* * *

1

Рождественская неделя закончилась, и настало время разбирать новогоднюю ёлку. Мама сняла с её макушки серебряный шпиль и принялась за яркие блестящие шары. В годы маминого детства на ёлку вешали игрушки – маленьких кошечек, собачек, петушков, свинушек, ушастых зайчат, снегирей с малиновыми грудками, рыжих лисичек, серых разбойников волков, топтыгиных с балалайками, хвостатых белочек с орешками, или даже каких-нибудь заморских зелёных какаду, или крокодилов. Привязывали на белых ниточках картонные часы и домики, хлопушки, раскладные бумажные шары, и обязательно – конфеты и мандарины. Украшали колючие ветки старательно вырезанными самоделками из бумаги и фольги – голубками, балеринками, самолётиками, и множеством снежинок и звёздочек. Опоясывали ёлку дождём, бусами, красочными вымпелами, флажками со сказочными или поучительными картинками, и самостоятельно склеенными из бумажных колечек, рвущимися, непрочными, всех цветов радуги цепочками. И непременно, кроме вечно гаснущей электрической гирлянды, с облупившимися и подкрашенными акварельными красками крохотными лампочками, надёжно цепляли на железных зажимах к самым крепким еловым веткам белые или цветные, прямые или витые, но настоящие, пожароопасные стеариновые свечки. Крестовину и ствол ёлки под нижними лапами укутывали, будто снегом, белой ватой и водружали румяного деда-мороза и снегурочку. А дальше за ними, в этих ватных сугробах, кто во что горазд каждый норовил разместить всё, что обязательно должно было участвовать в празднике, но никак не вешалось на ёлку: нарядную куклу, паровозик, голого целлулоидного пупса, плюшевую макаку без уха и в клетчатых трусах, таинственного звездочёта, злющую бабу-ягу в ступе, пластилиновых животных, зверьков, человечков, или даже свинченный из железного конструктора подъёмный кран.

Но время всего этого буйного разнообразия ушло вместе с пахучими, смолянистыми ёлками. Вместе с наряженными в красные халаты и колпаки, в красные носы, седые бороды, брови и усы, своими или соседскими, весёлыми тётями, с пугающими, низкими, притворными голосами. Вместе с такими желанными наволочками за их спиной, в качестве мешков для подарков, и обёрнутыми в серебряную фольгу, громко стучащими по полу дедушкиными палками, в качестве страшных и всемогущих, волшебных посохов. И вместе с канувшим навеки в скудное сладостями прошлое, большим и радостным детским праздником «объедания ёлки», перед её торжественным выносом на улицу и втыканием в белоснежный сугроб. Неживые ёлки принято было украшать только шарами, дождём и гирляндой.Мама разложила снятые украшения по коробкам. Затем разобрала на три части и упрятала в длинную упаковку пластмассовую зелёную красавицу. Осталась последняя коробочка – для набора «Дед-мороз и снегурочка». Модный, но несуразный дедушка был с огромной головой и неподъёмным мешком на тщедушном, согбенном тельце. Снегурка была в коротенькой шубке, без косы, с вывернутыми, алыми губами, и в отличие от согнутого дедушки, тонкою волною стремилась вверх, как отражение в кривом бракованном зеркале.

На месте, где недавно стояла ёлка, осталась только разноцветная лошадка. Конь был нормального сложения, только маленький – с кошку. Не конь, а коник. И несовременный, как будто бы из времён ярмарок, скоморохов, матрёшек и петрушек, – белый с коричневыми гривой и хвостом, чёрными губами, глазами и копытами, и с красными, яркими, в радужных кольцах яблоками на спине, шее, боках и груди. Его поставили под ёлку, приезжавшие в гости на Рождество, деревенские бабушка и дедушка. Но ещё раньше, на новый год внуку подарили компьютер с разными стрелялками, трещалками, звенелками, завывалками, громыхалками, сопелками, свистелками и даже скрежеталками.

– Вадик, а тебе игрушка лошадка нужна? – спросила мама. – Меня опять убили! Это из-за тебя! – невидимый за спинкой компьютерного кресла, и ничего не понявший, и даже ничего не расслышавший из-за воя и грохота компьютерных бомб и снарядов, ответил Вадик.– «Конь кавалерийский», – глядя на новую магазинную наклейку на шее лошадки, с удивлением прочитала мама. – Наверное, это какая-то ошибка. Какой-то этот конь не кавалерийский. И безвкусный. Рыночный. – И рыночный, а скорее даже ярмарочный коник, полетел в огромный полиэтиленовый мешок, но не для игрушек, а для мусора.Бедную, выброшенную, никому не нужную, старомодную игрушку долго таскали в полупрозрачном мешке по квартире, в которой не было ни штор, ни занавесок, ни тюля на окнах, ни люстр, ни шкафов, ни тумбочек, а только стойки, бары, жалюзи, подвесные потолки, неоновые подсветки, и краска с крошкой на стенах вместо обоев. В общем, никакой домашней обстановки, один интерьер – как в кафе. На коника наваливались конфетные фантики, подарочные коробки, упаковки от чипсов и сухариков, старые календари и даже сказочно красивые, но смятые или разорванные поздравительные новогодние и рождественские открытки. Но хуже всего оказалось в кухне, – в мешок полетели объедки, очистки, корки и корочки, огрызки и огрызочки, пивные и лимонадные бутылки, банки и баночки, бумажные упаковки, и множество полиэтиленовых мешков и мешочков. Потом весь этот хлам вытащили на лестницу, запихнули в люк мусоропровода и коник с замиранием сердца полетел в мешке с пятого этажа по громыхающей трубе в пропасть.2 Его спасла какая-то старая мягкая одежда, на которую рухнул мешок. Старьём оказалось женское зимнее пальто с каракулевым воротником. Трудившийся около мусоропровода дворник, зацепил железным крюком застрявшие внизу трубы пальто и мешок, и вывалил их в переполненный бак. Но затем зачем-то вытащил пальто из бака, и стал разглядывать меховой воротник. И даже наклонился, будто примеривая облезлый каракуль к подошве своих резиновых сапог. Дворник, казалось, решал, отправить ли это добро дальше, на свалку или попробовать выкроить из воротника тёплые меховые следки для своей вечно промерзающей, но непромокаемой обуви. Коник поскорее воспользовался заминкой, выбрался из разорвавшегося мешка, соскочил с бака и спрятался под крыльцо парадной лестницы. И как раз вовремя – к подъезду, мигая стоп-сигналами, подъезжала машина для вывоза мусора. Ещё немного и новёхонький «конь кавалерийский» в куче хлама, грязи и объедков, отправился бы в путешествие к воронам, крысам и чайкам на городскую свалку.Дворник, видимо, всё-таки решив, что глупо отказываться от такого щедрого подарка судьбы, наступил на пальто ногой и с треском оторвал воротник. Затем он засунул остатки вторсырья в бак, подкатил его к мусоровозке, машина натужно загудела, поднимая и вываливая мусор в кузов, и вскоре уехала.Наконец-то коник смог перевести дух. Он стряхнул с себя прилипшую грязь, и попробовал было высунуться из убежища, но увидев поблизости длинную, чёрную, буйно резвящуюся таксу, мигом убрался обратно в укрытие. Коник решил дождаться темноты и ночью попытаться пробраться в конюшню. О конюшне, в которой живут только кони и лошади, а люди там ухаживают за ними, мечтала по ночам бурая лошадка на колёсиках в отделе игрушек, в магазине, в деревне, где жили бабушка и дедушка.Тут он услышал хлопанье крыльев и увидел голубей, падающих откуда-то с крыш точно в то место, где только что загружались мусорные баки. Приземлившись, сизые важные птицы принялись разгуливать по заснеженному асфальту, суетливо кивая головой, и то и дело склёвывая какие-то крошки из-под ног.– Чирик-чик-чик! – к голубям начали слетаться воробьи.– Чик-чирик! Я – воробышек Чик-чик! А ты кто такой! – самый шустрый из них огромными скачками на тоненьких, будто сухие веточки лапках, подскочил к прятавшемуся под крыльцом конику.– Я – конь. Конь кавалерийский! – гордо приосанился коник в яблоках, и поправил чудом сохранившуюся у него на груди наклейку.– Ха-ха! Конь! Чирик-чик-чик! Видели коня? Кавалерийского! – весело запрыгал перед коником. Чик-чик. – Ты же даже меньше пони!– А кто такой – этот пони? – заинтересовался коник.– Пони – это маленькие лошадки. Но всё равно они больше тебя. Ты, скорее всего, понин ребёнок – жеребёнок. Ребёнок жеребчика пони, и кобылки пони. Ты – Пончик, – подвёл итог своим рассуждениям воробышек. – Правда, на пони даже дети ездят, а на тебе даже я, воро…Воробышек хотел, было, продолжить, а обиженный на пончика кавалерийский коник, собрался, было, возразить, и хотел даже предложить Чик-чику попробовать покататься на своей спине, но ни тот, ни другой не успели ничего сказать – все птицы и большие, и маленькие, вдруг захлопали крыльями, и поднялись в воздух. А на месте их пиршества с громким тявканьем появилась вертлявая такса. Прыжок – и пёсик оказался нос к носу с коником.– Кто вода? Тяв, тяв! – с ходу поинтересовался он. – Я таксик по имени Таксёр! А это кто у тебя там спрятался? Я играю в пятнашки, а не в прятки! – рассмотрел таксик, укрывшуюся за коником птичку.– А я – Чик-чик. Воробей. А это – маленький пони. Пончик, – смело высунулся из-за коника воробышек.– Ты воробей? Тяв, тяв! Птиц в пятнашки не берём!– Потому что ты даже самую крошечную из нас догнать никогда не сможешь! Чирик-чик-чик! – язвительно чирикнул воробей.– Да я?!. Да я кого угодно!.. И когда угодно!.. И где угодно!.. – Возмутился Таксёр. – Да надо просто честно играть! Да надо по земле бегать, а не по крышам или по подоконникам летать! – и таксик попытался кривой лапкой запятнать нахального воробышка.Но тот ловко выпорхнул прямо из-под собачьего носа.– Вот с Пончиком теперь и играй! Раз вы оба даже до первого этажа долететь не можете! – И воробышек стал кружиться над пёсиком, издевательски чирикая: – Не догонишь! Чик-чик! Не догонишь!– С лошадьми я играл! Тяв, тяв! Они честные! Не то, что птицы! Они по земле бегают! А не летают! Я их всех перепятнал! И этого пятнистого Пончика тоже запятнаю!– Я не пятнистый, я кавалерийский! И не надо меня пятнать своими пятнами! – возмутился во второй раз новоиспечённый Пончик и даже повернулся немножко боком, приготовившись от обиды, лягаться.– Кавалерийский – это здорово! Значит, ты кавалерийский Пончик! Значит, ты здорово галопом должен скакать! Я – вода! Воробья не берём! Пусть вначале научится бегать, а не летать! Тяв, тяв! Лошадей, и поней я всегда догонял!– А где ты с этими лошадями и с этими самыми понями играл? – заинтересовался коник.– У метро! Тяв, тяв!– А ты не можешь проводить меня к этому метро? – с надеждой попросил у таксика Пончик.– Конечно, могу! Тяв, тяв! Но тогда, не я – вода, а ты – вода! – обрадовался Таксёр. – Догоняй! Догонишь – и метро, и пони покажу! Не догонишь – так и быть, тоже покажу!И он помчался по двору. Бегал таксик неловко и медленно, спотыкаясь, и хлопая большими ушами. Но Пончик решил всё-таки его не пятнать, чтобы не обидеть, и чтобы таксик, играя, смог добраться до метро. Хозяину пёсик так же весело крикнул:– Догоняй!

Хозяин был длинный, одетый в узкое, чёрное пальто, чёрные перчатки и шапку, и очень напоминал поставленную на задние лапы огромную таксу. Звали его Боря. Работал он в такси таксистом, поэтому и собаку завёл таксу, и дал ей кличку «Таксёр». Бегал Боря почти так же, как и его собака – неловко перебирая коротенькими, кривыми ножками. Однако, как он ни семенил, поспеть за своим пёсиком, всё-таки, не мог. Потому что бежать Боре приходилось по тротуару, а к метро и от метро шло очень много мешавших ему людей. А пёсик и коник мчались по газону, то скользя по льду, то увязая в кучах снега. Над ними летел сопровождающий их, любопытный Чик-чик.В конце концов, и Пончик, и Боря, и Чик-чик остановились перед необычайно довольным, сияющим, как медный тазик, Таксёром.– Ну, что, – гордо спросил таксик у Пончика, – не запятнал? Я выиграл!– Герой, герой! – похвалил его запыхавшийся Боря, схватил своего брыкающегося пса подмышку и в сопровождении Чик-чика потащил обратно, к дому.3 Но Пончик смотрел не на них, – он увидел двух, как ему показалось, необычайно красивых и огромных лошадей.Одна была повыше, гнедая, с чёрной гривой, заплетённой во множество тонких косичек, с длинной – до глаз, ровно подстриженной чёлкой, и, что самое необычное – хвостом, тоже заплетённым во множество иссиня-чёрных, словно вороново крыло, тонких африканских косичек. Между ушей у красавицы возвышался золотой султанчик. А на султанчике, и в хвосте, будто огромные бабочки, горели атласным огнём два красных банта. Вторая лошадка была пониже, рыженькая, и вся в лохматых завитушках. Курчавым и в завитушках у неё было всё – и грива, и конский хвост, и чёлка, и шерсть на боках, и даже рыженький султанчик на голове тоже был удивительно всклокоченным, разлохмаченным и кудрявым.Рыжая лошадка весело крутила по сторонам мордой, и била копытом снег. Гнедая стояла, понурив голову. На самом деле лошадки были не такими уж огромными, наоборот, они были маленькими. Это были пони, запряженные в тёмно-красную, отделанную золотом, прогулочную каретку. Они ждали ездока. Катались в каретке дети, но зимние каникулы закончились и желающих развлечься сейчас не было.– Скажите, пожалуйста, а вы не кони кавалерийские? – осторожно поинтересовался у красавиц коник.– Нет, мы не кони. Мы – кобылы, – грустно ответила гнедая с бантами и косичками. – Вернее – молодые кобылицы. Кобылки! А работаем, как ломовые лошади. И, вместо того, чтобы красоваться где-нибудь в цирке, или пусть даже, в зоопарке, и получать кусочки сахара только за свою неземную лошадиную красоту, мы должны здесь выламываться. И катать этих мерзких, сопливых детишек, которые всё-время кричат «Но, но, лошадка!», да ещё и норовят помочь конюху стегнуть по нашему нежному крупу вожжой. – В конце речи на её огромные, грустные глаза, откуда-то из-под чёлки, навернулась крупная лошадиная слеза.– Да какие мы ломовые? Мы ездовые. И не ты тянешь груз! Я всегда одна тащу! А ты просто рядом бежишь!.. Ты с кем там разговариваешь? С этой собачкой? – заржала рыжая в завитушках, заметив у себя под ногами коника.– Я не тяну, потому что я не какое-нибудь тягловое, жвачное животное. Которое захомутали. Я – кобыла! Я привлекаю седоков своей стройностью и неземной лошадиной красотой. Ах! Я рождена для модных показов, для любви… Ты знаешь, а эта собачка чем-то напоминает меня. Тоже красивенькая, и такая же несчастная, – печально разглядывала коника гнедая с бантиками. – По-моему это не собачка. Это крошечный пони. Можно сказать – пончик. Ах, какой же он маленький, и какой несчастный! Даже к спине прилипла какая-то шелуха!– Я не несчастный! И не пончик! Я – конь! – возмутился в очередной раз новоиспечённый Пончик. – Конь кавалерийский! И это не шелуха! Это документ! Читайте! – выпятил он свою наклейку.– Судя по шелухе – действительно конь. Да ещё и кавалерийский. Даже прейскурант есть! – прочла надпись на бумажке рыжая в завитушках, и так громко заржала, что несколько прохожих остановились, и раскрыли от удивления рты.– Я хочу к вам, в конюшню, – жалобно попросил Пончик. – Ну, пожалуйста.– Все хотят в конюшню. Всем пора отдохнуть, и поправить причёску конский хвост, – грустно ответила гнедая с бантиками. – Но заводить детей мне, например, пока ещё рано. Впереди – подиумы, показы.– Да что тебе показывать, кобыла?! Свою худобу? Рёбра?! – заржала рыженькая. – Быстро полезай на запятки! – посоветовала она Пончику.И вовремя. Потому на козлы кареты взбирался кучер. Он был в малиновом кафтане, в меховых рукавицах, в шапке, и с окладистой бородой.– Нно-о, кобылочки-и-и! – разухабисто крикнул возница, набирая вожжи. – Домо-о-ой!«На запятки?» – с удивлением подумал Пончик, и попытался ухватить рыженькую за передние копыта – сзади, там, где должны были бы оказаться пятки.– Ой, щекотно! – весело заржала кобылка, и объяснила: – Запятки – это не на копытах, это – место сзади кареты. Быстро полезай!Маленький Пончик с трудом запрыгнул на высокие для него запятки, и обитая малиновым бархатом каретка, под цокот подков, перезвон серебряных бубенчиков на золочёной сбруе, и крики бородатого возницы «Нн-о-о! Залётны-я-я!», мимо автомобилей, трамваев и автобусов, покатила на мягких рессорах к конюшне.4 В это время Вадик, перестреляв пару взводиков студенистых, отвратительных, космических пришельцев, выглянул из-за спинки своего огромного кресла, и с удивлением обнаружил, что ёлка исчезла.– Мама, а где ёлочка?.. И где лошадка? – удивился он.Вадик, конечно, понимал, что чересчур увлёкся компьютером. Но причём тут конь? Почему выбросили полюбившуюся ему лошадку? Расстроенный, он быстро оделся и выбежал на улицу, к мусоропроводу.– Скажите, пожалуйста, – спросил он у дворника, – вы случайно не видели в ваших помойных баках разноцветную лошадку?– Чего? – удивился дворник. – Какие баки в лошадках? Знать ничего не знаю, и знать не хочу! Собаки, коты, дети! Гадят, мусорят! Только мне ещё здесь лошадей не хватало, – проворчал он, – и коров.Опечалившись, побрёл мальчик по двору.– Котик, – увидел он облезлого, подвального кота, – скажите, пожалуйста, вы не встречали где-нибудь в помойке мою лошадку? Маленькую и раскрашенную. В яблоках.– Мур, мур! Ни разу не замечал, чтобы лошади грызли яблоки! – удивился глуховатый кот. – Сено-солома. Ну овёс – ещё куда ни шло. Мяу!Пошёл мальчик дальше и увидел стайку голубей.

– Извините, а вы не видели случайно цветную маленькую лошадку? – Видели, – на радость Вадику ответил самый старый, седой, с больной, поджатой лапкой голубь. – Цветная лошадка, это, по-видимому, тот самый злющий конь, который гонялся за бедной, несчастной собачкой, которая, в свою очередь, ранее гонялась за нами – за бедной стайкой голубей.– Простите, пожалуйста, кто за кем ранее гонялся, и в какой очереди? – ничего не понял Вадик.– Раз вы такой бестолковый, значит будем во всём разбираться постепенно, – вместо ответа предложил, попавшемуся в его сети слушателю, по-старчески болтливый голубок. – Вначале хочу представиться. Я – Гуля Хромой Первый. Несмотря на свои голубиные мозги, я очень мудрый. Дело в том, что я умею рассуждать логически. И поэтому, рассуждая логически, я пришёл к выводу, что просто обязан возглавить эту глупую голубиную стаю. Для её же блага. Из-за моего большого птичьего ума. Но стая главарём меня не признаёт! Почему, видите ли, Хромой – Первый? Видите ли, у них нет второго хромого! Хотя, как раз, всё наоборот. Если нет второго хромого, то логически тем более, – я всегда самый первый хромой. Не правда ли, я прав?– Да, наверное, – на всякий случай согласился Вадик.– Нет, не наверное, а подтвердите, что логически, я совершенно прав, – настаивал непризнанный вожак.– Ну, да, конечно, конечно. Если рассуждать логически, то вы и, очень совершенны, и очень правы, – согласился Вадик.– Вот так-то лучше, – удовлетворился ответом Первый Хромой. – Понимаете, ли, у нас, у городских птиц, жизнь очень тяжёлая, – стал дальше гундосить голубок. – Если вы хотите разобраться в том, кто за нами гоняется, и без всяких, кстати, очередей, то я вам сейчас подробно всё растолкую.

Вадику, конечно, не терпелось хоть что-то услышать про свою пропавшую лошадку, но из вежливости он решил не перебивать очень умного рассказчика. Постепенно выяснилось, что за хромым голубем, за всю его долгую, трудную, птичью жизнь, кроме непримиримых врагов – кошек и котов, постоянно гонялись ещё и собаки, и вороны, и крысы, и огромные чайки и, что самое противное – плохие мальчишки, и некоторые, о ужас! с камнями в руках. – Вот лапку мне и поранили, – поведал главарь. – Поэтому, рассуждая логически, в отместку всем плохим мальчишкам, я тебе помогать не стану.– Понимаете ли, уважаемый Хромой Первый Гуля, – испугался Вадик. – Ваша отместка получается вовсе не плохим мальчишкам. Которые гонялись о, ужас! с камнями. Отместка получается моей бедной, разноцветной, потерявшейся, о, ужас! лошадке!– Опять всё надо повторять сначала, – даже рассердился на непонятливого мальчика мудрейший вожак. – Я же вам объясняю, что если рассуждать логически, то получится, что лошадь вовсе не бедная, а такая же злая, как и эти противные мальчишки. Потому что она гонялась за несчастным псом. И моя бедная, несчастная, стая может всё это вам сейчас подтвердить.– Да, да, да! Гули, гули, гули! – очень весело проворковали, судя по всему, совсем не бедные, и вовсе не несчастные голуби.– Однако, надо признать, что до встречи с вашим конём, пёс тоже не был бедным, и не был несчастным. Ранее пёс был очень, и очень злым. Потому что сам гонялся за нашей бедной, несчастной голубиной стаей. Итак, – подвёл итог своим рассуждениям калека голубок, – я никому ничего не должен. Потому что я – жертва этих диких отношений между противными мальчишками, собаками, котами, воронами, а теперь ещё и лошадями, сложившимися в нашем дворе. И помогать никому не собираюсь.– Всё равно! Спасибо тебе Первый Безногий Гуля! Теперь я понял – конь точно живой! Раз он гонялся… – Рассуждая логически, вдруг сообразил Вадик.– Ах, эти глупые мальчишки! Даже назвать вожака стаи по-человечески не могут! – Снова начал нудить голубок. – Первым надо называть имя – Гуля. Вторым звание. И не Безногий, а Хромой. И только третьим надо говорить – Первый. Потому что Первый – это всего лишь очерёдность присвоения звания – Хромой. Но звание всегда намного важнее, чем очерёдность его присвоения. Если, конечно, рассуждать умно и логически. А вы первым делом назвали меня Первым. Это глупо. Первый надо называть третьим, а не первым… А конь ваш очень живой. И пёс не ваш, но тоже очень живой. Если, конечно, рассуждать умно и логически. Иначе, как бы он каждый день гонялся за нашей бедной, несчастной стаей в этом самом дворе?– Спасибо, за помощь, уважаемый главарь! – чтобы больше не ошибиться в званиях, по-другому поблагодарил птичку Вадик. Ведь голубь объяснил ему, что пёсик, за которым гонялась его пропавшая лошадка, живёт где-то здесь, в этом самом дворе!Мальчик долго бродил по двору, но ни пёсика, ни лошадки не нашёл.Огорчённый вернулся Вадик домой, думая, что уже никогда не видеть ему бабушкиного и дедушкиного подарка. Он плохо спал, ему приснился кошмарный сон, как его бедная лошадка убегает от целой стаи воющих, стреляющих, покалеченных камнями, одноногих студенистых пришельцев, а сверху вьются, пытаясь клюнуть его лошадку, страшные, скрежещущие, однокрылые компьютеры. Утром он подошёл к окошку, и вдруг, какая радость! сквозь наворачивающиеся слёзы, увидел, как из соседней парадной на прогулку выскочил маленький, длинненький пёсик. И помчался по двору, распугивая стаю голубей. Вадик сразу понял – именно об этом, одновременно злом и несчастном пёсике, рассказывал ему непризнанный голубиный вожак!Он выбежал во двор. Пёсик, увидев бегущего к нему мальчика, очень обрадовался, и сходу предложил поиграть в пятнашки.– Ты вода, или я вода? Тяв, тяв! Меня зовут Таксёр. Тяв, тяв!– Уважаемый Таксист…– Таксёр, – поправил его пёс. – Таксист – это Боря, мой хозяин.– Хорошо, хорошо, – согласился Вадик. – Скажите, пожалуйста, уважаемый Таксёр, вы, случайно, никогда не играли в пятнашки с маленькой, разноцветной лошадкой?– Было дело, – гордо ответил пёсик. – Коня зовут Пончик. Он меня не запятнал.– А куда он спрятался? Вы не могли бы проводить меня к этому самому очень медлительному Пончику? – умоляюще попросил мальчик.– Могу! Тяв, тяв! Догоняй! Запятнаешь – познакомлю с Пончиком! Не догонишь – так и быть, тоже познакомлю!И таксик, снова, как и в прошлый раз, мимо хозяина, падая и спотыкаясь на кривых лапках, помчался к метро.Однако около метро не оказалось ни золочёной каретки, ни Пончика.5 Конюшня, в которую прибыла каретка, располагалась рядом с конным манежем. Манеж построили в старинные царские времена, и принадлежал он кавалерийскому полку, что очень обрадовало кавалерийского Пончика. С тех давних времён на стенах здания осталась барельефы с изображениями породистых коней и благородных всадников с военной выправкой, в офицерских мундирах и эполетах.Над входом в манеж красовалась вывеска «Понный спорт». Здесь мальчики и девочки учились ездить верхом и преодолевать препятствия на маленьких лошадках.Кобылки определили Пончика в денник к Кеше. Это был добрейший и знаменитейший в конюшне конь. Раньше он выступал в цирке, и полное его имя было Кокетливый.– Знаешь, что такое цирк, арена? – рассказывал Кеша, забившемуся на ночь в кормушку с сеном Пончику. – Огни, прожекторы, музыка, овации! В кассе: «Билетов нет! Выступает конь Кокетливый»! И выхожу я – белый, в золотой попоне, с серебряным султаном, и красным бантом в хвосте. На спине пудель, я скачу галопом, а пудель делает одно сальто за другим! Одно за другим! Зал ревёт от восторга! А потом из-за кулис вереница пуделей: чёрный, белый, чёрный, белый, – впрыгивают на меня, и соскакивают, впрыгивают, и соскакивают! А потом я, в лучах прожекторов, под барабанную дробь, гарцую на задних ногах, а под передними копытами – дрессировщица Вероника! Верочка улыбается, а зрители плачут!– Им её жалко? – сквозь подступающий сон удивился Пончик.– Глупенький! Зрители ревут от восторга! – объяснил Кеша. – А потом Верочка в седле! Я танцую вальс, гарцую боком, назад. А потом мне вручают медаль и орден – за заслуги перед детьми!.. Ах, молодость, молодость!.. А как я нравился молодым понькам! И сколько у меня их было! Вороные, беленькие, пегие, рыжие, каурые!.. А зрители!.. Поклонники, поклонницы… Дерутся за автограф!.. От журналистов отбоя нет!.. Папараци, телевидение, сериалы…Но этого Пончик уже не слышал – уставший, напереживавшийся, он сопел, зарывшись в сено в яслях. Утром его разбудил крик:– Кеша, просыпайся! У тебя сегодня новый наездник! Говорят, бывал Англии! Говорят, сидел в седле! Наверное, на английских тяжеловозах! Ха-ха-ха-ха! Поглядим!– Это Миша кричит, – шёпотом объяснил Кеша Пончику. – Он конюх.

– Что это у тебя за мышь в кормушке шебуршится? – вошёл Миша в Кешин денник. – Дай-ка, я её сейчас лопатой прихлопну! – Это не мышь. Это ветер сеном шуршит. Сквозняк, – загородил Кеша кормушку. – От мышей в конюшне зараза. Надо мышеловки расставить. И яд разложить. Пончик, услышав про лопату, отраву и мышеловки, поскорее стал зарываться в сено поглубже.– Какой хорошенький! – обнаружил Миша шуршащего коника. – Кавалерийский?! – Прочёл он наклейку. – Чего ж ты его, Кеша, прячешь? Ему как раз здесь и жить! Твой отпрыск?– Вроде нет, – застеснялся Кеша.– Значит, будет сыном полка! Или манежа! Нашего, понно-кавалерийского!А вскоре в конюшне появился мальчик. Он был разодет, как заправский конник: в чёрном пиджаке, белых лосинах, чёрной кепочке-жокейке, на ногах – блестящие сапоги с серебристыми звенящими шпорками, на руке – хлыст. Мальчик высокомерно похлопал пони по холке, и даже слегка постегал по крупу хлыстом. Кеша с трудом удержался, чтобы не укусить наглеца. Чистить щёткой, холить, угощать сахаром и седлать коня, как это делают все конники, во всём мире, мальчик не стал. За него пришлось потрудиться конюху Мише. Во двор мальчик выводил Кешу сам, но не так, как это делают всадники – под уздцы, он тянул коня за повод, будто хозяйка козу за привязь в ливень на пастбище. Во дворе мальчик попытался лихо вскочить в седло. Но нога его застряла в стремени, он запрыгал неловко на другой ноге, и чуть не упал. Его подсаживали на маленькую лошадку вдвоём – тренер и Миша. И задавака тут же, с одобрения всех присутствующих при этом событии пони, получил от Миши обиднейшее для всех конников прозвище Сосиска.Добрый Кеша, привыкший катать детей, даже самых маленьких, и никогда не поранивший ни одного из них, и сейчас постарался быть очень осторожным, чтобы нахальный Сосиска случайно не свалился с его спины. В манеже он пошёл по кругу самым, что ни на есть, спокойным и медленным шагом. Но Сосиска покрикивал на него:– Быстрее! Вперёд! Дохлая кляча!Шагом хвастун ещё кое-как сидел ровно. Но когда конь, подстёгнутый его же криками и хлыстом, пошёл рысью, Сосиска стал трястись, болтаться и раскачиваться в седле, действительно, как какая-то сосиска. Но, тем не менее, чуть не падая, орал:– Но, но! Давай, дохляк! Вперёд, упрямый мерин! А ну, попробуй перепрыгнуть через эти брёвна! – И он направил Кешу на препятствие «параллельные брусья». – Изображаешь из себя мустанга! Ну, так я тебе сейчас устрою родео!Глупый Сосиска не понимал, что Кеша много раз брал это препятствие, и для него невысокие «брусья» – пустяк, очень простое задание. Другое дело наездник. Если он плохо держится в седле, то в прыжке запросто может свалиться с коня, и свернуть себе шею. Поэтому мудрый Кеша немного притормозил перед «брусьями», а потом нарочно слегка наткнулся на них ногами и грудью, и развалил препятствие.– Ах ты, мерзкий мерин! Прыгать не умеешь! Сейчас я тебя научу! – стегал его Сосиска хлыстом, направляя на другое препятствие – «заборчик». – Вперёд, упрямая кляча!Крики и даже удары хлыстом Кеша с трудом, но терпел. Однако, упрямый и жестокий Сосиска, начал бить по его бокам шпорами, норовя вонзить железки посильнее. На белой Кешиной шерсти выступила кровь, и конь не выдержал. Он, и в самом деле, как мустанг на родео, взбрыкнулся один раз, потом второй, третий, – и в тот самый миг, когда Сосиска, кувыркаясь, падал из седла, развернулся, и лягнул его как следует в полёте по белым лосинам двумя копытами сразу.Грязный, весь в опилках свергнутый всадник, с трудом поднялся на ноги. Под глазом у него светился синяк, двумя руками он держался за согнутую спину, кряхтел, стонал, но ещё злее, ругался:– Тебе конец, поганый конь! Сегодня же мой папа отправит тебя на мясокомбинат! Мы из тебя колбасу сделаем! Салями! Докторскую!А в это время во двор манежа въезжал чёрный «Мерседес» с затемнёнными окнами, за ним следовал вместительный джип. Из «Мерседеса» вышел Сосискин папа. И если сын получил своё прозвище Сосиска, только за самоуверенность и плохую езду, то его жирный, бритый наголо, и лоснящийся от лосьонов, кремов и массажей папа, уже внешне напоминал огромную, толстую, даже не сосиску, а сардельку. Вслед за Сарделькой из джипа вылезли его охранники.

Увидев всё происходящее, Сарделька стал непотребно орать, и тоже пообещал отправить Кешу на колбасу. А один из его охранников, которых Сарделька называл «пацанами», даже достал из кармана пистолет. Кеша, заметив опасность, сбил, целившегося в него «пацана» с ног, и помчался в конюшню. За ним устремился обозлённый Сосиска, и прямо в Кешином деннике начал стегать коня по морде хлыстом.

Но этого уже никак не смог стерпеть кавалерийский Пончик. Он прыгнул из кормушки Сосиске на спину, и укусил его сзади за шею.

Перепуганный Сосиска, с криками:

– Там дикая рысь! На меня с потолка бросилась! – в панике выскочил вон.

– Закрыть все двери на засов! – скомандовал Пончик, растерявшимся лошадкам, и, прибежавшему на выручку Кеше конюху Мише. – Оборонять все входы и окна! Я «конь кавалерийский»! – показал он наклёйку. – Друга в обиду не дам!

– И мы не дадим! Не дадим! – опомнились кони пони и кобылки понечки.

У главных ворот Пончик поставил двух самых сильных жеребцов. К запасным воротам подружек – рыжую и гнедую. У каждого окна встали ещё по лошадке. Всем Пончик приказал лягать без предупреждения любого, кто только посмеет сунуться в конюшню. Правда, гнедая с косичками, лягаться не хотела, повернулась мордой к дверям, и ни в какую не собиралась разворачиваться задом.

– Я не могу драться, стоя к противнику спиной. Смотрите, какая у меня чёлка, косички, султанчик, бант. Пусть и бандиты полюбуются. И ты, рыженькая, развернись наоборот. Потому что если ты будешь лягать этих уголовников своими немытыми копытами, ты можешь запачкать мою причёску. Давай их лучше будем кусать! Это гигиеничнее.

– Кусайтесь и лягайтесь, как вам угодно! – согласился Пончик. – Главное – неприступность обороны!

На шум, который подняли «пацаны» Сосискиного папы, прибежали охранники понного манежа. «Пацаны» называли их «братками».

«Пацаны» были разодеты в красные пиджаки, а «братки» – в малиновые. «Пацаны» стали кричать на «братков»: «Волки позорные!». «Братки» отвечали им: «В куски порвём!». «Пацаны» держали пальцы рук врастопырку, веером. А «братки» гнули свои пальцы в виде двузубчатых поварских вилок. И те, и другие, тыкали друг в друга своими растопырками и гнутыми вилками. «Пацаны» крики и тыканья называли «тёркой», а «братки» – «стрелкой». Затем, накричавшись и натыкавшись, все они дружно решили выяснить, кто из них прав, а кто виноват, «по-братски», и «по-пацански» – на кулаках. Видимо, в чём-то виноватыми оказались и те, и другие. Потому что, через некоторое время, приехали четыре «скорые», и развезли «братков» и «пацанов» по разным больницам.

К вечеру все они вернулись к манежу в бинтах, гипсах, на костылях и в инвалидных колясках. Неугомонные калеки сразу организовали новую «стрелку» или «тёрку». Но, на сей раз, без драки. И «порешили» «предъяву» Сосискиного папы удовлетворить, устроили между собой бурные инвалидные, примирительные объятия и поцелуи, и вызвали наутро грузовик, чтобы всем вместе отконвоировать «позорного» пони по «кликухе» Кеша на мясокомбинат.

6

А в запертой конюшне уже вовсю шли приготовления к побегу и спасению коня Кокетливого. Чуть раньше, через щели, в конюшню влетел отправленный Вадиком и Таксёром на розыски Пончика воробышек Чик-чик.

– Нам бы только вечер простоять, да с полночи продержаться! – подбадривал лошадей маленький Пончик. – От тебя здесь толку мало – ты не орёл, – сказал он Чик-чику. – И, как ни старайся, никого не заклюёшь. Лети к Боре, к Вадику и Таксёру. Пусть подгоняют грузовое такси – спрячем Кешу в деревне!

Заполночь в ворота конюшни тихонько постучали. Понная стража приоткрыла дверь и в неё крадучись вошли Вадик, Таксёр, Боря, и влетели Чик-чик, вместе с решившим придти на выручку разноцветной лошадке, хромым Гулей.

Конюх Миша обмотал копыта Кеши и Пончика дерюжкой, и мимо спящих в проходной и в джипах загипсованных бандитов, вся компания осторожно прокралась на улицу к грузовому такси. Все, кроме Таксёра. Таксик, в котором неизвестно откуда вдруг вспыхнул собачий бойцовский инстинкт, во время бегства и погрузки, постоянно дежурил на страже в проходной, готовый наброситься и искусать любого случайно проснувшегося бандита. А когда дело было сделано, напоследок, продырявил зубами надутые воздухом резиновые колёса всех инвалидных колясок, и даже попытался, рыча от злости, перегрызть бандитские костыли.

7

После этого вся компания осталась жить в деревне. Мама и папа Вадика подружились с Борей и втроём или по очереди на грузовом такси или на папиной машине постоянно навещали сына и пёсика, привозя продукты, а заодно овёс и сено. Маме кто-то сказал, что держать лошадей сейчас очень модно, и она с удовольствием пекла для всей компании разные сладости.

Наклейка на груди у Пончика от снега и дождя совсем стёрлась. И Вадик с дедушкой прибили над входом в хлев крепкую деревянную вывеску: «Конь цирковой заслуженный Кокетливый». А ниже – «Конь кавалерийский Пончик». За всё это время быстрый Пончик, играя в пятнашки, много раз догонял Таксёра, но никогда его не пятнал, чтобы пёсик не обиделся.

Гуля Хромой Первый попытался возглавить стаю глупых, как он считал, деревенских голубей, которые слетались полакомиться остатками Кешиного овса. Но и в деревне, Гулю никто всерьёз не принимал, и не слушал. Лапка у него после бабушкиных перевязок, ванночек, примочек и снадобий почти совсем зажила, и голубь сам снял с себя звание Хромой. И стал отныне именоваться Гуля Второй. – Если рассуждать умно и логически, – ворковал Гуля, – то мы придём к выводу, что в первый раз я уже присваивал себе очерёдность Первый. И теперь, во второй раз, строго по законам арифметики, следует очерёдность – Второй.Быстрый Чик-чик, встретил очень понравившуюся ему, красивую, и по-деревенски степенную воробьиху, и завёл с ней семью. И на чердаке в доме у бабушки и дедушки уже чирикали птенчики.По выходным Кеша устраивал представления. Вадик с дедушкой заранее вывешивали на заборе красочное объявление: «Проездом из города знаменитый цирк! Конь Кокетливый, и его труппа: Пончик, Таксёр, Чик-чик и Гуля Второй! Начало после обеда. Билетов нет».И в выходные около огороженного дедушкой загона, на представление собиралась вся деревня, и даже приезжали родственники и знакомые из города, слетались голуби, воробьи, приходили деревенские кошки, коты, собаки, и даже коровы, козы и петухи с курицами. И обязательно прибывал на красной с золотом каретке конюх Миша.– Чистят ли тебя, Кеша? Холят ли? – ещё с улицы начинал шуметь он. – Несу, несу тебе сахарок!

Гнедая с бантиками, ни с того ни с сего, вдруг вбила себе в голову, что жить в деревне – это её давняя мечта. Но что она не имеет права загубить в глуши данную ей природой неземную красоту. – Ах, как я завидую тебе и Пончику! – изводила она жалобами доброго Кешу. – На зорьке проскакать по зелёному лугу, оставляя копытами тёмный след на росистой траве! Но как же станция метро? Без такой красавицы? Без такой кобылки! Как седоки? Манеж, наконец? Ах, моё лошадиное сердце рвётся на части и разбито вдребезги.Рыженькая с завитушками искренне и громко ржала над новыми чудачествами своей взбалмошной подружки.Вадик вытаскивал на улицу магнитофон, включал цирковой марш, объявлял первый номер и представление начиналось. Белый, до блеска вычищенный, Кеша, с красным бантом в хвосте, кланялся под музыку, танцевал вальс, гарцевал боком и вперёд, потом шагами назад. Затем он поднимался на задние ноги, и перебирал передними коптами, а под ними стояла улыбающаяся бабушка. Таксёр, в это время, как дрессированный заяц, отбивал барабанную дробь лапками по полену.Затем наступала очередь труппы. Вадик командовал «але, ап!», конь опускался на передние колени, таксик, забирался ему на спину, и садился, как пудель, на задние лапы. Затем Кеша скакал по кругу галопом. Но неловкий Таксёр как ни старался удержаться, всё равно падал. Кеша останавливался и снова подставлял ему спину, а таксик снова залезал и падал. Зрители очень смеялись, думая, что таксик клоун.– Какой жуткий беспорядок! Сплошной цирк! – хлопал крыльями, летал над ними и ругался Гуля. А зрители аплодировали ему, думая, что это такой трюк, или даже голубь и есть руководитель труппы.Между номерами Кеша отдыхал. В это время по кругу арены скакал маленький пони, в разноцветных яблоках. Это был Пончик. На его спине стоял наездник – Чик-чик. Он никогда не падал. Даже потеряв равновесие, воробышек взмывал на крыльях вверх, и снова седлал скакуна.– Эти противные птицы! – теперь уже возмущался таксик. – В пятнашки играют неправильно! С лошадей падают вверх!Он бегал следом за быстрым Пончиком, тявкал и падал, пытаясь всё-таки хоть раз запятнать лапкой воробышка. И этот номер больше всего нравился самым маленьким детям. Потому что по кругу очень ловко скакала очень маленькая лошадка, с очень маленькой птичкой в седле.