Предлагаемая вниманию читателей книга имеет целью познакомить их с богатым и интересным миром современной словацкой драматургии, показать ее традиционный и сегодняшний облик. По содержанию «Антологии» можно проследить этапы и логику развития драмы в Словакии последних десятилетий, во многом перекликающиеся с процессами, происходящими в эти годы и в русской драматургии. Важно и то, что пьесы, основанные на самом разном жизненном материале, в совокупности дают некоторое, пусть даже самое общее, представление о повседневности и традициях словаков, о событиях прошлого и о сегодняшнем состоянии словацкого общества. Здесь можно найти упоминания о таких реалиях национальной истории, как первая Словацкая республика (1939–1945), антифашистское Словацкое национальное восстание 1944 г., период коммунистического режима с репрессиями и «железным занавесом», а затем — его крушение, «бархатная революция» 1989 г. и распад Чехословацкой Республики в 1993 г. В пьесах последних лет российский читатель встретит узнаваемые картины и характеры постсоциалистического общества начала 2000-х.
Словацкий и российский театры связывают давние традиционные отношения. На сценах российских театров с успехом шли спектакли по пьесам таких словацких авторов, как Петер Карваш («Полуночная месса», «Антигона и другие»), Освальд Заградник («Соло для часов с боем», «Сонатина для павлина», «Долетим до Милана») и др. В Словакии неизменным остается интерес к русской драматургии и инсценировкам произведений русской литературы, прежде всего — классической, дающей современным режиссерам богатые возможности для интерпретации и сценического воплощения. В текущем репертуаре словацких театров мы находим спектакли по романам Ф. М. Достоевского «Братья Карамазовы» (Словацкий национальный театр, реж. Р. Полак) и «Идиот» (театр «Асторка — Корзо’90», реж. М. Кробот), Л. Н. Толстого «Анна Каренина» (Словацкий национальный театр, реж. Р. Полак), пьесы А. П. Чехова «Платонов» и «Три сестры», «Месяц в деревне» И. С. Тургенева (реж. Р. Полак), «Бесприданница» А. Н. Островского (Театр им. А. Багара, реж. М. Вайдичка), «Женитьба» (Театр им. Й. Заборского, реж. С. Спрушански) и «Игроки» (Словацкий национальный театр, реж. Л. Вайдичка) Н. В. Гоголя. Заметен в Словакии интерес и к российской драматургии XXI века: были поставлены спектакли по пьесам О. Мухиной, И. Вырыпаева, В. Сигарева, издан сборник «Русская драма» (в серии «Новая драма»), куда вошли переведенные на словацкий язык пьесы пяти молодых российских авторов.
При этом знакомство российского читателя и зрителя с оригинальным и многообразным миром современной словацкой драмы, к сожалению, оставляет желать лучшего: если О. Заградника у нас знают и любят благодаря сохранившейся телевизионной записи мхатовского спектакля «Соло для часов с боем», то имена и произведения талантливых авторов более молодого поколения в России почти не известны. Восполнить этот пробел представляется и закономерным, и полезным.
В книгу вошли лучшие образцы словацкой драматургии последних лет; здесь можно познакомиться как с традициями психологической драмы, так и с новыми тенденциями драматургии XXI века, увидеть ее стилевую палитру.
О двух первых пьесах, открывающих «Антологию», с полным основанием можно говорить как о контексте современной литературы, поскольку они представляют гуманистическую линию в развитии словацкой драматургии, показавшую свою художественную состоятельность и плодотворность.
В пьесе Ивана Буковчана (1921–1975) «Страусиная вечеринка» (книжное издание 1968 г.) многое традиционно, соблюдено даже классическое триединство времени, места и действия: это вечер встречи старых одноклассников. Характеры действующих лиц угадываются по их школьным прозвищам, диалоги поначалу неспешны и преисполнены ностальгии по далекому детству. Кульминацией же становится острый спор и взаимные обвинения в позорном компромиссе с собственной совестью — каждый из бывших приятелей «прячет голову в песок», думая о собственном благополучии и предавая старого гимназического учителя, преследуемого властями за мнимое «вольнодумство». Завязка и обстоятельства действия (встреча школьных друзей) могут напомнить русскому читателю пьесу В. Розова «Традиционный сбор» (1966). Однако у Буковчана нравственный конформизм приобретает всеобщий характер, кроме того, автор одним из первых поднимает запретную в прежние годы тему политических репрессий.
Пьеса Освальда Заградника (р. 1932) «Соло для часов с боем» (1973) — единственная из представленных — была переведена и опубликована ранее. Замечательная и сама по себе, она прославилась у нас в стране благодаря постановке МХАТа с участием легендарной «старой гвардии» народных артистов: Михаила Яншина, Алексея Грибова, Ольги Андровской, Марка Прудкина, Виктора Станицына (режиссеры О. Ефремов и А. Васильев, тогда еще режиссер-стажер). Конфликт пожилых людей и молодежи, «отцов и детей», основанный на различном понимании жизненных ценностей, перемещается в пьесе в духовную сферу, приобретает общечеловеческий характер. Это уже не конфликт поколений, постепенно сглаживающийся к финалу, а драматическое столкновение мечты и действительности. Молодые герои переносятся в своих мечтах в будущее, пожилые грезят своим прошлым, приукрашенным фантазиями и ностальгическими воспоминаниями о невозвратной молодости. Аналогию с русской драматургией того же периода можно провести, вспомнив героев пьес А. Вампилова — сложных, переменчивых, с драматическими поворотами судеб. В свою очередь, словацкий театровед Д. Подмакова видит типологическую схожесть творческой манеры О. Заградника и А. П. Чехова, обусловленную «не только своей минорной тональностью, но, что главное, — и своим гуманизмом и эмоциональностью».
Две инсценировки литературных произведений представлены в «Антологии» современным переложением Ондрея Шулая (р. 1949) на язык драматургии романов Ладислава Баллека «Помощник» (1977) и повести Винцента Шикулы «Иволга» (1978). В драматической версии «Помощника» сохранена центральная сюжетная линия романа и выделен его основной конфликт — столкновение носителя патриархальных нравственных устоев с новыми послевоенными реалиями, иной социально-этнической средой и иными представлениями о морали. Психологический портрет персонажей вырисовывается не только в прямом действии и репликах, но и в речевой характеристике, для чего автор широко использует и словацкие диалектные формы, и элементы венгерского языка.
Оригинальную писательскую манеру В. Шикулы передает пьеса «Фила ловит иволгу». Центральные персонажи — Фила и ее муж Яно — неизменно мечтательны и непрактичны, они живут сегодняшним днем; напротив, пара отрицательных персонажей по ходу действия (и словацкой истории) меняет личины и выступает то как сварливые деревенские родственники Филы, то как безжалостные «гардисты», то как авторитетные «товарищи» из местного парткомитета.
Библейские мотивы, в целом характерные для словацкой литературы, являются — правда, в весьма переосмысленном виде — важными конструктивными и идейными элементами пьес Рудольфа Слободы (1938–1995) «Мачеха» (1995) и Станислава Штепки (р. 1944) «Десять заповедей» (2006). При этом между ними много и различий, прежде всего — жанровых. Первая пьеса представляет собой своего рода ироническую мелодраму, в которой Люцифер предпринимает неудачную попытку заполучить душу набожной самоотверженной женщины, матери трех приемных дочерей-инвалидов. Его посыльный, черт, расставляет ей сети, создает череду фантасмагорических ситуаций, однако в финале пасует перед красотой и благородством «мачехи» и сам становится человеком под напутственные слова резонера и моралиста Архангела Гавриила.
С. Штепка написал свою пьесу в традиционном для себя и руководимого им театра жанре комедии, сопровождаемой исполнением пародийно-сатирических зонгов. Каждая из десяти заповедей иллюстрируется комическим диалогом, привязанным к той или иной бытовой ситуации, когда заповедь нарушается и при этом открываются смешные, наивные, а порой и неприглядные черты «маленьких людей».
Драматургом, режиссером и душой еще одного интересного словацкого театра — «GUnaGU» является Вилиам Климачек (р. 1958), автор поэтических сборников, романов, десятков пьес, одна из которых, «Гипермаркет» (2005), включена в предлагаемую вниманию читателей книгу. На фоне символизирующих культ потребительства торговых площадей и тележек, нагруженных товарами, разыгрывается драма человеческих отношений, оттеняемая присущим автору юмором, порой с едким оттенком сарказма. Характеры персонажей при всей их заданной типичности (педантичный менеджер, капризная актриса, взбалмошная девица, суровый охранник, любящая мать) по ходу действия раскрываются драматургом своими неожиданными сторонами. Этому в немалой степени способствуют многочисленные развернутые авторские ремарки, уточняющие как обстоятельства действия, так и психологический рисунок роли. Кровавая развязка приобретает символическое звучание в финальной сцене пьесы, когда брошенная актриса оказывается одна в море торговых тележек.
Разными способами трактуются проблемы человеческой разобщенности в современном мире, распада семей, взаимного непонимания близких людей, формализации отношений в пьесах «Третья эра» (2002) Додо Гомбара (р. 1973), «В мире реалити-снов» (2010) Яны Юранёвой (р. 1957) и «Семейный блюз» (2010) Иветы Горватовой (р. 1960). Основные действующие лица в драме Гомбара сгруппированы по парам, схожим до двойничества: это пожилые супруги, их сын с партнершей, его друг с молодой женой, двое старых богемных пенсионеров. Каждый не удовлетворен и самим собой, и своими близкими. Молодые — рутинной работой и запутанными отношениями, пожилые — отсутствием любви и надежды на будущее. Автор использует в пьесе как традиционные формы высказывания — диалоги и развернутые монологи, так и своего рода исповеди от третьего лица в сценах, когда у героев, по словам одного из них, открывается «нижний уровень подсознания».
Гендерный аспект темы отчуждения и поисков путей сближения мы видим в пьесе Яны Юранёвой. Ее героини — Мать, Старшая и Младшая дочери, сестра матери Божка (только у нее есть собственное имя, да и то с оттенком метафоры) — все они живут в замкнутом мире, напоминающем телевизионное шоу или латиноамериканский сериал. Авторские ремарки при этом относятся не столько к психологическим деталям, сколько к сценографии: подробно описывается интерьер с многочисленными и многофункциональными дверями, в которые не только входят и из которых выходят действующие лица, но и заглядывают олицетворенные комплексы Матери, возникают параллельные пространства, в которых Мать с пультом в руках просматривает сцены неспокойной семейной жизни дочерей. Мужчины играют при этом второстепенную, вспомогательную роль, поэтому все три мужских персонажа по воле автора представляет один актер, а роль виртуального покойного отца семейства выполняет вешалка с мужской одеждой. Хеппи-энда не предполагается, хотя в финальной сцене все четыре женщины выходят из своих мирков и воссоединяются в общем речитативе о смысле жизни.
И. Горватова ведет свой «Семейный блюз» голосами четырех персонажей, у которых также условные имена — Мать, Отец, Сын и Дочь. Постаревшие родители уже не находят общего языка ни друг с другом, ни с взрослыми детьми. Члены семьи постоянно ссорятся, общаясь более или менее мирно только на расстоянии — через «Skype» или по мобильному телефону, ставшему (особенно для Дочери) не только каналом связи с миром, но и своего рода идолом. Поэтому общее примирение и блюз семейной любви в финале воспринимается скорее как несбыточная мечта, подобие катарсиса.
В книге представлена и монодрама — это сатирическая пьеса Карола Горака (р. 1943) с красноречивым названием «Бабло, гулянка и вечный свет» (2005), в которой все роли предназначены для одного актера. Перевоплощаясь или «мимикрируя», он произносит монологи пяти закадычных приятелей. Это однозначно отрицательные типажи, чей род занятий и характер выражены в их кличках — Гробовщик, Грабитель, Игрок, Нищий, Киношник. Главными ценностями их далекой от духовности жизни давно стали деньги («бабло») и развлечения. Даже «вечный свет», как выясняется в последнем монологе Гробовщика, произнесенном им перед случайной гибелью во время попойки с друзьями, — это не спасительный божественный свет, а фонарь — новинка в сфере похоронных принадлежностей, привезенная из Америки. Действие в пьесе сведено к минимуму, зато монологи содержат развернутые рассказы о случаях из жизни героев; при этом автор использует в их речевых характеристиках язык, изобилующий просторечными и сленговыми выражениями.
Иными средствами драматургии пользуется Душан Вицен (р. 1966) в соавторстве с артистами своего театра «SkRAT», затрагивая в своей пьесе «Хищники и слизняки» (2011) схожую проблему бездуховности, формализованности и регламентированности отношений между людьми. Здесь нет последовательного действия с завязкой, кульминацией и развязкой; сюжет построен на чередовании отдельных картин из жизни «офисного планктона» некоего абстрактного предприятия. Точные и развернутые авторские ремарки определяют не только сценическое, но и музыкальное, шумовое, световое оформление каждой из восемнадцати картин; его повторяющиеся элементы создают впечатление монотонной и бессмысленной деятельности, что подтверждают и диалоги персонажей. Действующие лица названы условно (на самом деле это имена актеров), они меняются ролями, представляя модели коммуникации двух типов характеров — активно-агрессивных и слабых, лабильных, произвольно их перемешивая. Автор применяет в ряде сцен прием шока («убийство», «кровь» на сцене, копирайтеры с «актуальным» фирменным слоганом «Arbeit Macht Frei» (нем.) и т. д.), использует аллюзии — например, в последней картине с названием «Чехов» происходит ритуальная рубка «вишневого сада».
Эти и другие экспериментальные художественные приемы, в том числе касающиеся сценического языка, и сам по себе отстраненный, иной раз безжалостно-жесткий взгляд на современную действительность — все это отличает пьесы молодых словацких авторов, творчество которых развивается в русле «новой драмы» — течения конца 1990-х — начала 2000-х гг., яркие образцы которого мы можем видеть и в русской, и в мировой драматургии.
Пьеса Михаила Дитте (р. 1981) «Собачья жизнь» (2011) отражает реалии современной Словакии после распада Чехословацкой Республики, связанные с проблемами безработицы, нищеты, убогих условий существования определенной части ее населения. Однако мы имеем дело не с сухой фактографией «физиологического очерка», а с образом конкретных судеб, в которой социология уступает место художественному обобщению. Автор в нескольких сценах прослеживает стадии деградации бедной провинциальной семьи, отражая этот процесс в изменении способа общения родителей и детей, в переходе от простой бытовой лексики к вульгарной и даже обсценной, а на уровне сценографии — в нагнетании через авторские ремарки мотива бытовой (и нравственной) грязи, постепенно засасывающей людей. Картина общего разложения и отупения заканчивается фантасмагорическим образом — санацией трущоб и принудительной эвакуацией его обитателей, которую осуществляет таинственный спаситель бедняков в белоснежном костюме, с замашками ответственного чиновника и с тем же лозунгом «Arbeit Macht Frei».
В поэтике «новой драмы» написаны и пьесы самых молодых из представленных драматургов — «О вони терпимости и о лоне» Лукаша Брутовского (р. 1988) и «Сортирологи» Микаэлы Закутянской (p. 1987). Пьеса Брутовского, по авторскому определению — «коллаж», несет на себе явные признаки буффонады с элементами абсурда. Женские персонажи действуют на сцене в параллельных пространствах, сходясь лишь в финале и иллюстрируя три значения любви, три связанные с ней проблемы. Эффектен контраст лирики и гипернатурализма: в эмоциональных репликах нагнетается тема смрада, после тура вальса из дамских туфелек льется кровь, одна из героинь в отчаянии таскает по сцене гигантский вибратор.
Пьеса М. Закутянской «Сортирологи» напоминает по своей стилистике документальный театр с его техникой вербатима (Verbatim) — дословного воспроизведения рассказов обычных людей на определенную тему. В данном случае это «неудобная» и «неэстетичная» тема женской физиологии, которую решаются обсудить четыре женщины разного возраста и занятий. Сидя в туалетных кабинках, они по очереди произносят монологи, в которых повествуют о драматических случаях, произошедших с ними в этой сфере. Своеобразная групповая психотерапия завершается для ее участниц освобождением от душевных травм и комплексов.
Многие из современных драматургов, с произведениями которых знакомит данная книга, являются не только авторами, но и театральными режиссерами, а некоторые — и артистами театров, где ставятся их пьесы. Поэтому при восприятии текстов нужно учитывать их особый интерактивный характер, а в целом — специфику драматургии как рода литературы, предполагающего сценическую реализацию и интерпретацию. Хочется надеяться, что представленные произведения привлекут внимание российского читателя, а возможно — и будущего зрителя своими художественными достоинствами, близостью и узнаваемостью ситуаций и характеров, обусловленной, помимо их общечеловеческого содержания, еще и славянской родственностью и схожим по своему драматизму историческим опытом.