К югу птицы улетели,

Солнце греет еле-еле,

Кушмы белые надели

И деревья, и дома,

А в горах, среди ущелий,

Воют злобные метели.

Знать, пришла на самом деле

Неизбежная зима.

Знать, она на самом деле

Стелет свежие постели,

Клочья шерстяной кудели

Сыплет горстью на поля

И дыханьем ранней стужи

Примораживает лужи,

Льдинки сизые к тому же

Изморозью запыля.

Вновь недвижен воздух синий,

Искрится на солнце иней,

Стала вся земля пустынной,

Белой, словно молоко,

Лишь кусты чернеют ныне

Мелкой сеткой четких линий,

И сквозь дремлющие кодры,

Как всегда, — упорный, бодрый,

Человек идет легко.

Не тяжка его котомка,

По земле скользит поземка,

Льдинки звякают негромко,

На кустах остекленев.

И по зелени поминки

Правят хрупкие снежинки,

Кроя, словно на картинке,

Ветви голые дерев.

Даже сосны, даже ели

Сверх одежд своих надели

Одеянья из метели, —

В деревеньках все дома

В одеяниях особых,

И на кровлях низколобых

Галки топчутся в сугробах, —

Да, на мир сошла зима.

Солнце — редко, солнца — мало,

Лишь подобием штурвала

В небесах зубчатый круг

Движется за блеклой тучей,

И струится свет колючий

На село, на лес, на луг.

Лень и холод — два врага.

Лишь падут на мир снега,

Как немедля, в тот же день,

Прочь прогнать потребно лень,

На морозе лень опасна,

Хлад повелевает властно

Согреваться, не лениться,

Торопиться, торопиться,

И в тумане зимнем вплавь,

До седьмого поту,

Торопись, беги — оставь

Лень,

Кровать,

Зевоту!

Торопись, беги скорей —

Лишь немного сухарей

Прихвати с собою, странник,

По снегу спеши, по льду, —

Нет иных на холоду

Ни наставников, ни нянек:

Правят миром в эти дни

Голод с холодом одни!

А для разных недотрог,

Что боятся за порог

В этот зимний день шагнуть,—

Есть для них один лишь путь:

Спрятаться в родные сени

И под шубой преть на сене.

Да, мороз сегодня строг:

Коль боишься ты дорог,

То согнись в бараний рог,

Полезай под одеяло,

Обложись соломой впрок,

Ну, а если будет мало —

Кошку положи под бок,

Долгих снов бояться брось —

И согреешься, авось…

Ну, а ты, смельчак, изведай

Упоение победой,

Будь зимою непоседой,

Позабудь про холода,

Скинь тяжелую одежку,

Протори по снегу стежку

И спеши, спеши всегда, —

Ты легко пройдешь повсюду,

Позабудешь про простуду;

Ночи напролет и дни,

До седьмого поту,

Ты гони, гони, гони

Кашель и чихоту,

А верней — на них чихни!

Через горы и луга,

Бесконечные снега

Пусть ведет тебя пурга

От родного очага

На чужие берега,

В бой на лютого врага!

Ни минуты не теряя,

Пастушок спешит вперед,

Нос руками растирая, —

Ведь зима свое берет.

Дед Мороз шутить не любит,

Зазеваешься — отрубит!

Вот навстречу пастуху

Он бежит, старик веселый,

Шуба в снеговом пуху,

Вьюга отдувает полы,

Кушма, как большой сугроб,

Нахлобучена на лоб,

И кудрей седые пряди

Вьются по бокам и сзади,

И, как жар горя, везде,

На усах и бороде,

Гроздями висят алмазы.

Красноносый, хитроглазый,

Ледяную пыль клубя,

Он вприпрыжку ловко пляшет,

Рукавами бойко машет,

Напевая про себя:

— Тех, кто ленью, как че рвем, источен,

Превратить я в сосульки могу,

Мне проворные нравятся очень,

Только им помогу на снегу!

Мне и слякоть, и грязь надоели!

Я порошу взмечу до небес,

Напущу на равнины метели,

Серебром ледяной канители

На заре изукрашу я лес!

Я ковер изготовлю широкий,

До весны расстелю на лугу.

Подойди! Я натру тебе щеки

И на скулах румянец нажгу!

Мальчик, не боясь нимало,

Раскатился по снежку,

Шапку снял, как подобало,

Поклонился старику:

Молвил: — Здравствуй, добрый дед!

Шел я к Солнечному Логу,

Потерял в снегах дорогу,

Помоги мне, дай совет,

Как сыскать мой путь желанный

Через белые поляны?

И ответил Дед Мороз,

Улыбаясь, на вопрос:

— Про тебя, упорный странник,

К нам донесся добрый слух.

Только помни, мой пастух, —

Смельчакам не надо нянек!

Кто умен и весел, тот

Сквозь туманы,

Сквозь бураны,

Сквозь неведомые страны

Верный путь всегда найдет,

Доберется к дальней цели,

Невзирая на метели!

Сел средь жгучего тумана

Андриеш на пень платана,

И холодный, белый лик

Наклонил к нему старик,

Дунул в очи — в тот же миг

Мальчик задремал, поник.

Словно влагой тепловатой,

Мозг его заволокло,

Чудится — тепло-тепло,

Стала кушма — легкой ватой,

И одежда ватой стала,

Заискрилась, заблистала

Тканью белою и розовой,

Вроде шубы дед-морозовой…

К сердцу подступила лень,

Потеплел столетний пень,

Стал завалинкою летней, —

Стужа мягче, незаметней;

Мальчик дремлет, чует вдруг —

Больше нет ни ног, ни рук,

Исчезает снег и лед,

Все вращается, плывет

Непонятной каруселью, —

Клонит к счастью и веселью,

Погружает в тишину —

Время отдыху и сну…

Сладко спится чабану.

Вьются искры, звезды, пятна…

Но сквозь сон ему понятно:

Так, в беспамятство скользя,

Сгинешь средь пустыни снежной,

Канешь в сон, как смерть, безбрежный,

Засыпать никак нельзя!

Пересиль, пастух, судьбу!

Парень закусил губу,

Подхватил сознанья нить

И глаза сумел раскрыть.

Видит — вьюга… Сердце сжалось…

Шепчет мальчик: «Сгинь, усталость,

Сгинь, сонливость, сгинь, истома,

Хитрость эта мне знакома,

Рано мне идти ко дну —

Ни на миг я не засну!»

А тем временем — вдали

То ль с заснеженной земли,

То ли с ледяных небес —

Будто звон плывет печальный,

Чудится в нем крик прощальный:

То ли расшумелся лес,

То ли голос ветра в поле…

Сон ли это? Забытье ли?

Нет, совсем не то, не это,

Нет, не звон, не голос лета,

Это зов на берег тот,

Где забвенье настает

Навсегда, откуда нет

Тропки вновь на белый свет…

Так холодною зимой

Соберешься в путь домой,

Путь студен, тяжел и долог,

Ляжешь ты под снежный полог,

На часок-другой вздремнешь —

И погибнешь ни за грош.

Но совсем иная цель

У тебя — не дом родимый.

В сердце след неизгладимый

Цели этой; пусть метель

Воет; злобная карга —

Белоснежная пурга —

Пусть беснуется и свищет,

Цель свою пастух отыщет!

Парень, пробудись, воспрянь!

Вьюга, сердца не тумань!

Все твои посулы — ложь.

Пастуха в пути не трожь,

Смельчака ты не проймешь,

Смертным сном не обернешь!

В белой смерти в чистом поле

Он найдет крупицу воли,

Чтоб смахнуть намерзший снег

Со своих усталых век.

Соберет остаток силы,

Пламенем наполнит жилы,

Что за мелочь — снег да холод —

Для того, кто тверд и молод?

Парень, может так случиться,

Что вот именно сейчас

Издали тебя как раз

Призывает Миорица!

И, освободясь от чар

(Сторож, знать, куда-то вышел),

Лает верный пес Лупар,

Хочет, чтобы ты услышал!

…Сгинь, проклятая беда!

Расступитесь, холода,

Тайте, тайте, глыбы льда,

Исчезайте без следа!

Андриеш встает с пенька —

Значит, снежная тоска

Не сгубила паренька —

Значит, жив еще пока!

Смотрит мальчик: кто таков

Пред скитальцем, пред бедняжкой?

Смотрят из-под кушмы тяжкой

Пара синих огоньков!

Кто таков?.. Пустой вопрос:

Несомненно, Дед Мороз!

«Ты не струсил в грозный миг! —

Говорит ему старик, —

Ну, положим, не стерпи

Ты мороза, стань ты стынуть —

Я тебе не дал бы сгинуть

Здесь в безлюдье да в степи, —

Только помощи моей

Не видал бы ты, ей-ей!

Ты стерпел — ну что ж, немало,

Прямо скажем, для начала.

Хочешь ли еще? Не трусь!..»

«Испытай еще, дедусь!»

«А теперь, мой пастушок,

Две задачи дам тебе я.

Если ты в короткий срок

Их исполнишь, не робея,

Помогу тебе, дружок!

Не исполнишь — дело худо,

Ты ни с чем уйдешь отсюда».

«Посуди-ка, старче, строго:

В жизни у меня дорога

Ко спасению добра —

То овраг, а то — гора,

То — совсем теряю путь.

И бреду сквозь мрак и жуть…

Есть ли тропка тяжелей?

Ставь задачу, не жалей!»

Поднял взоры Дед Мороз,

Белоус, беловолос,

И сказал: «Ну что ж, пастух,

Навостри свой чуткий слух:

Первым делом, раза три

Снегом тело разотри

Посильней да покрасней,

Ни слезы пролить не смей!

Вслед за этим налегке

По холмам беги туда,

Где лесистая гряда

Серебрится вдалеке.

К ней промчись ты быстрой птицей,

Чтоб скорее воротиться,

Вольный ветер и мечту

Обгоняя на лету!»

Хоть вокруг, в пустыне белой,

Стужа лютая была,

Стиснул зубы мальчик смелый

И разделся догола,

И давай вовсю стараться,

Свежим снегом натираться!

Щиплет тело холод сильный,

Прошибает пот обильный.

Вот уж тело покраснело

От морозца, от снежка,

И совсем повеселело

На душе у пастушка!

Стало жарко, словно летом,

Заиграла в жилах кровь,

В бодром теле разогретом

Сила появилась вновь

И кипит волной горячей.

Сдвинул брови наш герой:

Надо справиться с второй

Хитроумною задачей!

Привязал пастух к ногам

Две дощечки прочным лыком,

И помчался с громким кликом

По серебряным снегам.

Справа — снег,

И слева — снег,

Так беги же,

Взяв разбег!

Мчать, скользить, лететь — легко:

Даль бела, как молоко, —

Дальний кряж все ближе, ближе

Хороши зимою лыжи!

Легок бег,

Ты летишь,

Брызжет снег

Из-под лыж!

Мчи вперед!

Цель не ждет!

В миг один

Снег долин

Позади,

И в груди

Сердца стук:

Ведь вокруг

Лишь холмы,

Блеск зимы

Тут на склонах,

Убеленных

Сединой

Ледяной…

Горный пик,

Скаты склонов

Лишь на миг

Взглядом тронув,

Мчится Андриеш-пастух —

Аж захватывает дух!

Излечи,

Бег, хандру!

Песнь, звучи

На ветру!

Сквозь леса,

Песнь, лети,

Небеса

Посети

По пути!

Влево, вправо,

К повороту —

Слава

Юному полету!

Снова — ввысь.

Путь далек.

Торопись,

Пастушок!

Дед Мороз стоит и ждет

И в усы легонько дышит,

Он здоровьем юным пышет,

Даром, что повсюду лед, —

Не берет его простуда!

Пастушонок же покуда

К дальней роще прокатился

И немедля воротился.

— Испытал тебя не зря, —

Дед Мороз промолвил зычно, —

С делом справился отлично,

Узнаю богатыря!

Ведь морозные ветра —

Это вестники добра!

Дарят силу и отвагу,

Служат радости и благу!

Так же, вижу, твой полет —

Только вдаль, всегда вперед.

Не боишься испытаний,

Хлада, ветра, расстояний

И метелей невесомых —

Парень, вижу, ты не промах!

И тебе к волшебным странам

Укажу я путь прямой:

Лезь в мешок заплечный мой,

Мы пойдем ко мне домой,

Будешь гостем ты желанным.

Влез в десагу пастушок,

И на плечи, без усилья,

Дед Мороз взвалил мешок,

Полы шубы, словно крылья,

Распахнул и полетел

Так, что ветер загудел.

И по всей земле безбрежной

Взвились вихри бури снежной.

Вот огромная гора,

Словно глыба серебра,

А под ней, в пещере скальной,

Ледяной дворец хрустальный.

Несказанно хороши

Горницы пещерные,

И повсюду — малыши,

Слуги деда верные.

Веселятся от души

Человечки славные,

Славные, забавные,

Суетятся без конца

В помещениях дворца,

Бегают по лесенке,

Распевая песенки.

Сотни малышей прилежных,

За столом усевшись в ряд,

Из жемчужных комьев снежных

Детям куклы мастерят,

Разные игрушки лепят,

Нижут звездные огни,

И повсюду слышен лепет

Их беспечной болтовни.

Кукол не сочтешь тут разных,

Сказочно-разнообразных.

И работа — будь-здоров,

Спорится у мастеров!

Матерьял у них различен,

Бесконечно необычен,

А порою — прост весьма:

Нитки, тряпочки, тесьма,

С елей сорванные шишки —

Все припасено в излишке.

Мягок матерьял и жесток:

Много крошечных гвоздей,

Изумрудов, желудей,

Белых и янтарных блесток,

Есть алмазы, есть сусаль —

Мастерам труда не жаль!

Разных кукол тут не счесть —

На любые вкусы есть:

Тут вот — несколько девчонок

С белыми косичками,

Тут — подпасок-чабаненок

С посошком, с вещичками,

В яркой, вышитой сорочке,

Брынза свежая в мешочке.

Рядом с ними — дровосек,

Рыболов с корзиной рыбы…

Всех, похоже, не смогли бы

Перечислить мы вовек!

Все фигурки без изъяна;

Вот — ковер ткачиха ткет,

Вот — Пэкала в шляпе, вот —

Фея Ляна Косынзяна!

Вот — над змеем меч занес

Ясноглазый Фэт-Фрумос,

Виноградарь и кузнец;

Стадо козочек, овец,

А за ними… Кто такой?

В кушме новой, щегольской,

В новых кожаных сапожках

На сверкающих застежках,

С тонким посохом кленовым,

С флуером — отличным, новым

Бодр и весел, чист и свеж —

Чабаненок Андриеш!

Дед Мороз рукой взмахнул,

На игрушки он дохнул, —

Все игрушки в пышном зале

Ожили и заплясали,

И вспорхнул под самый свод

Разноцветный хоровод.

Пляшут пестрые фигурки,

На бегу играют в жмурки,

Весь игрушечный народ

Смело танцевать идет!

Кушмами, платками машет

И бэтуту лихо пляшет.

А игрушечный пастух

Тоже не стоит на месте,

Пляшет он со всеми вместе —

Аж захватывает дух!

Каблучками дробь отстукал,

Легок, будто невесом,

Прокатился колесом —

Ах, как весел праздник кукол!

И, любуясь на полет,

Дед промолвил Андриешу:

— Наступает Новый год,

Скоро я ребят потешу.

Мы готовим для детей

Нынче множество затей,

Горы кукол и хлопушек,

Удивительных игрушек,

И теперь придется мне

Мой мешок наполнить яркий

И шагать по всей стране,

Разнося везде подарки.

Есть еще чуток делишек,

Отлучусь я на часок,

Вдоль полян и вдоль дорог

Размести снежку излишек,

Кое-где, глядишь, скую

На речушке полынью,

Должен я проверить сам

Огороды там и сям,

Недоволен я весьма

Видом огородных чучел,

Да и кушмы на дома

Кое-где не нахлобучил.

Льды в морях покуда ло мки,

Надо, значит, холода

Бросить на оковку льда,

Ну, и в поле кой-куда

Сыпануть чуток поземки…

В общем, потружусь не худо.

Ну, а ты, дружок, покуда

Отогрелся бы немного, —

Чай, промерз на холодке,

Тут в лесу, невдалеке,

Есть уютная берлога.

Там живет большой медведь,

Он сумеет обогреть

Пастушка под теплой шубой

Не гляди, что мишка грубый, —

Перед входом ноги вытри

И отменно вежлив будь,

Вот к душе медведя путь,

К доброте дедуся Митри!

Там до утренней зари

Посиди, поговори…

Если отдохнешь вполне —

Утром приходи ко мне!

Так промолвив, дед исчез.

Андриеш пустился в лес.

Стежку отыскать несложно,

Только очень осторожно

Продвигаться нужно здесь —

Лес засыпан снегом весь!

Непоспешно, понемногу

Андриеш тропу в берлогу

Отыскал, — идет и слышит:

Кто-то очень громко дышит,

Дрыхнет с храпом голосистым —

С подголоском да с присвистом;

Глядь, а там, в снегу пушистом

Круглая видна дыра, —

У медведя, знать, хандра:

На подстилке на сухой

Спит и видит сон плохой.

Глянув на холодный лес,

Андриеш в нору полез,

Отдуваясь тяжело:

Хоть и душно, да тепло!

Смотрит: ох, и странный вид!

Не берлога — хата хатой.

Посреди — медведь косматый,

Лапы раскидав, лежит,

Но его могучий храп

Поутих уже, ослаб —

Просыпается медведь:

«Кто таков, — рычит, — ответь!»

«Дед Морозом прислан я,

Анриешем я зовусь,

Ты из своего жилья

Не гони меня, дедусь!

Я промерз на холоду,

Чуть погреюсь и уйду!»

«Эх, давно в моем жилище

Не бывало ни души…

Ну, уж раз пришел, дружище,

Деду спину почеши!

Да давай начнем беседу —

Очень уж тоскливо деду…»

«Нет, дай лучше мне ответ:

Кто таков ты, добрый дед?»

«Эх, дружок — в былое время

Жило тут медвежье племя…

Только было то давно,

И смекнуть немудрено:

Ты в чащобе, по Дороге,

Ни одной другой берлоги

По пути не видел — ведь

Я последний тут медведь».

«Как ты, старче, уцелел?»

«Погоди-ка ты, пострел.

Как-то, помню, ранью ранней

К нам пришел слуга Вулканий,

Но не в собственной натуре,

А в простой медвежьей шкуре…

И медвежьему народу

Этот наболтал герой,

Что в долине, за горой,

Есть большая бочка меду:

Мол, желающий, спеши —

Наедайся от души!

Ну, и все мои дружочки

Побежали к этой бочке.

Все бегут, а с ними я.

Где же мед, скажи на милость?

Вдруг долина провалилась

В преисподние края.

Ну, а там — вулканья печь,

И Вулкан нас начал жечь.

Все, бежавшие по тропке,

Сгинули в вулканьей топке.

Ну, а я свернул с пути,

Смог к Вулкану подползти,

Зарычал, зафыркал глухо,

Подлецу вскочил на брюхо,

Впился и на нем повис

И… злодею пуп отгрыз!

Хлынул тут поток огня,

Страшно взвыл злодей подземный,

Бросил прямо вверх меня

Лапою своей железной.

Мигом я взлетел над бездной,

Уцепился за обрыв

И вот так остался жив.

Долго я бродил по скалам,

Я с терпением немалым

Долго родичей искал.

Но… нашел лишь много скал.

Шел из бездны серный запах,

Дух подземного огня.

«Ты пройдись на задних лапах!» —

Так упрашивал меня

Чей-то голосок из бездны —

Мол, совет давал полезный.

Знал я: тотчас в бездну канешь,

Если на две лапы встанешь.

И в ответ я стал реветь:

«Вулканята, вы глупы!

Я дед Митря, я медведь —

Отгрызу вам всем пупы!»

Так подолгу и помногу

Переругивались мы, —

Ну, а с наступленьем тьмы

Я ушел к себе в берлогу.

Все же я лесной владыка...

О себе порасскажи-ка!»

Андриеш ему тотчас

О пути своем рассказ

Весь поведал, — и в ответ

Произнес медвежий дед:

«Вижу, вижу наконец:

В гости заглянул храбрец.

Гостю я такому рад

Здесь, в стране моей суровой.

Жаль, что ты, дружок мой новый,

Родом не из медвежат!

Радость светлую мою

Я, как видишь, не таю,

Это и не мудрено:

Ведь в лесу уже давно

Некому со мной беседовать,

Некому меня проведывать…»

«Ну, а как же Дед Мороз?» —

Задал Андриеш вопрос.

«Он холодный… Да к тому же

Разве дело только в стуже?

Человек-то, мой дружок,

Прежде был четвероног,

Был лицом похож на нас —

Он двуногим стал сейчас,

По земле гуляет с рожей

На медвежью не похожей,

Шкура стала гладкой кожей, —

Словом, вовсе озверел.

Так-то, дорогой пострел…»

«Что-то, дедушка, не так:

Ты, как вижу я, чудак,

Ведь у зверя в нашем мире

Лап не две, а все четыре,

И ведь все четвероногие —

Ну, не все, а, скажем, многие —

Норовят разинуть пасть,

На двуногого напасть!»

«Никогда бы на двуногого

Не полез медведь из логова,

Если б люди и медведи

Жили мирно, как соседи,

Если б племена людишек

Не охотились на мишек…

Но тебя я не корю,

О тебе не говорю:

Ты за прочих не ответчик,

Сторожишь своих овечек,

И Лупар-то, твой дружок,

Тоже, чай, четвероног.

А теперь послушай, друг:

Если забредешь ты вдруг

В Желтый Дол, где племя наше

В огненной потопло каше,

Где сидит огонь в суглинке —

Помни, парень: посрединке

На четыре лапы стань,

Мчись — и на бегу горлань:

«Я дед Митря!.. Страшный дед!

У меня пощады нет:

Эй вы, черти, там, внизу:

Всем пупы поотгрызу!»

…Отдохнувший пастушок

Снова вышел на снежок,

Новый день слепяще светел.

Скоро Дед Мороза встретил.

«Ну, дружок, ступай за мной!

Здесь, в пещере ледяной,

Угощу тебя обедом —

Будешь помнить встречу с дедом!

Только я присвистну, друг,

И тотчас четыре братца,

Сыновья мои, примчатся,

Соберутся в тесный круг

Воеводы снежных вьюг,

Повелители буранов,

Полководцы ураганов,

И циклонов главари,—

С ними ты поговори!

Старший сын зовется Кри вец,

Он упрямец и спесивец,

Хочет властно править сам;

Стоит Осени унылой

Разгуляться с полной силой

По равнинам и лесам,—

Насылает Кривец жадный

На дубравы и луга

Волны стужи беспощадной

И глубокие снега;

Белый саван полотняный

Расстилает всюду он,

Степи, рощи и поляны

Погружая в мертвый сон.

Балтарец — мой сын второй,

Он мосты умело строит

И хрустальною корой

Реки и озера кроет.

Одевает все пруды

Голубой бронею прочной

И наращивает льды

На поверхности воды

Непроточной и проточной.

Третий сын мой — Салтарец,

Он художник и мудрец,

И рукою чудотворной

Ткет сверкающй ковер

На вершинах синих гор,

Обшивает хмурый бор

Кружевной тесьмой узорной

И парчою расписной,

И на каждой ветке черной

Нижет зернами отборный

Крупный жемчуг рассыпной.

Бродит по селеньям сонным,

Под покровом темноты

И пером посеребренным

Чертит на стекле оконном

Небывалые цветы.

Младший сын мой — Войошел,

Покровитель тех, кто смел,

Кто морозов не боится,

Кто зимою, словно птица,

На коньках, на лыжах мчится,

Разрумянясь на ветру,

Кто снимает снег руками

И кидается снежками,

Затевая поутру

Развеселую игру.

Так проворны все четыре,

Что никто не может в мире

Средь небесной, вольной шири

Их движенья увидать,

Только слышно в небе чистом,

Как летят они со свистом,

Ветру быстрому под стать!

Дед замолк — и во дворец

Вдруг ввалился молодец,

Великан широкобровый.

Это Кривец был суровый,

Властолюбец и гордец.

Сам он — белый, словно мельник,

Голос — будто вьюжный вой,

Борода торчит, как ельник,

В пышной пене снеговой.

Появился в то же время

Балтарец в хрустальном шлеме,

В белых сапогах крылатых,

В боевых зеркальных латах,

В меховом плаще до пят.

И звенел певучий голос,

Как по снегу санный полоз,

Как стозвучный смех ребят,

Что по речкам, по озерам

Всю-то зиму напролет

Бороздят скрипучий лед

Удивительным узором.

Третьим прибыл во дворец

Синеглазый Салтарец

Из далекого скитанья.

Живописцев лучший друг,

Он взмахнул руками вдруг,—

Каждый палец длинных рук —

Будто кисть для рисованья.

Небогата речь словами

И отрывисто звучит —

Словно дерево стучит

По ночам в окно ветвями.

А четвертым прилетел

Краснощекий Войошел.

Он силач неугомонный,

Вечно весел, вечно юн

И никем не превзойденный

Конькобежец и летун.

На холме, как перед боем,

Ждут велений старика

Неподвижным, ровным строем

Окрыленные войска:

Ураганы, Бури, Вьюги

Молча выстроились в ряд.

Блещут шлемы и кольчуги,

Копья, словно жар, горят.

Все бойцы готовы разом

Следовать любым приказам,

Одевать в снега и льды

Степи, горы и сады,

Покрывать сплошной корою

Волны голубой реки

Или тешиться игрою

С ребятишками в снежки.

Тут внезапно засверкал

Яркий луч на гребнях скал;

По лесам и перелескам

Разгорался все ясней

Снег на ветках резким блеском,

Мириадами огней,

И мерцали искры эти,

Как расплавленный металл…

Андриеш нигде на свете

Столько солнца не видал.

Всё сияло, всё блистало —

Склоны гор, леса, поля,

И казалось — небом стала

Оснеженная земля!

Вскрикнул мальчик — Что за чудо?

Кто зажег снега и лед?

Войошел сказал: — Отсюда

Солнце красное встает

И пускается в полет

Над лесами, над морями,

Над гранитными хребтами;

Каждый день, из года в год,

Поднимается с востока

И лучи, как стрелы, шлет,

С тьмой ночной борясь жестоко!

Видит мальчик: по холму

Солнышко идет к нему.

Блещут кудри завитые,

Словно кольца золотые,

А ресницы, как лучи, —

И светлы, и горячи.

Солнце подошло на шаг,

Андриешу улыбнулось

И плеча его коснулось:

— Здравствуй, маленький смельчак!

Каждый раз, когда на зорьке

На Востоке я встаю,

Слышу жалобный и горький

Голос дойн в твоем краю,

Вечный стон в убогих, нищих

Человеческих жилищах,

И печаль долин и гор

Мне знакома с давних пор.

Льется дойны голос грустный,

Говорливый, безыскусный,

И струит печаль свою…

Знаю, что в родном краю

Жить не сможешь ты, пока

Не сразит твоя рука

Негодяя — овцекрада,

Что твое похитил стадо!

Пособлю тебе, как надо,

Я того разделать гада!

Я плыву по вышине,

Небеса подвластны мне,—

Темень разгонять умею —

Вместе отомстим злодею!

Знай, что сильных я люблю —

Я злодея погублю:

Облегчу тебе работу

И с мерзавца позолоту,

Как умею, соскоблю!

Пусть помучится, мыча!

Не пошлю я ни Луча,

Коль поклятый сгоряча

Над тобою сталь меча

Вскинет, — я ему задачу

Затрудню во много раз:

В тот же самый миг и час

Я тебя в потемках спрячу!

Ты лучи мои возьми

Не скупясь, охапкой целой,

И добро всечасно делай —

Словом, поделись с людьми!

Много встретишь самых разных

Ты чудовищ безобразных,

Ну да, впрочем, в самом деле,

Привыкать к тому тебе ли…

Помни — я союзник твой:

Над твоею головой

Я, сверкая, памятую

Про борьбу твою святую!

Я готовлюсь к бою, зная,

Как всесильна тьма ночная,

И хочу тебе помочь

Победить слепую ночь.

В трудный час борьбы неравной

Я сверкну в глаза врагу,

Твой бессмертный подвиг славный

Завершить я помогу!

— Солнце! — вскрикнул чабаненок,

И тотчас увидел он:

Над макушками сосёнок

Поднялось на небосклон

Лучезарное светило

И на Запад покатило.

Андриеш повесил нос,

Но веселый Дед Мороз

Подошел к нему с усмешкой:

— Не тоскуй, пастух, не мешкай!

Знать, успел ты отдохнуть,

Собирайся снова в путь,

Будь здоров и счастлив будь!

И запомни слово деда —

Ждет тебя в конце победа!

Только ты люби всегда

Гладь сверкающего льда,

Изморозь на ветках елей,

Зимний сон глуши лесной,

Песню дикую метелей,

Средь расселин и ущелий

Бодрый ветер озорной.

Попрощайся, друг, со мной,

Расставанья срок подходит,

Войошел тебя проводит!

И полки суровых вьюг

Сотнями могучих рук

Андриеша подхватили,

Подняли на воздух вдруг

И помчали без усилий

В белом вихре снежной пыли.

Рядом с пастушком летел

Быстрокрылый Войошел,

Вдохновитель всех скитаний,

Спутник молодых мечтаний.

Где-то там, внизу, в тумане,

Проплывал степной простор,

Кристаллические грани

Голубых ребристых гор,

Зеркала больших озер

И лесов лохматых спины,

Словно бурые овчины…

Прорезая облака,

Молвил спутник пастушка,

Войошел ширококрылый:

— Видишь, мальчик, три холма,

Что похожи на могилы?

Там стоит стеною тьма.

Это Черная Долина,

Царство Вихря-исполина;

Возле входа есть гора,

Неприступна и стара.

Много лет крутые склоны

Издают глухие стоны,

Словно плача и грозя.

Мне туда лететь нельзя.

Витязи не раз хотели

Через каменный отрог

По обрывам, без дорог,

Перебраться в Черный Лог.

Но из них к заветной цели

Ни один дойти не смог,—

Всех коварно подстерег

Черный Вихрь среди ущелий,

Чародейством победил

И в каменья превратил,

Из камней воздвигнул гору,

Вплоть до неба высотой,—

Самому лишь Вихрю впору

Влезть на склон ее крутой!

И гора во тьме маячит,

И грозит, и глухо плачет

Непрестанно, день и ночь,

Словно просит ей помочь.

Здесь меня не держат крылья,

Трудно мне лететь во мгле,

Здесь я должен от бессилья

Опуститься вниз, к земле.

Ты один ищи дорогу

В эту страшную берлогу,

Но дубраву обойди,

Что темнеет впереди!

В дикой чаще буреломной

Там скитается бездомный

Стрымба-Лемне неуемный,

Глупый великан огромный.

Черный Вихрь наверняка,

Замысел тая лукавый,

Одурачил бедняка —

Сделал сторожем дубравы.

Лучше не ходи туда,

Ну, а если уж придется

И с тобою там стрясется

Неминучая беда —

Дунь три раза на Восток,

И, по всей земле кочуя,

Вмиг на помощь прилечу я,

Мой бесстрашный пастушок!

Войошел поцеловал

Андриеша — и пропал,

Только след его в лазури

Взвился пылью снежной бури…

…В небо зимнее закат

Взмыл полотнищем цветастым.

Брел пастух по снежным настам,

Брел и не глядел назад.

Вот, сопровождая тьму,

Легкий сон слетел к нему…

В чистой зимней тишине

Задремал пастух на пне,—

Но наутро без заминки

Вновь пустился по тропинке.

Спешка тут не помешает:

Пастушонок поспешает

Вдоль заснеженных полей,—

Ощущает пастушонок:

Стало в воздухе теплей,

Жар в лицо — ну и дела!

Зимний холод студит спину.

Тропка хлопца привела

Прямо в Желтую Долину.

Не пройдешь ее с разбегу,

Нету здесь ни льда, ни снега,

Украшенье той долины —

Только комья желтой глины,

Раскаленные пласты

Отвратительно желты,

Глина жутким пышет жаром,

Как расплавленная медь, —

Видно, паренька медведь

Предостерегал недаром!

Заорешь тут, как под пыткой:

Ноги вязнут в глине жидкой!

Вспомнил тут пастух совет,

Что давал медвежий дед:

Понял — тут прохожих ловят,

Плен и гибель им готовят,

И других немало зол!

Только он пока — не пленник!

И пастух тогда пошел,

Не вставая с четверенек,—

Он полез на склон отлогий,

Словно зверь четвероногий.

Из-под глинистого слоя,

Пастушонка беспокоя,

Слышные едва-едва,

Стали долетать слова:

«Пешеходу — стыд и срам!

Он боится по горам

Путешествовать на двух —

Струсил, струсил, знать, пастух!

Встань на две ноги, трусишка:

Трусам здесь, в долине, крышка!»

Верить им пастух не хочет

И на четырех топочет,

И рычит: «Эй вы, внизу,

Всем пупы поотгрызу!»

Он спешит. Болит спина.

Впрочем, вот уже видна

Почва твердая, — иди,

Снег, прохлада впереди!

Андриеш на скалы влез,

Встал, вошел в холодный лес

И проговорил устало:

«Где-то мой дружок Пэкала!

Вот бы на пути моем

Посмеяться нам вдвоем!

Скучно топать в одиночку!»

И по свежему снежочку

Пастушок пошел вперед —

Цель торопит, цель не ждет!

Андриеш побрел один

Мимо вздыбленной дубравы.

Всюду клочьями седин

Мертвые торчали травы.

В неизвестную страну

Шел пастух — и то и дело

Он играл на дудке смело…

Вдруг из чащи в вышину

С дуба ласточка взлетела

И, приветствуя весну,

Неожиданно запела,

Рассыпая трель с небес.

Песней ласточки согретый,

Андриеш забыл советы

И пошел наперерез,

Углубляясь в темный лес

За певуньей белогрудой,

Где лежали, тяжелы,

Друг на друге темной грудой

Буреломные стволы.

Там стоял под старым дубом

Великан в кожоке грубом

И суки вязал в узлы.

Лупоглазый, глуповатый,

С шевелюрою лохматой,

Он железною рукой

Изгибал стволы дугой

И вязал из них канаты.

Закричал он: — Эй! Куда ты?

Признавайся, кто такой?

— Я простой пастух овечий,

Андриешем я зовусь…

— Ишь, какой ты важный гусь

Убирайся, человече,

Не вводи меня во грех,

Не дразни меня, повеса.

Знай, что я сильнее всех,

Стрымба-Лемне, сторож леса,

Не терплю ни в чем помех.

Я — гигант железнорукий,

Погляди на кулаки —

Как пудовые тюки.

— Замолчи, лохмач мордастый,

Перед храбрыми не хвастай!

Не боюсь я болтовни.

Если хочешь потягаться,

То скорее объясни:

Как и чем мы будем драться?

Посмотрел на чабана

Стрымба-Лемне, сплюнул смачно

И воскликнул: — Вот те на!

Больно ты глядишь невзрачно!

Как же ты со мной сразишься?

Неужели не боишься

Сгинуть от моей руки?

Ну, давай-ка на щелчки!

Так вскричал он, брови хмуря,

Загудел в лесу, как буря,

И уже кулак занес,

Будто каменный утес…

Бой, однако, был недолог:

Пастушок без лишних слов

Кинул вверх стальной осколок

Над макушками дубов,—

И на крыльях урагана

Вмиг примчался буздуган,

В грудь ударил великана,—

Пошатнулся великан.

Побелел, от боли ухнул

И, как ствол подгнивший, рухнул.

— Гей! Вставай, хвастун болтливый,

Стрымба-Лемне длинногривый, —

Громко крикнул пастушок,—

Я еще хочу разок

Дать тебе второй щелчок!

Но гигант взмолился, плача:

— Ах, какая незадача!

Я терпеть не в силах боль.

Пощади, герой могучий,

Отпусти меня, но лучше

Стать слугой своим позволь!

Много слышал ты историй,

Расскажу и я тебе

О моем великом горе,

О безрадостной судьбе!»

Стрымба-Лемне, исполин,

Страж оврагов и долин,

Страж лесов густорастущих,

Весь свой век проживший в пущах,

Изменился вдруг лицом

Перед юным молодцом.

И рассказ повел престранный,

Удивительный, пространный,

Как-то сразу подобрев

(Видно, был фальшивым гнев):

«Пастушок, скажу я прямо:

Всех богатств, что в мире есть,

Никогда не перечесть,

Но всего дороже — мама!

Ты-то на меня глядишь,

Удивительный малыш,

Взглядом великана меришь

И словам его не веришь.

Ну, не веришь, друг, так что же…

Но скажу, не утая:

Мама, мамочка моя

Мне всего была дороже!

Должен ты узнать сначала,

Что моя родная мать,

Умирая, завещала

Мне беречь и охранять,

Флоричику-Белоличку,

Младшую мою сестричку.

Ах, как я любил сестру!

Погоди, слезу утру.

Помню, матушка родная,

Будущей беды не зная,

В доченьке души не чаяла

А сама, бедняжка, таяла,

Всё слабела дни и ночи…»

«Стрымба-Лемне, покороче!»

«Но зловещий людомор,

Черный Вихрь, с вершины гор

Увидал ее, к несчастью,

Загорелся жадной страстью,

Повелел её схватить,

Навсегда поработить,

Чтоб она пред ним плясала,

Бороду ему чесала,

Забавляла старика;

И послал за ней сынка

Черный Вихрь, владыка мрака,

Оборотня Вырколака,

Что в угоду колдуну

По ночам грызет луну.

Он вступил со мною в драку,

С ним сражались мы три дня,

И досталось Вырколаку

По заслугам от меня.

Я толкнул его, со злости

Об него разбил кулак,

Завязал узлами кости,

Но зубастый Вырколак

Наделен волшебной властью:

Влез на небо, в вышину,

И давай собачьей пастью

Грызть несчастную луну!

Там торчал он две недели

И швырял в меня куски.

Вот на мне видны доселе

Ссадины и синяки,

И царапины на теле.

Нос раздулся, словно гриб,

Десять шишек на затылке.

Мне казалось — я погиб,

До сих пор дрожат поджилки.

Вырколак, зубастый пес,

Выдержал со мною стычку,

Выкрал милую сестричку,

На луну ее унес.

Жаль мне девочку до слез.

Что же делать? Вот вопрос…

Голова моя убога,

Разум слаб, хоть силы много!

Вырколак решил, однако,

Для себя лишь воровать

И сестру не отдавать.

Черный Вихрь на Вырколака

Рассердился, взял за чуб,

Приволок сюда в дубраву,

Отомстил ему на славу,

Превратил в какой-то дуб.

А в какой? Найди попробуй.

Я же, дурень узколобый,

Очевидно, слишком глуп,

В голове мозги прокисли,

Много силы, мало мысли.

Здесь я в сторожах служу,

Словно проклятый, брожу,

Ветви я в узлы вяжу,

Из дубов, без остановки,

Вью канаты и веревки.

Все кручу, кручу, кручу

И заветный дуб ищу.

Эх, нашел бы Вырколака,

Заплясал бы он, собака!

Я б зажал его, как мог,

И свернул в бараний рог!

Слушай, грозный пастушок!

Твой неслыханный щелчок

Сбил меня на землю с ног.

Хоть меня ты обесславил,

Но зато мне жизнь оставил.

Ты сразил меня в бою,

Как положено мужчинам,—

Я тебя своим единым

Господином признаю,

И признательность мою

Воплощу в подарке лучшем,

В этом коврике летучем.

Вот, возьми его, садись,

Он тебя поднимет ввысь,

К ясным звездам, хмурым тучам,

В неизвестные края.

На ковре сестра моя

В годы прежние летала —

В ней ведь было весу мало!

Мне же коврик ни к чему,

Он меня не поднимает:

Я причины не пойму,

Может быть, мой вес мешает?

Отвечал пастух ему:

— Сила у тебя в избытке,

Видно, ты здоров как бык,

Только разумом не прыткий,

Только думать не привык,

Шевелить своей убогой,

Низколобой головой.

Не терзай дубы, не трогай,

А ступай своей дорогой!

Черный Вихрь — обидчик твой.

Он один лишь виноват,

Что сестры лишился брат.

Потерпи немного! Скоро

Доберусь до людомора

И, когда настигну вора,

Сокрушу его в борьбе

И сестру верну тебе!

Устыдившийся колосс

На прощанье произнес:

— Не спеши, пастух, идти.

Может, встретишь на пути

Исполина ты помешанного,

Разъяренного и бешеного,

От которого спешат

Звери дикие тревожно —

Словом, спутать невозможно,—

Он двоюродный мне брат!

Сфармэ-Пятра, братец мой,

Позапрошлою зимой

В край неведомый подался

И назад не возвращался.

Мать его — сестра моей.

Ты его, дружок, не бей,

Передай привет от братца,

Да скажи, что не видаться

С близкими людьми — грешно…»

«Стрымба-Лемне, мне смешно:

Он же знать не знает, где ты!»

«Ну, так что ж… Давай советы

Всем другим — а только мне

Ясно: это очень дурно,

Недостойно, некультурно

В гости не ходить к родне!..

Ну, пастух, ступай, пожалуй!»

Свистнул глупый добрый малый,

Отступил в корявый лес,

За деревьями исчез.

Взяв с собой ковер летучий,

Андриеш побрел по круче

К отдаленному хребту.

Молча брел чабан усталый,

А вокруг леса и скалы

Погружались в темноту.

Андриешу спать пора.

Он зевнул и улыбнулся,

Расстелив под головой

Кожушок потертый свой.

Долог путь и скуден ужин —

Но зато и сон заслужен!

Отступите прочь, дела!

Опустись, ночная мгла!

Сколь тропа ни тяжела —

Сон, коснувшийся чела,

Все посевы лжи и зла

Истребит, сожжет дотла.

Если ночь на мир сошла —

Сну спокойному хвала!

Утро вечера умней,

Солнце полночи сильней.

На земле, среди камней,

Чабаненок смуглокожий

Крепко спал, как па пуху,

Как на мягком барском ложе.

И приснились пастуху

Все его пути-дороги,

Приключенья и тревоги.

Видит, как в воде зеркальной,

Облик женщины печальной,—

Начинает понимать:

Это Стрымбы-Лемне мать.

Спит в неведомом краю

Эта женщина седая,

Видит, всей душой страдая,

Дочь любимую свою.

Андриешу тоже спится,

Тот же сон подпаску снится.

Он дивится всей душой:

Можно ль видеть сон чужой?

…Вот, в саду

На виду,

На ветвистой,

Многолистой

Кроне древа —

Справа, слева —

Ни цветка,

Ни лепестка.

Только — вот:

Один цветет!

И звучит издалека:

«Дочка, выйди из цветка!

Ты покинь цветок пахучий,

Ожиданьем нас не мучай,

С пестика цветочка

Ты пустись в полет,

В детский хоровод

Поспеши-ка, дочка!

Весело и юрко

Спрыгни к нам, дочурка!»

Флоричика из цветка

Спрыгивает с высока,

Весела, стройна,

В пляс идет она!

И за нею много деток

Следом спрыгивают с веток,

Что качались в вышине:

Так бывает лишь во сне!

Прежде никогда подпасок

Не видал подобных плясок:

Пляшут юные цветы

Несравненной красоты.

То ль цветы ведут игру

Здесь в лихую детвору,

То ль совсем наоборот —

Это детский хоровод,

На цветочный так похожий?

…Спит пастух на жестком ложе,

…Колокольчик полевой,

Слышен звон веселый твой,

Ты не мальчик ли? Да нет,

Вот он, мальчик-первоцвет!

Ты не девочка ль, фиалка?

Нет?.. Опять ошибся, жалко.

Впрочем, в суете такой

Разберешь ли — где левкой,

Где ромашка, где нарцисс —

Вправо-влево, вверх и вниз,—

Встала вдруг, как на картине

Флоричика посредине,

Плавно повела рукой,

Повела напев такой:

— Дере-дере-деревцо!

Ты взгляни-ка мне в лицо!

Вете-вете-ветерок!

Ты слети ко мне, дружок,

Свистни звонче зяблика,

Принеси мне яблоко!

Пусть на крыльях ветерка

Полетят два лепестка,

Словно два кораблика.

Я за ним полечу —

Будет так, как я хочу!

Крошка требует — не просит!

И послушный ветерок

Шевеля цветущий дрок,

Плавно девочку уносит.

Далеко внизу — левада,

И пастушье сердце радо:

Там, внизу, — овечье стадо,

Белорунная отара

Под охраною Лупара!

Все смешалось… Тяжкий вздох:

Сон, конечно же, неплох,

Солнцем, светом напоен,

Но… увы! — всего лишь сон.

Где Миоара, где подружка?

Пастушок, а с ним — старушка

В чистой белизне седин —

Смотрят вместе сон один?

Сон все длится, не проходит.

Флоричика песнь заводит:

— Ах, сестрица — Миорица,

Быр, сестрица, быр!

Мех твой славно серебрится,

Быр, Миора, быр!

Ты послушна, ты тиха,

Быр, Миора, быр!

Бродишь ты без пастуха,

Быр, Миора, быр!

Видно, день счастливый минул,

Быр, Миора, быр!

Твой пастух тебя покинул,

Быр, Миора, быр!

Всё тяжелым, темным, странным

Застилается туманом,—

Пастушка тревога гложет,

Но проснуться он не может.

В сердце — боль, тоска и горе,

Слезы по родной Миоре,—

Может, ждет свиданье вскоре?

Может, вовсе никогда?

Может, долгие года

Будет пастушок томиться,

По ночам глядеть во тьму,

И родимая ему

Миорица будет сниться?

…Где ты, где ты, Миорица?

Долго длится ночь зимой.

В снежной тишине немой

Солнце всё взойти не хочет.

…Новый сон беду пророчит.

Видит он смертельный бой —

Видит он перед собой

Пропасть, где на шеях длинных

Тысячи голов змеиных,

Словно страшные цветы,

Из глубокой темноты

Заколдованных ущелий

Поднимались и шипели,

Угрожая пастушка

Погубить наверняка.

А за бездною змеиной

В сновиденьи видит он

Лучезарный небосклон

Над знакомою долиной,

Ароматный луг полынный,

Шелк воздушной синевы,

Бархат молодой травы.

Андриешу роща снится,

Тень прохладных деревец,

Стадо белое овец

И сестрица-Миорица,

Пес Лупар вокруг резвится,

Прыгает со всех сторон…

О, какой чудесный сон,

Сон, надежду подающий!

Спит пастух — и видит он

Чащу бузины цветущей,

Синий Днестр, зеленый склон,

А на склоне — темнолистый

Древний Дуб-Стежар ветвистый

Будто в думу погружен.

Вкруг него шумят березки,

Дочери его, подростки.

Как зеленые огни,

Листья блещут упоенно,

А под кронами, в тени,

Проплывает фея Дона.

Птицы ей поют вослед,

Шлют стрекозы ей привет,

Шепчут ей цветы влюбленно.

На горе стоит утес,

А в пещере — Дед Мороз

Со своими сыновьями,

Храбрыми богатырями;

И приметно пастуху,

Что прохладно наверху.

Пусть в долине блещут ярко

Листья молодых берез, —

В горном воздухе не жарко,

И доволен Дед Мороз!

Там, где пышная, густая,

Дышит липа, расцветая,

Слышишь, как силен и чист

Полнозвучный птичий свист?

Это щелкает, летая,

Аурика золотая,

На ветвях качается,

Песней заливается…

Роща тишину хранит,

Но среди лесной поляны

Колокольчиком звенит

Голос Ляны-Косынзяны,

И, как ласточка, летит

Вдоль зеленого откоса,

Прямо к берегу Днестра,

Где рубаки Фэт-Фрумоса

Восседают у костра.

Слышит Ляну Фэт-Фрумос,

Шлет к ней сокола с приветом;

Богатырь в посланьи этом

Задает один вопрос:

— Сердца тайное желанье

Мне открой в твоем посланьи!

Без тебя мне жизни нет,

Дай, любимая, ответ!

Зазвучали длинные

Трели соловьиные,

Вздрогнули пустынные

Заросли бузинные

И холмы полынные,

И луга равнинные.

Ветерок дубраву будит,

И в серебряном ручье

Говорит струя струе:

— Свадьба будет!

— Свадьба будет!

Чтоб созвать на пир зверей,

Косынзяна шлет скорей

За зайчишкою зайчишку,

И спешат во все концы

Длинноухие гонцы,

Кто бегом, а кто вприпрыжку.

И курьеры-молодцы

Кличут в рощах, на полянах

Дорогих гостей желанных:

— Мол, невеста просит вас

К ней прибыть на пир сейчас!

Вьются ласточки-подружки

Вкруг невесты на опушке,

В шелк зеленый наряжают

И цветами украшают.

Пламенеют в прядях кос

Лепестки багряных роз,

И гвоздики пахнут пряно.

Сладкозвучный птичий хор

Оглашает песней бор:

— Ладо! Ладо! Ляна! Ляна!

Вот идут на пир соседи,

Извещенные заране:

Косолапые медведи,

Белки, волки, лоси, лани;

И спешит на свадьбу к Ляне

Все, что странствует в лесах,

Что порхает в небесах.

Гости ей несут подарки:

Алых лилий ворох яркий,

Цвета утренней зари;

Спелых ягод янтари

И, взамен жемчужной зерни,

Капельки росы вечерней;

В два ряда на стебле трав

Ожерельем нанизав,

Косынзяне преподносят

И принять на память просят.

На ветвях везде видны

Свистуны и певуны.

Рады наши музыканты

Проявить свои таланты.

Песня грянула — и вот

Закружился хоровод!

Из толпы нарядной свиты

Жениха — богатыря

Вышел, хмелем весь обвитый,

Сам Пэкала знаменитый,

Прибаутки говоря:

— Добрый день гостям богатым,

Дру жкам, сватам, провожатым,

Всем привет на много лет,

Никому отказа нет!

У меня в руке поднос —

Я невесте в дар привез

Удивительную шаль,

Поглядите — мне не жаль!

Уж такой чудесной шали

Вы, конечно, не встречали

Да и встретите едва ли.

Шаль прозрачна, как хрусталь,

Ткал ее волшебник здешний

Из пурпурной зорьки вешней;

С двух сторон у ней тесьма,

Вся из радужной парчи,

А по краю бахрома —

Солнца яркие лучи!

Ух, какая здесь жара!

У меня дыханье сперло.

Промочить сухое горло

Мне уже давно пора.

Я вино в заздравной чаше

Из литого серебра,

Что струи днестровской краше,

Выпью за здоровье ваше!

Верь-не верь, честной народ,

Довелось неделю мне

К вам на свадьбу, на коне,

Ехать задом наперед.

Потерял мой конь чубарый

По дороге шаровары,

Мне пришлось в теченье дня

В камышах торчать без толку,

Взять иголку втихомолку,

Шить из облачного шелку

Шаровары для коня!

Сшил я шаровары эти,—

Наливайте-ка по третьей!

Потерял мой конь подкову,

Кузнеца я вмиг позвал,

Тот не ногу подковал,

Не копыто, — верьте слову! —

Он подкову подхватил

И ко лбу приколотил;

Добрый конь мой по траве

Заскакал на голове.

Я пешком уйти решил

Подобру да поздорову!

Верь-не верь, честной народ,

Горы перешел я вброд,

По небу шагал везде,

Плыл в каруце[29] Каруца -  молд. арба, телега, повозка.
по воде

Через пропасти и мели,

Через рощи и луга,

Словно в мягкой колыбели,

Делал в день я три шага.

Я весьма проворный малый,

Что ни день, то беготня,

Но хозяин мой, пожалуй,

Попроворнее меня!

Просыпается с рассветом,

И, едва прогонит сон,

Необутым, неодетым

До полудня бродит он

И умыться забывает.

В полдень ноги обувает

И до сумерек зевает,

В полночь кушму надевает,

Пояском обвяжется,

Девушкам покажется!

Он хотел прибыть сюда,

Но одежда вся худа,

И рубаха — вот беда!—

Не годится никуда:

Порвана повсюду в клочья,

Здесь ничем не мог помочь я!

Десять медведей подряд

Ищут место для заплат.

Ну, налейте по четвертой!

Ведь жених наш — парень тертый,

Несказанно он хорош!—

Узкоглазый, словно еж,

Дыбом волосища,

А на лбу усища,

Острые, как вилки;

Уши на затылке,

Он кривой, он косой,

Пляшет на руках босой,

Кушму носит на ступне!..

Ты не верь, царевна, мне.

Все, что я сказал, — вранье,

Измышление мое.

Вот и солнце низится,

Вот и вечер близится,

Скоро к нам жених придет,

Ох, Пэкале попадет!

Где моя большая кружка?

Хо-хо-хо, да ха-ха-ха!

Вышел Чубэр, старший дружка

Фэт-Фрумоса, жениха;

С белым полотенцем чистым,

С круглым хлебом золотистым,

Что из солнца испечен;

Подошел к невесте он,

Низко-низко поклонился

И с приветом обратился;

— Фэт-Фрумос тебе, царевна,

Свой подарок шлет, любя!

Чудо-подвиги вседневно

Совершал он для тебя.

Сколько он добра поныне

Сотворил с давнишних пор,

Знают только сокол синий

Да гайдуцкий шестопер.

Он прошел моря и реки

И гранитные хребты,

И должна теперь навеки

Стать его женою ты.

Но отдай герою, Ляна,

Руку нежную твою

Не за то, что постоянно

Побеждал он всех в бою,

Не за то, что, витязь гневный,

Лил в сраженьях вражью кровь.

Нет! За то, что вновь и вновь

Нес к ногам своей царевны

Молодой порыв душевный

И бессмертную любовь!

По густой траве атласной,

По ковру гвоздик и роз

Молча подошел к прекрасной

Косынзяне Фэт-Фрумос.

Подошел и рядом стал,

Сжал ей пальчики едва

И тихонько прошептал

Еле слышные слова,

Полные любви и ласки.

Расчудесных слов таких,

Что промолвил ей жених,

Не прочесть и в лучшей сказке!

Слышишь? — Свадебные песни

Раздаются по дубраве!

В целом свете нет чудесней,

Ни звончей, ни величавей.

Звуки хоры в чаще льются,

Разгулялась басмалуца,

И гудит веселый гром,

Полный радостного пыла,

На венчаньи, где отцом —

Посаже нным —

Солнце было!

Дышит счастьем пир венчальный,

Лишь пастух сидит печальный,

Мысли — все одни и те ж…

И, звеня стеклом бокала,

Говорит ему Пэкала:

— Нос не вешай, Андриеш!

Песни пой, шути да смейся,

Буйной пляской душу тешь

И на лучшее надейся!

Мы, друзья твои, — с тобой

В счастье и беде любой.

Верь, что ты отплатишь вору,

Что Лупара и Миору

Ты отыщешь, наконец,

И вернешь своих овец.

Тот, кто верен истине,

Доплывет до пристани!

Глянул Андриеш на склон

И опять увидел он:

Бродит стадо по траве

С Миорицей во главе,

И, зарей освещено,

Серебром блестит руно.

Мальчик радостно вздохнул,

Жадно руки протянул,

Но внезапно все пропало —

Косынзяна, Фэт-Фрумос,

Миорица и Пэкала,

Вороха цветущих роз

И толпа гостей нарядных.

Вместо них — нагой утес,

Небо в тучах непроглядных,

Низкое, как свод тюрьмы;

Резкий ветер что есть силы

Гнет безлистый куст унылый,

А вокруг, средь полутьмы,

Обнаженные холмы,

Словно древние могилы.

Вскрикнул бедный пастушок

И проснулся…

Там, у ног,

Змеи выставили жала,

Бездна грозная зияла,

А за ней гора стояла,

Из каменьев сложена,

И о помощи она

Андриеша умоляла,

Глухо плакала, стонала…

Перед пропастью бездонной

Замер пастушок смущенный;

Что придумать — непонятно,

Не вернуться же обратно!

Но летающий ковер

Сам затеял разговор,

Распрямясь пред Андриешем:

— Вижу, ты попал в беду

И шагать не можешь пешим

По змеиному гнезду.

Выход я тебе найду.

На меня садись, пастух,

Мы вспорхнем с тобой, как пух,

Я тебя перенесу

Через пропасть на весу!

И они на самом деле

Бездну вмиг перелетели.

Заколдованный ковер

Опустился между гор

И сказал — Не в силах дале

Я лететь сквозь облака.

Крылышки мои устали

И не держат седока,

Изнемог я в душной мгле,

Воздух тянет вниз, к земле!

И побрел пастух усталый

На ребристый горный склон,

Под его ногами скалы

Издавали тихий стон,

Умоляя мальчугана:

— Мы раздеты догола,

Наши бедные тела

Где ни тронь — сплошная рана.

Здесь ведь каждая скала

Прежде витязем была;

Вихря, злобного тирана,

Властелина Царства Тьмы,

Низложить хотели мы,

Но колдун, проклятый бес,

В скалы превратил героев,

Гору из камней построил

Высотою до небес.

И теперь мы стонем, плачем,

Услыхав твои шаги.

Будь же нашим братом младшим,

Не топчи нас, помоги!..

И сочувствием горячим

Мальчик скалам отвечал,

Он им помощь обещал

И походкой торопливой

Осторожно между скал

В Черный Дол спускаться стал…

Перед ним поток бурливый

Необъятной ширины.

Из-за пены белогривой

Берега едва видны.

Как пройти через поток?

Дунул мальчик на Восток,

И в одно мгновенье ока

С лучезарного Востока

К Андриешу прилетел

Юный ветер Войошел.

Прилетел, но еле дышит,

Крыльями едва колышет,

Тихо шепчет:

— Я больной,

Сам не знаю, что со мной.

В этих облаках унылых

Я нести тебя не в силах.

Балтарец примчался грозный

И умелою рукой

Начал строить мост морозный

Над стремительной рекой.

Покорившись мудрой силе,

Улеглось кипенье вод,

Волны пенные застыли,

Превратясь в прозрачный лед —

Открывая путь вперед.

Балтарец, могучий брат,

Хоть и был холодноват,

На прощание сурово

Вымолвил такое слово:

«Этот горный кряж огромен,

Ты до черных до хоромин

Скоро должен добрести,

Но, пастух, учти, в пути

Ждут тебя еще преграды.

Впереди лежит, бурлив,

Ледяной морской залив.

Там ревущие громады

Стервенеющих валов

Страшный приняли улов:

Столько растворили соли,

Что вовек не смогут боле

Ни застыть, ни замереть,

Будь же осторожен впредь —

Даже и на зло врагу

Я волну того залива,

Что безумна и гульлива,

Заморозить не могу!

Как пройти его, малыш?

Ты уж сам сообразишь!

Там живет всегда один

Сфармэ-Пятра, исполин,

Он стоит на берегу,

Изогнувшемся в дугу,

Непомерным жаром пышет,

Через ноздри шумно дышит,

Он рассорился с людьми.

Горстку холода возьми —

От меня гостинец малый:

Пригодится ведь, пожалуй».

И пастух пошел вперед

По стеклу замерзших вод,

Вдоль поверхности зеркальной,

По мосту из хрусталя.

Перед ним лежит земля,

Край бесплодный и печальный,

Где цветы без лепестков,

Стебли бурых трав сожженных

Разостлались меж кустов

И деревьев обнаженных.

И, вселяя в душу страх,

Порасселось на буграх

Коршунье, задравши к тучам

Клювы, что подобны крючьям.

В тучах пробуравив лаз,

Из-за дымных гор несмело

Выглянул бродячий глаз

Кэпкэуна — и тотчас

Над равниной свет погас,

Небо сразу почернело,

Воцарилась тьма и тишь,

Ничего не разглядишь!..

Но тогда чабан спокойный

Вынул флуер из мешка,

И возникли звуки дойны

Под руками пастушка.

Дойна крепла без предела,

С каждой трелью все звончей,

И на песню прилетела

В блеске радостных лучей

Дона — к молодому другу,

Солнцем озарив округу.

И, увидев этот свет,

Мальчик двинулся вперед.

Ведь пути другого нет,

Если мужество зовет!

Вид кругом — мороз по коже.

Вдоль кремнистых бездорожий

Поспешает пастушок:

Здесь ни тропок, ни дорог,

Только сморщенные кряжи,

Небеса, чернее сажи,

Холод, ветер ледяной —

И травинки ни одной,

Только снег да грубый щебень,

Да щербатый скальный гребень.

Лишь на самых дальних склонах,

Скудно светом озаренных,—

Видно: из-под низких туч

Ручейки сбегают с круч,

В миг, неведомо какой,

Вдруг становятся рекой

И цепочкой водопадов

Отметавшись и отпрядав,

Выйдя на простор долины,

В путь уходят — плавный, длинный.

Там зеленые леса,

Голубая полоса

Речки, ивы — слева, справа,—

Мчатся бревна лесосплава,

Может, зренье не в порядке?

Что за речки, что за кряж?

Впрочем, это все — мираж.

А с мира жей — взятки гладки:

Лишь приблизишься — беда,

Все исчезнет без следа.

Андриеш подходит ближе —

Все исчезло: всюду там

Скопище бугров и ям,

Топкой грязи, смрадной жижи, —

Ни реки, ни струйки даже —

Уж какие тут пейзажи!

Знать, из парня выйдет толк!

Ведь его любовь и долг

Заставляют к цели, к свету

Топать сквозь трущобу эту!

Ох и тропы! Ох и схватки!

Этот путь — такой несладкий, —

Утомительный, некраткий

И до крайности негладкий —

Должен он к концу прийти!

…Не видать конца пути —

Хоть увидеть бы не худо.

Все же не видать покуда.

Как еще дороги лягут!..

Взрослым стал подпасок за год,

Хоть итог такой не плох —

Но… один чертополох

Да рубины волчьих ягод —

Это вся его награда,

А найти — то нужно стадо!

…Вот гора пред ним гранитная,

Мрачная и монолитная.

Андриеш не без труда

На гору полез — туда,

Где ни тропки, ни следа,

Ни орлиного гнезда —

Только скальная гряда!

Он скользит на косогоре,

Но назад — ни на вершок!

Зорко смотрит пастушок

И высматривает море.

Вдалеке, возле холма,

Будто расступилась тьма:

Виден холм второй, живой —

Он с ногами, с головой,

Подвывает он, топочет,

Горный кряж разрушить хочет.

Вот присмотрит на углу

Подходящую скалу,

И, рассудку вопреки,

Разломает на куски:

Уж как сможет — на два, на три.

Это — страшный Сфармэ-Пятра!

Ничего кругом не слышит,

Раскаленным паром дышит,

И вокруг него недаром

Снег кипит горячим паром,

Всё туманом пеленая,

Точно баня там парная.

Съехал Андриеш в долину,

Ободрав о камни спину.

Всё осколки да щебёнка —

Невеселая сторонка!

«Великан, сойди с пути

На прохожих не пыхти!» —

Крикнул Андриеш без страха.

Бросил великан с размаха

Камень и промолвил тяжко:

«Брысь отсюда, таракашка!»

И опять, в жару немалом,

Возвратился к черным скалам,

Вновь ломать их стал со злобой

И ретивостью особой.

Пастушонок же тогда

Понял: тут, видать, беда,

Спорь с колоссом иль не спорь

У него, как видно, хворь!

Озаботясь не на шутку,

Вынул из котомки дудку,

И туман долины знойной

Огласился чистой дойной!

Великан оторопел,

Бел от страха стал, как мел.

Вздрогнул — видно, не впервой

Слышит дойну, — и челом

Вдруг поник каменолом,

Словно человек живой!

Он не то чтоб зачарован,

Но к сраженью не готов он,

И, возможно, вероятно,

Великану песнь приятна.

Он ведь даже и без злости

Поломал бы парню кости:

Утихают боль и злость,

Коль в мученьях воет гость!

Взять бы этого нахала

(С остальными так бывало)

Оборвать за лапкой лапку,

Скомкать бы его, как тряпку,

На него дохнуть огнем,

На заблудшего придурка,—

То-то запечется шкурка

Славной корочкой на нем!

Отчего б не сделать так?

Медлит великан-чудак,

Он встревожен не на шутку,

Слушает пастушью дудку,

Не спешит обрушить месть,

Тих и благостен невесть

Отчего, скажи на милость,

Что с крушителем случилось?

Звонкой дудки волшебство

Укротило, знать, его!

Видно, о родимом доме

Брезжит память в камнеломе:

Песнь родимого села

Так же бы звучать могла!

На валун присел верзила.

Дойна в воздухе скользила, —

Великан притих, примолк:

Видно, в дойнах знает толк!

Рот раскрыл от изумленья,

Жаром дышит на каменья;

Раскаляясь добела,

Лавою течет скала, —

Бедный, видно, невиновен,

Что пыхтит, как сто жаровен,

Что живет, внутри храня

Клокотание огня!

Так недолго перегреться.

Андриеш поспешно — шасть!—

Взял гостинец Балтареца

И гиганту сунул в пасть

Тот гостинец превосходный —

Это воздух был холодный!

Ох, и ловок же пастух,

Словно в цирке иль в театре!

И огонь у Сфармэ-Пятры

Тут же в животе потух!

Безо всяких докторов

Тут же стал гигант здоров!

А пастух, на великана

Глянув, понял: как ни странно,

Он, конечно, несуразен,

Но совсем не безобразен!

И промолвил он: «Привет!

Жалоб, я надеюсь, нет?

В холодке тебе не плохо?»

«Кто ты, странник, кто ты, кроха?»

«Я не жулик и не плут,

Андриеш меня зовут,

Не пыхти-ка ты со зла,

Мама имя мне дала…»

И внезапно… Ой, да что же?

Вдруг по великаньей роже

Потекли потоки слез,

Будто зарыдал утес.

И любому сразу видно —

Великану больно, стыдно!

Не ошибка ль? Что с верзилой?

Слезы с непомерной силой

По щекам, от пыли серым,

Льются, будто водопад,

Слезы горькие скользят,

Каждая — в арбуз размером!

Видно, вспомнив о былом,

Вопросил каменолом,

О своей всплакнув судьбе:

«Говори: чего тебе?»

«Я за черную гряду

К Замку Черному иду!»

«Бей его землетрясенье!..»

Видно, великан в волненье,

Видно, ярость в нем пришла

Чувству слезному на смену:

Тяжким кулаком со зла

Бухнул в каменную стену,

И взволнованно тотчас

О себе повел рассказ,—

Как не выболтать тоску

Вот такому пареньку,

Что тебя не только спас

От болезни, но и даже

Для отмщенья рати вражьей

Копит силы про запас?

Проклинаючи судьбу,

Сфармэ-Пятра начал повесть:

Хоть за страх, но и за совесть

Камни на своем горбу

Раньше Вихрю он таскал:

Тяжкие обломки скал

На гору катил без счета,

Строил стены и ворота,

Строил башни и валы

Из больших кусков скалы.

Не роптал он, не ворчал,

Тяжестей не замечал,

Сколько скал он своротил

К славе Черного Сиятельства!..

Лишь в одном строптивым был —

Не терпел он издевательства.

А хозяин, захмелев,

То сорвет на парне гнев,

То, родню зазвавши в гости,

Просто так, совсем без злости,

Лишь для смеху, просто так

Повелит: сгрызи, батрак,

Этот камень, и другой,

Кушай, мальчик дорогой,

Кушай, а не то — смотри!..

Без остатка все сожри!

Парень давится, но ест

По скале в один присест;

Черный Вихрь еще подбросит —

Мол, батрак добавки просит.

Рядом с ним, на парня глядя,

Ржет его драконий дядя,

Ржут его драконьи тети,

Ржут, восторга не тая,

Все драконьи кумовья,

Вся родня драконья в слёте!

Но опасен смех такой:

Коль о гордости людской

Может тут возникнуть речь —

Шутки лучше поберечь!

Вихрь велел однажды спьяну

Съесть — для шутки — великану

Сразу десять скал гранитных,

Угловатых, монолитных,

Вот мол, парень, вот мол, витязь

Гости-гости, веселитесь!

Сфармэ-Пятра возроптал,

Веселить гостей не стал,

Отказался камни есть —

Но его настигла месть

В тот же миг: драконы в злобе

Разъяренно, сообща

Сухо крыльями треща,

Подступили, и в утробе

У него огонь зажгли —

Мол, теперь поешь земли,

Да огонь, мол, потуши —

Словом, парень, попляши.

С той поры и день и ночь

Камни стал гигант толочь

И весь день (зачем — невесть)

Грубый щебень жадно есть,

Только пламя всё не гасло —

Щебень для него — как масло.

Великан для образца

Взял скалу — и без усилья

Раздробил щебенкой, пылью

И развеял до конца,

И рассказ продолжил свой:

«Отомстивши мне с лихвой,—

Парень, от тебя не скрою,—

Вихрь умчался той порою

Далеко, как никогда.

Часто он крадет стада

У людей.

За жертвой новой,

Черной злобой окрылен,

Полетел в долину он,

Что зовется Трехручьевой…»

Андриеш воскликнул: «Как?

Говоришь, помчался враг

Прямо в край родимый мой?

Это он закрыл все тьмой,

Много погубил людей,

Усыпил меня, злодей,

И умчал под небеса

Стадо все мое и пса,

И любимую сестрицу,

Дорогую Миорицу?!

В этом вся моя беда!»

«Я видал ее тогда…»

«Миорицу?»

«Точно, да:

Вспоминаю, как сейчас,—

Черный Вихрь в тот самый раз

Запер стадо в подземелье,

А меня швырнул в ущелье,

В эту пропасть, в этот гроб,

В этот гиблый ящик, чтоб

Я, строптивец непокорный,

Грыз гранит подошвы горной,

Чтоб не отдыхал ни дня

И дышал рекой огня.

Я хоть пленник, да не связан,

Выход я найти обязан,—

Горный кряж я продолблю

И злодея погублю!»

«Вижу, бедный мой герой,

Ты безумен: за горой

Есть дорога, но она

Не туда обращена!

Та же, что нужна, на го ре

Пролегает через море…»

«Ну, тогда совсем беда.

Здесь ни брода нет, ни льда:

Ох, по этим по глубинам

Не пройти нам, не пройти нам…»

«Сфармэ-Пятра, погоди:

Раз уж море впереди,

Будь же, великан, героем:

Мы с тобою мост построим!»

Отыскал

Груду скал

Исполин,

Из долин

Натаскал

Валунов.

Способ — нов:

Натащив,

Стал в пролив

Их метать;

Ни дать, ни взять

Возникают острова —

Есть у парня голова!

Остров к острову встает

Посреди бурлящих вод,

Пусть волна идет врасхлест —

Будет мост,

Будет мост!

Горный кряж гигант калечит,

Скалы прямо в море мечет.

Андриеш валун наметит —

Делом исполин ответит:

Размахнется им и бросит —

Даже отдыха не просит!

И огромная дуга,

Упираясь в берега,

Возникает средь воды

Гребнем каменной гряды.

С каждым мигом все прочней

Хоть обоз кати по ней!

Расступились волны с хрипом,

С ядовитым, злобным шипом,

Отступила постепенно

Даже яростная пена,

И широкой полосой,

Темной, каменной косой,

Лег, просторен, горделив,

Новый путь через пролив:

Может ныне кто угодно

По нему шагать свободно!

Сфармэ-Пятра в восхищенье

Перестал крошить каменья

И в восторге пастушка

Подхватил исподтишка,

Стал подбрасывать его —

Знать, по нраву баловство!

Говорит он: «Ты меня

Спас от страшного огня,

Я теперь совсем холодный,

Я теперь совсем свободный!»

Пастушка летать заставил

Великан, — видать, давно

Не было ему смешно!

Насмеявшись же, добавил,

Пастушку вернув свободу:

«Если ты готов к походу,

Знай, что Черный Вихрь со зла

Превращать людей привык:

Был ты витязь, стал — скала.

Станешь камнем в тот же миг!

Ну, а я на то в ответ

Дам скитальцу самоцвет, —

У меня он с давних пор,

Мне его царица гор

Подарила, — кто возьмет

В путь-дорогу камень тот,

На того всем вражьим чарам

Суждено яриться даром!

Тот в скалу не превратится,

Так сказала мне царица.

Нет дороже самоцвета —

Только прячь его от света,

От чужих недобрых глаз,

Чтобы камень не погас.

Ну, а я пойду домой.

Где-то край родимый мой?

Знаю я, что в два ручья

Плачет матушка моя,

Ты ведь должен понимать,

Мальчик, кто такая — мать!»

Это пастушку знакомо,

Эти самые слова:

Речь, он помнил, такова

Стрымбы-Лемне, древолома!

Сходны речи двух верзил.

И пастух проговорил,

Принимая сомоцвет:

«Посылал тебе привет

Стрымба-Лемне, добрый малый,

Ты его, дружок, побалуй,

Загляни к нему ты в лес…»

«Да ведь он давно исчез,

Не желает знать родни!»

«Сфарма-Пятра, заверни

Ты к нему — в своей чащобе

Он сидит в великой злобе,—

Говорит, что, мол, родня

Не желает знать меня…»

И пастух не без участья

В двух словах пересказал

Стрымбы-Лемнины несчастья.

«Значит, и его связал

Службой глупой, безотрадной

Общий враг наш беспощадный!»

Великан со зла опять

Чуть не начал кряж ломать.

Успокоившись едва,

Снова вымолвил слова:

«В годы прежние, давно

Было счастье мне дано:

Я, в избытке юных сил,

Маму на руках носил!

Как я счастлив был, поверь!»

«Ну, а где она теперь?»

«Видимо, в родном краю:

Черный Царь страну мою

Потопил в тумане черном,

Людоморном и злотворном…»

«Знаю, знаю, там немало

Побродили мы с Пэкалой.

Ты постой-ка. У крылечка,

Там, где дом родимый твой,

Лакомясь сухой травой,

Не пасется ли овечка?»

«Точно, точно: нет и спора —

Это ведь моя Миора!

Говори же, не томи!»

«Ну, тогда совет прими:

Поспешай домой скорей:

Мать заждалась у дверей!»

Великан пустился в пляс

Так, что горный кряж сотряс:

Пляшет великан счастливый,

Позабыв про все проливы,

Про несчастья, про тюрьму:

Всех забот — как не бывало!

Андриеш глядит, и стало

Ясно в этот миг ему:

Сразу видно, лишь взгляни,

Что — ровесники они,

Хоть и роста есть излишки —

Оба все-таки мальчишки…

В пастушке окрепла вера:

Всех его страданий мера

Не напрасна, ибо где-то,

На краю, быть может, света,

Где-то в глубине темницы

Льются слезы Миорицы, —

Ждут его Лупар и стадо,

До него добраться надо.

В черном замке, под замком

Стонет тонким голоском,

Плачет Миорица, плачет,

Ну, а это только значит:

Не напрасен прежний путь,

И с него нельзя свернуть!

И с улыбкой пастушок

Быстро море пересек,

Вновь дорога нелегка,

На пути полно песка —

Да, по этому пути

Все трудней, трудней идти!

Шел он долго шагом скорым,

Целый переход дневной,

По угрюмым косогорам,

По безрадостным просторам,

Где стояла пыль стеной;

И, не в силах сделать шагу,

Наконец пришел к оврагу;

Жажда мучила беднягу,

Тяготил палящий зной.

Там шиповник у обрыва

Увядает сиротливо,

Листья виснут, словно грива,

Ствол беспомощен и сух.

И от жалости, от боли,

От сердечной муки, что ли,

На суглинок поневоле

Уронил слезу пастух.

И веселый родничок,

Старого Днестра внучок,

Засверкал из-под камней

Между высохших корней

Влагой голубых огней!

Андриеш к ручью склонился,

Жадно досыта напился,

А студеная струя

Разлилась через края

Свежей влагой чудотворной,

Окропив шиповник черный.

Под сверкающей водой

Ожил ствол сухой и ветхий,

И листвою молодой

Сызнова оделись ветки,

И цветов румяный снег

Опушил шиповник пышно…

Куст промолвил еле слышно

(Только истый человек,

В ком чисты душа и совесть,

Мог услышать эту повесть):

— Доброе сердце, смельчак знаменитый,

Жалости я не прошу и защиты.

Гордость моя о пощаде не молит,

Правда святая мне лгать не позволит.

Тяжко меня оскорбили враги,

Ты не жалей — отомстить помоги!

Сохну столетие здесь, на корню,

Но ятаган для расплаты храню.

Был гайдуком я когда-то не худшим,

Звали меня Мачиешем могучим.

В радости, в горе, в боях и в труде

Долю народа делил я везде.

Был мой народ невелик, но силен,

Взор его был на восток устремлен…

Девушка мне повстречалась нежданно,

Чудо-красавица, Зорилор-Джана.

Зорилор-Джана, Царевна Рассвета,

Вот кто была она, девушка эта!

Сваху-звезду я послал во дворец,

Дал мне согласие Солнце-отец.

Все ликовало, когда мы венчались,

В горницах гости едва умещались.

Пенной рекой разливалось вино,

И на столах было снеди полно.

Дружно и радостно мы пировали,

Гости с невестой моей танцевали.

Был средь гостей неизвестный гайдук,

— Кто он? Откуда? — шептались вокруг.

Кудри казались волной смоляною,

Очи полны были темью ночною.

Широкоплечий, высокий и властный,

Трижды плясал он с невестой прекрасной.

Вдруг он понесся быстрей урагана,

Обмерла в страхе красавица Джана.

Будто безумный, помчал он по кругу

Джану, мою дорогую подругу.

Спутанной гривой своей смоляною

Он захлестнул ее, словно волною.

Оба они в непроглядную высь

Бешеным смерчем туманным взвились.

Пламя зажглось в гайдуке незнакомом,

Сделался голос раскатистым громом,

Волосы бурными тучами стали,

Молнии в диких глазах заблистали.

Выл он и щелкал зубами от злости,—

Черного Вихря узнали мы в госте!

Сильную рать я собрать постарался,

В царство коварного Вихря ворвался.

Верь, что искал я решительной сечи,

Но чародей уклонялся от встречи.

Грудью о грудь он сражаться не смел,

В честном бою рисковать не хотел.

Тайно прибег чародей к волшебству,

Войско мое превратил он в траву.

Наших несчастий преступный виновник,

Он превратил меня в этот шиповник,

Зорилор-Джану волшебник проклятый

В замке поставил средь каменных статуй.

Там отвердело, похолодело,

Сделалось камнем прекрасное тело.

Только глаза ее, вечно живые,

Светятся, будто огни зоревые.

И, пробивая гранитные стены,

Льют ослепительный блеск неизменный…

Знаю, ты смелый — но этого мало!

Добрый, умелый — но этого мало!

Мало, что ты справедлив и силен,

Мало, что в странствиях ты закален!

Будь осторожен с врагом вероломным,

Будь в испытаниях твердым и скромным.

Малым успехом по-детски не хвастай

И не робей пред опасностью частой!

Только тогда ты врага уничтожишь,

С правом победу отпраздновать сможешь.

Помни, лукав чернокнижник в бою!

Два лепестка тебе в помощь даю.

Первый — к румяным губам приложи,

И прилетит через все рубежи

Меч мой, подобный отточенной бритве,

С ним победишь ты в решающей битве.

Можешь его в супостата метать,—

В руки твои он вернется опять.

Скрыто в другом лепестке волшебство,

Знай, как использовать силу его:

Где бы твой враг не скрывался трусливо

И превращался в различные дива,

Сыщешь противника наверняка

С помощью маленького лепестка.

Ты приложи его к правому глазу —

Хитрость врага разгадаешь ты сразу!

Слушай меня, чабаненок отважный,

Помни совет мой особенно важный:

Ты не убьешь чародея, не ранишь,

Если проклятого спящим застанешь.

Знай, что когда он без просыпу спит,

Он превращается в твердый гранит.

День да ночь — сутки прочь,

Пастушку шагать невмочь,

Ну а все же поутру

Разогнал пастух хандру

И побрел опять чуть свет

На сверкающий хребет,

Что долине был защитой, —

А за ним, в лощине скрытой,

Видит хлопец — облака,

Словно лужи молока,

Лишь колеблются слегка

Там, внизу, от ветерка.

Полно, облака ли это

Столь пленительного цвета?

То не облака, а пух —

Понимает вдруг пастух,

Это склон горы прикрыл

Плат из аистовых крыл,—

Приглядевшись, видит многих

Птиц, высоких, красноногих,—

Не взлетает ни одна,—

Словно чем-нибудь больна

И взлететь никак не может,

А тоска больную гложет

По небесному простору,—

И она, слетев на гору,

Медлит, опустив крыла:

«Полетела б, коль могла…»

Так стоят они, грустя

И крылами шелестя,—

Не взлететь им никогда —

Видно, тут стряслась беда.

Вот одна идет навстречу,

И, ему в глаза взглянув,

Открывает острый клюв,

Речь заводит человечью:

«Кто таков ты, странник, ныне

Здесь бродящий по чужбине?»

Только аист произнес.

Как вопросом на вопрос

Отвечал пастух ему:

«Птица-птица, не пойму,

Что стоите вы все вместе

В этом неприятном месте,

Где любому станет худо,—

Не летите что отсюда?»

И на тот вопрос пастуший

Аист произнес: «Послушай,

Этот край для нас — чужой,

Мы от века за межой

Этих гор высоких жили,

Наши гнезда сторожили.

Страшный Черный Вихрь сюда

В этот край песка и льда

Нас пригнал, — как ни боролась

Наша стая, — все равно

Погибаем, заодно

Песню потеряв и голос.

Нам без голоса, без песен

Небосвод широкий тесен,

Мы не сможем никогда

До родимого гнезда

Долететь, и наши крылья

Зарасти успели пылью,

Словно их окутал дым:

Мы подобны остальным

Белым аистиным стаям:

Мы без песен не летаем!

Мы хиреем, гибнем — ныне

Нас уж мало здесь, в долине…»

Так поведал речью грустной,

Тихой-тихой, безыскусной

Белый аист свой рассказ,—

С пастушка не сводит глаз.

Ясно: здесь стряслась беда.

Вопросил пастух тогда:

«Отчего в родимых гнездах

Вы не спрятались в тот миг,

Как губитель вас настиг?

Отчего взлетели в воздух?

И в ответ на тот вопрос

Старый аист произнес:

«Ты дослушай мой рассказ.

Сердце доброе у нас.

В смерче темноты и хлада

Гнал злодей овечье стадо:

Громко блеяли барашки,

Белорунные бедняжки.

В тот же миг взлетели мы,

И среди кромешной тьмы,

Друг на друга налетая,

Заблудилась наша стая…»

Грусть у мальчика в сердечке:

Это ведь его овечки,

Это ведь его барашки:

Жребий горький, жребий тяжкий

Горько слышать эту весть,

Пусть скорей свершится месть,

Время, время Вихрю сгинуть.

Страшный край пора покинуть,—

Но ведь аисты — в беде!

Как всегда и как везде,

Пастушонок звонкой, стройной

Огласил ущелье дойной!

Над кремнистою тропой,

Верный флуер, звонче пой!

Птицам больше и не нужно:

Крыльями взмахнули дружно,

Вот уже, собравшись с силой,

Первый аист белокрылый

Оторвался от земли —

Силы в крылья притекли!

Он летит — в его обличье

Что-то царственное, птичье,

Настоящее величье

Стая снова обрела,

И, долину облетая,

Возродившаяся стая

Снова песню завела,

Старинную,

Аистиную;

«Идет, идет весна,

Прекрасная, простая,

Сверкает вышина,

Вернулась наша стая.

И воздух снова чист,

И вновь горят закаты,

Я виноградный лист

Несу на кровлю хаты.

Я там гнездо совью,

Собравши листьев груду,

Я заведу семью —

И знаком счастья буду.

И, может быть, порой

Крыла чуть-чуть намаяв,

Я новой детворой

Порадую хозяев.

О да, я так спешу:

Звенят мои рулады,

Я деток приношу,

Когда мне люди рады!

Всё — так, как я хочу,

И нет судьбы достойней:

Три круга облечу

И осчастливлю тройней!»

Птицы к пастушку вернулись

И вокруг него сомкнулись,

Встали белоснежной свитой.

Он теперь — под их защитой.

И, не опуская крыл,

Их вожак проговорил:

«Андриеш, твоя дорога

Не окончена пока

И куда как нелегка,—

Ждет тебя еще немного

Испытаний: должен ты

Трижды горные хребты

Одолеть, а там, за ними,

В серной копоти и дыме

Пропасть жуткая лежит,

Дно ее всегда дрожит,

Там, под неприступной кручей,

Гад огромный и ползучий

Но не трать-ка, мой родной,

Ты минуты ни одной,

Лучше просто, без усилья

Полезай ты к нам на крылья,

Так минуешь ты хребты

И с прекрасной высоты

На ползучих гадов глянешь

И сражаться там не станешь,

Пусть-ка ползают внизу.

Мы к себе полет направим,

В край, где мы живем, где славим

Виноградную Лозу!

Чем тащиться дни и ночи —

Так ведь путь куда короче!»

Полетели. Вниз глядит

На широкий горный вид

Пастушок, — на скалы, пики

Смотрит не без недоверья,

Только слышит птичьи клики:

«Пастушок, держись за перья!»

Страшные внизу края:

Вот и пропасть, и змея

Исполинская приметна,

К небу жало тянет тщетно…

Впрочем, пастушок, следи:

Дол просторный впереди.

Вот страна отцов и дедов!

Долю горькую изведав,

Познакомясь с черной тьмой,

Наконец летят домой

Аисты — и вот

Кончился полет.

Ну, гляди во все глаза!

Красноногих белых птиц

Ждет здесь, листья свесив ниц,

Грозденосная лоза.

Ну, а с нею — вся семья:

Грозденосцы — сыновья.

Грозденосец самый важный,

Страж долины, куст отважный,

Еле удержав слезу,

Им рассказ поведал грустный:

Черный Вихрь, губитель гнусный,

В мерзостях таких искусный,

Извести решил Лозу.

«Ночью черною, сырой

Он на нас обрушил рой

Мерзких, липких, незнакомых

Безобразных насекомых.

Этот жук —

Листоед,

Всем вокруг —

Гибель, вред.

Хуже крыс

Всё погрыз!

Лишь сейчас

Из-за вас

Он ушел,

Черен, зол,

В глину, в грязь,

Затаясь.

Он боится

Клюва птицы,

Этот рой.

Спой, герой!

Словно громом,

Их в грязи

Порази,

Насекомым

Смерть неси,

Нас спаси!»

Пастушка просить не надо:

Вновь веселая рулада

Зазвучала в тот же миг,

И напев ее настиг

Тех жучков — и из земли

Паразиты поползли.

Тут же аисты за дело

Принялись весьма умело:

Это ведь не просто месть,

Этих гадов можно съесть!

Виноградные кусты

Тоже ветви, как хлысты,

Протянули, расстилаясь там:

Любо гнать добычу аистам!

И смердящей злобной кучей

Стал сползаться рой ползучий,

Таракашек черных тьма —

Словно черная чума,

Словно здесь лежит сама

Провонявшая сугубо

Згрипцуройки гадкой шуба

Наподобие холма!..

Выход Андриеш находит

И большой костер разводит:

Могут аисты вполне

Ухватить по головне,

Бросить в кучу насекомых:

Мошки гнусные навряд

На костре-то не сгорят!

Нет, видать, пастух — не промах!

Разгорается кострище:

То-то станет в мире чище,

И жучки горят, горят,

Только валит черный смрад.

Наконец костер потух.

К аистам идет пастух,

Прежней пользуясь защитой.

Понимает хлопец: ведь

Хоть куда-то нужно деть

Этот пепел ядовитый,—

Ведь нельзя же на земле

Даже гнить такой золе!

Выход аисты нашли,

К пропасти золу смели,

Пусть ужасную золу

Ветер унесет во мглу,

Пусть отравную навеки

Горные размоют реки!

Ох, на свете стало чище!

Гонят влагу корневища

Обновившейся листве,

Новый сок бурлит в траве.

Грозденосцы оживают,

Пастушку листвой кивают,—

Зреет, зреет груз отрадный

На лозе на виноградной,—

И, свободны и чисты,

Дойну завели кусты!

Смотрит, смотрит юный гость:

В миг, когда созреет гроздь,

Аист в клюв ее берет

И пускается в полет.

Улетает он куда-то

Вить гнездо на крыше хаты,

Нет теперь пути иного,

Стала жизнь его легка…

А дорога пастушка

Вновь зовет, уводит снова.

Флуер положив в мешок,

Вдаль уходит пастушок.

Что же там, за далью дальной?

Длится серый день печальный,

Длится узкая тропа,

Даль угрюма, даль слепа,

Где-то здесь, в угрюмых долах,

Гайдуков приют веселых,

Заключенных здесь во тьме,

Словно в каменной тюрьме.

«Ох, куда дорога ляжет.

Да и кто ее укажет?»

И терпенья больше нет,

Разве — флуер даст ответ?..

Даст, конечно! Дойна, дойна!

Только ты похвал достойна!

И кривая, словно скобка,

Под ногами брезжит тропка,

Даже чахлая трава

Всходит, пусть едва-едва.

Вот и дуб пускай трухлявый,

Но такой же величавый,

Как, наверно, был когда-то.

А тропа витиевата,

Между скал — поди, пролезь.

Кодры, кодры где-то здесь…

Здесь от почвы дух живой —

Пахнет прелою листвой,

Здесь приятен каждый шаг,

Только вот — все гуще мрак,

Вновь туман, знакомый, черный!

Паренек спешит проворный,

Ясно, что теперь ему

Следует нырнуть во тьму.

Ох, недаром, неспроста

Пред рассветом тьма густа!

И на шум кузнечной ковки

Поспешил парнишка ловкий.

Слышно, как доносит эхо

Голоса, обрывки смеха,

Все знакомо, все, до слез!

Наконец-то: вот поляна,

И внезапно из тумана

Возникает Фэт-Фрумос.

Хлопца он к себе позвал,

От души поцеловал:

«Андриеш, как ты подрос!»—

Так промолвил Фэт-Фрумос.

Чубэр выступил из мрака,

Добрый и лихой гайдук

(Все же всех страшней, однако,

Он для вражьих черных слуг!),

И сказал со всей душой:

«Э, да ты совсем большой!

Пара волосков под носом,

Вот, пройдет еще годок

Или полтора, и в срок

Ты сравнишься с Фэт-Фрумосом!

И другие гайдуки,

На помине, знать, легки,

К пареньку идут гурьбой,

Говорят наперебой:

«Как добрался ты сюда?

Ведь во мраке, ведь в округе

Не упустят вражьи слуги

Человечьего следа!

Ты, брат, по-гайдуцки смел,

Коль сюда прийти сумел!»

Так средь сумрачной поляны

Андриеш стоял, как пьяный,

Разве что боялся: вдруг

Тут за гайдуком гайдук

Станет сказкою, миражем…

Зря боялся, прямо скажем.

И сказал пастух: «Друзья!

Нынче солнцем послан я

В ваши черные края,—

Солнца жаркая струя

У меня в мешке с собою —

Стало быть, готовьтесь к бою!

Собирайтесь в центр поляны,

Все сюда, друзья, ко мне!

Закаляйте буздуганы

Вы на солнечном огне!

Так, в восторге и взахлёб,

Он вскричал, взмахнул мешком —

Тут же выхватил рывком

Солнечных соцветий сноп!

Расплескался свет вокруг —

Парень, парень, ты — гайдук!

Мрак — исчез!

Свет небес

Воспылал

Между скал,

В древней пуще,

Солнца ждущей!

Было только что темно —

Утро вдруг настало,

Будто в небесах окно

Ярко заблистало!

Вновь привольно молодцам,

Сила притекла к сердцам!

Вновь огонь бежит по жилам,

Вновь героям все по силам,

Испытанья — пустяки:

Рвутся в битву гайдуки!

Ныне им пора всем вместе

Приступить к заветной мести!

«Братья», — молвил Фэт-Фрумос,—

Парень солнце нам принес,

Так скорей же вместе с ним

Буздуганы закалим,—

Чую — миновали беды,

Скоро, скоро час победы!»

Шутка — радости сестра.

Прежде парни были хмуры,

Но припомнить нам пора:

Все с рожденья — балагуры!

Говорит один гайдук:

«Мне вчера приснилось вдруг,

Что ко мне, шипя от злости,

Черный Вихрь явился в гости,

Он принес вина бурдюк,

Говорит, мол, пей, не мешкай!»

И тугой бурдюк с усмешкой

Поднял из травы гайдук,

Весь в соломинках, в росе —

С радостью хлебнули все.

А другой: «Скажи на милость!

То ли, братец, мне приснилось!

Сплю и вижу я, друзья:

Черный Вихрь — отныне я.

Борода черна, кудлата,

И башка тяжеловата,

И совсем как наяву —

Целый день хожу, реву!

И хочу иль не хочу —

Целый день хожу пыхчу;

Весь надутый, полон спеси я:

Черный Вихрь — моя профессия!

Вдруг я слышу гул погони:

Скачут взмыленные кони,

Ну а это, браты, значит —

Гайдуки на битву скачут!

Я не трус, я не таков,

Но боюсь я гайдуков!

Шкуру чтоб спасти мою,

Превратился я в свинью

И решил бежать подале,

Но они меня поймали

И на медленном огне

Всю сожгли щетину мне!

Ну, разделали, понятно,

Очень было неприятно —

Согласитесь вы со мной —

Быть свиною отбивной

Вихрю Черному, — постыдно!

Гайдуки не знали, видно,

Что едят меня, пока

До последнего куска

Не умяли… Только в ночь

Я сумел смотаться прочь, —

Из Чубэрова желудка

Вылез… То-то стало жутко.

Глянул в воду: вижу вдруг,

Черт возьми, ведь я — гайдук!

Как же вихрем стать мне снова?»

«Нет уж, мы хотим иного:

Сыты мы твоей наукой.

Знаем хитрость мы твою.

Превратись-ка ты в свинью,

Да чуток, браток, похрюкай!»

Шутки, песни, смех звучит —

Бой великий предстоит.

Пред сраженьем — лучше всех

Остальных занятий — смех!

И сказал гайдук седой:

«Парень совладал с бедой,

Песни парня — просто клад!

Звук его волшебных песен

И всесилен, и чудесен,—

Я сказать об этом рад!

Это верная примета:

Он — счастливец! Верно это,

Как и то, что я гайдук.

Вихрю Черному — каюк!»

Фэт-Фрумос к тому добавил:

«Парень, ты себя прославил,

Но гордиться погоди:

Бой великий впереди!

К Вихрю Черному иди

И злодея разбуди,

Ибо он, коль крепко спит,

Обращается в гранит,

Он прочней стены железной,

С ним сражаться бесполезно.

Не сразиться с ним, поганым,

Ни мечом, ни буздуганом,—

Коль разбудишь — развлеки,

И позлить его не худо,—

Пусть ослабнет он, покуда

Подберутся гайдуки.

Будет стоить нам труда

Подойти к нему: орда

Самой пакостной породы

Стережет в тот замок входы!

Так что, парень, не зевай

Да игры не прерывай.

Флуер твой — оружье наше:

Ты играй всё лучше, краше,

Негодяя разозли,

А иначе — в ком земли

Иль в бесчувственный гранит

Он тебя оборотит!

И еще послушай речь:

Флуер должен ты беречь,

Только мне отдашь его:

В замке всюду колдовство!»

Тут же сокол по порядку

К Фэт-Фрумосу на перчатку

Опустился с высоты,—

«Андриеш, потрогай ты

Соколиное крыло:

Коль придется тяжело,

Вспомни сокола, и с ним

Станешь ты непобедим!»

Вышел Чубзр с речью строгой:

«Парень, буздуган потрогай,

Будь неколебим, как сталь,

И врага язви и жаль!»

Напоследок Фэт-Фрумос

Тихо-тихо произнес:

«Не теряй рассудка, друг!

Помни — ты теперь гайдук,

У тебя отныне есть

Наша воинская честь,

Береги ее всечасно,

Ибо цель твоя прекрасна.

Песню прихвати с собой

И ступай на грозный бой!»

Так иди, пастух, гляди —

Ждет победа впереди!

Но сильны еще враги,

Не разбит волшебник лютый;

Ликованье сбереги

До решающей минуты!

Вот гранитная стена

До небес вознесена.

На чудовищной скале

Виден в сумеречной мгле

Замок семибашенный,

Тучами украшенный.

Андриеш неутомимый,

Нетерпением гонимый,

По колючим граням скал

Подыматься в гору стал.

Он измучился, устал

И ладони ободрал,

Так что выступила кровь,

Но Пэкалу вспомнил вновь —

Весело захохотал,

Продолжая вверх ползти

По опасному пути.

Трижды синий полог ночи

Навевал желанный сон…

Оглушен и ослеплен,

Андриеш со всех сторон

Темной бездной окружен, —

Удержаться нету мочи!

Но, вцепясь в гранитный склон,

Про себя промолвил он:

— Я найду конец бесславный,

Стоит мне на миг заснуть.

Неужели долгий путь

К заповедной цели главной,

Подвиги, тяжелый труд

Бесполезно пропадут?

Кто ж вернет свободу ныне

Ждущим годы и века

В семибашенной твердыне

Появленья пастушка?

Пусть задача нелегка,

Нет, не отступлю, пока

Сердце бьется у меня,—

Берегись, коварный враг!..

Силы Андриеш напряг,

Пристально взглянул во мрак

И увидел свет багряный,

Два сияющих огня.

Это были очи Джаны,

Зоревой лучистый взор,

Что сквозь башенные стены,

Сквозь гранит многосаженный,

Пробивался на простор,

За пределы смутных гор.

Только шаг один остался,

Но подъем безмерно крут…

О, какой нелегкий труд,

Андриеш, тебе достался!

Ты средь этих скал постылых

Сделай сам последний шаг,

Ведь никто, нигде, никак

Заменить тебя не в силах!

Не робей! Вперед, сынок!

Ты совсем не одинок,

Все, что в мире справедливо,

Все, что честно и правдиво,

Это все — теперь с тобой,

За твоей следит борьбой,

Каждый шаг твой зорко мерит

И в твою победу верит!

Андриеш, одним рывком

Одолев крутой подъем,

Очутился наверху…

И казалось пастуху,

Что гудит с отвагой дивной

Сердце у него в груди,

Словно колокол призывный,

И твердит ему: — Иди!

Ждет победа впереди…

Андриеш взглянул пытливо

С каменистого обрыва

И увидел, что кругом

Всё объято странным сном.

Будто снеговые кручи,

Недвижимы и белы,

В небе спят седые тучи,

Дремлют в воздухе орлы,

И свисает бахромою

Серебристый дождь сухой,

Как морозною зимою

Ряд сосулек под стрехой.

К замку Андриеш идет…

Вот у мраморных ворот,

Где гранитная ограда,

Дремлет каменное стадо,

Рядом с ним лохматый страж —

Пес Лупар, приятель наш,

Околдованный, к несчастью,

Той же чернокнижной властью,

В мертвый камень превращен

И, застыв с открытой пастью,

Словно молча лает он.

Взял пастух свой флуер в руки

И поднес его ко рту,

Но застряли в дудке звуки,

Холодея на лету.

И тогда чабан смекнул,

Что коварный враг заснул,

Что в проклятом этом месте

Всё оцепенело вместе

С властелином-колдуном

И забылось мертвым сном,

Превратившись в камень крепкий,

В зачарованные слепки.

Время Вихря пробудить!

Время с Вихрем в бой вступить!

Андриеш идет вперед.

Там, у входа во дворец,

Распахнув огромный рот,

На часах стоит урод

Могылдяца-Могылдец.

Он колюч, как дикобраз,

Борода — до самых глаз.

Косомордый и безлобый,

Он ревет, объятый злобой:

— Подойди ко мне, попробуй,

Ты, пролаза из пролаз,

Познакомишься сейчас,

У ворот, с моей особой!

Проглочу тебя как раз!

Вихрь меня заворожил,

Чтоб я замок сторожил,

Чтоб, не смея отлучаться,

На часах стоял без сна!

И голодный Могылдяца —

Хвать за ворог чабана!

И швырнул рукой громадной

Прямо в яму пасти жадной,

И давай стучать клыками,

Как большими молотками!

Но герой наш не таков,

Чтоб чудовищу поддаться,—

Он забрался меж клыков;

Редкозубый Могылдяца

Лязгал, щелкал без конца,

Извергал слюну густую,

Обливая храбреца,

Но усердствовал впустую!

Так жевал он, а потом,

Утомясь к исходу ночи,

Стал храпеть что было мочи.

Задремав с открытым ртом.

На свободу выйти силясь,

Андриеш из пасти вылез

На подобную горбу

Отвисавшую губу.

Он по бороде скатился,

На кольчуге очутился,

Возле пояса повис,

Осторожно прыгнул вниз

И на землю опустился.

Видит он — густая мгла

Пеленой на все легла,

Волокном заволокла,

И пропали без следа

Заколдованный дворец

И скалистая гряда,

Стороживший у ворот

Могылдяца-Могылдец,

И хребты, и небосвод.

Пастушку невмочь дохнуть,

Мутный воздух давит грудь,

И, безмерно тяжелы,

Серые волокна мглы,

Душат, словно кандалы,

И сжимают, как тиски,

Горло, сердце и виски…

Мгла еще теснее сжалась

И сковала пастушка,

И свободною осталась

Только правая рука;

Он осколок буздугана

Ею кинул в вышину,

Но, взлетев среди тумана,

Тот вернулся к чабану.

Вот внезапно над хребтами,

Над грядой скалистых круч

Взмыло розовое пламя,

И стрелою из-за туч

Брызнул первый звонкий луч:

Солнце наконец взошло!

Блещет плащ его пунцовый,

Стало ясно и светло,

И растаяли оковы!

И на жаркой позолоте

Радуга мелькнула… Нет!

Это буздуган в полете

Радужный оставил след.

Он ударил с небосвода

И насквозь пронзил урода,

Повалил гранитный вход

И расплавил семь ворот,

С каждой двери сбил замок,

Все решетки смял в комок

И в стене проделал брешь.

И спокойно Андриеш,

Не боясь волшебных сил,

Во дворец врага вступил.

Он вошел и увидал

Пред собой огромный зал,

Где столбы ребристых скал

Подпирают, держат своды

Из гигантских темных плит

Вулканической породы.

Между двух колонн лежит

Превратившийся в гранит

Черный Вихрь длиннобородый

И беспечно, крепко спит.

А под ним, как жар, блестит

Золотой песок и щебень.

Рядом с длинной бородой

Флоричика держит гребень,

А в ногах сидит седой

Гном с улыбкою притворной,

Пехливан, дурак придворный,

Изогнувшийся в дугу,

Всюду, будто на бегу,

На одной ноге застыли,

В камень превратившись вдруг,

Толпы безобразных слуг.

Все они похожи были

Выражением лица

На хозяина дворца —

То ли свиньи, то ли волки,

Вислоухие, как псы,

Дыбом шерсть стоит на холке,

Словно хоботы — носы,

А колючие усы —

Как ежиные иголки.

А на близком расстояньи,

В головах у колдуна,

Джана-Зорилор видна,

Волшебством превращена

В мраморное изваянье.

Молча высится она,

Лишь глаза ее живые

Испускают зоревые

Лучезарные огни,

И в проклятом замке этом

Светятся они одни

Благотворным, вечным светом.

Кличет Андриеш везде:

— Миорица, Миорица,

Где же ты могла укрыться

В этом колдовском гнезде?

Он бежит сквозь коридоры

В поисках своей Миоры,

Побывал подряд в шести

Башнях замковых дозорных,

Но в стараниях упорных

Все не мог ее найти.

Наконец пред ним седьмая

Башня, как стрела» прямая.

В башенном стволе пустом

Вьется лестница винтом;

Понял мальчик, что она

Из костей овечьих белых

Чародеем сложена.

Со слезами оглядел их,

Стал взбираться вверх по ним,

По ступенькам костяным,

Круг за кругом, выше, выше,

И добрел до самой крыши.

Здесь нашел он Миорицу;

Вот она пред ним стоит

На камнях замшелых плит.

И сквозь узкую бойницу

Неподвижно вдаль глядит

С круглой башенной площадки,

Превратившись в мрамор гладкий,

И застыл у самых глаз

Слёз блистающий алмаз…

Чабаненок, словно мать,

Стал Миору обнимать,

Но в ответ ему овечка

Не промолвит ни словечка,

И прервать не в силах он

Миорицы мертвый сон.

И заплакал пастушок,

Как никто не плакал в мире…

Хлынул с лестницы поток,

Забурлил все шире, шире

И погнал свою волну

Прямо-в горло колдуну.

Это Днестр, краса Молдовы,

Чабану помочь готовый,

Через горы, напрямик,

Путь пробил в последний миг,

Все ручьи и реки к бою

Он привел сюда с собою.

Подступившая волна

Разбудила ото сна

Чародея-людомора,

И задвигались вокруг

Вслед за вихрем толпы слуг.

Тут воскликнула Миора:

— Андриеш, бежать пора!

Слышишь, дрогнула гора?

Черный Вихрь внизу проснулся,

Шевельнулся, встрепенулся,

Злобно машет бородой

И тебе грозит бедой!

Беглецы вдвоем пустились

Вниз по лестнице, скорей,

Миновали семь дверей,

И у входа очутились,

Где обрушена стена;

Здесь, желанной встрече радо,

Расколдованное стадо

Окружило чабана.

Пес Лупар к нему спешит,

Заливается, визжит,

Скачет, пляшет, лижет руки…

Наступил конец разлуке!

Но пастух стоит угрюмо,

И в глазах застыла дума:

— Как же быть ему сейчас?

Он родное стадо спас,

Вот Лупар и Миорица,

Перед ними путь прямой

К Трем Источникам, домой…

Нет, приятель! Не годится

Так трусливо поступать,

Надо в бой идти опять!

И с родимого востока

Прозвучало издалёка:

«Наступает время мести,

Вспомни о гайдуцкой чести!

Нападай же, не робея,

На поганого злодея,

Встань на битву юный, бодрый —

Так велят родные кодры!»

Вынул мальчик флуер свой

И побудкой боевой,

Раскатившейся далече,

Дал сигнал к началу сечи.

Всё отважней, всё грозней

Слышен гулкий топ коней…

Пусть не скоро — понемногу

Соберутся на подмогу,

А надежда вся пока —

На искусство пастушка.

Песня флуера звучит,

В черном воздухе журчит.

Исчезает тишина —

И злодей воспрял от сна,

Понял: всё теперь серьезней,

Чем всегда: грозит беда!

Взвился в небо, как всегда,

И пустился строить козни:

Стал кривым и безголосым

Мрачноглазым… Фэт-Фрумосом!

Песнь летит во все концы,

Подступают храбрецы

Медленно, за шагом шаг, —

И осанистый вожак

Произносит невзначай:

«Андриеш, игру кончай!»

«Ты ли это, Фэт-Фрумос?

Отчего ты так охрип?»

«Я совсем охрип от слез:

Чуть в сраженье не погиб!»

«И лицом ты черен что-то!»

«Просто слезла позолота,

От природы я таков,

Я — из грубых гайдуков!

Впрочем, парень, не страдай,

Флуер, флуер мне отдай!»

Призрак руки к дудке тянет,

Пастуха вот-вот обманет.

«Как же я играть-то буду?»

«Ты, пастух, готовься к чуду:

Коль умолкнешь — в тот же час

Побежит злодей от нас!»

«Ну, бери, коль уж пришел ты,

Но ответь-ка мне как раз:

Черный, вижу, правый глаз

У тебя, а левый — желтый!

Ты исчадье темноты!

Вижу — оборотень ты!»

«Ну, змееныш, погоди же:

Познакомимся поближе!

И явился в черных латах,

Раскаленных и крылатых,

Вихрь во всем своем обличье,

В устрашающем величье,—

Стынет в жилах кровь живая.

Он изрек, повелевая:

«По хотенью моему

Погрузись, пастух, во тьму,

Стань, негодник удалой,

Ты гранитною скалой,

Стань бездумным валуном,

Спи вовеки черным сном!»

Но не в силах он заклясть

Андриеша — ибо власть

Чернокрылого злодея

Отступить должна, слабея,

Перед властью добрых чар:

Ведь у Андриеша — дар

Сфармэ-Пятры: он хранит

От заклятия в гранит,

Понял Вихрь — волшба не в прок

И пустился наутек.

А снаружи — бой кровавый,

Бьются гайдуки со славой,

Крепко бьют драконов злобных,

Колдунов гороподобных,—

Гайдуки бросают вызов

Своре черных блюдолизов!

Пастушок бежит во двор:

Песня флуера в простор

Возлетает, помогая

Гайдукам бросаться в бой:

Песня жжет, в норе любой

Лиходеев настигая!

В это время из пролома,

Что зиял в стене дворца,

Черный Вихрь с раскатом грома

Налетел на храбреца

И вокруг забушевал.

Но спокойный пастушок

Вынул первый лепесток

И его поцеловал —

Вмиг с небес упал клинок,

Меч гигантский Мачиеша,

Прямо в руку Андриеша,

И рука у чабана

Сразу стала так сильна,

Что сильней не сыщешь в свете

И за тысячу столетий!

Побледнел колдун зловещий,

Скрючил пальцы, словно клещи,

Видит — битва нелегка,

Надо спрятаться пока!..

И, удрав от пастушка,

Он укрылся в облака.

Чабаненок той порой

Вынул лепесток второй,

Он к прищуренному глазу

Приложил его — и сразу

Посмотрел на небосвод.

Видит, в облаках плывет

Черное перо вороны,

А на перышке жучок,

Средь бородки схороненный,

Притаился — и молчок!

Это был хитрец завзятый,

Чернокнижник трусоватый!

Андриеш метнул свой меч —

Вихрю голову отсечь.

Меч блеснул, как серебро,

Но растаяло перо,

Превратясь в туманный дым.

Враг остался невредим.

А гигантский меч послушный

Из лазурной мглы воздушной

Воротился к пастуху.

Андриеш сквозь лепесток

Вглядывался сколько мог.

Он внизу и наверху

Все искал упрямым взором,

Шарил по земным просторам,

По равнинам, косогорам,

По морям и по озерам.

Наконец на дне реки

Усмотрел он пузырьки.

Там, в ракушке еле видной,

Черный Вихрь сидел бесстыдный,

Став крупинкою песка,

Чтоб спастись от пастушка.

Грянул меч, вонзился в дно,

Но ракушки нет давно:

И вернулся меч со дна

Снова в руки чабана.

А колдун, взмахнув крылами,

Превратился в сноп огня

И, кривляясь и дразня,

Пастуха окутал в пламя,

Искры начал он метать,

Жаркой бородой хлестать.

Сотни Вихрей отделились

От злодея-колдуна,

Хищным роем закружились,

Обжигая чабана.

Дрогнул синий небосвод

И, как молнии с высот,

Засверкали буздуганы —

Солнце закалило их

Для воителей своих!

И во весь земной простор

На хребтах скалистых гор,

Как пылающий костер,

Разгорелся смертный спор —

Битва между гайдуками

И злодейскими войсками!

Змей Балаур тоже здесь;

Хоть ему и сбили спесь,

Он остался жив, к несчастью,

И старается со страстью

Фэт-Фрумоса обойти,

Чтоб своей последней пастью

Голову ему снести.

Бой кипит…

Но где же злобный

Чародей звероподобный?

Ищет, ищет пастушок,

Средь ущелий всюду бродит,

Но злодея не находит.

Лезет в каждый уголок,

Шарит в каждой темной яме,

На горах и во дворце;

Пот горячими ручьями

Проступает на лице.

Чабаненку жарко, тяжко

И, присев на камень, он

Сбросил кушму из барашка

На сожженный солнцем склон.

Вдруг, безмерно удивлен,

Видит, что комар на шапке

Спрятался, поджавши лапки!

Это Черный Вихрь тайком

Обернулся комаром.

Он во весь огромный рост

Встал почти до самых звезд,

Зарычал над пастушком,

Захлестал своею длинной

Бородою стоаршинной,

Хрипло каркнул, и тогда

В ядовитый рой змеиный

Превратилась борода.

Желтобрюхие гадюки

Горло стиснули и руки

Пастушка…

Но в этот миг

Острый меч врага настиг,

И, сраженный ятаганом,

Вихрь свалился бездыханным,

Рухнул на гранит ничком

Перед храбрым пастушком!

Прокатился гулкий гром,

И рассыпались песком,

Растеклись клоками пены

Башни, лестницы и стены.

Оживилось все кругом:

Пашни, рощи, словно чудом,

Засияли изумрудом,

И цветами расцвели

Склоны матери-земли.

В золотой, цветущий ворох

Превратился каждый сад,

На сверкающих озерах

Снова лебеди скользят,

А гора, что так стонала

И веселья не знавала

Бесконечные века,—

Шевелилась, оживала

Перед взором пастушка,

И, куда ни глянь, на ней

Поднимались из камней

В дымке утренней зари

Молодцы-богатыри.

И в рассветном серебре

На летающем ковре

Поднялись, как птицы, ввысь

И в долину понеслись

Андриеш неустрашимый

С Миорицею любимой,

Стадо и проворный пес;

Все, кто там в плену томились,

На опушке очутились

У холма, в тени берез, —

Всех ковер сюда принес!

Вместе с Ляной Фэт-Фрумос

Мчится на коне крылатом.

Рощи веют ароматом

Древних лип и диких роз,

И шагают гайдуки

Вдоль смеющейся реки,

Стройным хором распевая:

Льется песня боевая

Над волною голубой:

«Наша воля — смертный бой

С черной нечистью любой!»

Были все рубаки в сборе,

Громче всех в гайдуцком хоре

Пел могучий Чубэр смелый…

Впереди, в одежде белой

И с венком на голове,

Медленно скользила Дона

По цветам и по траве,

Разостлавшейся влюбленно.

Кто там вышел на поляну

И, встречая фею Джану,

Радостный, широкоплечий,

Шепчет ласковые речи?

То народа верный друг

И прославленный гайдук

Со своим полком воскресшим —

Он зовется Мачиешем,

Этот молодой герой!

Вот стоит, гора-горой,

С Флоричикою, сестрой,

Стрымба-Лемне неразумный,

Как всегда без меры шумный,

Добродушный остолоп,

И, сложив ладонь воронкой,

Он любуется сестренкой

И ее целует в лоб.

Разве можно без Пэкалы

Обойтись в таком кругу?

И Пэкала, добрый малый,

Показался на лугу,

Сыплет шутки без запинки,

Все схватились за бока,

Даже шляпа и опинки

Вторят смеху шутника!

На дорожном перекрестке,

Словно девушки-подростки,

Пляшут юные березки.

Ветер-Птица на суку

Напевает пастушку.

Дуб-Стежар шумит листвою,

Машет сивой головою,

Мол, домой шагать пора!

И звенят водой живою

Дети старого Днестра.

Поклонился пастушок

Всем, кто здесь ему помог,

Вслед любовно поглядел им…

Был он добрым, честным, смелым

И друзьям ответил делом,

И теперь за это он

По заслугам награжден!

Взял он снова флуер в руки

И поднес его ко рту,

И ликующие звуки

Устремились в высоту.

Подхватили все дубравы

Дойну счастья, дойну славы,

И гремит на целый свет:

— Зорька! Зорька!

Над Молдовой

Утро веет жизнью новой!

И запело все вокруг —

Ближний холм и дальний луг,

Синий гребень цепи горной

И степной размах просторный:

— Славься, Солнце, верный друг,

Лучезарный, животворный…

Озаряй нам даль дорог,

Победитель тьмы — Восток!

И пошел наш пастушок

По лужайке бирюзовой,

Сдвинув кушму набекрень,

В путь, к Долине Трехручьевой,

Где шумит садок вишневый,

Где свистит скворец бедовый

У дубравы чернобровой,

Славя утро жизни новой,

Радостный, грядущий день!

Тысячи холмов зеленых

Провожали пастушка,

Тысячи дубов склоненных,

Сединой посеребренных,

Тысячи ручьев студеных,

Тысячи цветов смущенных,

Свежих, ярких, благовонных,

Небеса да облака!

Шли мы вместе с чабаненком

По глухим лесным сторонкам

В неизвестные края.

С ним теперь его друзья,

Стадо вкруг него теснится,

С ним сестрица Миорица,

Пес Лупар, усердный страж…

Так живи же, мальчик наш,

Век в родной стране счастливой,

Там, где воздух чист и свеж,

Добрый, храбрый, справедливый

Чабаненок Андриеш!

Доказал ты нам, что смелость

И упорство, и умелость,

Бодрый натиск молодой

Подвиг завершат наградой,

Сладят с каждою преградой,

Сладят с каждою бедой.

Если вам, друзья, по нраву

Безыскусный мой рассказ,

Я могу сыскать на славу

Повесть новую для вас;

Стоит нам открыть страницы

Виноградников, садов,

Рощ молдавских вереницы,

Яркие ковры цветов, —

И уже рассказ готов;

В древних дедовских былинах

Мы найдем его опять,

Ведь в любых кустах бузинных

На равнинах и в долинах,

И в дубравах соловьиных

Сказок новых и старинных

За сто лет не исчерпать!