали, где может вспыхнуть новая беда, и всегда были там, готовые помочь или хотя бы предупредить. Их называли Изменяющими. Они были почти Богами, — Иофар печально улыбнулся, — но как это обычно бывает, захотели большего. Им было мало оставаться на равных со стихиями, они возжелали стать хозяевами. Серебряные научились рвать силу стихий на части и управлять ими. Так стали появляться другие — те, кто видел этот мир не целым холстом, а нитями. Они рвали ткань мироздания на куски, желая иметь больше силы, больше власти.

Димостэнис слушал горькие слова старика. Все оказалось не так просто. Природа больше не хотела быть единой с теми, кто причинял ей боль, и она перестала признавать своих детей. Серебряные стали гибнуть, стихии поглощали их, не давая слиться со своей сущностью. Новая планета вновь встала на грань уничтожения. Изменяющие были по-прежнему нужны. Их особый дар, их способность договариваться с природой. Однако мир закрылся от тех, кто однажды уже предал его, и Серебряные утратили связь с ним. Тогда им стали помогать, их стали провожать и возвращать.

— Теперь, чтобы войти в силу, им надо было проходить инициацию. Изменяющие должны были пробиться сквозь лохмотья, оставленные теми, кого впоследствии станут называть шактами, вновь увидеть всю целостность мира, слиться с его душой, напомнить о себе, дать признать себя его творением. Как только человек с таким даром вступал в возраст силы Шакти, как только была видна его аура, он сразу же проходил инициацию. Чем чище он был, пока еще не привык делить целое на куски, тем легче ему было становиться собой. Те, кто могли принимать в себя чужую энергию, проводить ее в мир и возвращать Серебряного назад, всегда присутствовали при этом. Они были проводниками.

Дим проводил сэты на террасе, уткнувшись в пожелтевшие от времени страницы. В этом странном месте, в самом сердце земли, он чувствовал себя как дома. Он был здесь своим. Лучи Таллы мягко обволакивали своим теплом, ветер заигрывающее трепал по волосам, морской воздух оседал на коже. Верный данному самому себе обещанию, он игнорировал все попытки общения, однако не мог отказать себе в удовольствии.

Серебряных все равно становилось меньше. Элиас успокоился, и надобность в них отпала. Те, у кого этот дар еще остался, и у кого рождались дети с серебряной аурой, объединились в одну семью. Они были первые, кто создал свой род, и жили чуть обособленнее остальных. Нашли себе тихое место, где могли быть ближе к чистой силе, где природа была нетронутой и где, как они надеялись, смогут слиться с мирозданием и не дать угаснуть своему дару.

Одаренные рождались все чаще, они стали делиться на касты, на семьи, на умение видеть стихии и управлять ими. Они стали притеснять других, у кого дара не было, а те в ответ не признавали их права быть первыми, да и не понимали их сущности, и что собственно они из себя представляют. Началась война. Та самая, которая уносила тысячи, десятки тысяч жизней тех, у кого дар был и тех, у кого не было.

Во главе шактов встал вождь. Сильный одаренный и талантливый предводитель. Он умел работать со всеми стихиями, в том числе пятой и был отличным проводником. Он разыскал семью Серебряных, ему нужны были помощники в этой битве. Среди них лишь один обладал этим даром и еще не вошел в свою силу. Через несколько аров вождь помог Изменяющему пройти инициацию и приблизил к себе. Однако, чтобы что-то изменить в погрязшем в войне мире этого было недостаточно.

Тот Серебряный не смог переносить боль, пропитавшую воздух, кровь, насытившую воды рек, страдание земли, усыпанной павшими в этой безумной битве. Это было невыносимо для любого, кто мог слышать отчаяние своего мира. Вольмир Иланди ушел от своего покровителя, предложив всем, кто больше не хотел продолжать это кровавое безумие, уйти с ним. Он не делал разницы между одаренными и нет.

Вождь не мог допустить этого, он послал вслед за отступниками свои войска, силы которых гораздо превосходили тех, кто решил уйти. Вольмир повел своих людей в горы, завел их глубоко, а сам вернулся, и когда противник вошел в ущелье следом, уже предвкушая легкую добычу, горы дрогнули, а потом сравнялись с землей, погребя под собой тысячи воинов.

Димостэнис побледнел.

— Как он смог пережить это?

Иофар пожал плечами.

— Это мне не известно. Впрочем, думаю, это никому не известно кроме него. Вольмир пережил эти события всего лишь на два ара. Он просто сгорел. То ли высока была цена за его вмешательство в ход событий, то ли ноша слишком велика, а может просто он принес себя и все свои жизненные силы в жертву ненасытным стихиям.

Димостэнис поднялся на ноги, прошелся по комнате. Было безумно душно.

— Как удалось остановить войну?

— Серебряный вернулся сам. Сказал, что мир больше не в силах выносить всего этого. Что еще чуть-чуть и Элиас начнет новый цикл обновления.

— Ему поверили?

Старик горько усмехнулся.

— Это было тяжело не заметить даже людям, не обладающим столь редким даром. Бесконечно шли дожди, реки выходили из своих берегов и затапливали селения, вновь тряслись скалы, потоки лавы сжигали землю. И все это на фоне непрекращающихся сражений.

— И что же он один смог все изменить? — фыркнул Димостэнис.

— Он смог передать природе то, что по-настоящему хотели люди. Убедить мироздание, дать им второй шанс.

Дим посмотрел на хранителя недоверчивым взглядом.

— Он был истинным Изменяющим. Такими были самые первые — пятой стихией. Он смог договориться с миром.

Иланди покачал головой. Слишком уж все сказочно.

— Откуда все это знаете вы? Вы так убедительно говорите о тех далеких днях, словно сами там были.

— Я не был. А вот мой предок был. Тот самый, с которого начался наш род. Хранителей знаний.

Видя, что не смог убедить собеседника, он со вздохом продолжил.

— Вольмир написал кодекс. Это был не свод законов, каким мы привыкли его видеть. Это было скорее описание того, что было. Рассказ о тех днях. Его переживания и как он смог пробиться к сознанию мира. Со стороны людей кодекс дополнил Эллетери. Они скрепили это своими подписями и оставили для потомков, чтобы те не повторяли их ошибок. Книга хранилась в роду Изменяющего, по ней учились все, кто рождался в этой семье, не важно было у них серебро в крови или нет.

В этот вечер Дим прервал общение с хранителем, больше ничего не сказав. Слишком много откровений для одного дня.

— Что было потом с моим родом? — спросил он на утро следующего дня, когда чуть пришел в себя после нескольких сэтов сна. — Вернее с теми из них, кто имел такую же ауру?

— Вольмир до конца своих дней оставался верен себе. Он считал, раз люди столько аров старались уничтожить этот мир, теперь они должны потрудиться, чтобы вновь его воссоздать и сделать лучше. Он со своей семьей ушел на юг в мертвые равнины и стал восстанавливать эти земли. В те ары в роду Иланди вновь стали рождаться дети с серебряной аурой. Элиас возрождался, оживал, постепенно забывались ужасы кровавых дней.

— И надобность в Изменяющих вновь отпала, — скептически заметил Дим.

Иофар улыбнулся.

— Они сделали свое дело. В те ары, когда правящий император пришел на землю Иланди, в их роду не родилось не одного серебряного, но было столько последователей и преданных людей, что правитель не стал рисковать и оставлять такую силу за спиной. Потомок того самого вождя предложил главе семьи быть рядом с ним. Осыпал почестями и привилегиями, приблизил к себе. Так началась эпоха Великого Дома Иланди.

— Где забыли, кто они и откуда берет начало их род, — горько добавил Дим.

Весь день он провел на террасе, читая старые рукописи, воспоминания, описания далеких дней. Исписанные страницы, витиеватые фразы, уже почти забытая форма письма, незнакомые буквы, которые не дошли до сегодняшних дней, дыхание прошлого с этих полу истершихся, полу истлевших листов.

В одном из свитков Дим нашел откровения самого Вольмира. Он размышлял о своем даре. Его давний предок писал, что стихии не любят, когда их рвут на части. Что если Изменяющий хочет стать истинным, чувствовать мир, быть наравне он не должен пользоваться хьяртом. Он сетовал на то, что у него вообще есть этот орган. Серебряные сами по себе стихия, они должны быть частичкой мира и только тогда они достигнут наивысшего умиротворения и спокойствия.

Чем глубже погружение в суть мироздания, чем сильнее слияние, тем больнее бьет по хьярту. Но без этого единства им никогда не стать тем, кем их создала природа.

Димостэнис жадно впитывал в себя каждое слово. Он бы мог поспорить с тем Серебряным и сказать, что не желает приносить себя в жертву своему дару. Однако сейчас ему было важно убедиться в другом. Наконец среди строк он нашел то, чего искал. Вольмир писал, что если пользоваться только истинным даром и не разрывать силу стихий на нити, то хьярт перестанет реагировать на работу энергетических потоков.

Дим оторвал глаза от рукописей и перевел взгляд на бесконечную синюю гладь. Если не углубляться в общение со стихиями, не единиться, он снова почувствует свой хьярт. И его прежние способности вернуться. Всполохами то вспыхивающих то гаснущих искр, рваной аурой, спонтанностью проявления дара. Но только так он будет чувствовать себя собой.

— Я благодарен вам за те знания, которые вы мне подарили, — в этот раз старец не стал звать его в свои комнаты, они разговаривали на террасе, — но я даже не Серебряный и уж тем более не Изменяющий. Мне нравится управлять стихиями и рвать энергетическое поле мира на части. Не скрою, мне пришлось прибегнуть к тому дару, который мои дальние предки называли истинным и сделать то, что однажды совершил Вольмир, но я до сих пор не могу отойти от этого ужаса и кошмаров, которые возвращаются каждую ночь. Видимо сегодняшнему миру не нужен Изменяющий.

— Конечно, ты имеешь право считать, так как ты хочешь, но я думаю, ты смотришь на это однобоко.

— Я вас не понимаю.

— Когда ты призывал свой дар, ты думал о том, что ты должен уничтожить?

Дим покачал головой.

— Я думал лишь о том, что я должен спасти людей, которые стоят за мной, которые верят мне и ждут, что я смогу их защитить. Я думал о многих других, которые будут погибать, если дать разгореться пожару войны.

Хранитель улыбнулся.

— Ты еще молод и очень порывист, а еще сильно обижен. Ты закрылся от всех и от всего, не слышишь сущности мира и не хочешь этого. Это мешает понять тебе главную истину. Самую важную особенность твоего дара.

— Подскажите мне?

— Ты сам уже сказал. Серебряные, Изменяющие, в первую очередь они — защитники, в этом суть. Стихии не откликнулись бы, если ты призвал их для другого. Такие как ты приходят в мир, чтобы противостоять бедам и разрушением, и тем, кто привык одерживать победы любой ценой.

Димостэнис не был окрылен. Для него этот дар обернулся оковами, которые он добровольно надел на себя, а еще вернее обузой.

— Вас долго не было, — произнесла Кари, когда они встретились после его возвращения от старца. — Вы не жалеете о том, что встречались с Иофаром?

— Жалею? — удивился Димостэнис, — конечно нет. Наоборот, благодарю вас, ваше высочество.

Вернувшись на постоялый двор, он нашел приглашение от княжны Эйлин. Она встретила его на открытой террасе ее личных апартаментов во дворце. Весь пол был устелен подушками, посреди которых стоял чайник с напитком и чашки. Рядом с княжной находился сосуд, со вставленной в него чашей с курительной травой, соединенная с трубкой, конец которой уходил под воду. Вторая трубка выходила из сосуда выше уровня воды, через которую княжна втягивала в себя дым.

— Это аргиле, — произнесла женщина, заметив его вопросительный взгляд. — У вас в империи такого нет?

Дим пожал плечами.

— В Астрэйелле это делается проще. Листы этого растения, — он втянул носом запах, — заворачиваются в бумагу и поджигаются с одной стороны.

Княжна щелкнула пальцами, и через мгновение появился прислужник. Она сделала несколько знаков, после чего мужчина удалился, а когда вернулся, в его руках была еще одна трубка, которую он присоединил к сосуду со стороны гостя.

— Мне иногда просто хочется выкрасть несколько сэтов спокойствия, — поднесла она трубку к губам. — Сидеть здесь, наслаждаться тишиной и забыть хоть ненадолго о заботах и суете. Попробуйте, сэй Иланди.

Димостэнис опустился на подушки напротив княжны, взяв в руки вторую трубку. Кари слегка приподнялась и плавно дотянулась до чайника, разливая напиток по чашкам.

— Придаст мягкости, — она вновь откинулась назад. На женщине были широкие штаны из полупрозрачной тонкой ткани, блуза с широкими разлетающимися при каждом ее движении рукавами, платок, накинутый на волосы, защищающий их от ветра. Ее движения были плавными, словно скользящими, глаза блестели в неярком свете огневиков.

Дим поднес трубку к губам. Он никогда не позволял себе ничего подобного, он даже вино не особо жаловал. Ему нравилось ощущать уверенность своих движений и ясность разума. Но сегодня он решил, что это ему не повредит. Может, поможет избавить от тяжких дум, навеянными полученными знаниями.

— Ваше высочество, — Димостэнис решил, что надо наконец выяснить, чего от него хотят. В голове непривычно стоял шум, затмевая мысли.

— Как же наш договор? — перебила его княжна, — я же попросила называть меня Кари.

Ее глаза откровенно следили за ним. Она задержала взгляд на его пальцах, держащих трубку, губах, выдыхающих дым. Призывно посмотрела в глаза, прикрыв свои и слегка запрокинув голову. Каждый жест манил и притягивал. Огонь в лампах неярко мерцал, аромат благовоний приятно щекотал ноздри, тело терзала истома, приятно разлитая в каждой клетке.

— Вы тоже называете меня сэем Иланди.

Она тягуче встала и приблизилась к нему, опустившись на колени в непозволительной близости.

— Мне хотелось бы, чтобы мы с вами стали друзьями, Димостэнис.

Тени падали на ее лицо и сейчас как никогда она казалась ему настоящей хищницей.

— Вы позволите мне? — она взяла трубку из его рук. — Вы держите слегка неправильно. Надо брать чуть ближе, тогда аромат не будет уходить мимо.

Кари плавным движением поднесла трубку к его рту, не убирая пальцев, и он почувствовал мягкое прикосновение к своим губам.

Она его соблазняет? Всего-то! Так просто?

Впрочем, почему просто? Она ведь не знает, что у него есть царство зеркальных озер и голубых цветов. И его златовласая хозяйка. Тело просто ломило от желания прикоснуться к ней, прижать к себе, уткнуться носом в рыжие пряди. Бренная оболочка тяжелым грузом держала его здесь, а он сам весь был там, в объятиях своего ангела.

— Мне кажется, что друзьям не устраивают ловушки, Кари, — мягко произнес Дим, показывая, что ему не особо нравится быть в роли дичи.

Княжна едва заметно усмехнулась и вернулась на свое место.

— Вам не понравилось быть у нас в гостях?

— В моем понимании гость — это человек, который добровольно приезжает куда-либо и так же свободно может покинуть это место.

— Вы не пленник.

— Значит, я могу уехать?

Их взгляды скрестились.

— Все же вам не понравилось, — с грустью произнесла она, опять расставляя неправильные акценты в их разговоре.

— Буду с вами откровенен, я был удивлен и даже поражен, увидев ваше страну. Но я — имперец, Кари. Я родился и вырос в империи. Мой дом Астрэйелль. И все дорогие мне люди живут именно там.

Еще у него есть долг, клятвы.

— Мне жаль, — неопределенно произнесла княжна Эйлин.

Димостэнис встал, пора была заканчивать этот разговор, пока … он не свернул ей шею. Он нарочито оступился, словно собираясь упасть назад.

— Я ужасный новичок в этих делах, — сделал шаг, едва не сбив аргиле, в последний момент слегка изменив траекторию движения ноги, так что бы это не было заметно со стороны. Убедительно покачнулся, — простите мне мою неопытность и неловкость.

Кари тоже выпрямилась, наблюдая за его действиями. Ее губы иронично изогнулись, но она не произнесла ни слова.

— Думаю, мне лучше покинуть вас, дабы не оскорбить своим непристойным поведением. Благословит Талла ваши сны.