Кузьмич и дед собирали убитых волков. К ним присоединился, наконец, Иван:

– Ну, и сколько всего настреляли?

– Восьмерых собрали. Восемь на семьсот, это сколько будет?

– Думаю, двое ушли, – говорил Кузьмич, не обращая на арифметические подсчёты деда. – Давай, Иван, присоединяйся, надо шкуры с них содрать. Чтобы было что предъявлять. Где твой Прохор?

– Куда он денется? Сейчас подойдёт.

Шкуры серых хищников уже лежали на полозьях. Привада не пригодилась, её скинули в снег со словами:

– Сожрут.

– Куда твой Прохор, Иван, конкретно делся?

Стали икать, кричать. Наконец, его нашли лежащего в сугробе. Когда перевернули – содрогнулись: Прохор был мёртв. Он лежал с перегрызанным горлом.

Иван закричал, тряся безжизненное тело своего сына.

Кузьмич зачем-то тихо сказал, себе под нос:

– С мечом пришёл от меча и погиб.

– Ты это к чему? – так же тихо спросил у него дед.

– Да так, ни к чему.

Дед посмотрел на Кузьмича долгим проницательным взглядом, как бы пытаясь разгадать его слова. При этом оглянулся по сторонам и сказал:

– Так, это… Давайте потихоньку будем уходить. А?

На полозья вместе со шкурами волков положили безжизненное тело Прохора.

Начинало уже темнеть.

– Нужен привал, – сказал Кузьмич.

Иван сел на полозья рядом с телом сына. Было понятно, что костёр и всё остальное лежало на Кузьмиче и на деде. Чувствовалось, что мороз начинал крепчать. Они развели пока простой костёр, чтобы приготовить еду. Пока дед готовил её, Кузьмич начал строить бивак вокруг костра. Он собирал мох, который очень хорошо держит тепло. Сверху ложил лапник. Он знал, что лучше всего лапник – это еловый. Земля, прогретая костром, будет долго отдавать тепло. Чем больше тёплого воздуха в «перине», тем теплее спать. Поели. Выпили за упокой Прохора. И легли отдыхать.