Альбур Булат,

«Любовь. Эвтаназия. Вера»

Пролог-предисловие

Ubi vita, ibi poesis

Латинская пословица (Где жизнь – там и поэзия)

«Я должен написать историю, но не банальный роман о любви или горе, а суметь отразить те, самые сокровенные чувства, которые не дают мне покоя, благодаря которым, я дольше, чем другие, не могу уснуть поздней ночью, но сделать это так, чтобы каждый читатель задался вопросами, которые долгое время будут «посещать» его разум и не дадут ему покоя», – именно эти мысли «посетили» меня этой туманной осенней ночью, которая своей одинокой пустотой не позволяет мне вернуться в далеко улетевшую весну. Да, именно в ту весну, в которой мне больше всего запомнилась не только любовь «осенившая» моё полное беспорядка сердце, но и жажда, жажда творчества и фантазии, пылавшей в моей полной полёта душе. Быть может, я выразился как-то неадекватно, не знаю, но, к слову сказать, мне всегда были интересны сумасшедшие, больные шизофренией люди, но не потому что я им завидовал или сострадал, а от того, что их поступки и слова были непредсказуемы, непонятны и нелогичны.

Обычно, чтобы лучше узнать человека, его просят рассказать о юношеских годах, о первой любви, о его детских фантазиях и мечтах. Но для начала, представь: летний августовский вечер в провинциальном городке, ты сидишь у двора на улице на деревянной скамье под деревом… Все друзья разошлись, лишь ты один… Смотришь вокруг: где-то вдали виднеются силуэты людей, спешащих домой, из далека слышен журчащий шум горной реки… И в голову начинают лезть различные мысли, самые невероятные мысли. То думаешь «В чём же смысл всего этого?», то вдруг понимаешь, что счастье – восхищаться окружающей красотой; то перелистываешь в голове воспоминания о людях, которых ты любил, ценил, то посмотрев на гору впереди, думаешь «Что же там, за ней?», хотя прекрасно знаешь ответ. А порой, видя, как ветер молчаливо качает траву, вспоминаешь, как когда-то в детстве боролся на этой траве с друзьями, и не знаешь, куда деться от этих мыслей, и в тоже время понимаешь, что это то, без чего человек не может быть счастлив, что это не просто воспоминания, не просто вопросы, это то, что ведёт тебя вперёд, но ты не знаешь к чему…

      И в такие моменты хочется взять ключи от кабриолета, которого нет, сесть в салон и, вздохнув, включить песню «The Beatles – Yesterday», завести мотор и ехать, просто ехать в ночи, не спеша, видеть луну, небо, звёзды… Сначала ехать по степи, в которой кажется, что ты летишь, потом среди гор, меж которых хочется дышать и петь, и, вдруг, увидев холм у реки, остановиться… Не спеша подойти к нему, ощутить, как лёгкий ветер проносится по тебе, и, сев на холм, вновь вздохнуть и смотреть, просто смотреть вдаль… И кажется, точнее не кажется, а нет сомнений, что найдёшь то, что ищешь, или осознаешь то, что стоит поискать. Действительно, «это не кровь течёт в наших венах, это река нашего детства» (припев песни «Garou and Michel Sardou –La riviere de notre enfance»)

Какие мысли вызывают подобные слова? Кто-то скажет, что это полная чушь, кто-то пропустит через себя каждое слово, окунувшись в эту доселе незнакомую картину, а кто-то вспомнит себя – мечтательного и романтичного влюблённого мальчика, для которого нет ограничений, нет предела, который стремится к невозможному…

Искра жизни I

Моё детство началось и окончилось в обычном провинциальном городке, полном спокойствия и умиротворения. Где нет той спешки и той суматохи, сравнимой с весенней грозой. Наш дом стоял на улочке, идущей вдоль реки, и напоминал обычный дом, построенный в советское время, что подчёркивала рельефная крыша из серого шифера, и дымоход, из которого дым последний раз пробивался к небу лет тридцать назад. Чем старше я становился, тем меньше мне хотелось здесь оставаться, но я любил и до сих пор люблю эти места, мне всегда хочется сюда вернуться и поваляться на траве, поворовать черешню у пожилой соседки, вспомнить песни, которые мы пели, и, конечно же, забыться в воспоминаниях о первых чувствах. Не знаю почему, но романтические воспоминания любят «догонять» меня именно по вечерам, когда я смотрю на звездное небо. Быть может поэтому, я так часто люблю сравнивать симпатичных мне девушек со звездами или луной. Но здесь я испытал не только любовь, но и такие банальности, как предательство и ложь; хотя, говоря «испытал», я хочу показать себя не в роли пострадавшего, а скорее в роли глупца, который видит лишь хорошее вокруг себя и обитает в своих добродетельских мирках, подчинённых тем же глупым правилам, что и сам глупец.

Прошло уж немало лет, с тех пор, как я последний раз прогуливался по этим местам. И вот, сейчас, приезжая сюда, я иду по этой извитой и натоптанной тропинке вдоль реки, шум которой не мешает мне уходить в себя, а напротив – действует как колыбель, но я не засыпаю, а каждый мой шаг – это какое-то, каждый раз другое, событие… Эта тропинка – это нечто похожее на машину времени, но с одной лишь «неполадкой» – я не могу ничего изменить и с одним «побочным действием» – грусть, обычная человеческая грусть, но я в состоянии от неё избавиться, стоит мне сделать пару шагов вперёд, и, может мне повезёт, и я окажусь в более счастливом «времени», или, точнее воспоминании: вот, возле дерева, нависающего над самодельной беседкой, и, создающего обширную тень, сидит мой дедушка, держа в руке свою любимую палку, которая одновременно служила ему и чем-то вроде трости, и, в тоже время, наводила на нас страх, когда мы с братом ослушались; а вот, то местечко, в котором мне почему-то больше, чем моим сверстникам, везло в рыбалке, хотя, я не имел от них секретов и тайн в этом обыденном для нас «хобби»; а возле этой черной скалы, угрюмо нависшей над ропочущими волнами горной реки, я впервые подрался со своим заядлым другом, и я знаю, что не было явной причины тому, я это даже тогда понимал, но порой – «что-то не даёт мне покоя!», – то есть я порой что-то делаю или говорю не от того, что мне этого хочется, а только лишь потому, что мне интересны последствия моих «этаких» поступков или слов. Да, вы можете подумать, что нормальный человек способен как-то включать логику, или, в крайнем случае, фантазию, чтобы спрогнозировать эти последствия, и я так могу, но ведь когда всё известно наперёд и продуманно – это…шахматы!

Странно, но когда я закончил свою «прогулку во времени», мне не захотелось сесть на то место, где мы часто беседовали с Индирой, а мне хотелось наблюдать за ним издалека, что, собственно говоря, я и сделал поначалу. Это была небольшая, по весне жёлто-зеленая лужайка у холодного и вкусного родника, и я чувствовал, что если приближусь, что если хотя бы одной ногой ступлю на неё, то меня ещё больше унесёт в это необыкновенное прошлое, в котором живёт моя первая, незабвенная и кареглазая любовь. Подвох в том, что словом «любовь» я в те годы называл влюбленность, сильную симпатию, но это была не игра моего циничного эго, а обычная безопытность моего сердца. Я хочу этим сказать, что в будущем, к сожалению, мне довелось испытать чувства более сильные, и я лишь тогда осознал всю ценность и само понятие любви. Честно говоря, я помню даже тот аромат, который когда-то исходил в этом необыкновенном для меня, и хочется надеяться неё, местечке. И всё же, я не выдержал и спешным шагом устремился на «нашу» лужайку.

Стоит ли описывать, знакомые каждому, чувства ностальгии и ощущения прошлого, посетившие меня в этот момент? Неверное нет. Но одно лишь скажу: я просидел там больше часа, пока солнце, тонущее в кроне деревьев на горе, не перестало освещать это место, которое в ночи слилось с окружающей природой, и перестало меня затягивать в дебри тех воспоминаний, когда мы было 17 лет…

Индира жила неподалёку от нас, в таком же однотипном доме, что и я, хотя её дом всегда был для меня какой-то загадкой, ведь я ни разу там не был, разве что, когда-то я ужинал у них во дворе с её отцом, но это было, так сказать, по-соседски. Она была высокого роста, но не выше меня, и что мне больше всего запомнилось это её походка и волосы. Когда она шагала, мне казалось, что она порхает, а на землю ступает лишь так, для «приличия», а её прямые тёмно-русые волосы опускались гораздо ниже плеч, и только там завивались в загадочные локоны, меж которых мне так нравилось играться пальцами, что иногда это её раздражало. Мы знали друг друга с самых ранних лет, и часто с другими ребятами собирались на улице, чтобы поиграть в мяч, но когда мы все выросли, девушки от нас-парней как-то незаметно отделились, и наше общение заключалось лишь в словах: «привет, как дела?» и не более того.

Однажды в конце лета, мы с друзьями сидели у самодельного деревянного моста, который перекидывался через реку и соединял центр города с «сельской» его частью (мы жили именно там) и, как всегда, говорили либо о «крутых тачках», либо подшучивали друг над другом. Когда я направил свой взгляд вверх, в сторону крутого склона левого берега, оттуда, улыбаясь, спускалась Индира с подружками, и у каждой в руках был небольшой полукувшин. И вдруг со мной приключилось что-то необыденное, я привстал, и посмотрев на друзей, смело кивнул им головой, и устремился к ней. Пока я шёл, мне в голову не пришло ни одной нормальной идеи о том, как я начну разговор. Подойдя к ней, я кое-как «полууверенно» промямлил:

– Привет, я смотрю, ты собралась на охоту…, – в этот момент я улыбнулся и посмотрел на ее зелёный кувшин. Она засмеялась. Но не от того что я «удачно» пошутил, а от того, что я смешно выглядел в этот неловкий для меня момент. После чего она иронично ответила:

–Да, как видишь!

– Слушай, а ты не против, если я тебе помогу в этом «нелёгком» деле?

Она промолчала в ответ, но я сделал вид, что воспринял молчание, как согласие с моим предложением, и нагло отправился помогать собирать ей смородину в саду. К моему счастью, эта кареглазая девушка не стала отнекиваться и игнорировать меня, а порой даже непринужденно и открыто беседовала со мной, что меня очень удивило. Когда кувшин был полон, я, в своём репертуаре, предложил ей помочь донести его до дома, что ей показалось немного странным, так как кувшин был настолько лёгок, что его мог бы поднять пятилетний мальчик. Но она согласилась. Мы шли по этой тропинке вверх по склону и просто разговаривали, и то волнение, присущее мне в разговоре с девушками куда-то испарилось. Она всё время улыбалась, когда смотрела на то, как я правой рукой обхватил этот кувшин, а я был счастлив, видя её искреннюю улыбку, которая притягивала меня к себе, но когда я думал о её губах, я краснел, краснел, как провинившийся в чём-то мальчишка. Когда мы дошли до того самого, загадочного дома, Индира, опустив взгляд, тихо сказала: «Ну, вот мы и пришли», я не знал, что ей ответить и вообще как себя повести. Я протянул ей кувшин и в этот момент коснулся её руки, нежность которой не давала мне покоя ещё долгое время, и негромким голосом, будто хотел адресовать это лишь ей, сказал: «Знаешь, честно говоря, мне было очень приятно быть рядом с тобой сегодня, я хочу пожелать тебе спокойной ночи» – а было только часов семь вечера! – «и завтра я бы хотел вновь тебя увидеть». Она, слегка улыбнувшись, и поправив локон волос, кивнула, пожелав мне удачи, открыла калитку и скрылась у себя во дворе. А я еще долго стоял возле её дома и думал о том, что сейчас произошло, и мне не хотелось возвращаться домой, потому что я знал, что даже поздней ночью я не смогу сомкнуть глаз, ведь мысли об этой девушке будут вертеться в моей голове, заставляя меня вертеться в моей кровати.

Именно так и началось наше общение.

Искра жизни II

Как я уже говорил, это был конец лета, и мне было грустно прощаться с родными местами, даже малейшая мысль об отъезде на учёбу вводила меня то в ступор, то в замешательство. Не хотелось говорить этих прощальных слов девушке, которую я любил и друзьям, которым был верен. Друзья…Нас было много, мы были как «банда», или даже «семья». Я был самым младшим, но именно мне в голову зачастую приходили хулиганские идеи. Я не совру, сказав, что мы знали друг друга с тех пор, как родители начали нас «выпускать» на улицу. Мне казалось, что я прекрасно знаю своих друзей, и был уверен, что они меня знают лучше, чем я сам…

Одного из моих друзей звали Махар (согласен, редкое и необычное имя). Он был старше меня на полтора года, но в его смуглых чертах лица всегда прослеживался оттенок некой младенческой доверчивости, и казалось, вот он, весь на ладони – открытый, земной, не увлеченный мыслями о вечности и смысле жизни. Ему нравилось подшучивать над нами, но когда дело касалось серьезных вещей, я был уверен, что Махар даст совет, или окажет банальную поддержку. Он вытаскивал меня из передряг, и признаться, не раз спасал мне жизнь. В один день, наверное это было ранней весной (я говорю «наверное», так как не помню точно, мне лишь запомнилось, что было прохладно и ветрено в тот день), я шёл поздним вечером домой от своего знакомого, жившего в паре километров от нас, и я шёл по той самой извитой тропинке вдоль реки. Я был спокоен и беззаботен, даже помню, что я насвистывал какую-то знаменитую мелодию.

Наверное, многие попадали в подобные ситуации. Было темно, и лишь тусклые огоньки от далеких фонарей еле-еле рассеивали глубокий мрак. Вдали я увидел силуэты нескольких мужчин, по шатким движениям и возгласам которых, не трудно было догадаться об их «душевном» состоянии… Хотя я не припомню, чтобы это был праздничный день, даже не выходной! Проходя мимо, я взглянул на место их весёлой посиделки и, с присущим мне любопытством, осмотрел взглядом каждого. Стоило мне продвинуться от этой «стоянки» на пару метров, как один из них, жестикулируя, прокричал: «эй, паренёк, поди-ка сюда!». Мой ответ был прост – я ускорил шаг. Тогда я услышал кучу грохочущих, слившихся в один сплошной ор, голосов, и, обернувшись, увидел бегущего на меня мужика, который мчался так настырно, что, казалось, будь я стеной – он бы меня пробил и помчался бы дальше, «навстречу судьбе». К счастью, мои инстинкты сработали, и я уклонился в сторону и побежал вперёд, но в этот момент мой путь преградил другой пьяница, который на вид казался более трезвым, чем остальная «веселая компания». Я был зол, и сказал, что ему меня не поймать, и чтобы он шёл подальше с моей дороги – на что последовала дикая реакция – он достал нож-бабочку, это было популярное в то время среди «крутых» парней средство запугивания, и начал им борзо размахивать, пытаясь показать, что у него перевес сил, в этот момент я впал в ступор на несколько мгновений, и взглядом стал искать на земле камень или палку, в тот же момент другой мужик, незадолго бежавший на меня, стал орать во весь голос о нынешнем поколении, об их бестолковости и непозволительном поведении (это я мягко описываю его слова, они звучали гораздо нецензурнее). Мне не удалось найти на земле ничего, способного «тягаться» с ножом, меня окружали несколько человек, и бежать – был бы не лучший исход этой весенней «вечеринки», и я даже задумался о том, что это будет глупая смерть – умереть от руки пьяного мужика, и среди «публики» ему подобных. Я, не отводя глаз, смотрел то на нож, то – на пьяницу, сохраняя надежду, как-то увернуться от удара. Но вдруг, я услышал так давно знакомый мне свист, а затем – и быстрый топот. Это был Махар.

Его громкий свист заставил обернуться назад пьяницу с ножом, и в этот момент тот получил довольно-таки сильный удар палкой в голову, после чего стремительно рухнул на землю, как тяжелый мешок песка. Я не растерялся и побежал вперёд к своему спасителю, и мы галопом устремились в сторону дома, но двое из этой шайки поспешили за нами. На вид им было около 25-30 лет, тот, что был быстрее, подобрал нож, лежавший на земле возле обездвиженного «мешка», и на бегу кричал нам вслед, что вырежет нам наши сердца и перережет глотки. Я помню себя во время погони… Мне не хотелось оборачиваться, а хотелось просто бежать, просто очутиться дома, рядом с родными, точно также сесть перед сном на диване и выпить стакан молока, хотелось через много лет с улыбкой вспоминать этот «яркий эпизод» из жизни… В моменты, когда я спотыкался, Махар тянул меня за ворот куртки, не давая упасть на землю, тоже самое делал я для него, мы буквально тащили друг друга на бегу… Я не знаю почему, но я обернулся назад, быть может мне хотелось взглянуть на лица преследователей, или наоборот – хотелось обернуться и никого не увидеть, но обернувшись, я увидел, как тот, что с ножом, стал отставать, и меж нами было около 7-8 метров, поняв, что ему не догнать, он замахнулся, нож полетел в мою сторону, как стрела из лука – стремительно и чётко. Мне хотелось закрыть глаза и забыться, но я себя одолел и попытался увернуться. Нож проскочил в нескольких сантиметрах от моей шеи. После чего мы стали стремительно уходить вперёд от преследователей. Глупо звучит, но я был счастлив, когда услышал, как нож звонко ударился о камушки, лежавшие на траве – это был знак того, что смерть «проскочила мимо моей шеи» и на время оставила меня в этом мире. Дальше мы просто бежали, уже не так свирепо и дико, но даже когда погоня была далеко позади от нас, мы не остановились. Точнее, Махар не дал нам остановиться.

В тот поздний вечер он очутился там не случайно. Не застав меня дома, он решил пойти и встретить меня на полпути. У него была палка, которая нам очень помогла – откуда? Мой дедушка всегда учил меня выходить в путь по ночам, всегда имея в руках палку или подобие биты, но его наставление выполнил не я, а Махар.

Добравшись на нашу улицу, мы присели на скамью у двора и хотели отдышаться, перед тем как разойтись по домам. Сначала мы просто молчали, но затем молчание грубо прервал мой дорогой друг:

– Роберт, черт возьми, сколько раз в своей жизни ты стоял на этой долбаной грани жизни и смерти?! Почему это «стояние на грани» тебя ничему не учит? Как ты живешь после таких моментов, когда твоя жизнь вот-вот могла оборваться и стать ничем? Да, удача любит храбрых, но не идиотов!

–Махар, послушай, я не собираюсь после таких ситуаций, когда я мог умереть, но остался жив, ударяться в религию или ещё куда-то. Я просто радуюсь жизни больше, чем остальные, я такой счастливый не от того, что у меня в душе ребёнок, а от того, что каждый раз после «стояния на грани» я становлюсь счастливее других, но не подумай, что я получаю от этого кайф. Я люблю жить, но люблю больше чем ты, но в отличие от меня, ты знаешь цену этой жизни, а я нет. Мне никогда не понять тех мечтаний обычных ребят, ищущих денег и роскошной жизни, не понять того, что вы хотите найти жён, которые будут встречать вас по вечерам у порога и провожать утром после завтрака на работу, не понять тех радостей семейной жизни, не уловить моментов радости в новогоднюю ночь, не уловить наслаждения от обычных посиделок в весёлой компании… Я устроен по-другому, но я способен любить, любить друзей, девушек, родных и вообще людей, но я одержим некоторыми мыслями, которые вам недоступны или непонятны в силу того, что вы слишком земные. Я тебя не упрекаю в том, что ты меня не понимаешь, но я хочу, чтобы ты принял меня таким, каков я есть – одержимым и нестандартным и не пытался загнать мне в голову дурь о смысле жизни и прочих извечных вопросах бытия. Я в этом давно разобрался. Человеческая жизнь бессмысленна. От того, что кто-то умрёт или родится, ничего не изменится – реки будут течь, а вселенная расширяться, лишь кто-то заплачет, лишь кто-то порадуется, но не более того…

После моих слов Махар не хотел больше меня слушать, и улыбкой показав мне, что я несу чушь, пожелал мне спокойной ночи и отправился к себе домой…Да, всё к тем же радостям семейной жизни, к шуткам, питью чая и вопросам о том, какую рубашку на завтра ему погладить. А я остался сидеть на улице, слушать тишину…

Искра жизни III

Чем плох конец лета? Для меня он плох тем, что заканчивается «светлая» половина года и начинается «темная» – холодная и увядающая, которая затянется на целых шесть месяцев, и всё это время мысли о весне будут проскальзывать в голове при каждом виде сырости и молчании природы. Как будто природа принимает «тёмную сторону силы»…

Чем меньше ты любишь, тем меньше разочарований, а чем меньше разочарований, тем больше спокойствия и логики – и пусть это не делает тебя счастливым, но только так ты можешь оградить себя от несчастий и бед, которые так и липнут к человеку, дающему волю эмоциям и любви. Эту жизненную идеологию человека-робота я осознал только через много лет, после событий, которые я здесь описываю. Я понял, что у каждого человека должен быть очень узкий, этакий стержень или круг, в котором очень мало людей, к которым он привязан и которых он любит (а в идеале этого круга вообще не должно быть!). То есть, человек без эмоций – он не может стать несчастным, потому что он не знает что такое счастье, потому что ему некого терять, не в ком разочаровываться. Эгоистично? Цинично? Но логично! И…бессердечно, аморально.

Любить, чтобы любить…А кто дальше продвинулся в решении этого вопроса? Любить, чтобы быть счастливым – эгоистично. Любить, чтобы осчастливить кого-то – глупое, неоправданное самопожертвование. Природа подарила нам способность любить, только лишь ради продолжения рода и не более того!

Не хочется прощаться с родными местами, уезжать в сырой далекий город, который по идее должен «подарить» кучу знаний моему любознательному мозгу. Прощание было простым и лаконичным. Я никогда не был мастером говорить эти слова «напоследок» и изображать взгляд: «я буду скучать». Накануне отъезда, вечером, я позвал Индиру посидеть со мной на нашей скамье…Она долго молчала, как молчат девушки, когда их что-то тревожит или они обижены, мы просто сидели и слушали дыхание друг друга, выделявшееся среди остальных шумов. Мне пришлось прервать всю эту «трепетную» минуту:

– Может скажешь что-нибудь? Я как-никак попрощаться пришёл, ты же знаешь, что я буду скучать по тебе, даже по нашему с тобой молчанию…

– Ты меня любишь? – спросила она, робко и тихо.

– Да… – ответил я ей и посмотрел на неё, касаясь её руки.

– А за что?

– Что за вопросы? За то, что ты красивая и добрая, за твои глаза, за то, как ты смотришь – гордо и с любовью!

– Нет, ты меня не любишь, – произнесла она тихо и с обидой.

– С чего такие глупые выводы?

– Если бы ты меня по-настоящему любил, ты бы не знал что ответить на мой вопрос, ты бы начал что-то бормотать, ты бы сказал: «я не знаю, за что я тебя люблю», ты бы долго молчал, прежде чем, как сказать что-то. Потому что человек, который по-настоящему и искренне любит у него нет, слышишь, нет причины для любви! Он сам не знает, почему он любит! Он просто любит безответно или взаимно – не важно! Чтобы любить, не нужна причина, человек либо любит, либо нет! – это были последние её слова в тот вечер, да и вообще, это был последний наш откровенный разговор.

Индира открыла мне в тот вечер глаза, ведь я знал, за что я её люблю, но оказывается, я не должен был этого знать, чтобы любить по-настоящему. Я осознал, что не люблю её, она мне просто нравилась, я был просто влюблен. Её слова на много лет послужили мне верными помощниками в делах, касающихся чувств. Если мне кто-то нравился, я спрашивал себя «а почему, в чём причина?» и если я находил ответ – значит это не любовь. И всего лишь только раз я не нашел ответа – не нашел причины своих чувств к девушке. Этим я хочу сказать, что я лишь раз по-настоящему любил. Это было в 19 лет. Её звали А. Не хочу «плакаться в жилетку» или «напиваться в баре», но я больше никогда в жизни так не полюблю, и хочется, чтобы она никогда в жизни не забывала моих «беспричинных», настоящих чувств к ней. Хотя, знаете, чем черт не шутит, не так ли? А может после А. я встречу ту, которую полюблю еще сильнее и «более по-настоящему!». А. была одной из искр моей жизни… Искр, которые навсегда врезались в мою душу. Таких искр у меня было мало в жизни, и говоря «искра жизни», я имею ввиду не только девушек, друзей, родных, я имею ввиду всё то, необыкновенное и необычное, всё то, что сделало меня таким, каков я есть на данный момент, всё то, что оставило либо рубец, либо островок счастья в моём сердце.

Искра жизни IV

«Все кретины ненавидят, когда их называют кретинами»

Джером Сэлинджер, «Над пропастью во ржи»

Хорошо быть идиотом? Хотя, нет, вопрос поставлен неправильно. Легко быть идиотом? Если ты идиот, тебе легче жить, не так ли? Не нужно ни о чём думать, просто живешь себе и всё; и у тебя, в таком случае, никогда в жизни не возникнет вопроса: «а легко ли быть идиотом?». А быть может, вообще не прилично обо всем этом размышлять? Тем более, когда тебе стукнуло восемнадцать…

Когда я был маленьким и глупым мальчишкой, может даже, мне было лет десять, на наших улицах я очень часто встречал человека, идущего так неприметно, но в тоже время такого броского, и вечно в синем пиджаке, независимо от того, светит солнце, или…не светит. У него была такая странная улыбка – были видны редкие зубы и вечный перекос вправо (только сейчас я знаю, что этот «перекос вправо» – это асимметрия носогубной складки!). А что больше всего врезалось в память – это то, как он вечно жевал что-то справой стороны, то ли язык, то ли щеку, то ли еще что-то, но было слышно это отчетливое чавканье, и еще эти слюни… Они вечно вылетали во время этих актов чавканья, потому что чавканье, «перекос вправо» и странная улыбка совпадали во времени! Но меня это ничуть не раздражало.

Проходя мимо нашего дома, он, видя нас с приятелями на улице, всё время выкрикивал разного рода фразы. Мы порой даже верили ему, или нам хотелось верить. Мы же маленькие и глупые, а значит верить в глупости – это наш конёк.

– Сынок, у тебя будет хорошая жена, вот увидишь!

– Паренёк, ты станешь добрым человеком, а я умру…но ты станешь!

– Будьте счастливы, я хочу есть, я одинок, а вы – будьте счастливы!

К чему я это всё вспомнил? Просто стало интересно, что с ним сейчас. Скорее всего, он умер. Мне было бы очень приятно сейчас услышать этот голос, который нёс в себе такую ребяческую откровенность, пусть и бессмысленную, пусть из уст психически больного… Но ведь тогда, много лет назад, я помню, как кто-то из ребят спросил у моей бабушки, сидевшей рядом на скамье: «А он что, все знает? Его Бог послал?». Бабушка погладила себя по лицу, кивнула и просто сказала: «Да». Я еще тогда понимал, что это чистый бред, но я не стал ни с кем спорить. По двум причинам: первая – это бессмысленно, вторая – зачем вызывать сомнения у человека, который во что-то просто поверил. Значит, у этого человека есть талант, или дар, благодаря которому он может просто взять и поверить в то, что психически больной – это посланник с небес. А у меня этого дара нет.

Я помню имя этого человека в синем пиджаке. Оно стало нарицательным в наших краях. Его звали Али. Просто Али и ничего больше, ни фамилии, ни возраста, ни адреса, а просто и коротко – Али. Когда люди, разговаривая между собой, хотели обозвать кого-то глупцом, они говорили: «Вот ты али, ничего не понимаешь!». Эти слова были равнозначны фразе: «Вот ты дурак, ты ничего не понимаешь!». Мне это никогда не нравилось. Ненавижу слышать такого рода словечки. Зачем называть дураков, глупцов, или просто тех, кого хочется как-то обозвать именем этого человека? У меня сразу перед глазами встает его добродушный образ в синем пиджаке и с чавкающей улыбкой и абсолютно никакого негатива. Мы же не называем идиотов, или просто тех, кого нам хочется как-то обозвать, такими именами как «человек дождя», или «Форрест Гамп». Потому что нет никакого негатива.

Искра жизни V

«Католики всегда стараются выяснить, католик ты или нет»

Джером Сэлинджер, «Над пропастью во ржи»

Я уехал учиться. Набираться ума… и всего остального, чего можно набраться в далеком городе S. Не хочу, чтобы меня называли «али».

Учеба началась с очень интересных знакомств, такого разнообразия личностей я никогда еще не видел. То есть, те, кто меня окружал ранее, стали казаться мне одной биомассой, потому что они были жутко друг на друга похожи. Странно, но если бы я не уехал, я бы не понял, что мои давние знакомые – это однородная биомасса. Я всегда любил людей разбивать на некие группы. Я не расист и не националист, и вообще не какой-то там радикал, просто я делю людей на группы. У кого-то есть четкая жизненная позиция, у кого-то – нет. А от куда ей взяться, если он из биомассы? Знаете, такая огромная куча, без целей и принципов. Как коралловые рифы в океане. Они просто медленно растут. Миллионы лет растут и всё. Возможно, от них есть какая-то польза, и, естественно, без них – нельзя, но они – беспринципная и неподвижная куча. Многоклеточные.

Наши первые занятия в медицинском университете не были похожи на школу и на другие университеты. Они шли гораздо дольше. Но мне не было скучно. Всегда было весело. Я стал понимать черный юмор. Стал даже сам так шутить. Не сразу конечно, а так… со временем.

Странно, какое сильное влияние на мировоззрение человека оказывает познание. Порой начинаешь сомневаться в некоторых духовных аспектах бытия. Быть может, эти сомнения вызваны духовной безграмотностью? Или же, они вызваны светской грамотностью? Неважно. Суть в том, что у меня стали появляться сомнения, в том, что где-то там есть единый вселенский разум, который всем управляет. Сомнения в том, что есть какое-то предназначение, судьба. Я не знал, что мне делать. В себе держать – не лучшее решение. И я решил поговорить с одним из моих любимых преподавателей. Лариса Александровна Краснова, кандидат наук, она преподавала у меня биологию. Я был тогда на втором курсе, биология давно закончилась, но я всё же решил пойти и поговорить. Лариса Александровна, как всегда, сидела в аудитории, за преподавательским столом и что-то там чёркала на бумажках – она проверяла работы студентов. Я не знал её возраста, не знал о семье, я о ней ничего не знал. Она очень много лет проработала в нашем университете, она была в возрасте, но я не знал в каком именно. Я пришёл, такой весь веселый и жизнерадостный:

– Здравствуйте, Лариса Александровна, Вы меня узнали!? – сказал я весело и громко.

– Здравствуйте, Роберт, конечно я Вас узнала. Как поживаете? – это было сказано интригующе. Она всегда обращалась к студентам на «вы», всегда называла нас коллегами.

– Неплохо…Как у вас дела? Как студенты-первокурсники? Умнее нас?

– Да я бы не сказала, что умнее, они спокойнее, чем Вы. Я сейчас имею ввиду конкретно Вас, Роберт. Хотя хвалить их тоже не за что. Они зубрят, а Вы понимали, не все конечно. Но Вы, Роберт, я надеюсь, понимали.

– Да! Конечно! Я понимал! – сказал я с ноткой сарказма и улыбнулся.

– Знаете, Лариса Александровна, я к Вам с таким, может даже странным вопросом. Понимаете, я никому кроме Вас, в данный момент, не могу его задать. Друзья, родители, моя девушка могут осудить меня за подобные мысли.

– Так, Роберт, задавайте уже вопрос… Вы сделали такое большое вступление, что заинтриговали меня! Не стесняйтесь.

– Вы верите в Бога? – дурацкий вопрос! Я волновался! У нее на шее висел крестик – символ верующего человека. Я никогда в жизни не задавал таких вопросов.

– Да, а что?

– Но Вы же закончили медицинский университет, Вы учёный человек, биолог, Вы знаете теорию эволюции, все теории происхождения жизни. Вы сами меня этому учили! Как так? Меня очень мучают эти сомнения…

– Понимаете, Роберт, мы не можем утверждать есть Бог, или его нет. Эти сомнения не должны Вам мешать жить, работать, учиться. Многие люди через это проходят… – быть может, она имела в виду себя.

– А как же так? Мне не просто с этим справиться. Я должен для себя решить, есть там что-то, или там ничего нет.

– Это не должно Вас расстраивать. Ни в коем случае не расстраивайтесь из-за этого. Даже если Вы решите для себя, что там ничего нет, не расстраивайтесь. У Вас вся жизнь впереди, и Вы будете очень часто задавать себе этот вопрос. И может, Вы так и проживете свою жизнь, окончательно не найдя ответ. Но опять-таки, это не должно Вас расстраивать. Чарльз Дарвин, автор той самой теории эволюции, умирая, сказал своей жене: «И все-таки Он есть».

В этот день я для себя ничего не решил. Точнее, я решил ничего не решать. Пока. Я подумал, что может через год я снова поставлю этот вопрос «на повестку дня», а пока пусть «повисит». Ведь Чарльз Дарвин, например, решил этот вопрос в самый последний момент. Интересно, после смерти, что он там увидел? Тоннель? Или ничего? Умирающих утешают, или же сами умирающие себя утешают тем, что там что-то есть. Им безразлично рай это, или ад. Главное, что никто не хочет верить, что смерть – это «конечная», а дальше – пустота. И мне не хочется верить, что я просто умру и всё. Естественно, по законам физики я никуда не исчезну: во вселенной ничто никуда не исчезает и не появляется из ниоткуда, оно лишь переходит из одного состояния в другое. Я перейду из состояния многоклеточности в состояние простых химических соединений. Я не исчезну в никуда. Кости – это хорошее удобрение.

Искра жизни VI

До поступления в университет/Весна/2008

– Роберт, слушай, сегодня пятница! Ты обещал!

– Пятница? Да ладно? И что?

– Пошли со мной на пятничную молитву, многие из наших собираются. Ты ни разу не ходил с нами. Тем более, в прошлый раз ты сказал, мол, в следующий раз. Вот он – настал.

– Не, Махар… Давай снова «в следующий раз». У меня дела. Мне нужно готовиться к поступлению в универ.

– Час ничего не изменит. Пойдем со мной.

– Уговорил. Только я заходить не буду. Подожду тебя возле мечети. Пощелкаю семечки.

– Как так? Не зайдешь, зачем тогда идти? – недовольно сказал Махар.

– Ты же знаешь, я не умею делать все эти «штуки»: повороты головы, поклоны и всё такое…

– Так я тебя зову, чтобы ты научился их делать! – мой друг повысил голос – Мы должны молиться, делать намаз, чтобы…

Я резко перебил его «проповедь»:

– Не хочу. Вот стану дряблым и старым, и тогда начну!

– Уверен, что доживешь до этих лет?

– Да! Если ты меня не «кокнешь» сейчас, то доживу.

– Упрямый, как… Ладно, пошли, подождешь меня, – отчаянно сказал Махар, понимая, что уговоры не подействуют. Но отчасти он был доволен, потому что благодаря ему, я «еще на один шаг стал ближе к нашей вере». Хотя с его стороны глупо было так думать. Если человек стоит возле мечети, и, щелкая семечки, ждет своего друга с пятничной молитвы, то это, мягко говоря, не «шаг навстречу к нашей вере».

Мне не хотелось молиться. Может, потому что я знал, что если начну, то нельзя будет прекратить это дело. Это будет большой грех, если я вдруг пойму, что мне уже не хочется молиться пять раз в день. Зачем брать лишний грех на душу, не так ли?

Мы подошли к мечети. У нее был один минарет, который постоянно напоминал всем: «не забываем, пришло время молитвы», ну или что-то в этом роде, правда, на арабском языке. Мне всегда нравилось слушать призывы из этого минарета. Даже рано утром, когда хотелось спать, было очень приятно «его» услышать. Хотя я ни черта не понимал. Мы же слушаем иностранные песни, которые не понимаем. Мы даже с них тащимся. Но пение из минарета было красивее. Оно было рассчитано не для кайфа, а для души. Если она, конечно, есть; не том смысле – для тех, у кого есть душа, а – вообще, если она существует, как некая субстанция.

Я знал, что Махар посмотрит на меня взглядом: «а может всё-таки…?», и поэтому мне не хотелось не него смотреть. Возле входа я сказал: «Всё, давай заходи. Я подожду здесь. И не болтай там со всякими. Терпеть не могу, когда ты болтаешь с кем-то на религиозные темы!». Странно, но он промолчал, сделал вид, что обиделся, хотя просто был расстроен, что ему не удалось меня заманить в его «мир». Мир полный доброты, полный смысла, полный понимания. Мир, который был мне не доступен, в силу того, что он был мне недоступен… в мои 17 лет. И в 20, и в 25. Здесь мне хочется добавить: «и в 30 лет, и вообще никогда». Но с другой стороны – чем чёрт не шутит?

Стоя возле мечети, я о многом думал. Я подумал: «банально думать о смысле жизни, стоя возле мечети, или возле церкви, или возле синагоги, или возле храма Будды. И вообще, зачем думать о смысле жизни, если у тебя не хватает знаний об этой жизни, чтобы точно решить». Я решил «отложить решение этого вопроса», до «лучших времен», ведь я собирался поступать в медицинский университет. Потом я огляделся, в глупой надежде увидеть такого же, как я – с семечками в кармане и ждущего друга с пятничной молитвы. Таких не было. Интересно такие бывают? Уверен – бывают. Надо создать «движение людей, ждущих друзей с пятничной молитвы». Будем колесить по свету на джипах.

Все эти странные мысли были прерваны голосами трёх человек, идущих то ли навстречу мне, то ли к мечети. Молитва давно началась. Не думаю, что эти «ребята» опоздали. Издалека казалось, будто они три брата-близнеца. Действительно, три человека одинакового роста, возраста, у каждого длинная черная борода; идут рядом и «мило» беседуют. Чем ни братья? «Братья-акробатья». Они верующие. Чересчур верующие. Они промывают мозги. Точнее не промывают, а вдалбливают в твои мозги одну супер-идею. Всего лишь одну. И ты больше не ищешь ответов на вопросы о смысле жизни. Ты всё знаешь. Ты – гений. Такой же гений, как и те, что угнали самолеты 11 сентября 2001.Для полной ясности скажу, что им не хватало всего лишь нескольких «примочек». Автомат, две-три гранаты, и крики. Не буду говорить, что за крики. Все их знают.

Такие «ребята» всегда появляются неожиданно. Как смерть. Она приходит, когда не ждешь. Сидишь себе – «живешь», и вдруг она нарисовалась. Вся такая неожиданная, со своей идеологией и принципами. Как эти братья.

– Чего стоишь, почему не на молитве? – сказал один из них, подразумевая то, что я здесь стою «не в тему».

– Да я друга жду. Он зашел туда.

– Почему с ним не пошел?

– Я пока что не умею молиться.

– Слушай, я тебя могу сам научить. Не стесняйся. Веры нельзя стесняться. Хочешь, приходи, я покажу тебе, где я живу. Я стану твоим учителем. Я тебе расскажу о нашей религии, о грехах, о молитве.

– Спасибо большое, но меня друг обещал научить, – соврал я, в надежде, что он отвалит.

– Друг? Он, наверное, тоже еще молод. От учителя многое зависит. Вы же не знаете, что такое настоящая вера. Пророк, мир Ему, говорил, что к изучению веры нужно подходить с осторожностью, ибо каждое неосторожное деяние может быть греховно, – сказал он с умным видом. Идиот, пытается меня заманить в свою радикальную шайку.

Я не хочу сидеть где-то в лесу, в горах, с автоматом и мочить всех, кого мне скажут. Не хочу умереть бессмысленно. Мол, мы несем веру в ряды неверных – ненавижу это слово! Эти радикалы любят заманивать молодежь. Почему им это удается? Да потому что среди молодежи полно идиотов! Они заполняют весь свой пустой мозг ненужной информацией, которая гласит, что смерть в бою с неверными автоматически даст «путевку» в Рай! А я думаю, что она даст «путевку» в никуда, в пустоту. Смерть, она приходит неожиданно. В основном. У больных раком она приходит «ожиданно», но тоже не всегда. Как повезет.

Я не знал, как от них отвязаться. Я сказал, что мне срочно нужно домой. Тот «змей-искуситель» сказал мне, что он с друзьями часто бывает здесь. Сказал, чтобы я не стеснялся и подошел к ним. Сказал, что люди из мечети мало знают о нашей истинной вере. Тоже мне, нашелся знаток. Уверен, продолжительность его жизни составляет около 35-40 лет. Их часто выкуривают. Из всяких домов, из леса, из ущелий, где они прячутся.

Помнится, была компьютерная игра, про итальянскую мафию в Америке 30х годов. Я очень любил в нее играть. Игра со смыслом и с прекрасным сюжетом. Главный герой – бывший таксист, но теперь он мафиозный солдат, на службе у дона Сальери. И в последней мисси этой игры было задание: «УБИТЬ ВСЕХ УБЛЮДКОВ». Не знаю, почему я это вспомнил…

Я больше никогда не ходил в мечеть, ждать друга и щелкать семечки.

Искра жизни VII

Первый курс в медицинском университете города S. оказался сложнее, чем «пророчили». Но человек – это животное, биологический вид, набор химических соединений. Человек ко всему привыкает. Адаптируется. И я прошел. Сдал экзамены, зачеты и прошел на второй курс, который оказался не сложным в плане учебы. А в плане моего мировоззрения он оказал на меня сильное влияние. Я сильно изменился. Я уже рассказывал о своем разговоре с Ларисой Александровной. О Боге. Впрочем, сомнения меня начали терзать еще в школе, но я не придавал им значения. Все верили, и я верил. Все упоминали Его имя в суе, и я упоминал. Сомнения одолели меня именно тогда, на втором курсе. Я стал черствым циником. Хотя нет, отсутствие веры сделало меня таким. Нет! Тоже неправильно. В общем, я не знаю. К чёрту этот самоанализ. Есть два типа верующих, в любой религии. Первый тип – искренне верующие – они просто верят, без причины, без объяснений, им не нужно что-то доказывать, они верят слепо и искренне. У них есть способность, есть дар, есть талант, который взялся непонятно откуда, и мне никогда их не понять. Хоть тресни – не понять! А второй тип – ложно-верующие – они вроде верят, но причина тому – не уникальная способность к искренней вере, а боязнь! Они просто боятся: «а вдруг там что-то есть, нужно верить, так, на всякий случай». И весь подвох в том, что отличить эти два типа невозможно.

Третий год обучения я провел в созидании со своим «новым» мировоззрением. Со своей «новой картиной мира» Третий курс был насыщенным и громоздким: я любил, я ненавидел, я был циником, я был романтиком, я был…патологоанатомом. Но это все прошло, это не вернуть. И в этом городе нет такой же «тропинки-машины времени», которая есть в том городке, что я вырос. Здесь каждый шаг – это не какое-то каждый раз новое воспоминание. Здесь все иначе. А так жаль. Ведь, черт возьми, так хочется порой вернуться в прошлое. Хочется снова любить. Я и сейчас могу любить, но уже не так, как раньше. Я сказал много нехороших вещей о любви за свою жизнь. И пусть она бессмысленна, пусть это невроз и биохимическая реакция, пусть это стимул к продолжению рода. Я в нее верю. Я слепо верю в нее, как те, что искренне верят в Бога – первый тип верующих. Но они уважают Бога, а я не уважаю любовь. Хотя она много раз делала меня счастливым, я в нее верю, я люблю ее, но не уважаю.

Вы когда-нибудь любили отчаянно и слепо? Так, что тебя колотит изнутри, что-то сидит и бьется в тебе, не давая спокойно жить. Как ломка, как синдром отмены. Ты готов целиком продаться, отдать все, лишь бы насладиться этим мгновением рядом с тем, кого полюбил. Так, что когда тебя спросит кто-то: «А за что именно ты любишь этого человека? В чем причина?», ты не находишь ответа! Он и не нужен тебе, этот ответ. Ты просто знаешь это и безразличны все слова. И пусть весь мир перевернется, пусть погаснут звезды, пусть все исчезнет вмиг и навсегда – это все неважно. Важен тот человек, которого ты полюбил. А вселенная – это лишь вселенная – пусть себе расширяется.

И я любил. По-настоящему. Однажды. И больше никогда такого со мной не приключалось. Пока. Но чем черт не шутит?

19 лет. Глупый возраст. Ты уже совершеннолетний. Но ты все еще идиот. Я говорю про себя. Девушка, которую я полюбил, была умна и хороша собой. Но это не первое на что я обратил внимание. Сначала я вообще ее не замечал… Год не замечал! Два не замечал! Я идиот! Мы учились вместе в университете, сидели рядом, играли в морской бой и мафию, спорили на что-то, а я – не замечал. Я очень люблю ее вспоминать. У меня даже сохранились ее фотографии, которые я «незаконно» раздобыл той холодной зимой, когда до меня наконец-то дошло, что я полюбил А… Не хочу называть ее имени. Это было на том самом третьем курсе.

Я очень часто люблю ее вспоминать.

Svanì per sempre il sogno mio d'amore –УШЛИ НАВЕКИ МОИ МЕЧТЫ О ЛЮБВИ. Это фраза из романса «E lucevan le stelle» из итальянской оперыTosca. Не знаю, почему я это вспомнил…

У А. были карие глаза. Но не такие карие, как у Индиры. В глазах Индиры я разглядел любовь, а в глазах А. – нет. Я имею ввиду любовь ко мне. У А. тоже были кудрявые локоны, но я так и не поигрался меж них своими пальцами. А наши разговоры… Мы могли говорить о чём угодно, о будущем, о прошлом, о зонтах, что стоят и сушатся в лекционном зале, о Ferrari, о горах, о поэзии, о цветных карандашах, о Шреке, да вообще обо всем! Она часто говорила, что окружающих любит больше, чем себя. Я верил ее словам, хотя знал, что все мы эгоисты. Я идиот. Я поздно обратил на нее внимание. До этого я просто с ней дружил. Ненавижу дружбу между мужчиной и женщиной. Она всегда заканчивается. Вопрос в том, каков будет финал. Наша дружба закончилась молчанием. Мы по сей день молчим. Молчание – золото, не так ли? В нашем случае – это финал нашей дружбы, а не золото. Как всегда, виноват был я. Я же влюбился первый. Хотя нет, я не влюбился, я полюбил. Беспричинно и слепо. По-настоящему. Я полюбил А. именно так, как учила меня любить Индира, когда мне было 17. Я полюбил А. именно так, как не смог полюбить Индиру – по-настоящему.

Была зима. Красивая зима. Настоящая русская зима. 14 февраля все влюбленные, в том числе и я, отмечают день влюбленных и признаются друг другу в любви. Я купил красивую открытку… Написал в ней что-то, не могу вспомнить что именно, были комплименты, помню лишь последнюю строчку: «А., мне очень приятно с тобой общаться!»

У нас была лекция. Мы сидели в холодной аудитории, в белых халатах, а сверху накинули зимние куртки. Лекцию читал один из хирургов, он был стар и мудр. Но ему тоже было холодно. Я положил открытку в левый карман халата, чтобы достать ее оттуда правой рукой и вручить А. Лекция длилась полтора часа. Каждую минуту я прокручивал в своей голове сценарий, по которому все должно «свершиться», я представлял себе снова и снова, что я скажу, когда буду дарить открытку. Я идиот. Мои сокурсники обогащали свой разум, а я сидел и мечтал. Ненавижу, когда мечтания не дают тебе сосредоточиться на науке. Они вечно все портят.

Лекция закончилась. Старый лектор поблагодарил нас, и мы стали «отчаливать». Все загудели, как пчелы. Или как мухи. Не знаю. Биомасса тронулась с места. Как огромные куски льда в Арктике. Они откалываются от основной массы и плывут куда-то, непонятно куда, непонятно зачем. Но без них тоже нельзя. Их могут разбить и преодолеть лишь ледоколы.

А. спешно поднялась и помчалась к выходу быстрым шагом. Я вскочил – и за ней. Я догнал ее в коридоре, постучал ей рукой по левому плечу. Она обернулась. Этот пронзительный взгляд, он все замечал, он все знал, но не меня. Я сказал ей:

– Привет! С праздником тебя! – Я правой рукой достал открытку из левого кармана. Почти как в мечтах.

– Привет! Спасибо, что это?

– Это открытка, специально для тебя, в честь сегодняшнего дня.

– Я не могу это взять, – сказала она. Опустила голову, и медленно стала от меня отходить дальше по коридору. Я был в ступоре. Я идиот.

– Почему? Что в этом такого? Возьми, пожалуйста! – сказал я. Я отчаялся, но не выдавал себя. Она молчала, мы шли рядом по этому темному коридору. Я не хотел, чтобы он заканчивался. Мы дошли до лестницы, А. хотела подняться вверх, на второй этаж. Я сказал ей: «В этом ничего противозаконного нет. Возьми, это для тебя. Прочитай мои слова».

Она взяла мою открытку. Поблагодарила меня. Я был счастлив. Я идиот. Идиот 14 февраля 2011 года…

Искра жизни VIII

«Ложки нет»

Матрица

Все боятся смерти. В чем причина этой боязни? В том, что смерть приходит неожиданно? Или в том, что когда она приходит, всё заканчивается? Интересно, «гении», угнавшие самолеты 11 сентября 2001, боялись смерти? Или те, кто воюют на Северном Кавказе, боятся? Я имею в виду тех, кто против федеральных сил, да, тех самых, с длинной бородой и кучей автоматов. Они называют это Священной войной. Если ты умер на этой войне, твоя душа автоматически прилетит в Рай – ты выиграл «горячую путевку». Ты спасен.

Когда люди умирают от рака, медленно и мучительно, с болью и страданиями, с кучей слёз и сожалений, с неисполненными мечтами и маленькими детьми на попечении, они не получают «путевку» в Рай. Вселенская несправедливость. Или может Вселенная слишком большая и могучая, чтобы заметить тех, кто умирает от рака? Ведь они просто умирают, просто кричат и тихо плачут от боли где-нибудь в кровати, в окружении нескольких, самых близких человек. А «воины» Священной войны выкрикивают священные фразы, они умирают с грохотом, с гулом, под взрывы снарядов, под взглядами сотен людей, даже в прямом эфире, по ТВ. Конечно! Вселенная их заметит! Конечно, это заслуживает «путевки» в Рай. Если конечно он существует.

Всякого рода мысли о смерти часто преследуют меня, когда мы ходим на занятия по судебной медицине. Они проходят в «Бюро судебно-медицинской экспертизы» города S. Туда привозят тех, кто погиб. На улице, на работе, или еще где-то – погиб – значит автоматически попал в это Бюро. Видите, это тоже своего рода «путевка». С одной лишь разницей – Бюро реально существует и «путевка» тоже настоящая, а Ад или Рай, или Нирвана, или еще какой-то некий «котёл» вечности – это вымысел. Хотя, чем чёрт не шутит?

Занятия по судебной медицине начинались рано утром… В восемь часов. Вы представляете себе такое утро, когда сидя за столом на кухне, завтракая, ты думаешь о том, что скоро тебе ехать в морг? На занятия. Учиться. Смотреть на вскрытие, думать о причинах и времени смерти.

«ЗДЕСЬ МЕРТВЫЕ УЧАТ ЖИВЫХ» – эта надпись «украшала» одну из стен зала, где проводили секцию. Секция – это вскрытие. Заходишь в большой зал, кругом столы, а в левом углу куча каталок, а на каталках лежат мертвецы, ну или трупы, не знаю как правильно, каждый «ждет» своей очереди на стол…ну на секцию. Причем, «претенденты» на секцию лежат вплотную друг к другу. Может этого не следовало говорить, но всё же. Звуки пилы для костей. Знаете, это такая болгарка, обыкновенная болгарка. Ей пилят череп. В принципе это не страшно, но запах пиленных костей – это жуть. Кругом бегают санитары с ведрами, с ножами, с пилами. Тоже нестрашно. Возле стены, которую украшает надпись, стоит компьютер, такой старый, у него даже экран не плоский. За столом сидит врач-судебно-медицинский эксперт. У него есть кружка горячего кофе, есть конфеты, есть булочка. Другой врач стоит за одним из столов для секции. На нем фартук, перчатки, колпак. Он описывает то, что видит. Это его работа – понять, когда и от чего умер тот или иной человек. Зал для секции немного мрачный. Нет, вовсе не от того, что там лежат мертвецы и ждут очереди на секцию, а просто – плохое освещение. Или может мне так показалось. Не важно.

На улице, во дворе этого здания, здания для секции, стоит скульптура. Высокая. С человеческий рост, даже выше. Вы видели стервятника? Это такая птица. Большая и некрасивая. Введите в Google«стервятник». Откройте картинки по этому запросу. И выберите самую ужасную и большую из них. Это стервятник, он питается падалью. Он ждет смерти. Если представить на секунду, что все-таки есть такое существо, как Смерть. Да, та самая смерть с косой и в черном капюшоне. Так вот, получается стервятник – это друг Смерти, он ее постоянно и с нетерпением ждет. Все остальные – боятся Смерти, а стервятник – любит и ждет. Ведь Смерть его кормит. Это его мать-кормилица, alma mater. Так вот, там стоит черный, высокий, большой и страшный, до мурашек страшный, «памятник» этой птице. И знаете, порой ты смотришь на него, и тебе кажется, что он где-то там, в глубине живой. В его глазах жажда смерти. Но он непоколебим. Он терпелив. Он может ждать. Смотреть и летать над тобой. И просто ждать. Смысл его жизни – это Смерть. Чья-то смерть. Гениально и просто. Главари террористов и экстремистов – тоже своего рода стервятники и падальщики. Они тоже «питаются» смертью, чьей-то смертью, зарабатывая на этом деньги. У них тоже есть жажда Смерти, они ее тоже ждут, но не для себя, а для людей, для мирных людей, которые где-то работают. В офисах всяких небоскребов, в переходах метро, да везде.

Еще одна вещь, которая мне запомнилась в Бюро, это одна картина. Небольшая картина. Примерно размером 30 на 45 см. Она висела в небольшом кабинете. Я не помню, как назывался этот кабинет. Что-то вроде препараторской. В центре ничего. Вдоль всех стен – столы. На столах лежат банки с формалином. А в банках лежат всякие кусочки органов для последующих исследований. Так вот, как только заходишь в этот кабинет, на стене висит эта картина. Мрачная картина, в темных тонах. К тебе обращен некий персонаж в лодке. Лицо закрыто черным капюшоном, и сам он в плаще. В руках он держит что-то вроде весла. Кругом река. Он будто подплывает к тебе с противоположного берега. И кажется, ему нужно заплатить, чтобы он «добросил» тебя на тот берег. Тот берег – это Аид – царство мертвых. А переправщик в лодке – это Харон. Он перевозит души умерших. Древние греки часто шутили перед сражениями: «Завтра будем пировать у Аида». Ну конечно, в то время не было всяких Бюро и моргов. Умер – получи монетки, сгори в огне, и вперед – кататься на лодочке с Хароном. Хотя на вид он не очень разговорчивый. Но чем черт не шутит?

Однажды мы наблюдали за вскрытием одного умершего. Он лежал на этом секционном столе, спиной вниз. Врач распилил черепную коробку. Я и мои однокурсники были в масках. Мы просто смотрели. Некоторые вышли, они не могли на это смотреть. А я остался. Мне было просто интересно. Знаете, такое банальное любопытство, присущее нашему виду. Умерший – это был старик – имел множество татуировок на теле. Возможно, он сидел в тюрьме, не знаю. Но в момент, когда врач начал исследовать головной мозг, я вспомнил Али. От чего умер Али? Как он умер? Где он сейчас? Его тоже вскрывали? Тоже куча студентов наблюдала за этим процессом? Или он просто тихо помер? Мне хотелось надеяться, что Али умер без мучений, без боли. Тихо и невинно. Глупая надежда, родившаяся в голове глупца. Смерть без мучений – это большая редкость, даже в 21 веке. Вы слышали разговоры об эвтаназии? Уверен, что да! Все об этом говорят, мол, можно ли разрешить убить неизлечимо больного человека. А правда, можно ли? И как назвать того, кто введет смертельный препарат для «не мучительной» смерти? Врач? Или Харон? Или может просто убийца? А может открыть специальный факультет и обучать специальности «эвтаназиатор»? Факультет киллеров. Хотя, если серьезно мыслить, я за эвтаназию. Естественно на современном этапе своего умственного развития. Чем черт не шутит, может спустя некоторое время, я передумаю. Может ученые изобретут эликсир бессмертия. Эвтаназия нужна. Она была всегда. Во времена древних греков и римлян, смертельно раненных солдат убивали другие солдаты. Подходили сзади с такой острой штукой вроде зубила, ставили ее острием к шейно-затылочной области, и наносили удар молотком по тупой части зубила. Острый конец вбивался в продолговатый мозг и всё. Вот и вся эвтаназия. Дешево и сердито. Но полезно. И мы нуждаемся в этом, но наше общество не может осознать своей нужды. Все забили себя в религиозные рамки. Говоря о себе, я бы не смог быть «эвтаназиатором». Не смог убить, или помочь умереть. Это не противоречит моей «религии», но это противоречит моей совести и принципам. То есть, не обязательно быть верующим, набожным человеком, чтобы не смочь убить. Я хочу сказать, что если человек агностик или атеист, это не значит, что он сможет убивать, грабить, обманывать и все такое. У всех есть свои заповеди. Мы их называем – «принципы». Ведь можно создать каких-то роботов, или какие-то автоматизированные системы, которые будут делать эвтаназию неизлечимо больным? Видели автоматы, которые «продают» минералку, кофе и всякие батончики? Засунул деньги – получи свой капучино с двумя ложками сахара. Тот же принцип в автоматах для эвтаназии: засунул деньги, выбрал свою болезнь, возраст, дату желаемой смерти – автомат сохранил это в памяти, разработал программу. В определенный момент «икс» к пациенту подъезжает робот, достает шприц и делает укол. Дорого и сердито. Полезно? В какой-то мере.

Или может, убьем двух зайцев одним выстрелом? Гениальный план: всех желающих эвтаназии собрать в одном большом и высоком здании, или в переходе метро. Собрать их всех – неизлечимо больных, желающих смерти. Позвонить главарям террористов, передать им GPS-координаты этого здания и перехода в метро. Выдать им взрывчатку и пару самолетов. И проблема решена. Все получили свое. Все участники этого «плана» довольны. Хотя нет, о довольстве некоторых мы уже не узнаем. Но стервятники явно довольны. Хотя, кажется, это был глупый сарказм.

Искра жизни IX

Flash-forward – Глядя вперед/2012/

«От сердца к сердцу есть дорога»

Карачаевская народная пословица

Какое ясное утро. Глядя на небо, я вспоминаю свое детство, ни облачка, ни единой тучи. Ярко-синее, охваченное лучами солнца, прекрасное и бесконечное…небо. Я плыву в небольшой лодке, по спокойной реке. Ни единой волны, ни шороха. Я просто плыву. Точнее лодка плывет. Она несет меня вдоль реки, я не вижу ни конца, ни начала. Кругом горизонт, и кажется ты видишь гораздо дальше чем обычно и нет предела тому. Ты видишь все, но ты не знаешь где ты. По обе стороны от меня два берега. Похожи как два брата-близнеца. На каждом берегу зеленые луга, покрытые травой, цветами, названий которых я не знаю. Обыкновенные цветы, необыкновенной красоты. И я слышу свое дыхание, дышу я полной грудью, как в первый раз, когда родился на этот белый свет. Быть может это Рай? Если и так, куда я плыву? Я плыву вперед, и время не остановилось, его просто нет! Посмотрев направо, я стал замечать вдали одинокое дерево. Оно просто стоит и молчаливо качает листву. Под деревом я заметил скамью. На скамье сидит девушка с зонтом, спиной ко мне и реке, лицом к дереву и дальнему горизонту. Я хочу к ней! Я не знаю кто это! Я не боюсь. Я просто хочу к ней. Это для меня загадка, черт возьми, ведь я не вижу ее лица! Я лишь хочу, есть лишь притяжение, есть искра, что тянет меня. Внезапно лодка стала подплывать к берегу. Я чувствую волнение, но это лучшее волнение в моей жизни. Я схожу на берег, хочу бежать, но не могу. Я могу лишь развести руки по сторонам, могу ласкать высокую траву своей ладонью, а легкий речной бриз может ласкать меня. Он подталкивает меня сзади, но я не могу бежать. Я волнуюсь и иду. Я чувствую свое сердце, его ритм, и нет ничего прекрасней этих ощущений! Стали виднеться волосы этой девушки, они разных оттенков: есть темные, а есть светлые, блонд. Мне показалось, что меня освещают два солнца. Одно на небе, создает рассвет этого чудесного утра, а одно на земле, рядом со мной, создает невероятные чувства в моем сердце. Но я еще не вижу ее лица. Я подхожу к ней медленно и тихо. Обеими руками прикасаюсь к ее плечам, и целую ее, в самые нежные и приятные губы на свете! Это лучший поцелуй в моей жизни. Я сажусь рядом. Она прекрасна. И пусть то солнце, что над нами погаснет вмиг, мне безразлично. Рядом со мной другое солнце. Впервые в жизни я забыл обо всем на свете! Мне не интересно где я, что это была за лодка и река! Все неважно и второстепенно. Есть она, и есть я. Кругом есть мир, планеты, звезды, но…их нет. Я слышу ритмы музыки, я слышу рояль и скрипку, это музыка любви и музыка моего волнения, это музыка молчания этой девушки. Она молчит, я и не жду от нее слов, поцелуй – он все решил и пусть всегда решает. Мне так безразлична судьба огромного мира, судьба стран и континентов, судьба химических соединений, судьба эритроцитов крови. Неужели я могу забыть всю науку ради нее? Впервые в жизни я так свободен от науки и своего любопытства! Быть может это и есть то счастье, что ищем мы?!

Чертов сон! Это был сон! Лучший сон в моей жизни. Он приснился мне недавно, в тот промежуток времени, когда я работал над этой книгой. Знаете, ни один сон не снится просто так, всегда есть причина, но мы не всегда можем все верно проанализировать и понять. Нам легче поверить, что это вещий сон. Мы же люди, такова наша природа – заполнять все неизвестное своей фантазией, а логика – это лишь логика и не более того. Так вот, этот прекрасный сон приснился мне, потому что я встретил одну девушку. Я встретил ангела. Это произошло, когда я работал над этой книгой. Осенью. 27 сентября 2012 – день нашего первого свидания, мне 21 год, а ей сейчас 17, но скоро уже 18… И прошло уже почти два года с тех пор, как я забыл А.

Х – Падение в пропасть /2011/

«Братишка, Приора[машина] под жопой – и все тёлки наши!»

Это фраза одного из моих псевдодрузей по имени Алан. Друзья. Говорят, что лучше мужской дружбы быть не может, говорят, что женщины видят друг в друге соперниц, а мужчины могут быть как братья. Так ли это? Черт возьми, я не знаю.

Всегда есть выбор: налево или направо, вперед или назад, нажать на кнопку или не нажать на кнопку, пить или не пить, курить травку или не курить, подсесть на иглу или не подсесть. И знаете, этот чертов список вечен. Каждую секунду мы делаем выбор и всегда после этого нас ждут определенные последствия. Хорошие или плохие. Вся наша жизнь – это чертов список. Список выборов: да или нет, верить в Бога или не верить. И это бесконечно. В какой-то мере. Ведь однажды случается, что выбора нет. Например, не бывает выбора «жить или не жить», если у тебя передозировка наркоты и рядом никого нет, или если ты летишь в самолете, которым «рулит» идиот по направлению к небоскребу. Выбора просто нет. Конечно перед неизбежной смертью, порой, есть другой выбор: помолиться перед смертью или нет, вспомнить все былое перед смертью или не вспомнить. И так мы проживаем всю свою жизнь до «конечной станции».

Сегодня холодно, на улице метет снег, зима пробралась к нам. Февраль. Настроение – отстой. Почему? Я же совсем недавно подарил А. открытку, я же намекнул ей о своих мыслях и чувствах. Она ведь взяла открытку. Вроде наши отношения должны начать развиваться, дружба между нами должна закончиться и должно начаться что-то новое и более сильное. Сегодня утром были занятия по судебной медицине. Вскрытия не было. Мы обсуждали смерть при асфиксии. Это когда человека душат, ну или он сам себя душит, когда вешается. Но настроение отстойное не из-за этого. А просто его нет, этого настроения, а может ему неоткуда взяться? Ладно, к черту этот самоанализ. На улице уже темно, ну и еще раз повторюсь, холодно.

Вижу, зазвенел мой мобильник:

– Алло.

– Здорова, Роберт! Как жизнь? Чем занят?

– О, привет, Дима, всё отлично, не жалуюсь. Хотя настроение ни к черту. Валяюсь дома, плюю в потолок. Как твои дела?

– Да не знаю, что-то не то, в общем, давай встретимся, поговорим.

– Давай, запросто.

– Договорились, я за тобой заеду через часик.

Я вскочил с кровати, начал одеваться, погладил рубашку, одел свитер. Я был готов идти, гулять, отдыхать, навстречу приключениям. Я ведь студент, черт возьми. Пусть не такой, пусть не стандартный, пусть идиот, но я студент. Мне хотелось чего-то, но я не знал чего именно. Просто все эти мысли доконали меня до чертиков. Мысли обо всем, и ни о чем. Мысли, не имеющие никакой практической значимости, мысли полные смыла, но полные бессмыслия. Философские мысли. Непонятные другим, но понятные мне. Они забирают меня с собой, в неизвестность, и мне хочется улетать, витать в облаках, решать какие-то головоломки и задачки, искать ответы на вопросы, интересные только мне одному. Быть может, Сократ был прав? Может, существует какой-то Мир Идей? Может я улетаю туда? Хотя глупо в это верить, ведь я даже не могу поверить в то, что Вселенная сотворена Богом. Ни то что в Мир Идей.

Дима позвонил мне, сказав, чтобы я «вылетал к нему», что собственно я и сделал. Я снимал квартиру в этом городе S. на первом этаже. Я выбежал из подъезда и сразу же очутился на переднем пассажирском сидении своего однокурсника. Мы поздоровались. Внешний вид моего друга был не очень.

– Привет, что с тобой? Выглядишь как-то кисло.

– Да поехали, приедем, расскажу.

– Куда поедем?

– В кафе-кальянную.

– Согласен, рули.

Мы подъехали в одно из наших самых любимых мест этого города. Кальянная «House». Ты заходишь туда и кругом все окутано дымом. Приятный аромат этого дыма так и манит к себе, я до сих пор его помню, и никогда не забуду. Это нечто. Это можно даже назвать романтикой. Мы сели за наш столик в углу. К нам подошел кальянщик, ну это тот парень, который делает кальяны. На вид он был родом из Африки. Он был негроидной расы. Сейчас так модно их называть. Или афроамериканец. Тоже модно. А мы просто называем их неграми. И никакого негатива. Просто привыкли и все. Что нам теперь, менять свой лексикон? У него был такой акцент, присущий всем неграм, мягкий и немного заикающийся.

– Добрый вечер, какой кальян будете?

– Здрасте, нам на воде, яблоко-виноград, – сказал Дима, но сказал это так, будто он еще в машине отрепетировал эту фразу.

– Хорошо, – сказал негр и ушел к себе колдовать.

Затем к нам подошел официант. Европеоидной расы. Белый.

– Здравствуйте, сразу закажете, или меню принести? – сказал он нам. Он нас давно знает.

– Здрасте, нам курицу в лаваше, с картошкой фри, две порции, и две колы в стекле, – ответил Дима. Все также, как робот.

– Как скажете.

Играла музыка, там всегда играет музыка, всегда веселится народ, все полусидят на этих диванчиках, играют в карты, в нарды, курят кальян. Народ отдыхает и все прекрасно.

– Так, Дима, давай уже выкладывай, ты чего такой кислый? – быстро промолвил я своему другу.

– Да Бог его знает, Роберт, что со мной, настроение отстой, все кругом отстой, я ничего не хочу, мне кажется, я вообще не должен быть здесь. Я должен быть в другом месте. Почему я – это я? Почему все так, как есть, а не по-другому? Почему она ушла? Почему я не пошел за ней? Не стал ее искать? Почему, перед тем как заехать за тобой, я выжрал полбутылки водки?

– Кто ушла? Лена? От тебя ушла? Почему?

– Я ее послал. Далеко послал. Навсегда послал. Она мне так вынесла мой мозг, истерзала всю душу, так все истоптала там, что ничему уже не вырасти, и ничему там больше не цвести. Просто все уходит, и она ушла. Да и пусть идет к чертям. А я не стал кричать ей вслед, ведь я сам ее послал, зачем бежать за ней? Это небольшое лицемерие. Или отсутствие гордыни, не знаю. Мне плевать на все, но мне хреново! И все эти мысли о ней, воспоминания, и прочая белиберда мне не дает спокойно жить.

– Так и должно быть! Это нормально! Все страдают после расставаний. Потом не страдают. Потом радуются. Коротко и ясно! И у тебя так будет! Потерпи. Хочешь, нажремся до смерти? – зачем я это сказал ему? Не знаю. Мне просто этого захотелось. Напиться и забыться. И все. Убить нейроны своего мозга, потерзать свою печень.

Дима в ответ промолчал, но утвердительно кивнул. Мы заказали водки и закуски. Мы курили кальян, мы ели и мы пили. Мы чокались, говорили глупые тосты, бегали в туалет и снова пили, пили, пили…

– Так, черт возьми, Дима, ты понимаешь, что кругом столько идиотов, что не сосчитать? Да я и сам идиот, но на своей волне. У меня пуля в голове, которую не вынуть, хоть тресни, не вынуть, а? Ты понял, о чем я толкую? Вот ты, Дима, взрослый парень, мы с тобой с первого курса знакомы, ты знаешь меня, а я знаю тебя целиком. А остальные, да ну и что? Ты понимаешь, забудь ты Лену и живи ты дальше, ничто тебе не нужно больше, связанное с ней, ты сам поймешь, когда пройдет время. Я тебя понимаю. Вот, как тебе объяснить? Есть А., есть я. Я в нее влюбился, как семиклассник. Как малой. Даже не влюбился, а полюбил. О как! Полюбил! Понял? Подарил ей долбанную открытку, с мини-намеками на мое отношение к ней. Не хотела брать ее, да, это так. Но я ее уломал! Понимаешь, уломал. Скольких я уламывал? Но с А. все не так, с ней все необыкновенно, и мне лишь интересна все она целиком, ее душа. Я не верю в души и всякую чушь, но, говоря душа, я имею в виду что-то необъятное и непонятное моему разуму, какую-то загадку, какое-то притяжение. Я имею в виду мою любовь к ней. Беспричинную любовь. И я знаю, что это все пройдет когда-то. Быть может, так должно быть? Все однажды проходит. Заканчивается и все. Исчезает без следа. Точнее, след всегда есть, но зачастую этот след незаметен, он настолько мал, что не заметен, будто его и нет. Вот так, мой друг, все пройдет, и у меня и у тебя, да и у всех живущих. Ведь все умрут. Прости мне этот пьяный юмор, но это правда. Но есть один рычаг. Или руль, не знаю. В наших руках многое изменить, пока мы живы, пока след большой, пока есть рычаг, есть руль. Так давай же рулить, черт возьми, пока мы можем? Вперед, Дима, выпьем за изобретателя первого руля! Выпьем за нашу жизнь, чтоб мы могли как можно дольше ей рулить и чтобы никто кроме нас не мог этого делать!

– Роберт, выпьем. Согласен. Хотя была моя очередь говорить тост, да и ладно. Выпьем!

Мы так пьяны и так несчастны. Мы так пьяны и так глупы. Но мы открыты, мы честны перед друг другом, да и вообще, перед миром, перед бренным миром.

Мы кое-как попросили счет у официанта, кое-как расплатились, ведь уже два часа ночи! А мы в стельку пьяные, полусидим на этих диванчиках за своим угловым столиком и несем пьяный базар. Дима резко встал и заявил: «Так, Роберт, кончай валяться, вставай, погнали к нашим, разбудим их и загуляем!» Говоря «к нашим», он имел в виду наших друзей, нашу кампанию. Я знал, что они давно уже спят, но мне тоже хотелось их разбудить. И мы погнали… Дима пьяный сел за руль, мы ехали так быстро, что я не понимал, где мы вообще. На лобовое стекло машины постоянно обрушивалась метель, дул сильный ветер, снег и лютый холод! Но мы ехали. Не знаю как, но мы добрались до квартиры наших двух друзей. Они снимали ее вместе. Аслан и Николай. Две противоположности, две крайности. Как минус и плюс, как север и юг. Но они уживались. Странно, но это так. Дима припарковал машину у подъезда, хоть убей, но я не знаю, как он это сделал. Мы вывалились из тачки, хлопая дверьми, звоним в подъезд. Который раз звоним. Но наши друзья молчат. Я решил позвонить в соседнюю квартиру.

– Да! Кто это? – недовольный женский голос прокричал из 47 квартиры.

– Извините, э-э, мы не можем разбудить двух девочек из сорок шестой,– пошутил я громко. И глупо.

– Молодой человек уже ночь! Три часа! Все спят.

– Ну откройте нам подъезд, мы поднимемся, постучим к нашим друзьям в дверь! Тогда я их точно разбужу! – снова заорал я в домофон.

– Хорошо, проходите, – жутко недовольный женский голос…

Пока мы поднимались, мы поспорили с Димой: кто быстрее добежит до третьего этажа и первым ударит в дверь наших друзей, тот настоящий мужик. Мы бежали по этой лестнице, пьяные и несчастные. Но мы бежали, спотыкались, падали, смеялись. Но оказалось, что к заветной двери пришли мы вместе. Ничья. Мы оба мужики. Круто.

Я начал тарабанить дверь двумя руками: «Гектор, открывай, я Ахиллес, я сын Пелея!». Дима оценил мою шутку, даже чересчур оценил, начал бить ногой в эту же дверь: «За Спарту! Выходите».

Дверь открылась, Николай в белой майке и черных трусах выглядел еще более сонным, чем обычно. Сказал: «Вы чего? Совсем уже, у меня соседи есть! Заходите!»

И мы зашли. Пьяные и несчастные. Мы кое-как сняли верхнюю одежду и разулись. Я подбежал к кровати Аслана, начал орать ему под ухо: «Рота подъем, боевая тревога! Вторжение инопланетян!». Аслан вскочил: «Ты идиот! Полнейший. Ты что пьяный? Ты вообще, откуда взялся ночью?». Он тоже был в белой майке, остальное тело было прикрыто одеялом. Я сказал ему: «Аслан, я пьяный, приехал с Димой в гости к вам, налей мне чаю! Помнишь, Выпьем добрая подружка, Бедной юности моей, Выпьем с горя, где же кружка, Сердцу будет веселей!». Аслан зевнул, почесал за спиной, оделся кое-как, сказав: «Да, Роберт, конечно, выпьем чаю».

Мы сели в маленькой кухне, но вчетвером мы прекрасно помещались. Мы пили чай, мы говорили. Точнее Аслан и Николай молчали, а я и Дима говорили. Несли чушь, смеялись, орали во все горло, кидались сахаром, мечтали, бегали в туалет, нам было жутко плохо, мы перебрали в этот вечер. Мы были так несчастны. Но почему? Да все просто, когда мы были трезвые, наше несчастье сидело внутри нас и не показывалось никому, даже нам самим, а теперь наше несчастье свободно, оно так и льется из нас, но нет тех слёз, переживаний, присущих несчастным людям. Но мы все равно несчастны. И пьяны.

Искра жизни XI /2011/

Я ведь уже рассказывал о том, как подарил открытку А. в тот февральский день. Мне казалось – вот оно, счастье, счастье любить другого человека, счастье делать ему приятное. Это чувство очень влияло на меня, на мою жизнь, на мои поступки. Мне даже порой хотелось верить в судьбу и в Бога, хотелось верить, что есть некое предназначение, есть какой-то великий замысел в бытие. Но все же любовь не способна изменить мировоззрение, она способна его затуманить. И то, лишь на время. На время, пока эта любовь трепещет в наших сердцах. А потом любовь проходит, и наступает холод, разум и логика полностью одолевают тебя, ты больше не такой мягкий, ты меньше слушаешь любовные песни, меньше смотришь мелодрамы. Ты просто живешь, живешь в рациональном царстве, в царстве, где нет места всяческим «нежностям» и всякой мягкотелости. Ты возвращаешься в систему. В огромную систему, в которой выполняешь определенную роль, и любовь больше не мешает выполнять эту роль. Ты снова в биомассе. Хотя, когда ты любил ты тоже был в биомассе, в биомассе влюбленных. Разница в том, что во второй биомассе мир казался более красочным, и ты был настолько глуп, что не понимал, что ты в этой биомассе. Нет! Все это глупости! Неужели вся наша жизнь состоит из бесконечных переходов из одной биомассы в другую?! Не верю!

После 14 февраля я решил действовать более активно. Ведь я уже намекнул А. о своих намерениях, о моём отношении к ней. Я решил ей позвонить. Был четверг. Вечер.

– Алло, добрый вечер, как дела?

– Привет, не жалуюсь, твои как? – мне ответил приветливый и нежный голос.

– Все отлично, я тебя не отвлекаю от каких-либо важных дел?

– Нуу, нет, а что?

– Да так, хотел отдать тебе твою книгу по фармакологии, ты дома сейчас?

– Да, занималась уборкой, а может, завтра отдашь в универе?

– Ну, А., давай сегодня, я не хочу завтра ее тащить, она огромная, эта книга! Давай я сейчас приду к тебе, ты выйдешь к подъезду…тебе же не сложно?

– Ну хорошо, позвонишь, как придешь.

– ОК, до встречи.

Я начал спешных ходом собираться. Из всех рубашек только одна была глаженная. Эта фиолетовая рубашка, я до сих пор ее помню! Я одел ее, натянул штаны, накинул куртку. На улице было темно, шел снег, в общем, обычная февральская погода, но я не стал надевать шапку. Потому что в шапке я всегда похож на клоуна. А еще, после шапок у меня всегда торчат волосы в разные стороны. Ненавижу это состояние. Я вышел из дома, взяв с собой эту большую серую книгу по фармакологии, снег, кружась, падал мне на голову, попадая за шиворот, но меня это ничуть не останавливало! Я просто шел быстрым шагом, стремясь поскорее увидеть А.       Дойдя до ее дома, я спешно достал телефон из кармана, пальцы от мороза плохо попадали на сенсорный экран моей Nokia, порой приходилось тыкать в него по нескольку раз. Я набрал ее номер, сказав, что я уже здесь. Через три минуты я услышал, как кто-то спускается по лестнице. Мое сердце застучало, мне даже показалось, что мне тяжело дышать! Я делал глубокие вдохи и медленные выдохи. Как подросток на первом свидании! Открылась дверь подъезда, и А. вышла. На ней был домашний «прикид». Спортивные штаны, с такой блестящей полоской сверху до низу, какая-то прикольная шапка, наподобие берета, и такие интересные сапожки. У этих сапожек даже есть какое-то название, но хоть убей, сейчас не вспомню. А. была очаровательна, прекрасна, и в ней я чувствовал такой приятный аромат, что тянет и не дает покоя, и даже чертов зимний холод не мог сломить то притяжение!

– Привет, видишь, как быстро я примчался! – сказал я ей, и встал поближе, чтобы…Не знаю, просто встал поближе!

– О, привет, ты не замерз? А как же шапка?

– Да ладно, мне не холодно. Ты же меня знаешь, я не мерзну. Вот, принес тебе твою «любимую» книгу.

– Ой, спасибо, я так ее ждала! – игриво пошутила А. И в ее улыбке мне так хотелось утонуть! Хотелось взять ее за руки, обнять, прижаться ближе и просто мечтать! Говорить обо всем на свете, лишь бы этот момент не заканчивался! Плевать на холод, плевать на все! Но я не мог этого сделать. Я знал, что должен пригласить ее на свидание. На первое свидание.

– Слушай, а ты умеешь на коньках кататься? – я улыбнулся в этот момент.

– Ну, Роберт, знаешь, честно, нет. Ни разу не каталась. Я боюсь.

– Так, А., не нужно бояться. Ты видишь меня, я живой стою перед тобой, я тоже не умел когда-то. Слушай, давай в субботу сходим, покатаемся? Я обещаю, от тебя не отойду, не дам тебе упасть.

– Ммм, не знаю, посмотрим. Давай созвонимся в пятницу и решим, хорошо?

– Хорошо, но только знай, я был бы очень рад, если б мы пошли. Ну ладно, не мерзни тут, заходи, я тоже побегу, не хочу, чтобы ты заболела из-за меня, – на самом деле я просто не знал, что сказать после того, как пригласил ее на свидание.

– Ну ладно, пока, я побежала.

– Пока.

Я пришел домой, и непонятно почему, но я так был счастлив. Я просто был очень рад видеть ее, просто был рад, что наконец-то сделал еще один шаг. Какой я был глупец. Хотя, глупо так говорить сейчас.

Настала пятница.

Ненавижу тот день. Черная февральская пятница!

– Привет, как дела? – я волновался, я долго не решался позвонить, хотел даже просто написать смс, но все же позвонил.

– Привет, все нормально, ты как? – ее голос был сух, знаете, как запись на автоответчике, которую ты слышишь уже миллионный раз!

– Все ОК, я тут посмотрел на календарь, сегодня вроде пятница, думал, может, сходим завтра на каток? Как думаешь?

– Роберт, мы же друзья друг другу?

– А., ты чего? Друзья не дарят открытки на 14 февраля, понимаешь, ты мне как девушка интересна, мне хочется с тобой погулять, узнать тебя с другой стороны…

– Я не могу, я не пойду на каток.

– Почему? – отчаянная попытка понять и так уже понятный финал этого разговора.

– Роберт, все может остаться так, как было, мы можем быть друзьями, если хочешь. Пусть все будет как раньше.

– И что мне теперь делать? – я задал глупый вопрос.

– Я не знаю. Поговори с друзьями, что вы обычно делаете, то и сделай.

– Ты не понимаешь? Я не на одну девушку так не смотрю так, как на тебя! Мне хочется общаться с тобой! Хочется, понимаешь? Какой из меня друг, если я не достоин быть с тобой?

– Давай не будем, мне пора. Пока.

– Хм, ну пока.

Я полностью был в отчаянии. Я не понимал, почему так произошло! Хотя, я понимал. Она просто не хотела со мной встречаться, но принимать этого мне не хотелось. Чертов облом. Это был один из худших дней в моей жизни. Меня тошнило после этого разговора. Я не знал, что мне делать. Да мне и не хотелось что-то делать, я хотел просто лечь и валяться, словно мешок, набитый какой-то тяжелой пустотой. Именно пустотой! А еще было отчаяние. И разочарование. Но я не мешок, поэтому я не мог просто лечь и валяться в безмолвии наедине со своей…пустотой, отчаянием и разочарованием. Знаете, такая триада эмоций, захлестнувшая меня в эту чертову пятницу. Я смотрел на люстру, что освещала комнату, в которой я лежал на кровати. Я смотрел на пол, на потолок. На чертов мобильник. Я заказал такси.

Через 15 минут приехала машина, о чем я узнал по звонку, в котором робот-автоответчик назвал мне марку машины и номер: серый Renault, 347. Накинув куртку и надев ботинки, я выбежал к подъезду. Я даже шапку свою захватил. Таксист выглядел…как обычный таксист. Которых тысячи. Мы даже не запоминаем их лиц, потому что они, как часть машины, они и сами машина, механизм, прикрученный ногами и руками к автомобилю. Единственное, что мне запомнилось это лысина.

Лысый таксист, снег, холод, поздний вечер, пустота, отчаяние и разочарование. Удивительный коктейль.

– Здравствуйте.

– Здоров, какая квартира?

– 38.

– Куда едем?

– Ммм… Давайте в бар, что на Карла Маркса, «Хмель и солод» кажется.

– Хорошо, поехали, – без оптимизма промолвил лысый таксист.

Минут через десять мы доехали до точки назначения. Я говорю «минут через десять», потому что пока мы ехали, на радио отзвучали три песни. Средняя продолжительность одной песни три-четыре минуты. Вот. Расплатившись с таксистом, я вышел на улицу, прошел пять метров и завалился в этот чертов бар. Типичный бар: тусклый свет, бармен у стойки, за столиками сидят мужики. Те, кто пришел недавно, мало разговаривают и в основном пьют пиво, те, кто уже давно здесь – они либо в стельку, либо…их здесь нет.

Знаете, как в американских боевиках, я подошел за барную стойку, сел за стул, и начал думать. Долго думал, вообще стоит ли мне пить алкоголь?

– Добрый вечер, – все приличные люди, которые пришли нажраться, именно так начинают разговор с барменом.

Бармен кивнул, и пошевелил губами, мол, здравствуйте.

– Что будете заказывать? – сказал он после шевелений губами.

– Виски с колой, пожалуйста.

Через три минуты мой заказ был готов. Этот момент я помню отчетливо: взяв стакан в руку, я сделал небольшой глоток. Затем на меня вновь навалило, навалили эти чувства, эта боль, этот удар, я взял и осушил чертов стакан до дна.

– Повторите.

Я сидел, опустив голову вниз, как конченый человек, жизнь которого сведена лишь к осознанию своей боли и отсутствию способности что-либо изменить.

– Повторите.

Мне не хотелось есть. Меня выворачивало при одной лишь мысли о еде. Я не закусывал. Я был так несчастен.

– Повторите.

Я поникший и никчемный. Проживающий бессмысленную жизнь в бессмысленном мире. Ни в чем нет смысла. Даже в поиске смысла нет смысла. Мы ничего не можем изменить, и в то же время, даже если мы попытаемся что-то изменить, во вселенной ничего не изменится.

– Можно повторить.

Мы капли в огромном океане. Мы маленькие островки биомассы. Мы иголка в стоге сена. Мы крохотная планета в гигантской вселенной. Мы ничто. И всегда им будем. И даже если нас не будет – мы ничто. Потому что ничто, даже если оно есть, оно продолжает оставаться ничем.

– Повторите.

…

– Повторите.

…

– Можно еще разок.

…

– Повтори.

Мои губы и нос онемели. Мой желудок наполнен алкоголем. Глаза тяжело поднимаются. И все. У меня есть мобильник в кармане. Я же такой смельчак. Но даже в стельку пьяный я не звоню А. Я так разочарован во всем, во всем, что меня окружает. Мне ничего не интересно. Мне не хочется жить, но мне и не хочется умирать. Вот стать бы камнем и валяться бы себе на земле. Молча и тихо. Может раз в год меня кто-то сдвинет с места, или толкнет ногой, а может, если повезет, кто-то об меня спотыкнется и обматерит, что есть мочи. Но нет – я не камень. Я пьяный человек. И несчастный. Каких миллионы на свете. Я один из них. Теперь я в их биомассе. Серая и невзрачная, беспомощная и бесполезная, апатичная и депрессивная, огромная и…огромная биомасса. Как скалы в горах. Вроде они и есть, и даже порой по ним кто-то лазает, но они просто есть и всё. И никакого толку. И на хрена они вообще нужны? Для эстетики? Ведь даже когда на них выпадает снег, на них не покатаешься. Это ведь скалы. На то они и скалы, что о них можно разбиться или сорваться с них. Они ненадежные и… колкие.

Искра жизни XII /2011/

После чертовой пятницы, началась чертова суббота. Затем пришло чертово воскресенье. И все эти дни как один были похожи друг на друга. Как в фильме «День сурка». Выпивка, дорога домой, похмелье и лютый холод. Казалось, нет ничего ужаснее. Я ведь был такой, какой я есть, как девушка смогла загнать меня в такую «дыру», в такую никчемность?! Но моя гордость начала побеждать это депрессивное состояние. Я встал на ноги, в понедельник утром мне уже не хотелось нажираться в стельку, я пошел на занятия. Придя утром в универ, я встретил А. Она сидела в лекционном зале и место рядом с ней было свободно. Раньше я там сидел, рядом с ней. Но теперь всё было иначе – я переполз в биомассу несчастных, а значит, я уже не могу сидеть рядом с А. и разговаривать с ней обо всем на свете. Мы больше даже не друзья, мы даже не будущие коллеги, но мы и не враги. Мы просто две параллельные линии, идущие в пространстве, и нам не дано пересечься, ведь один из нас отверг другого, и другой оказался отвергнутым. Так часто бывает с людьми, которые доселе дружили, но кто-то из них влюбился и теперь между ними лишь безмолвие. Даже не стена, и не пропасть. Просто безмолвие. Я был зол на А., не знаю, справедлива ли была моя злость? Мне хотелось, чтобы ей тоже было больно, и я совершил банальность и глупость. Я решил попробовать «замутить» с Эммой. Эмма училась с нами, и А. ее прекрасно знала. Они часто общались друг с другом, смеялись и даже вместе кушали в столовой. Эта идея пришла в голову именно в понедельник, хотя, моя голова болела после трех ужасных «дней сурка», но все же это не помешало родиться этому идиотскому и банальному плану в моем мозге.

Во вторник у нас была лекция по патологической анатомии. Я банально присел рядом с Эммой. Лекцию никто не писал, и даже немногие ее слушали. Я стал говорить о том, о сем, сначала стал ходить вокруг да около. Потом я достал мобильник, вставил наушники, и мы принялись слушать музыку – каждый вставил себе в ухо по наушнику, я левый, а Эмма правый. Мы смеялись, я шутил, и мы снова смеялись. Когда девушка тебе безразлична, с ней всегда легко общаться. Поток слов так и льется из тебя. Ты говоришь что угодно, всяческий бред, и даже не думаешь о смысле своих слов, просто разговоры ни о чем. И знаете, я понял со временем, что чем больше ты можешь проговорить с девушкой ни о чем, тем легче ею завладеть. Это правило, и оно работает. В умелых руках.

– Представляешь, лет через сорок мы сидим с тобой вот также рядом, вдвоем, у нас хриплые голоса, хронический кашель. Сидим на такой скамеечке возле дома, горбатые. Рядом бегают внуки и что-то там кричат, но наш слух уже не тот. Эх, молодость, молодость, не дам тебе убежать! Буду гулять на полную катушку, пока есть время!

Она ухохатывалась. Закрывала рот своими тонкими пальцами и хохотала. А мои мотивы были корыстны и глупы. Я хотел сделать больно А., ну и заодно переспать с Эммой. Убить двух зайцев одним выстрелом. У Эммы были карие глаза. Что за напасть, у всех девушек, к которым я лезу со своими мотивами (неважно хорошими или плохими), у них у всех карие глаза! Это была худенькая девушка со светло-каштановыми волосами, опускавшимися ниже плеч. Улыбчивая и легкомысленная. Веселая и…легкомысленная. Хочу сказать это дважды! Стройность ее талии подчеркивали обтягивающие платья, которые она одевала нечасто, но когда она была в них, я заводился как подросток-девственник. Ее симпатичное личико напоминало мне… да ничего оно мне не напоминало. Обычное круглое и симпатичное светленькое личико. Улыбка была ей к лицу. Ведь за ее губами скрывались ровные и красивые белые зубы, которые мне чем-то нравились. Но ее пальцы излучали какой-то холод. Нет! Не физический холод, они были обычные по своей температуре, просто когда я держал ее за руку, я не чувствовал, что она тоже меня держит. В том смысле, что я не ощущал душевного тепла. Может она тоже хотела со мной просто переспать? Убить одного зайца одним выстрелом. В таком случае, мы были нужны друг другу.

Мы стали общаться, созваниваться, ходить в кафешки, распивать кофе. Я стал провожать ее до дома. К счастью, ее дом находился в центре, и мне не приходилось тратиться на дорогу и всякие такси. Тем более, стоял февраль. Через две недели такого общения я пригласил ее домой. Я уже говорил, что мой дом находился неподалеку от дома А.

После занятий я и Эмма направились ко мне домой под предлогом посмотреть фильм. Банально. По дороге я купил средства контрацепции в супермаркете. Одну упаковку за 144 рубля. Их там было 12 штук. Хотя для Эммы, я зашел в супермаркет за хлебом и конфетами. Банально. Мы дошли до моего подъезда, я ввел код «4556», и дверь открылась. Я достал ключи от квартиры, открыл дверь.

– Ну, проходи не стесняйся, вот он – мой милый дом. Извини за беспорядок, сама понимаешь, холостяцкая жизнь довела.

– Ага, спасибо, ничего страшного, ты же студент, – посмеявшись, проговорила Эмма.

– Разувайся, надевай тапочки, а то пол холодный, заболеешь, – мне было начихать, заболеет она или нет. Я был зол на А.

– Хорошо, мой джентльмен.

Зайдя вслед за ней, я бросил пакет из супермаркета на пол, разулся, снял с Эммы куртку, повесил ее на стул.

– Присаживайся здесь, – я показал на диван – Располагайся, я поставлю чайник.

– Ну ладно. Ты про фильм-то не забыл? – это было сказано с неким сарказмом.

– Нет конечно, ты думаешь зачем мы здесь? – с таким же сарказмом прокричал я из кухни.

Поставив чайник, я решил приняться за дело. Достал коробку с дисками, вытащил оттуда какой-то фильм российского производства. Мне было не важно, что за фильм, поэтому я сейчас уже и не помню его названия. Что-то про войну, про революцию в начале двадцатого века.

Мы уселись на диване, и начали смотреть фильм. Я краем уха услышал, как на кухне выключился электрический чайник, давая понять, что он закипел. Но Эмма ничего не заметила, да и я был этому рад. Мне было лень наливать чай, мои мысли были о другом. О моей злости к А.

Через минут пятнадцать Эмма сказала:

– Ложись на живот, я сделаю тебе массаж.

Секс часто начинается с массажа. Ну, если конечно, оба партнера не девственники. Банально.

– Ух ты, давай, мне сто лет не делали массаж. Особенно такие нежные девушки.

Я лег спиной кверху. Эмма села на мои ягодицы, как на седло, и принялась растирать мне спину своими ладонями. В этих ладонях я не чувствовал никакой любви. Не было в них душевности. Да мне эта душевность была ни к чему. Меня одолевала злость. Порой, подходя ладонями к моей шее, Эмма наклонялась лицом к моему затылку и дышала мне в ухо. Мне это нравилось.

– Ох, классный массаж. Давай теперь я тебе, а то это будет несправедливо, – заявил я, – Давай, ложись, только, чур, снять кофту, а то я не смогу сделать свой знаменитый чудесный расслабляющий массаж.

– Хм, ну ладно, – смеясь, сказала Эмма, сняв свою кофточку, под которой я увидел ее темно-синий лифчик, который сексуально сидел на ее небольшой груди.

Удивительно, мы оба были трезвы! Неужели мы просто возжелали друг друга? Ну, я был зол и возжелал, а Эмма просто возжелала. Я думаю это нормально. Так случается с несчастными людьми. Эмма тоже была несчастна. У нее были причины.

Сев верхом на ее ягодицы, я стал массировать Эмме спину. У нее была белая и красивая спина. Такая хрупкая и женственная. Через пару минут я поцеловал ее в ухо, затем намного прикусил, затем расстегнул лифчик, стал целовать в шею. Повернул ее к себе, лифчик был уже на полу, свет погашен, по телику – революция. Эмма очень заводила меня. Я стянул с нее синие джинсы, стянул с себя ремень, бросил его на пол. Знаете, я вдруг вспомнил, что некоторые девушки ненавидят, когда парни занимаются этим в носках. Так вот, я снял носки, бросил их на пол. Это была плотская страсть, утеха и забава. Способ забыться, способ утолить жажду, способ выплеснуть злобу. Способ несчастных людей, которые нашли друг друга.

Диван скрипел на протяжении всего фильма. Фильм шел два с половиной часа. Затем был душ. Банально.

Когда мы закончили со всеми этими делами, высохли после душа, я решил проводить Эмму домой. На улице было темно, но стемнело недавно. Это был дневной секс в тусклой комнате, с закрытыми шторами и включенным теликом. Когда мы выходили из подъезда, я увидел, как А. шла со своей подругой неподалеку, их путь лежал через дорожку мимо моего подъезда. Я догадался, что они идут в гости к А. Я поднял голову вверх, выпрямил спину, взял Эмму за руку и пошел тихим и вальяжным шагом вперед. А. увидела нас, но опустив глаза вниз, просто прошла. Ее подруга сделала тоже самое. Эмма не поняла, она хотела с ними поздороваться, но те даже не взглянули на нас. Тупая человеческая гордость. Хотя знаете, эта гордость значительно сократила промежуток моих страданий. Секс с Эммой тоже сократил промежуток моих страданий. Мы встречались около двух месяцев. Наши отношения крутились только вокруг секса и утехи. Вначале мая мы расстались. Мы остались друзьями. Мы не ненавидим друг друга. Это был просто секс, просто поцелуи, просто способ утешить свои раненные души. Мои раны зарубцевались. Я был несчастен, а Эмма сделала меня обычным. Заметьте, я не говорю, что Эмма сделала меня счастливым, просто она излечила эту боль, ну или заштопала раны в моем сердце. Естественно, эти раны оставили рубцы, огромные рубцы. Рубцы воспоминаний об А. Эта была моя безответная любовь. Как жаль, что моя первая любовь оказалась безответной (именно так я думал в 2011 году).

Я не хочу давать советов. Если тебе разбили сердце, не надо идти в бар и напиваться и не надо искать утехи с другими, кого не любишь. Но самое противное то, что никто не знает, как нужно поступать! Мне просто повезло, Эмма стала незаменимым бальзамом для моей израненной души. Если бы на ее месте оказался кто-то другой, это бы не сработало. Знаете, когда Эмма была рядом, когда я целовал ее, я делал ужасную вещь: закрывая глаза, я представлял А. Мне было так хорошо и хотелось не открывать глаз, хотелось жить в иллюзорном мире, в котором А. рядом со мной, в котором я могу ее обнять и поцеловать. Но и к Эмме я относился хорошо. Я был добр с ней, старался не обижать, но был нечестен: я говорил, что она мне нравится. Когда она начала называть меня «любимым», я испугался. Я ведь ее не любил. Я бы и не смог ее полюбить. В то время я ненавидел само понятие любви, саму ее сущность, считая, что она делает людей несчастными. Знаете, быть может, очень часто любовь приносит нам страдания и горести, заставляет нас поникнуть и склонить голову перед своим несчастьем и ничтожностью, но ведь та же любовь нас вдохновляет, ведь она нас ведет вперед, ведет к неизведанному, переполняя нас и изливаясь на весь мир вокруг. Ведь та же любовь способна сделать из нас гениев, она рождает в наших душах непостижимые частички бытия. Мы так меняемся, мы так взрослеем, или напротив – становимся детьми лишь благодаря ей одной. Любовь способна породить ужас и смерть, но она рождает жизнь, а жизнь рождает всё вокруг, жизнь рождает нас: глупцов, лицемеров, гениев, ученых, художников, поэтов… всех подряд.

Искра жизни XIII /2011/

Расставшись с Эммой, я почувствовал такую свободу. Не знаю, что это было за чувство, ведь Эмма не ограничивала меня в моих действиях. Я делал все что хотел, я мог гулять, пить, ходить в ночные клубы, и она ни капли не противилась тому. Мысли об А. все реже посещали меня, но я порой украдкой смотрел на нее издалека, я любовался ей, вспоминал былые деньки, но несчастье постепенно стало улетучиваться из моей души, но грусть оставалась. Но я мог ее побороть. Порой я смотрел на фотки А., которые, между прочим, и по сей день хранятся у меня в потайных папках моего компьютера. Порой я слушал песни и вспоминал ее. Но это были просто воспоминания, просто грусть, обыкновенная человеческая грусть.

Сегодня утром я собираюсь идти на занятия по психиатрии в психиатрическую больницу города S. Наш преподаватель, он умен и хорош собой, но порой кажется, что он не преподаватель, а пациент. Вот такая вот ирония. Занятие началось в 8-00, в аудитории на третьем этаже одного из корпусов психиатрической больницы. По сей день люди не могут понять сущность некоторых психических заболеваний, в частности шизофрении.

Сегодня нам – студентам предстоит курация. Это значит, что нужно пойти в одно из отделений больницы и опросить кого-то из больных. Мне досталось отделение Первого эпизода. Там лежат те, кто впервые попал в психиатрическую больницу и у которых впервые обнаружили различные психические расстройства. Дверь отделения всегда заперта на ключ изнутри, и чтобы попасть туда, нужно довольно долго тарабанить по двери, потому что звонок как всегда не работает. Постучавшись в дверь, я услышал, как через несколько секунд защелкал замок, и вот она открылась, эта дверь. «Мастер ключей» этого отделения – это немолодая медсестра, на вид суровая, но в ее взгляде все же можно разглядеть некую женственность. Заведующий отделением носится по коридору, в расстегнутом халате, который был немного желтоват, хотя было понятно, что когда-то в прошлом этот халат был кристально бел. На носу заведующего небольшие квадратные очки, в кармане большой мобильный телефон, знаете как те старые мобильники, которые появились в девяностые: большой и могучий. За заведующим вечно бегают вприпрыжку медсестры в надежде, что тот уделит им минуточку своего драгоценного внимания… Заведующий забежал к себе в кабинет. Возле его кабинета стояла такая скамеечка. Небольшая, на две-три «персоны». Там сидел мужчина, на вид около 40 лет, обеими руками он ухватился за голову, и согнулся вперед к коленям, будто хотел их поцеловать. Я помню, он что-то бормотал себе под нос: «Разрешите, разрешите, матушка», «Неужели нельзя», «Алексей Борисович, я хочу к нему, ну позвольте». К этому мужчине подошла медсестра: «Даниленко, подожди, Алексей Борисович сейчас занят, он сам к тебе подойдет, поговорит с тобой, ступай к себе». Реакция этого человека была однообразна: «На минуточку, к Алексею Борисовичу». Медсестра развернулась и ушла куда-то спешным шагом.

Мне, честно говоря, надоело наблюдать за всем этим, и я все-таки решил зайти к Алексею Борисовичу – заведующему отделением – и попросить разрешения опросить кого-то из пациентов.

– Здравствуйте, я студент, мне нужно прокурировать кого-нибудь из Ваших пациентов, – сказал я, предварительно постучавшись в дверь и немного открыв ее.

– Так, здравствуй, сейчас – он подошел ко мне, и мы вместе начали выходить из его кабинета в коридор – так, иди за мной, я тебе сейчас дам одного.

Я направился вслед за своим «сенсеем» в надежде, что мне достанется интересный «случай». Мы шли по коридору в сторону курилки, которая находилась в самом конце отделения. Мы проходили мимо палат, из которых исходил какой-то непонятный и в тоже время не очень приятный запах, напоминающий запах человека, который обмочился в штаны три-четыре дня назад, но потом попал под небольшой дождь, и казалось бы, запах должен был смыться водой, но ведь дождь-то небольшой, и ничего не сработало. В коридоре бродили пациенты. Психически больные пациенты. Вот, из палаты выбегает молодой мужчина, лет тридцати пяти, у него во рту трубочка для питья лимонада, и он ей так виртуозно вертит во рту, что кажется: «черт, ему бы в цирке выступать». А вот, на стуле в центре коридора сидит мужик лет пятидесяти, он так молчалив, но и также безобиден. Он сидит на этом стуле, накрытый каким-то покрывалом, а медсестра с машинкой для стрижки волос устроилась над ним в роли парикмахера. И этот звук гудящей машинки, проносящейся по голове этого мужика, ужасен!

– Так, Михаил, это студент, будущий врач, он бы хотел с тобой поговорить, – сказал Алексей Борисович, подведя меня к одному из пациентов, стоящих у окна в «гордом» молчании.

– Хорошо, – промямлил Михаил, устремив свой взгляд на меня. Хотя он делал это так долго, что мне уже самому хотелось встать у него перед носом: «Да вот он – я, смотри»

Я начал опрашивать пациента. Стандартные заученные вопросы и фразы. Это называется сбор анамнеза. Это очень важная часть в диагностике любого заболевания, а особенно – в психиатрии. Михаил сказал, что слышит разного рода голоса. В частности, он указал, что слышит мужчину и женщину.

– А что именно они вам говорят?

– Они говорят: «Верни ребёнка!», они все время это повторяют!

– А у вас есть дети?

– Нет.

– А вы женаты, Михаил?

– Нет. Я никогда не был женат.

– А сколько вам лет?

– Двадцать семь.

– То есть, получается, вы родились… в каком году? – я спросил это для проверки.

– В 1984.

– А когда вы впервые услышали эти голоса?

– Они не дают мне покоя. Постоянно хотят, чтобы я вернул ребенка!

– Вы боитесь?

– А вы бы, что делали на моем месте?

– Вы можете припомнить, когда впервые услышали эти голоса?

– Мне было 24.

Я конечно не психиатр, но я уже понял, что у него шизофрения. Это страшно. По крайней мере, я представил, что было бы со мной, если бы я стал шизофреником. Я очень боюсь стать шизофреником. Не хочу, чтобы всякие студенты приходили и опрашивали меня. Не хочу вечно сидеть на таблетках, вечно на учете у психиатра. И потом, все эти взгляды: «да, он же псих», «ты же шизофреник», «больной» и прочие мыслишки.

– А чем вы занимались, когда вам было 24?

– Учился на юридическом.

– А у вас тогда были травмы?

– У меня была черепно-мозговая травма.

– А вследствие чего?

– Подрался. Побили. Был кипиш и я приехал помочь парням. – Под словом «кипиш» он подразумевал какие-то разборки.

Мы еще долго беседовали с Михаилом. Мы отходили в курилку, он скурил две сигареты подряд. Мне, по правде говоря, надоело задавать ему вопросы, да и тема была исчерпана, и я решил сваливать из отделения. «Женственная» медсестра открыла мне дверь. Как только я вышел из отделения, я услышал звук защёлкивающегося замка. Я больше не видел, что происходит в отделении. Я не мог увидеть, что там творится. Не мог увидеть психов, бегающих по коридору отделения, не мог увидеть заведующего в расстегнутом халате, не мог услышать тот дурной запах. Да я и не расстроился.

Искра жизни XIV /2011/

Расставание с Эммой, ссора с А… Секс с Эммой, молчание с А… Любовь к А., нелюбовь к Эмме… Морг, психиатрическая больница, вскрытия, стервятники, бар, выпивка, пьянства, бар, вечеринка, ночной клуб, беспорядочные связи, учеба. Неверие в Бога, воспоминания, Индира, ненависть, ложь, лицемерие, цинизм, учеба. Знаете, я мог бы так размахнуться, что и целой книги не хватит, чтобы перечислить всё то, что сидит внутри меня. Знаете, это все так навалилось, и пусть не в один момент, но чем больше ты живешь, тем больше таких вот вещей: беспорядочные связи, ночные клубы, выпивка, неверие в Бога, биомассы, террористы. И хочется чего-то особенного, чего-то такого, что смогло бы вычеркнуть из головы весь этот «хлам». Да, именно хлам! Потому что он так и вертится, нагромождается в мозгу, что хочется освободиться от него! Но нам не дано контролировать всецело свои эмоции и разум. Или может на меня навалила банальная депрессия? Сидела себе где-то в недрах моего мозга и на тебе – распоясалась! Хотя уже лето на дворе, все кругом благоухает и цветет. Экзамены сданы, казалось бы, в чем проблема? А нет, проблема есть, но даже черт не знает, что это за проблема! Она просто есть. И не дает спокойно жить. Выпивка уже не снимает той тоски, да и девушки ее не снимают. Ведь эта тоска вызвана не только теми зажившими рубцами на сердце (оставленными А.), но и всем тем «хламом», о котором я попытался высказаться вначале этой главы. Хлам вызвал тоску. Коротко и ясно. А так хочется проснуться рано утром, потянуться, не вставая с кровати, полежать с открытыми глазами и забыться…просто, мечтать обо всем на свете, о катании на яхте в открытом море, о лыжах в горах, о полете в космос. Банально помечтать! Хочется, чтобы хотелось петь! А не хочется! Ведь чертова тоска заполонила все. Весь чертов «сосуд» полон до края…

Мне хочется сесть и заплакать, но я не могу. Потому что когда мне было 12 лет, я обещал дедушке, что не буду плакать. Обещал, что никто и никогда не увидит моих слез. Я помню этот момент. Это были летние каникулы. В тот день было жарко, хотелось дуновения ветерка, но нет – облом. Солнце жарило мою кожу вплоть до мышц. Я стоял во дворе нашего дома. Да, именно того самого дома с крышей из серого шифера, в том самом обычном провинциальном городке, откуда я был родом. Дедушка подошел ко мне:

– Роберт, тебе хорошо под солнцем стоять? Тебе скучно? – в руке он держал серп. Серп – это такое приспособление в виде короткого полуовального режущего предмета, с помощью которого можно косить траву в малых количествах. Для этого нужно взять серп в одну руку, присесть на корточки, другой рукой схватить пучок травы и порезать ее понизу. Вот так вот.

– Да нет, дедушка, просто стою себе…

– Так, тебе уже двенадцать. На тебя жалуются в школе, на твое поведение, на то, что ты лентяй. Я решил, что отныне ты будешь работать: я буду говорить, что тебе делать.

– Угу.

– Вот тебе серп, держи. Пойдем.

Мы отправились в огород. Дедушка привел меня на участок, который зарос высокой травой, которая мне была по шею. Там еще было очень много крапивы. Ненавижу крапиву.

– Видишь траву, скоси ее и собери вот в этот мешок, – дедушка, в своей манере рукой показал на траву и дал мне один старый желтый мешок, который так интересно пах. Я даже не могу описать этот запах, я уже много-много лет такого запаха не ощущал. Знаете, я бы даже пожертвовал многими вещами, чтобы вновь ощутить запах того мешка, услышать голос дедушки, потрогать этот ржавый серп, обжечься крапивой…

– А как? Я же не умею косить! Я никогда не косил и вообще – здесь крапива! – я сказал это недовольно, возмущенно, я разводил руки по сторонам и хмурился.

Дедушка пронзительно посмотрел на меня, выдержал паузу, и сказал:

– А меня кто учил косить? Никто не учил! Я сам всему научился! Ты знаешь, как мы голодали во время депортации в Среднюю Азию? Ты не знаешь! И не дай Бог, тебе это узнать! Ты сидишь, ты сытый, я хочу, чтобы ты умел работать! Если ты хочешь жить, тогда работай. Тот, кто работает, тот не умирает, а тот, кто не работает – голодует!

Мне показалось, дедушка прослезился, и мне так стало больно от этого. В груди защемило, я стоял с серпом и мешком в руках, весь такой маленький, снизу вверх смотрел на дедушку и…заплакал. Я в этот момент представил его маленького, в степях Средней Азии, когда его, его семью и многих других «товарищ» Сталин депортировал (по совету «товарища» Берии) с Кавказа на территорию Казахстана и Киргизии, 2 ноября 1943 года. Я представил, как маленький мальчик (дедушка), бежит по степи, голодный. Глаза у него набухшие, он часто дышит, он потный, его мучает жажда. Отца нет, на руках у матери много детей, один из которых мой дедушка. Я представил весь этот ад. Ведь им было нечего есть. Они голодали. Дедушка рассказывал, как видел людей, которые умирали от голода прямо в поле. Они лежали в этом поле, рукой тянулись к корням всяких растений, к земле и умирали. Но дедушка и его семья все пережили, они много работали. Точно так же, как и бабушка. Они тогда еще не знали друг друга.

– Ты чего плачешь?! Послушай, ты мужчина, ты не можешь плакать. Тем более при мне! Запомни на всю жизнь, мужчина при людях может заплакать только два раза: когда умирает его мать, и когда он смотрит на красоту своей родной земли. Вот только тогда не стыдно заплакать! Потому что только земля будет нас ласкать, когда мы умрем, только земля нас никогда не бросит и не обманет, даже после нашей смерти. Она всегда будет с нами, а мы всегда будем с ней.

Я никогда этого не забуду. И эта депрессия, эта тоска, этот хлам…так хочется заплакать, но я не могу. А что ж теперь делать-то? Это банальная ситуация: у человека проблема и он не знает, что делать. Я так устал от всего. Морально измотался. В один момент я подумал о смерти. А вдруг я умру? Но не хочется умирать летом! Но с другой стороны – мне не хотелось жить. Мне ничего не хотелось. Апатия и слабость. Отсутствие интереса к жизни. Мне было лень думать о чем-то! Экзамены позади. Впереди меня ждала практика в одной из больниц и месяц каникул.

Я получал стипендию. Большую стипендию за участие в научной деятельности. Ее перечисляли на мою пластиковую карточку, но я никогда ее не тратил. Там накопилась довольно хорошая сумма денег. Около семидесяти тысяч рублей. Я решил уехать на некоторое время, но не знал куда. Я решил, никому ничего не говорить, а просто взять и уехать. А может, убежать? Не знаю. В общем, исчезнуть.

Хорошо учиться не в своем родном городе. Родителям я сказал, что решил пройти летнюю медицинскую практику в одной из больниц города S. Сказал, что приеду домой недели через две. Я был свободен и несчастен. У меня не было ничего, что могло бы вызвать во мне какую-то искорку счастья. У меня не было А., не было Эммы. Выпивка не делала меня счастливым. Я не понимал, куда я бегу и от кого. И будет чересчур банально, если я сейчас скажу, что бежал от самого себя.

Я выбежал из квартиры, сначала в подъезд, затем на улицу, добежал до ближайшего банкомата. Вставил туда свою карточку «Maestro», снял двадцать тысяч рублей. Вернувшись в квартиру, я начал спешно собираться. Я не знал, куда и на сколько я еду. Я не знал, что мне брать с собой. У меня была черная спортивная сумка. Я решил, что набью ее самым необходимым, а то, что не поместится – хрен с ним. Паспорт, деньги, банковская карта, ключи, студенческий билет, мобильник с зарядным устройством, одеколон, дезодорант. Также я впихнул в эту сумку три рубашки, джинсы, кучу носков и трусов. Я никогда в жизни так спешно не собирался.

Пока я собирался, меня осенило! Я вспомнил, что мой одноклассник живет в Питере. Я про Санкт-Петербург. Женившись, он уехал туда пару лет назад. Я вспомнил, что он меня приглашал. А еще я вспомнил, что мы были друзьями когда-то. Я позвонил ему…

Искра жизни XV

Так не хочется верить, что смерть – это неизбежный финал нашей жизни. Не хочется верить, что жизнь когда-то заканчивается. Те, кто верит в Бога, они счастливчики: им безразлично все, что происходит с ними, они могут не бояться смерти, ведь смерть – это не конец. И плевать, что там дальше – ад или рай, главное, что существует некий котел вечности, бурлящий где-то в неизвестности. Если у тебя рак, или другое неизлечимое заболевание, тебе легче справляться с этим. Вера – это, наверное, лучший дар, который есть у человека, она придет ему уверенность и все страхи уходят в никуда. А где ж его взять, этот дар? Да нигде! Вот и весь ответ. Он либо есть, либо его нет. Ведь даже величайшие гении человечества, которые знают устройство Вселенной, устройство жизни, даже они способны верить, слепо верить. Не все конечно, но все же, меня удивляют физики, математики, которые слепо верят! Черт возьми, они не ищут доказательств существования Бога! Они верят и всё.

А больше всего меня расстраивает то, что я не могу так же, как и они. Не могу, когда мне плохо сказать: «Господи, помоги мне! Дай мне силы!», я просто говорю: «Хоть бы всё было хорошо!». Ну или просто матерюсь. Не буду говорить как.

Хотя если пофилософствовать, неверие в Бога тоже имеет свои плюсы. Можно грешить, сколько влезет, делать все, что захочется, и тебе за это ничего не будет. Одним словом – кайф. Гуляй с кем хочешь, пей, что хочешь, ешь, что хочешь. Сквернословь, не молись, не бойся наказания на том свете. Ты же просто однажды закроешь глаза и больше их не откроешь. Потом тебя положат в землю. Да без разницы, что с тобой сделают, пусть хоть сожгут, пусть заморозят, пусть развеют прах над…Амазонкой. Плевать. Пусть расчленят и отдадут на съедение тем же стервятникам. Это все уже не имеет значения, не так ли?

Продолжая мысль, в чем тогда смысл всего бытия? Смысл существования человека? Да вообще, смысл существования жизни? Да и смысл всего неживого в чём? В чем смысл камня? В чем смысл атома? Кажется, его нет. Смысла нет. Я имею в виду, что нет определенного заданного кем-то смысла, понимаете?! И весь гений человека в том, что мы сами можем задать этот смысл. Мы сами можем его определить. Каждый для себя. Каждый для всех окружающих. Каждый может найти смысл существования бытия! И каждый человек будет индивидуально определять этот смысл. Смысл жизни Моцарта – это музыка. Он ее любил всецело, он был ею одержим. И она стала смыслом его жизни. Смысл жизни, например, любящего мужа – это его семья. Он ее любит, он ею одержим. Тем самым, для каждого человека смыслом жизни может стать только то, что он по-настоящему любит. То есть, пусть к смыслу жизни лежит через любовь, через одержимость, через жажду обладания, через жажду познания.

Поездка в Питер не удалась. Одна моя знакомая говорила: «Всё что не делается, все к лучшему». Я ненавижу её вспоминать, но она была права. Мой бывший одноклассник со своей женой, оказывается, уехал к тёще. Ну, к матери своей жены, а то слово «тёща» звучит как-то сурово.

Я разозлился. То ли на тещу одноклассника, то ли на самого одноклассника. Не знаю. Но сумка была собрана, деньги с карточки сняты, а значит – пути назад нет. В детстве мы с братом часто ездили в один небольшой город. Это был город-курорт, с удивительным парком в гористой местности, чтобы полностью обойти этот парк потребовался бы не один день. Кисловодск. Все слышали об этом городке, многие там бывали. Все любят отдыхать в санаториях, а их там было полно. От города S. до Кисловодска ходил автобус. Один раз в день. Время в пути – три часа. Я купил билет на автовокзале и уехал.

Сидя в автобусе у окна я о многом думал. Я обожаю ехать куда-то далеко, смотреть в окно и думать. Думать обо всем на свете, о всякой чепухе и о вопросах глобального масштаба. Иногда становится грустно, иногда весело. Но в этот раз я думал о том хламе, о котором говорил раньше. Мысли наваливались на меня, и в эти моменты моя депрессия становилась сильнее. И мне было чертовски плохо. Я же не могу попросить у Бога помощи, не могу попросить прощения. Что же делать? Оставалось только ехать, думать и терпеть. Слепо надеяться, что всё само собой пройдет. Вечно мы надеемся на время, думая, что оно способно изменить что-либо.

Мне хотелось, чтобы наш автобус врезался во что-то и все. Хотелось услышать грохот от столкновения и больше ничего не слышать, и не видеть, просто закрыть глаза и очутиться…очутиться нигде. Это же финал. Конечная станция «Нигде». Наверное, я единственный думал об этом в автобусе. Женщина нянчила ребенка – это смысл ее жизни. Мужик читал газету – я не знаю в чем смысл его жизни, но он есть, и этот мужик сам-то точно знает, в чем смысл его жизни. А я просто дрейфую в биомассе людей, которые знают и имеют свои смыслы жизни. А я оказался среди них случайно, просто – воля случая.

Примерно в таком настроении я провел все три часа пути. Когда мы приехали в Кисловодск, я выбежал из автобуса, вдохнул теплый, чистый вечерний воздух. Это было прекрасно. Но этот кайф длился несколько секунд. Красота воздуха не способна победить мысли о хламе, неспособна победить депрессию. На автовокзале, как всегда, кружились таксисты в поисках клиента. Обычные таксисты, на вид большинство из них было родом из стран Закавказья.

– Паренек, в центр за сто рублей отвезу.

– Давайте в гостиницу «Паркер», – ответил я ему.

– Как скажешь, хозяин-барин. Садись, давай сумку, кину в багажник.

Я сел в его старенький Ford Focus. Мы ехали недолго. Но на улице было уже темно. Обычно таксисты всю дорогу о чем-то трубят, но этот оказался молчуном. Да и я не особо жаждал беседы. Впрочем, что тут говорить, мне просто хотелось лечь в кровать и уснуть, по крайней мере, попытаться.

– Приехали, сто рублей – сказал «извозчик» с кавказским акцентом.

– Спасибо, держите, – он взял деньги, вышел из машины, достал мою сумку из багажника, улыбнулся и поехал дальше искать новых клиентов.

Зайдя в гостиницу я решил снять номер на три дня. Я думал «отлежаться», думал, что-то изменится, думал, во мне вновь появятся какие-то новые мысли и идеи.

Но кроме идеи «снять проститутку» мне ничего в голову не пришло. Охранник, сидящий внизу на Reception,помог мне в реализации моего коварного плана. Он сказал, что через час-полтора ко мне в номер придут девочки с сутенером, и я смогу выбрать.

Целый час я плевал в потолок. Пытался смотреть телек, но безуспешно. Я услышал стук. Подскочив с кровати, я подлетел к двери испросил:

– Кто там?

– Я от охранника, в 233й номер, это Вы заказывали? – грубый мужской голос. Через дверь он казался еще грубее.

– Ага, – я открыл дверь, увидел мужика, на ремне которого висел пистолет. Скорее всего, травматический. Мужик выглядел не особо грозно, но всё же чертов пистолет придавал ему «мужества». У него была такая красная рубашка, даже больше бордовая, чем красная; обыкновенные черные джинсы и толстый ремень, который добротно удерживал тяжелый пистолет. Слева от него стояли девочки. Шлюхи, мягко выражаясь. Их было шестеро.

– Тебе на сколько часов? – сказал суровый сутенер.

– На два часа.

– Три тысячи. Выбирай, – сутенер сделал шаг назад и указал левой рукой на девочек.

Я долго смотрел. Ненавижу такое неловкое молчание. Девочки смотрели на меня, кто-то улыбался, кто-то чесал себе руку, одна ёрзала ногой по полу. Дальше всего от меня стояла девушка, на вид ей было около 25 лет, блондинка с короткими волосами, свисавшими не ниже плеч, голубые глаза, красивый носик, короткое серое платье, украшенное блестящими точечками по типу страз. Грудь третьего размера, красивые бедра.

– Вот эту девушку, – я указал на эту блондинку, – вот Вам три тысячи, – я достал заранее приготовленные деньги из заднего кармана джинс, как посоветовал мне охранник.

– Договорились. Алина, позвонишь, как закончишь работу, – грубо сказал сутенер, – пошли девочки.

Алина осталась. Встретив ее на улице, я бы ни за что на свете не подумал, что она проститутка. Нет, мне не стало ее жаль, и я в нее не влюбился. Просто меня удивило, что такая прелестная девушка торгует своим телом. Она, цокая своими каблуками, зашла в номер. Я закрыл дверь на замок.

– Как тебя зовут? – ее голос был немного груб. Этот голос не подходил ее внешности.

– Я Роберт, а ты, я так понял, Алина. Очень приятно.

– Сколько тебе лет, Роберт? – она достала пачку сигарет из своей бежевой сумочки.

– Мне двадцать. И я не буду спрашивать тебя про твой возраст, я же джентльмен.

– О, интересно, а чем ты тут занимаешься? – Алина элегантно закурила свои тонкие сигареты.

– Да так. Приехал немного отдохнуть. Устроил себе небольшие каникулы. А ты давно куришь? – глупый вопрос, я просто не знал, как начать всё это действо.

– Года два, наверное, не помню. А у тебя нет девушки? Зачем тебе кто-то вроде меня? Решил оторваться по полной? – смеясь, спросила меня моя новая знакомая, кажется, она флиртовала.

– Девушки нет. Просто хочу расслабиться, – я ответил неловко и с наигранной улыбкой.

– Ну, раз уж так, начнем… – она затушила сигарету в пепельнице, стоявшей на столике в углу. Подойдя к окну, проститутка закрыла шторы, затем выключила свет. На телике она поставила какой-то музыкальный канал. Алина через голову быстро сняла свое блестящее серое платье и кинула его на стул, стоявший рядом со столиком. На ней было очень сексуальное кружевное белье темно-бежевого цвета… Она стянула с себя свои прозрачные колготки, которые небрежно оставила на полу. Подошла ко мне поближе и начала по пуговичкам расстегивать мою рубашку. Я также небрежно бросил ее на пол. Я сам скинул с себя джинсы, снял носки. Комната отеля романтично освещалась светом от экрана телевизора и от уличных фонарей.

Алина меня ужасно заводила. Это была одна из самых сексуальных женщин, которых я видел в жизни… На «перерывах» между половыми актами она курила свои элегантные сигареты, а я просто шел в душ и мыл «кое-что» под струей холодной воды. Так посоветовала Алина.

Два часа мы занимались сексом на огромной кровати. Мне было хорошо, но тоскливо. Я думал: «До чего же я опустился? Хотя нет, я не опустился, это всё депрессия, это всё эти дурные мысли, мне просто нужно развеяться!». Иногда мы разговаривали. Я узнал, что Алина работает проституткой только два месяца. Узнал, что она приехала сюда из Воронежа. По образованию она экономист. Проститутка-экономист. Я не стал ее особо расспрашивать о том, как она стала проституткой. Мне не хотелось ее жалеть, мне просто хотелось заниматься с ней любовью. Хотя нет, так нельзя говорить, не любовью! А сексом!

Уходя, Алина оставила мне свой номер телефона и записала мой «чтобы я могла тебя узнать, когда ты будешь звонить».

– Ну, пока. Звони, если останешься здесь, я приду.

– Хорошо, пока. Спасибо, – вот я идиот, я сказал ей «спасибо». Глупец.

Я принял душ и заснул, как младенец. Мне было хорошо. Но я был всё также несчастен.

Искра жизни XVI /Кисловодск/2011, лето/

За ночь я ни разу не проснулся. Кажется, я даже не шевельнулся, потому что, открыв утром глаза, я обнаружил, что лежу примерно в той же позе, что и после ухода Алины. Мне очень понравилось. Я про то, как мне спалось этой ночью. Хотя уже с самого утра весь этот хлам снова стал наваливаться на меня. Мое депрессивное состояние стремилось к бесконечности. Почему я не мог ничего изменить? Я думал обо всем, но в тоже время ничего не мог решить. Не мог совершить какой-то поступок, не мог освободить свой разум от этого хлама. Может я псих? Или начинаю сходить с ума? Чем черт не шутит, не так ли?

Поднявшись с кровати, я решил прогуляться. Я даже не думал о завтраке. У меня не было аппетита. Не было желания пичкать свой организм очень нужными этому организму веществами. Одевшись, я вышел в парк. Прекрасный парк. Прекрасное лето. Прекрасное утро. Я не могу заплакать, не могу нажраться в стельку. У меня нет желания употреблять спиртное, но есть желание разрыдаться. Но я не могу, я обещал дедушке. Я уверен, он не смотрит на меня с небес, не наблюдает, я уверен, что если буду лить слезы весь день напролет, дедушка все равно об этом не узнает. И, черт возьми, от этого становится еще обиднее! Вот если бы я только мог поверить в существование душ, в существование какого-то сверхъестественного мира, поверить в то, что смерть – это не конец. Но я не могу. Вот и все.

Прогуливаясь по парку, я забрел к фонтанчику, вокруг которого собрались мужики, которым за сорок. Они сидят кампаниями по 5-6 человек и играют в настольные игры: шахматы, шашки, домино. Удивительно, им, что, нечем заняться? Когда мне будет за сорок, я не хочу сидеть возле фонтанчика и доказывать своему сопернику, что моя ладья стояла на D4!

Пройдя дальше, я увидел людей, продающих настенные картины. Это были чудесные картины, на которых были изображены здешние места, красота гор, красота природы с удивительных ракурсов и в непревзойденном исполнении. Я конечно ни черта не смыслю в живописи, но мне нравилось просто смотреть на эти произведения и думать. Меня это отвлекало от дурных мыслей, от мыслей о хламе. Неподалеку от картин стоял мужчина, который тоже продавал, но он продавал фотографии космоса. Это прекрасно. Ты смотришь на эти изображения, полученные с различных телескопов, и думаешь, что где-то там, вдали, есть что-то необыкновенное. И понимаете, весь космос заполнен этой необыкновенностью. Туманности, галактики, скопления звезд, планеты, и всё это переливается в самые разнообразные оттенки, в самые причудливые и невообразимые цвета. И волей-неволей задаешься вопросом: «а что же там?». Хочется верить, что там, где-то за тысячи миллионов километров, есть что-то живое, такое же, как и мы, со своими понятиями, со своим менталитетом, со своим устройством жизни. Хочется думать, что в такой невообразимо огромной вселенной мы не одиноки. По сути, по космическим меркам мы ведь ничто. Капля в море, иголка в стоге сена, песчинка в пустыне. А строим из себя богов Олимпа. Воображаем из себя величайшее творение. Нет, у меня не заниженная самооценка, я просто говорю так, как есть. Хотя, знаете, мое мнение возможно изменится. Я ведь молодой и глупый, не так ли?

Я долго гулял по парку. Это огромный парк, удивительно красивый, наполненный чистым воздухом, от которого хочется реже дышать, потому что в нем полно кислорода! Весь парк прорезан узенькими тропинками, усыпанными красным гравием и песком. Эти тропинки бывают извилистыми, они поднимаются в гору, они спускаются вниз по склонам холмов; а все пространство между тропинок наполнено цветами и зеленью: деревьями, кустами, травой. В местах, где тропинки расширяются, расположились местные кафешки и ресторанчики, в которых по вечерам собираются компании жизнерадостных туристов со всей Европы. Также по вечерам всегда слышна живая музыка, которая чаще вызывает негодование, чем восторг. Но все же, вечером весь парк наполняется романтикой. Знаете, я всю жизнь мечтал погулять в этом парке с любимой девушкой. Кто знает, может моя мечта и сбудется? Знаете, каково это сидеть на лавочке, слушая, как журчит речка, а также видеть, как последние лучи, создающие закат, прорываются сквозь кроны деревьев. Знаете, каково это видеть, как качается листва, создавая странный шепот, который слышен только в перерывах между смесью музыкальных композиций, доносящихся с разных сторон… Знаете, каково это выйти на вершину парка, где нет деревьев, выйти туда, от куда открывается неповторимый вид на город, а за городом виднеются зеленые холмы, а еще дальше, порой, можно разглядеть и горы, и всё это вечером, во время заката солнца. Хочется, чтобы в такие мгновения время остановилось, но с другой стороны, если время остановится, все это чудо перестанет быть чудом. Романтика уйдет, это перестанет нас удивлять. В этом-то и вся прелесть цикличности. Все должно сменяться. Что-то приходит, а что-то уходит. И, как это ни банально, но я вспоминаю композицию Антонио Вивальди – «Времена года. Лето». Если вы ее не слушали, послушайте обязательно… Только послушайте от начала и до самого конца, и тогда вы меня поймете.

Я гулял весь день. Я пришел усталый в свой номер на втором этаже. У меня промелькнула мысль: «а не позвонить ли мне Алине?», ведь у меня были деньги, я мог себе это позволить. Я решил сначала поужинать в гостиничном ресторане. Знаете, у них в меню было фирменное блюдо, которое называлось «Омлет от шефа». Обычно его заказывают на завтрак, но я решил заказать его на ужин. Я до сих пор помню этот вкус. Это нечто. После ужина я достал мобильник, набрал номер Алины.

– Привет, это Роберт. Мы вчера встречались в гостинице, я тебя не отвлекаю?

– О, добрый вечер, узнала, да нет, я не занята сейчас, – ее сексуальный голос. В этом голосе я уловил хорошее настроение.

– Слушай, раз ты не занята, может приедешь ко мне. Мы могли бы повторить вчерашний вечер, – я не знал, как по-другому сказать ей, что я ее хочу здесь и сейчас! Во всех смыслах слова «хочу»!

– Так, ну, договорились тогда. Напомнишь мне свой номер в отеле?

– Номер 233. Второй этаж. Я буду тебя ждать.

– А может, ты будешь меня ждать с шампанским? – игривый голос, игривой проститутки. Я знал, что они – проститутки – любят выпить. Хотя знаете, их можно понять. Надо ведь чем-то «заливать» весь этот стресс на работе.

– Шампанское… Ну ладно, жду.

– До встречи!

Я заказал в номер бутылку дешевого шампанского, два бокала, сыр, нарезанный мелкими кусочками и апельсиновый сок. Принял душ, включил телек, и принялся ждать. Это отвратительно: я жду проститутку, в чужом городе, в какой-то гостинице. Никто не знает где я. Все думают, что я прохожу практику в больнице города S. А я путаюсь с путаной. До чего же это отвратительно. Меня всего выворачивает. Но это единственный способ отвлечься от депрессии. А может я сам придумал, что у меня депрессия? Может ее нет на самом деле? Может это просто оправдание, чтобы пуститься в блуд, чтобы закутить? А еще мне захотелось покурить травку, чтобы поднять настроение. Я жалок. К счастью, у меня не было ни травки, ни способа ее раздобыть в это прекрасном и чужом городе.

– Привет! Это я, – раздался стук в дверь, через которую я услышал сексуальный голос Алины.

– Открываю, – я подбежал к двери, – привет, проходи.

Сегодня Алина была еще сексуальней, чем вчера. Она была облачена в красное короткое платье. Плечи были открыты, наподобие сарафана. А на спине был большой вырез, и виднелась загорелая спина. Почему такая женщина является проституткой? Алина была в черных туфлях, которые уютно гармонировали с красным платьем, прозрачными колготками и черной сумочкой…

– Ну, Роберт, как дела? – Алина кинула свою сумочку на стул, обратив внимание на бутылку шампанского, стоящую на столе, – рассказывай, как отдыхается?

– Знаешь, скучно. Весь день гулял по парку, думал обо всем на свете.

– Так, и что придумал? Повеселиться на ночь глядя, да? – она улыбнулась и пристально посмотрела на меня.

– Угадала! А ты как поживаешь?

– Нормально. Откроешь шампанское?

– Без проблем, – я взял полотенце и открыл бутылку, – я даже нам бокалы наполню!

– Джентльмен, однако.

– Красивое платье. И, знаешь, оно тебе очень идет.

– Даже так? А если снять это платье, я стану некрасивой?

– Ну что ты. Ты станешь еще красивее.

– Давай выпьем. За что ты хочешь выпить, Роберт?

– За счастье и за хороший вечер.

– Давай, за счастье. – Алина стукнула своим бокалом по моему и, поглядывая на меня, осушила свою порцию дешевого шампанского. Впрочем, я сделал тоже самое.

– Перейдем к экономике. Сколько времени ты хочешь пробыть со мной сегодня? – Алина всё также улыбалась. Как будто это был для нее обыденный вопрос, который она задавала каждый день.

– Ну, может часа два-три, – я сказал это неуверенно и робко. Ведь я не имею опыта бесед с проститутками.

– Хорошо. Ты уже знаешь цены. Два-три часа – это три-четыре с половиной тысячи. Рублей. – снова улыбнулась, – кстати, наши бокалы пустуют.

– Сейчас исправлю, – я снова наполнил бокалы до краев.

– За удачу! – громко сказала моя двух-трех часовая «спутница». Мы чокнулись и выпили.

Осушив бокал, Алина подошла ближе ко мне, стала расстегивать пуговицы моей рубашки, сверху вниз. Я схватил ее за талию и сразу же почувствовал приятные ощущения внизу живота. Как она меня заводила. Она была так сексуальна. Затем она повернулась ко мне спиной, и заставила меня обхватить ее одной рукой за живот, второй за грудь. Приятные ощущения внизу живота усиливались. Алина отошла от меня, и, немного пригнувшись, сняла с себя свое платье. Я увидел ее красный бюстгальтер и красные трусы, которые были покрыты прозрачными колготками. Эти колготки, впрочем, через мгновение оказались на полу. Я сходил с ума от увиденного. Нет, я и раньше видел красивых и обнаженных (и не очень) девушек, у меня были с ними связи, но Алина была особенно сексуальна. Быть может, мне так казалось, потому что я осознавал, что могу делать с ней все что захочу? Красное нижнее белье, и это сексуальное дыхание, эти волосы. А еще ее запах. Черт, она же проститутка, тогда почему она такая приятная?!

Через три часа. Нет, через три удивительных часа, я сказал ей:

– Алина, может останешься со мной на ночь, до утра?

– Роберт, а ты это осилишь? Ну я имею ввиду в плане экономики, – эта улыбка. В ней была такая харизма!

– Осилю. И в плане экономики – у меня хватит денег, и в плане, ммм, не экономики тоже осилю! Я же молодой! У меня много энергии, – я решил вот так вот пошутить. Глупец.

– Ну хорошо, останусь. С тебя завтрак, – она сказала это с некой грустью. Я подумал, что у нее давно не было такого спокойного времяпрепровождения, эти ее вечные «заказы», вечные клиенты, беготня из одного места в другое. Я решил посмотреть с ней какой-нибудь фильм, благо в номере была куча дисков и DVD-плеер, а утром решил угостить ее «Омлетом от шефа».

Я был в шоке, когда из кучи фильмов на полке она выбрала «Титаник». Естественно, мы с Алиной часто «отвлекались» от просмотра фильма на более «важные» вещи, которые я оплачу завтра утром. В эти моменты я вспоминал Эмму. Как привел ее домой и точно также включил фильм. Затем я вспомнил причину, по которой я привел Эмму – это злость на А. и желание отомстить. А потом я снова подумал, что это безобразно – сидеть в чужом городе, в гостинице, с проституткой, которая останется с тобой до утра, смотреть «Титаник» – фильм о настоящей любви, проводить аналогии с Эммой и вспоминать А.

Как мне избавиться от этого всего?

С этой мыслью я блаженно уснул. Интересно, с какой мыслью уснула Алина? «Сегодня у меня удачный клиент», или «и деньжат заработаю, и отдохну заодно, а завтра меня ждет бесплатный завтрак». А может, она подумала, что не помнит, когда в последний раз так тихо, уютно и беззаботно смотрела «Титаник»?

Искра жизни XVII /2011/

Я нашел утешение в одной простой мысли: всё то, что происходит со мной сейчас, ведёт меня к чему-то необыкновенному и новому; к тому, что ранее со мной не происходило; настанет день, когда я просто с улыбкой вспомню весь этот депрессивный ужас, весь этот хлам; настанет день, когда всё это пройдет и улетучится в неизвестность; это все станет воспоминанием, точно также, как и, например, мой первый велосипед – да, мне было хорошо и весело, когда он у меня был, когда его украли, мне было грустно, а теперь это всего лишь воспоминание, которое не вызывает никаких эмоций; да, я не могу забыть этот велосипед, его вид останется на всю жизнь в моей памяти, но я не страдаю без него. Эти мысли посетили меня этим утром, когда проснувшись в своем номере, я обнаружил Алину, лежащую рядом со мной, лицом ко мне. Она так чудесно спала. Никогда не думал, что буду восхищаться тем, как спит проститутка. Никогда не думал, что однажды утром рядом со мной на кровати окажется ночная бабочка. А ведь на ее месте должна была лежать та, которую я люблю. Так весь подвох в том, что я уже никого не люблю. Я даже А. не люблю. Но любовь к А. не просто взяла и прошла, я ее сам потушил. Загасил, как гасят свечку перед сном. Залил водой, как тушат вспыхнувший пожар. Утопил в море алкоголя и в море секса с Эммой. А если сюда приплюсовать отсутствие веры в Бога? Тогда я самый настоящий чёрствый и бездушный человек. Знаете, у меня даже ненависти нет. Я хочу сказать, что я не плохой человек, потому что у плохих людей есть хотя бы какие-то эмоции! У них есть ненависть, есть жажда наживы, есть кровожадность и желание чьей-либо смерти и так далее. А у меня вообще ничего нет. Просто прямая линия, сверху от которой хорошие люди, а снизу плохие. Я абсолютно ни во что не верю. Я даже в любви разочаровался. Я как робот, но с одной лишь «мега» – функцией – я могу философствовать обо всём этом.

Мы позавтракали. Алине очень понравился здешний «Омлет от шефа». Затем, прямо в гостиничном ресторане, я расплатился с ней за эту удивительную ночь. Я проводил ее до выхода, она куда-то очень спешила. Возможно, у нее уже был клиент на сегодня, а может она бежала к своему сутенеру, чтобы поскорей отдать ему честно заработанные деньги. Но я смотрел ей вслед до тех пор, пока она не скрылась из виду – будто я провожаю свою жену на работу.

Я не знал чем заняться и куда себя деть. Я больше не хотел звонить Алине. Я не хотел ее. Я не хотел ее во всех смыслах слова «не хотел». Меня тошнило от самого себя и от нее. А лучи солнца светили мне в глаза. Черт, ведь я всё еще стоял на крыльце гостиницы и смотрел в сторону, куда ушла моя ночная спутница. Я решил, что завтра утром уеду из Кисловодска.

Вечером я отправился в гостиничный ресторан. Один. А вы знаете, как грустно ходить по вечерам в ресторан одному? Одному сидеть за столом, который рассчитан на четверых! В этот вечер в ресторане танцевала девушка. Я не знаю, это была стриптизерша или просто девушка, которая танцует восточные танцы, но факт – она танцевала восточные танцы и делала это красиво. Ее бедра, живот и грудь извивались во все стороны под звуки восточной музыки. Мои глаза тоже извивались вслед за бедрами, животом и грудью. Я даже порой улыбался ей. Я не про грудь, а про танцовщицу! Я заказал виски с колой. Я сделал это очень много раз. Я снова пьян. Но уже не так несчастен. Может всему виной Алина? Может она тоже оказалась чем-то вроде бальзама для моей души? У меня всё плыло перед глазами, глупая улыбка застыла на моем лице. Глаза «подкатились» немного кверху, я сутулился. Я всегда такой, когда я пьян. Но мне не с кем поговорить, некому излить душу. Хотя, что там изливать? Никто ведь не поймет. Все решат, что это пьяный базар. И будут по-своему правы.

Я кое-как вернулся в свой 233 номер. Не раздеваясь, я завалился на кровать. Я зажмурил глаза, потому что чувствовал, что из этих глаз сейчас потекут слезы. И оказался прав. Это продолжалось около трех минут. Но я успокоился. Разделся и уснул. Не помню, что мне снилось. Может это и к лучшему.

Я проснулся лишь тогда, когда лучи солнца стали ярко освещать мою кровать. Открыв глаза, я уже не смог обнаружить Алину, лежащую рядом со мной. Да я и не хотел ее видеть, она была мне больше не нужна. Я решил, что все-таки еще не настал тот самый день, когда я, наконец, проснусь и увижу рядом девушку, которую я по-настоящему люблю. Я улыбнулся, сам не знаю почему. Вскочил с кровати, принял душ, собрал все вещи в сумку и был готов идти вперед, навстречу жизни, навстречу неизвестности, навстречу новому и необузданному. Александр Македонский смог обуздать Буцефала, так и я – смогу обуздать свою жизнь, какой бы быстрой и отчаянной она не была, я сумею! Цезарь смог перейти Рубикон со своей армией, сказав: «Жребий брошен!», так и я – смогу вырваться из темноты и бездушия и встать на стезю стремления вперед! И даже если и в моей жизни встретится мой «Брут», который меня предаст и вонзит в меня кинжал, я лишь улыбнусь ему в ответ, ведь я обуздал свою жизнь, а значит, обуздаю и смерть!

В этом-то и вся прелесть цикличности: позавчера мне не хотелось ничего кроме секса с Алиной, а сегодня утром я готов отправиться на край света лишь бы понять то, что мне стоит поискать в этой жизни, понять свое предназначение. Нет, не правильно. Не понять свое предназначение, а выбрать и, тем самым, обрести для самого себя свое предназначение. Ведь каждый сам выбирает свой путь и каждый сам вершит свою судьбу. Чтобы там не говорили всякие монахи.

Искра жизни XVIII

До поступления в университет/Лето/2008

Я уже был готов ко всему, что меня ждет в далеком городе S. Конец этого лета, как я уже говорил, ознаменовался тем, что состоялся наш заключительный разговор с Индирой. Она объяснила мне, что такое настоящая, безоглядная, светлая, бесконечная и беспричинная любовь.

Мы решили с друзьями выйти в лес с ночевкой, развести костер, пожарить, точнее, попечь картошку. В общем, выражаясь по-современному, устроить пикник. Махар, как всегда, был очень рад этой затее. К нам присоединился еще один наш закадычный приятель – Тимур. Он был тоже старше меня на полтора года. Как и Махар. И странно, но они были очень похожи внешне: оба смуглые, темноволосые, оба коренастые, с немного детским взглядом. Даже шутили порой одинаково. Но внутренний мир каждого из них был совершенно не похож. Тимур был сдержан и попусту старался ничего не говорить. Он олицетворял образ настоящего юноши конца 18 века. А Махар, напротив, не держал ничего в себе, вечно манил меня в свой религиозный мир, доказывал мне, что жизнь не такая уж и вечная, и всякие прочие религиозные штучки.

Проснувшись рано утром, я взял свой рюкзак, который собрал накануне вечером и зашел к Махару домой. Как я говорил, он жил неподалеку от нас. Тимур уже был у него, и они ждали меня, попивая горный чай из трав, который заварила мать Махара. Я это понял по аромату, который я уловил, когда зашел к ним на кухню.

– Ну что, хватит чай попивать, вперед, готовность номер один! – заявил я громко и с улыбкой.

– Роберт, садись, я тебе тоже плесну чайка, – сказал Махар, глядя на меня исподлобья. На Махара была одета его любимая светло-бежевая куртка, синие джинсы, черные кроссовки, купленные им ушедшей весной и бежевая бейсболка. Это все в нем очень гармонировало, но немножко напоминало подростка шестнадцати лет, особенно эта его оранжевая футболка!

– Наливай! Быстро пьем и вперед! – я хотел скорее отправиться в путь.

– Роберт, хватит нас торопить, мы разговариваем на серьезную тему, – заявил наш сдержанный Тимур и улыбнулся. Он был одет просто и по-сельски, но в тоже время для пикника: синие кеды и синий спортивный костюм.

– И что же эта за тема такая? – поинтересовался я.

– Да нет никакой темы, кончай шутить,– Махар посмотрел на Тимура.

– Да наш Махар, похоже, влюбился! – Тимур глянул на меня и начал хохотать.

– Ого, и кто же эта счастливица? – я присел на стул, и глотнул свой чай.

– Да нет никого! – Махар начал краснеть.

– Еще как есть, Роберт. Наш Махар не знает, что ему делать с этой любовью, он, бедняжка, не хочет идти с нами в лес, потому что не хочет оставлять свою любовь без присмотра ни на час, боится, что она его забудет, – Тимур издевался, как мог.

– Так-так. А эта счастливица вообще в курсе, что она счастливица? Ну я в том смысле, наш Махар ей высказал свои чувства? Сделал признание? – я тоже начал подшучивать.

– Так, друзья, подъем! Никаких признаний и лишней болтовни! Все, вперед, идем, наш ждет пикник в лесу с медведями и волками! Заканчивайте этот разговор, – Махар уже хотел, чтобы мы отправились в путь и закрыли эту щепетильную для него тему.

– Ну ладно, я еще развяжу ему язык, Роберт, это он просто ломается, как…ну сам знаешь кто, – Тимур посмеялся, – нам уже пора выдвигаться в путь.

– Согласен, берите свои рюкзаки, я вас буду ждать у ворот, – я допил свой чай и ушел.

Наш путь лежал к густому лесу, который расположился в нескольких километрах от нашего района – стоило лишь перейти горную реку и немного пройти по проселочной дороге… Лес тёмно-зеленой мантией покрывал все невысокие горы, которые окружали наш небольшой провинциальный городок. На Кавказе много таких городков, много лесов, много рек и гор. Это ведь удобно, не так ли? (С этим утверждением согласятся некоторые. Вы знаете о ком я. Они прячутся в этих лесах. Это удобно – лес в горной местности – никто тебя не видит, ты бегаешь по лесу, прячешь боеприпасы, строишь лагеря для подготовки «новичков», живешь там, танцуешь, поешь экстремистские песни. Чем ни идеальные удобства для ведения войны?)

Мы шли около трех часов. Странно, но почти всю дорогу Махар и Тимур молчали. Да и я молчал. Молчание – золото, не так ли?

Я уже точно не помню, как мы шли, что мы видели по дороге, о чем молчали, вернее, о чём я думал. Наверное, я думал: почему мои друзья молчат, где сейчас их мысли и прочие банальные вопросы.

Мы нашли большое дерево и решили, что проведем ночь возле него, разведя костер и лёжа на чудной лужайке. В лесу можно было услышать огромную композицию, состоящую из сотен различных звуков, исходивших отовсюду. Это были птицы, насекомые, лягушки, шелест листьев, журчание ручьев. Это были чудесные звуки. Уверен, Вивальди, Моцарт, Бах, Бетховен и прочие гении были бы в восторге, услышав это. Хотя, нет, услышав это, в восторг приходим мы – обычные люди, а гениальные композиторы черпают в этом вдохновение. Для них это не просто чудное сплетение разнообразных звуков природы, для них это некий немного несгармонированный ритм, для них это возможность уловить что-то необыкновенное (недоступное обычному человеку) и представить это в музыку (доступную обычному человеку).

Тимур развел костер, мы испекли картошку, благо, у нас собой была куча других «съедобных» вещей. А вы пробовали печь картофель в костре? Это чудесно и необыкновенно. Плод картофеля, попав в кучу раскаленного угля, покрывается такой черной корочкой, которая, кстати, тоже съедобная и очень вкусная. А если сверху насыпать щепотку соли, то… В общем, в этом всём есть какая-то романтика! Набив свои желудки, мы уселись у костра. Ночь спустилась в этот густой лес. Наши лица освещал желтовато-красный свет от огня. Мы о многом говорили. Кто-то из нас уже зевал.

Махар: Роберт, ты сыт?

Тимур: Да конечно он сыт, у него маленький желудок, ты что, не видишь?

Я: Да, я наелся. Классная картошка. Только вот я ненавижу ее копать каждое лето!

Махар: Каждый человек что-то любит и что-то ненавидит. Ну, или кого-то.

Тимур: Ага. Вот я, например, ненавижу, когда ты философствуешь.

Махар: Да ладно тебе! Это жизнь, а не философия.

Тимур: Не знаю, жизнь это, или «нежизнь», а вот в костер не мешало бы подкинуть веток, а то он скоро потухнет.

Махар: Конечно, потухнет. Ведь всё когда-то заканчивается, ничто не вечно.

Я: О, Махар, я уловил у тебя еще одну философскую мысль.

Тимур: Почему ничто не вечно? Допустим, бытие… Оно же вечно? Оно всегда было и будет. Или тот же космос.

Махар: Ну ты загнул! А вот, к примеру, более практически значимый пример – жизнь. Она ведь конечна? А значит и не вечна!

Тимур: Ну да, если представить, что после смерти нет следующей жизни, если представить, что нет иного мира, куда все, так или иначе, попадут после смерти. Ты же разбираешься в религии.

Махар: Ты прав, с точки зрения человека, понимающего в религии, жизнь – это лишь подготовка к следующему этапу.

Я: Ага, жизнь – это первый уровень. Самый простой уровень одной супер-гениальной компьютерной игры, которую создали за семь дней, и в которой есть правила – десять заповедей. Хотя, нет, у каждой определенной группы людей свое число правил и указаний, о том, как пройти этот первый уровень!

Махар: Роберт, заканчивай богохульство. Ты что атеист?

Я: Да я шучу! Расслабься!

В то время я еще не определился со своей точкой зрения насчет веры в Бога. Я всего лишь сомневался. Как ребенок.

Махар: У тебя жесткий юмор.

Тимур: Махар, отстань от него. Он еще молод для философских бесед.

Махар: Тимур, ты его послушай еще часок и с катушек слетишь. Он тебе нафантазирует такого, что и в снах не снилось! Сколько раз я его звал с собой в мечеть на молитву. Он ни в какую! Упрется и всё, с места не сдвинешь! Упрямство и богохульство – это и есть наш Роберт!

Я: Так, Махар, а ты сам подумай, чему тебя учит религия? Ну да, она учит тебя быть хорошим и добрым и всё такое. Но с другой стороны, понимаешь, ты более подвержен пойти не в ту степь, оказаться не там, где нужно, ты более подвластен!

Махар: Кому это я подвластен? В какую степь?

Я: Да этим религиозным фанатикам! Они тебе скажут: «пошли с нами, воевать против неверных, а если вдруг умрешь – рай тебе обеспечен», и ты согласишься! Ведь цель этого, как ты говоришь, подготовительного этапа, цель жизни, заключается в переходе на следующий «уровень». Ты живешь ради того, чтобы попасть в рай, ты делаешь всё, что нужно: молишься, соблюдаешь пост и так далее. Ты делаешь это только лишь ради одного – ради того, чтобы попасть в рай! А тут тебе выпадает отличный шанс попасть в рай «коротким» путем. И ты согласишься!

Махар: Я не идиот, чтобы бежать к радикалам и к террористам! У меня своя религия, у них – своя! Понимаешь, Роберт, я не соглашусь на приглашение «воевать с неверными», потому что я понимаю нашу религию правильно! И я знаю нашу религию! А такие как ты, они в нашей вере не смыслят, таких легко заманить, потому что они не знают где хорошо и где плохо!

Тимур: Так, ребята, это всё извечная тема! И вы оба останетесь при своих мнениях. Просто бессмысленный спор. Давайте лучше спать. Я сплю, а вы, как хотите!

Он был прав. Тимур всегда был прав. А может, он был всегда прав, потому что мало говорил? Умно. Я и Махар никогда не приходили к консенсусу в вопросах религии. Мы ведь такие разные. Но все же, я не хотел останавливаться…

– Махар, а ты бы смог, например, убить человека? – я заявил это лежа на своем плету и глядя в небо, островки которого виднелись между ветвями деревьев, причем эти «островки неба» были прекрасны: они были усеяны звездами…

– Нет, я бы не смог. Ты представляешь, какой это грех? – Махар сидел у костра и длинной палочкой перебирал угольки.

– А ты представь на мгновение, что это не грех. Представь, что за убийство ты не несешь никакой ответственности. Тогда бы смог?

– Что за бред! Как такое может быть? Убийство – это очень страшный грех!

– Так ты представь, что ничего не будет! – моя резкая реплика.

– Нет! Я бы не убил!

– Я бы, наверное, тоже.

– Ты что, Раскольников? Сомневаешься, сможешь или нет?

– Физически смогу, а вот морально, не знаю. Думаю, что нет.

– Физически это сможет каждый. А вот потом придется за это отвечать, сначала в этом мире, а затем в другом.

– А если нет другого мира? Если там ничего нет?!

– Ты это о чем? Снова сомнения?

– Да нет, просто на мгновение представил, что там ничего нет, – я солгал, я очень сильно сомневался в том, что там что-то есть.

– Не нужно этого представлять. Просто верь и все. Это лучшее, что может человек.

– А если он этого не может? Ну, а что если человек не может верить?

– Тогда этот человек отравлен. Он одурманен бесами. Ему нужно помочь.

– Так, ладно, слишком много мы говорим о том, чего не знаем. Давай спать. До завтра.

– Спокойной ночи, – Махар отошел от костра и лег на свое синее одеяло.

Я не мог сомкнуть глаз, я слушал треск костра, слушал, как Тимур порой просыпался, чтобы подкинуть дров, слышал, как храпит Махар. Я слышал журчание реки, порой до нас доносились странные и непонятные звуки животных, скрипы деревьев и прочие мелодии ночного леса. Но я не слышал Бога. Не слышал его посланников, его деяния. Я его не чувствовал. Я не ощущал, что Он где-то рядом, что Он везде. Я не видел его чудес, не видел его гнева, не видел его доброты. Как будто его и нет. Или может, это я слеп и глух? Или я действительно отравлен, что не способен его почувствовать? А может, чтобы почувствовать, нужно оказаться там? Но ведь туда есть только один путь – через смерть. Но я не собирался умирать. По крайней мере, в эту чудесную ночь: это было бы кощунство по отношению к своему самолюбию – лишить себя возможности наслаждаться ночной природой, не так ли? Быть, или не быть? Конечно же, быть. В конце концов, однажды я умру, это неизбежный финал любой человеческой жизни, и вот тогда-то я и узнаю, есть там что-то или нет.

Искра жизни XIX /2011, лето/

А если всё-таки там что-то есть, что я скажу ему после смерти, когда Он у меня спросит: «Почему ты в меня не верил?». Что я ему отвечу…?

– Прости меня. Мои знания в естественных науках и мой жизненный опыт не позволяли мне сделать вывод, что Ты есть. Я Тебя не видел, не слышал, не чувствовал. Ты отправил нам несколько священных книг. Люди разделились по религиозному признаку. Кому-то Ты вообще ничего не отправил. Кому-то ты снился, кто-то видел Тебя в конце тоннеля, но кто-то доказывал, что это не Ты, а галлюцинация в умирающем мозгу. Я не знал, кому верить. С другой стороны, миллионы людей поклонялись тебе, боялись тебя. Кто-то верил в Тебя, потому что боялся, а кто-то верил, потому что просто верил. Почему Ты не дал мне талант веры, почему Ты не дал мне дар веры? Почему Ты не пришел ко мне в трудную минуту, где Ты был? Почему я напивался или занимался сексом с нелюбимыми женщинами вместо того, чтобы просто молиться Тебе и просить помощи? Где были Твои чудеса, когда я наблюдал за умирающими людьми? Где была Твоя милость и справедливость, когда тысячи людей с ужасом и криками погибали в небоскребах? Или хотя бы объясни мне, каковы были критерии отбора «жить-не жить»? А кто создал Тебя? Или Ты появился из неоткуда? Почему все говорят, что Ты везде, но Тебя нигде не было, когда Ты был нужен мне?

Или Ты скажешь, что это всё было для меня испытанием? А в чем тогда смысл этого испытания, если Ты и так всё знаешь наперед? Если Ты и так заранее знал, что из меня не получится человека с большой верой? В чем вообще смысл судьбы, если она заранее Тобой же запрограммирована? В чем тогда смысл Тебя? Для чего Ты?

У Тебя есть три возможных ответа, я знаю! Ты можешь ответить мне, мол, тебе не понять, отправляю тебя в Ад, будешь умнеть. Ты можешь ответить мне: «Роберт, почитал бы ты книгу «Хижина», Уильяма Пола Янга, может быть, тебе бы удалось что-то понять». А третий ответ – Ты можешь мне все объяснить и показать.

Я не знаю, как Тебя называть, как к тебе обращаться, ведь я не прочел ни одной священной книги, из всех тех, которых Ты нам отправил. Прости меня, за то, что я не стал Твоим рабом. Прости за все пропущенные молитвы, прости за то, что не взывал к Тебе в трудный час. Прости за то, что не верил «всяким монахам». Прости за то, что не примкнул ни к одной конфессии на Земле. Но я не примкнул к ним, не потому что я не знал, кто из них исповедует «правильную» религию, а потому что я просто не верил. Я думал, что все они обмануты, думал, они заполняют все неизвестное Тобой. Хотя, ни к чему всё это! Ты ведь и так всё знаешь, Ты знаешь, что я чувствую, знаешь, что у меня творится в голове. Значит, весь этот разговор бессмыслен. Лучше скажи, что Ты собираешься со мной делать: дашь второй шанс, превратишь на вечность в безжизненный камень, отправишь в Ад, или заставишь во всем покаяться? – интересно его утроит такая «речь»?

Вы тоже наверняка думали о том, что именно вы скажете Богу, когда встретитесь с ним. И самое интересное, что каждый человек скажет ему что-то особенное. Нас сейчас семь миллиардов человек. Семь миллиардов мнений. Ведь у каждого, даже самого глупого, есть какие-то свои собственные, индивидуальные, свойственные только ему мысли. Допустим, смотря на дерево, кто-то думает о грядущей весне, кто-то вспоминает случай, как он с кем-то прятался от дождя, кто-то думает о теории эволюции Дарвина, о происхождении жизни. Кто-то, проезжая мимо кладбища, думает о том, что очень давно не ездил навестить могилу близких, а кто-то думает о грядущей смерти. Кто-то грустит, кто-то радуется. И каждый индивидуален. Но все же, при всей этой индивидуальности, все «вступают» в определенные биомассы, коих не так уж и много.

И с чего это я вдруг решил подумать о Боге? Точнее о нашем с ним разговоре. Вроде бы сегодня был обычный летний день. Да, я вернулся с Кисловодска в свой любимый город S. и что с того? Ах, да! Совсем забыл! Я придумал. Я расскажу Богу одну картину, которую я сегодня утром наблюдал. Конечно, Бог всё видит, он даже будет знать, что я хочу ему рассказать! Но. Я выплесну ему свое обычное наблюдение. Я не сдержусь. Кстати говоря, каждый из Вас наблюдал что-то подобное. И не раз. Это обыкновенность. Это банальность. Знаете, это как ходить в кино: мы каждый день наблюдаем всякого рода картины. На улицах, в парках, в метро.

Сегодня я наблюдал, как по улице шли два человека. Они шли под руку. Женщина и молодой человек. Женщине на вид около 50 лет. Молодому человеку около 20. Это были мать и сын. Любящая мать и больной сын. Мать была одета как типичная пятидесятилетняя женщина – типичная черная юбка ниже колен, светловатая кофточка; короткая стрижка. Я думаю, у каждого есть такая знакомая, или, быть может, даже тётя. Сын. Он был выше своей матери почти на пол головы. Худощавый, в белой рубашке с короткими рукавами и кармашком на груди, синие джинсы. Она его родила, вырастила, одевала и обувала, но он не несёт пользы обществу. К сожалению. К сожалению матери и общества. Я думаю, ее сын не способен сожалеть, ведь он болен. Он родился таким и ничем ему не помочь. Его голова все время наклонена вправо (кстати, мать шла справа от него). Правая рука как бы поддета под руку матери. Левая рука в изогнутом положении, знаете, будто ему наложили гипс и повязку. Правая нога уверенно ступает на асфальт тротуара. А левая нога плетётся за ней. Левая нога отстает, не успевает, за здоровой правой. Но всё-таки левой ноге приходится наступать. Она делает это очень неуверенно, с опаской: «а вдруг я сломаюсь». Представьте, что Ваша левая нога ниже колена сама по себе, практически безучастна. Представьте, что Ваша стопа не сгибается, и Вам приходится немножко подпрыгивать, каждый раз опираясь на эту ногу при ходьбе. Здоровый человек, шагая по тротуару, не совершает движений «вверх-вниз». А сын этой женщины как резиновый мячик – стоит ему ступить на левую ногу, так сразу – вверх, а потом на правую – вниз. Сын молчит, а мать разговаривает. Она всё время с ним разговаривает. А он безучастен, так же, как и его нога при ходьбе. Он не понимает, что с ним и где он. Возможно, он даже не осознает, что человек, идущий с ним под руку – это женщина, которая эти двадцать лет с ним нянчилась, растила его. И разговаривала с ним. Точнее пыталась. И тем лучше, не так ли? Ведь у сына этой женщины не возникает мыслей о том, что с ним случилось, почему он такой, отличный от других, почему он другой. Он просто не способен так мыслить, потому что он болен. Мы, как цивилизованное общество, обязаны помогать семьям таких людей. Но мы не можем их вылечить, не можем устроить на работу и так далее. Мы не можем дать им полезную роль в обществе. Они обречены на существование. Они даже не способны на самоубийство. Точнее будет сказать, они не способны принять решение о самоубийстве. Их интеллект не обладает такими способностями. Мне очень жаль таких людей. И жаль тех, кто находится рядом с такими людьми. Мне жаль мать этого двадцатилетнего юноши. Даже если представить на секунду, что в нашей стране разрешат эвтаназию, этот юноша не сможет принять объективное и верное решение. А мать не имеет права решать за него. Впрочем, было бы бесчеловечно позволить матери принимать подобное решение.

Дохлый номер.

Нам действительно нужно «нечто», способное вершить нашу жизнь. Но это «нечто» должно быть всеобъемлющим. Оно должно быть умнее нас, мудрее, дальновиднее. Может, мы просто нуждаемся в Боге?

К чёрту эти вопросы! Мы нуждаемся в мозгах. Да, именно, мы нуждаемся в образовании, в понимании мира. Мы же огромная биомасса, не понимающая законов естествознания. У нас ведь и так есть регулирующие системы, для чего тогда Бог? К примеру, есть естественный отбор. С точки зрения эволюции гены этого юноши дефектны, они не помогают ему приспособиться к условиям среды. Следовательно, эти гены не должны передаться следующим поколениям. Естественный отбор удалит эти гены. Вы спросите: «Как?». Юноша не сможет иметь детей. Он тупиковая ветвь развития. Он не передаст свои гены в популяцию. Жестоко, не так ли? Но это суровая правда. Таковы законы природы.

Искра жизни XX /2011.Осень. Четвертый курс/

Сергеев Анис Иванович.

Все стало неинтересно. У каждого такое бывает. Порой хочется сказать: "Да пропади всё пропадом". К черту всё. Ищешь в чём-то смысл, мечтаешь, но всё тщетно. Так же считал мой однокурсник. Я его сейчас вспомнил беспричинно. Вы скажете, что у всего есть своя причина. Возможно, Вы правы. Но однокурсника я просто вспомнил. Он был тихоней.

Сергеев Анис Иванович. Анис – редкое имя. Ударение на второй слог. Мы часто называли его просто "Иваныч". Почему тихоня? В каждом коллективе есть такой человек. У Вас в школе были такие, и в университете, и на работе. Порой, на первый взгляд, может показаться, что такой человек гений, замкнутый в себе. С виду кажется, что его мысли недоступны и неинтересны простым обывателям. Таков был наш Анис. Щупленький и худенький молодой человек. Нет, не особо похож на Раскольникова! Просто худощавый. Высокий, но не баскетболист. Светло-карие глаза, очки в прямоугольной оправе. Причем, особенность взгляда Иваныча определялась его нелюбовью смотреть в глаза собеседнику. Когда я с ним разговаривал, он все время отводил взгляд. И таков наш Анис был со всеми. Тяжело было добиться его прямого взгляда. Да и разговаривал он с нами редко. Я же говорю, замкнутый, слегка даже аутичный молодой человек. Но будущий врач. Он мечтал заниматься психиатрией, сексопатологией. Хоть он и редко разговаривал со мной, но зачастую мы затрагивали именно такие, пошловатые темы. После чего я и предложил ему, шутя, сексопатологию: "Да иди в сексопатологи! Тебе там понравится. Будешь чувствовать себя в своей тарелке. Сказка. И денег прилично заработаешь. Ты только представь, если ты поможешь какой-нибудь семейной паре решить их интимные проблемы. Да они будут счастливы и благодарны. Они тебе потом скажут: "Доктор, вы волшебник!", а ты им в ответ: "Я знаю!". Так что, Анис, давай, грызи сексопатологию".

Анис никогда не болтал лишнего. Да он вообще особо не болтал. И в этом весь он. Иваныч был очень упрям. Его невозможно было переубедить, не хочется сравнивать его с упрямым ослом, но уж простите, не могу удержаться. Когда мы сидели на занятиях, Анис все время садился один. Он был обособлен от нас. Даже на лекциях, наш тихоня садился с краю. Конечно, он старался держаться поближе к нашей группе, ведь все-таки с нами он уживался и находил общий язык. Нас на тот момент (4 курс) было 12 человек в группе. Обычная группа обыкновенного медицинского университета города S. Четвертый курс. Наши занятия в основном проходили в различных больницах города.

Как я уже упоминал, Анис много молчал, а когда говорил, был очень краток. Его голос можно было сравнить с голосом какого-либо умника, эдакого чудноватого старенького профессора: "Роберт, слушай, дело в том, что мне на завтра нужно подготовить реферат по неврологии, ты не знаешь случайно какой-нибудь заумный сайт, где можно подобрать добротный материальчик?"

Но, несмотря на свой профессорский голосок и гениальный образ, эрудиция Аниса оставляла желать лучшего. Было очень обидно, но в тоже время и смешно, когда я узнал, что Иваныч даже не представляет себе, кто такой Гай Юлий Цезарь. Анис не знал, в каком полушарии находится Россия, не знал кто такие Наполеон, Эйнштейн. Я любил рассказывать Иванычу мною же вымышленный исторический бред, я тем самым пытался проверить его знания, ну и, естественно, просто хотел потешиться: "Анис, вот представь, чтобы мы делали без Александра Македонского? Мы бы проиграли Вторую Мировую войну! Ведь именно благодаря тому, что он в 1943 году под Сталинградом разбил великую германскую танковую дивизию, находившуюся под командованием генерала гестапо Дария Второго, именно благодаря этому переломному моменту СССР смогла победить фашистскую Германию".

И Анис верил. Ведь он ни черта не знал истории, географии, физики, химии и прочих предметов, которые по идее должен знать каждый человек, окончивший школу. Над Анисом все тешились, все над ним смеялись, некоторые даже его унижали. Кто-то считал его больным, с какими-то умственными отклонениями. Кто-то полагал, что его часто били в школе, и поэтому он и стал таким тихим и зашуганным, загнанным в самого себя человеком. Иваныч никогда не рассказывал о своём прошлом. Сколько бы я не старался, он молчал.

11 сентября 2011 года. Как по заказу, был пасмурный и хмурый день. Шел ливень. Но на улице было тепло даже рано утром. Как я уже говорил, в нашей группе было 12 человек. Сергеев Анис, я, и еще 10 обыкновенных студентов 4 курса. Студенты должны были к 8 утра прийти в аудиторию на кафедру Факультетской терапии и ждать преподавателя. По расписанию – занятие по терапии, тема – язвенная болезнь желудка и двенадцатиперстной кишки.

Все должны быть в белых и ровно выглаженных халатах. Четверо опаздывали. Остальные 8 студентов нашей группы сидели в небольшой аудитории на втором этаже городской больницы в ожидании преподавателя. Аудитория представляла собой комнату, или класс, стандартных размеров. Посередине класса, вдоль, располагался длинный стол. Во главе стола всегда должен сидеть преподаватель. Когда опоздавший студент заходит в аудиторию, он видит спину преподавателя. Справа и слева от него вдоль стола, должны садиться студенты. По 6 человек с каждой стороны. На другом конце стола, напротив преподавателя, никто не сидит, там расположено большое окно.

Что такое револьвер? Это шести зарядное огнестрельное оружие. Чертовски красивое, с барабаном. Можно засунуть в этот барабан шесть патронов. А еще этот барабан можно сексуально крутить, он тогда издает очаровательный звук. А когда у револьвера длинный ствол? Это еще более красиво, не так ли?

Чтобы убить 12 человек нужно перезарядить этот барабан два раза. Нужно 12 патронов.

Способен ли человек на убийство? Если – да, то почему, в чем причина? Что такое «убийство»? Это когда кто-то был жив, а теперь он мёртв? Слишком простое объяснение, ведь каждый по-разному видит границу между жизнью и смертью. У каждого человека есть определенный опыт – каждый так или иначе сталкивался со смертью близких, знакомых, соседей и…телезвёзд. Мы относимся к смерти по-разному, но все мы ее боимся. Это действительно так, и не нужно пытаться доказать обратное! Человек в здравом уме, с нормальной психикой боится смерти и всеми возможными путями хочет её избежать! Потому что естественный отбор и силы эволюции толкают человека на это – во чтобы-то ни стало избежать смерти. Я не собираюсь доказывать это на примерах из жизни. Это уже давным-давно доказано людьми, которые больше моего соображают в этих штуках про жизнь и смерть.

Вы наверняка никогда не стреляли из револьвера. Я тоже этого не делал. Но это чертовски красиво. Крутящийся барабан, выстрел, дымящийся ствол.

Как я уже говорил, восемь моих одногруппников спокойно сидели за столом в ожидании преподавателя. Опаздывали четверо. Я был в числе опаздывающих.

Почему люди внезапно становятся психопатами? Уверен, внезапно это случается редко, ведь обычно психическим срывам предшествует что-то: травмы головы, катастрофы, издевательства в школе, зависимость от компьютерных игр и тысячи других причин. Зачастую психопаты проворачивают довольно умные делишки, остается только удивляться, не так ли? Хотя, к черту этот психоанализ психопатов.

Удивительно, где он достал револьвер? В городе S. довольно-таки непросто достать обычный травматический пистолет с резиновыми пулями. И где же, чёрт возьми, он достал этот красивый револьвер? Вы думаете: «Как можно восхищаться оружием? Оружие несет смерть. Им нельзя восхищаться, автор сам псих!». Я не отрицаю свою любовь к оружию. Я люблю любоваться оружием. Но больше всего я люблю самурайские мечи – катаны. Это удивительное творение человека. Катана способна разрубить человека пополам за один удар. В Японии есть боевое искусство, которое изучает как с помощью одного удара мечом убить человека. Иайдо – искусство мгновенного убийства противника с изначально убранным в ножны мечом. Прекрасно. Револьвер тоже способен убить человека одним выстрелом. Страшно, когда орудия смерти находятся в руках психопата. Уж лучше пусть револьверы будут у профессиональных убийц, чем у психопатов!

Анис промок до нитки. Чертова слякоть «пронзала» все его тело. Он был в очках, тяжело было разглядеть его взгляд. Как бы я хотел на секунду оказаться в голове Иваныча в то утро! Бесформенная и мокрая серая футболка, плотные темно-синие джинсы в стиле «а-ля, я компьютерный червь» и белые кроссовки «Adidas». Кто одевает белые кроссовки «Adidas» в такую погоду? Я лично очень люблю кроссовки этой марки, но зачем Анис одел их, это не лезет ни в какие ворота. Чертов псих! Коричневая кожаная сумка на плече Иваныча подчеркивала нелепость его вида. Ах да, в руках Анис держал большой револьвер серебристого цвета с длинным стволом. Помните сериал «Полицейская академия»? Там был персонаж по имени Теклбери с большим и мощным револьвером. Но наш психопат был совсем другой, эдакий полу-Раскольников с револьвером в руках, очками на глазах, с чертовой кожаной сумкой и в белых кроссовках. Его шаги не были слышны, всему виной кроссовки. Его мало кто видел во дворе больницы, всему виной утро. Он был без зонта, но с револьвером. Он был в очках, но без рассудка.

В злосчастное утро на кафедре Терапии в лаборантской была открыта дверь, на радиостанции «Русское радио» играла песня Земфиры «Бесконечность». Негромкие звуки этой прекрасной музыки были слышны и в нашей аудитории:

Я хочу, чтобы во рту оставался

Честный вкус сигарет.

Мне очень дорог твой взгляд,

Мне крайне важен твой цвет.

Я умираю, когда вижу то, что вижу

И не кому спеть.

Я так боюсь не успеть,

Хотя бы что-то успеть

Дверь нашего класса открылась как обычно и без особенностей. Анис нацелил взгляд в одну «точку» – в никуда. Он поднял револьвер, нацелил его на ОДНОГРУППНИЦУ #1 и выстрелил ей точно в голову, между глаз. Ее тело, изливающее фонтаны алой крови, рухнуло со стула от мощи попадания пули. Иваныч странно ухмыльнулся. Психопату нравилась его «работенка».

Замороженными пальцами,

В отсутствии горячей воды.

Заторможенными мыслями,

В отсутствии конечно тебя.

И я застыну,

Выстрелю в спину,

Выберу мину

И Добрый вечер.

Я не нарочно,

Просто совпало,

Я разгадала – Знак бесконечность

Студенты завизжали. Кто-то начал отчаянно плакать, кто-то кричал, кто-то забился в угол. Счёт шёл на секунды. Анис окинул взглядом весь класс. ОДНОГРУППНИК #2 кричал: «Анис, что с тобой? Остановись. Не убивай, что ты делаешь, мать твою!»

Разочарованные фильмом,

Очарованные небом глаза.

Я не смогу объяснить,

Но возвращаюсь назад.

Проводи меня останется

Не больше, ну и не меньше чем звук,

А звук тот же что нить,

Но я по-прежнему друг

Психопат просто молчал. Дуло револьвера было приставлено ко лбу 21-летнего ОДНОГРУППНИКА #2, сидящего на коленях, сопли и слезы которого слились в одну непонятную жидкость и текли изо рта, носа и глаз. Он успел обмочиться в штаны перед смертью. Анис не моргнул, не дернулся, не шелохнулся, он просто нажал на курок. ОДНОГРУППНИК #2 погиб мгновенно, его тело отлетело назад и упало затылком в угол класса. Кровь расплескалась во все стороны. Иваныч даже не протер свои очки. Он начал искать следующую жертву.

Замороженными пальцами,

В отсутствии горячей воды.

Заторможенными мыслями,

В отсутствии конечно тебя.

И я застыну,

Выстрелю в спину,

Выберу мину

И Добрый вечер.

Я не нарочно,

Просто совпало,

Я разгадала – Знак бесконечность

Никто не осмеливался выбежать из кабинета. ОДНОГРУППНИЦЫ #3 и #4 сидели у стены обнявшись друг с другом. Они рыдали, просили Бога о помощи, умоляли Аниса. Интересная ситуация: Бог им не помогает, хотя они и очень просят Его о помощи, Анис не останавливается, хотя они умоляют его о пощаде. Они были беспомощны и очень несчастны в этот момент. Каждая получила пулю. #3 в живот, #4 – в спину. Они были молоды, красивы. Они могли многое. Но пришел психопат и лишил их самого ценного.

И я застыну,

Выпрямлю спину,

Ветки надвину

И Добрый вечер.

Я не нарочно,

Просто совпало,

Я разгадала – Знак бесконечность

И я застыну,

Ветки надвину,

Что-то задвину

И Добрый вечер.

Я не нарочно,

Просто совпало,

Я разгадала – Знак бесконечность

И я застыну…

ОДНОГРУППНИК #5 стоял прислонившись спиной к стене. Он не мог вымолвить ни слова. Он был в белом, ровно выглаженном халате, впрочем, как и все остальные студенты в то утро. Глаза #5 были наполнены сожалением. Он жалел, что пришел сегодня на занятия. Он жалел, что решил стать врачом. Наверняка, в тот момент, когда Анис приставил горячее дуло револьвера к груди несчастного студента, #5 думал о том, как дорога ему жизнь. Черт возьми, он же просто пришел на практическое занятие! #5 накануне готовился, читал тему, гладил халат, собирался; сегодня он проснулся под будильник в 6-30 утра. Он даже не подозревал, что ждет его в 8-09. Выстрел в упор сразил #5 на месте – он рухнул замертво. Иваныч проводил его своим аутичным взглядом до пола.

Анис оглянулся вокруг: ОДНОГРУППНИЦЫ # 6 и #7 стояли у окна, обнявшись друг с другом, истерично и испуганно рыдали; ОДНОГРУППНИК #8 держал за руку #7 и прямо в упор смотрел на Иваныча. Психопат открыл свой коричневый портфель. Он вынул оттуда веревку толщиной с мизинец, смотанную в круг. Знаете, такая веревка идеально подходит для тех, кто планирует повеситься. Анис бросил эту веревку на окровавленный пол. #8 был в замешательстве, он боялся, что Иваныч заставит его повеситься. Затем Иваныч вновь полез в сумку, на этот раз он достал из нее кусок хозяйственного мыла. Псих что есть мочи сжал мыло в левой ладони и бросил рядом с веревкой. Затем Анис безмолвно и спешным ходом вышел из аудитории, находившейся на втором этаже, спустился по лестнице и быстро оказался во дворе городской больницы (вход в учебные аудитории находился отдельно от центрального входа и не охранялся).

Я, промокая от дождя, спешным шагом забежал во двор больницы, я опаздывал на занятие и почему-то мои одногруппники не отвечали на мои смски. Зайдя во двор, я увидел ужасную картину: Анис, мокрый, в очках, в белых кроссовках, с коричневой сумкой на плече, с револьвером в руке, стоял у двери, ведущей на кафедру Факультетской терапии. Дождь капал на него изо всех сил. Я был в десяти метрах. Иваныч сунул ствол револьвера себе в рот, отвел голову немного назад и выстрелил. Я до сих пор помню звук этого выстрела. Когда я его вспоминаю, у меня начинается приступ паники. Сергеев рухнул на мокрый асфальт. Я подбежал к нему, но уже ничего не мог сделать. Приехала полиция и прочие службы, которые приезжают в подобных случаях. Я в то утро опоздал, потому что накануне переел черешни. Утром я полчаса просидел в туалете. Я извиняюсь за такие подробности перед Вами, но это действительно так. Моя любовь к черешне возможно спасла мне жизнь. Смерти #1, #2, #3, #4, #5 спасли жизни # 6, #7, #8. Еще двое студентов, опоздавших в тот день, накануне праздновали день рождения в ночном клубе. Алкоголь, головная боль, тошнота и рвота спасли им жизнь. Наш преподаватель в то утро застрял в дорожной пробке, потому что где-то по пути произошла крупная авария. Авария, возможно, спасла ему жизнь.

И как же мне быть теперь? Думать, что все это случайные события, или же, я должен думать, что в этом всем есть Божественный замысел? Я в замешательстве. К черту этот анализ ситуации. Возможно, мне просто стоит отложить решение этого вопроса на потом.

Кстати, в коричневой сумке Иваныча обнаружили записку. Анис написал ее на белом листе формата А4. Бумага была местами в мыле, местами мокрая. Классический образ записки психа.

«Меня никто не любит. Вы живете своими жизнями. А я никто. Я ничего не могу решать и менять. Вы общаетесь, дружите, трахаетесь. Но есть то, что я смогу – я решаю кому жить, а кому не жить. У меня есть власть. Те, чью жизнь я сегодня отнял – вы теперь знаете, что не все в вашей власти. Те, кто остался – я вам оставил право выбора, я дал вам веревку и мыло. Сами решайте, мать вашу! Я жду вас в Аду!»

Искра жизни XXI /2014/

«Мне хотелось бы, чтобы рядом со мной был человек, в присутствии которого мое сердце билось бы ровно и мерно, человек, рядом с которым мне было бы спокойно, потому что я не боялся бы на следующий день потерять его. И время бы тогда текло медленнее, и мы могли бы просто молчать, зная, что для разговоров у нас впереди еще целая жизнь.»

Пауло Коэльо

Прекрасная цитата. Я не буду в этой главе многого говорить. Я хочу закончить. Помните все те глупости о любви, которые я писал выше? Это все была не любовь. Везде, где я использовал слово «любовь» нужно заменить его на «симпатия». Это все была не любовь. Знаете, почему? Я понял, что такое любовь, только в сравнении. Я писал про сон, который мне приснился в 2012 году. Я тогда встретил Л. Не случайно ее имя начинается с той же буквы, что и любовь. Я не суеверный, но все-таки я не буду описывать подробностей своей, теперь уже настоящей, безоглядной и верной любви к Л. Подробности я оставлю для наших с Л. общих детей и внуков. Я лишь напишу то стихотворение, которое я посвятил своей любимой девушке.

Я так улыбаюсь, тот день вспоминая,

Как встретил тебя в лучах сентября,

Порой я грущу, порой я мечтаю,

Банально – не знаю, как жить без тебя.

Однажды ты спросишь: «Роберт, почему?

Роберт, ну за что? И зачем?

Отвечу я тихо, что просто люблю,

«У любви не бывает причин!»

Ругаться мы будем, грустить и кричать,

Посуду ломать, ночью рыдать.

Но если мы рядом, любая печаль,

Словно мгновенье, пройдёт…

Быть вместе – значит вместе и горе!

Значит руки, губы и взгляд!

Это не только поездки на море!

Это не только лунный закат.

Нужно стараться! Вставать. Побеждать

Гордость свою и мировоззренье…

Нужно любить, терпеть, уважать.

Верными быть, без лишних сомнений.

Со временем скука придёт. Но это не точно.

Но тоже! Нужно стараться! Вставать, побеждать!

Ведь скука, она плетёт свои косы,

Мешает любить, жить и мечтать.

Я знаю хорошее средство от скуки.

Это наши с тобой воспоминанья…

Это стихи, гитара, поездки и письма.

Это наши с тобой смешные желанья,

(Их помнит кафе «Театральное»,

Тот столик, ватман и карандаш…

Та остановка. Кино. Первый этаж).

Л., ты знаешь? – Ты ангел!

Я бываю порой не подарок…

(кричу или просто щипаю).

Л.! Ты знай, что ты ангел.

Сладкая причина моих «лихорадок» …

Никогда не уйду, не отступлюсь…

Ни шагу назад, а только к тебе!

Если уеду, все равно я вернусь!

Но только к прежней тебе…

Я это к тому, чтобы ты не менялась.

Оставайся собой – милой и нежной.

Я мужчина, а ты моя слабость;

Ты девушка, ты королева.

Но сразу скажу, я требую уваженья!

Чтобы слушалась! В спор не влезала!

А если и спорить – то наедине,

Тихо и мирно. Без громкого залпа.

Я требовать буду, но буду простым,

Без всяких там светских гримас.

Не жги, я прошу, наши мосты!

Не надо гордых и яростных глаз:

Ты тихо смотри и со мной говори,

Ты – нежно, красиво и кротко.

«Л.– Роберт» – это наши мечты,

Не надо их рушить. Не надо.

Всё будет! Поверь. Докажу!

Всё будет красиво и живо.

Ты только мудрей, мудрей и мудрей…

А я разорву все свои жилы,

Лишь бы ты счастливой была.

Рядом со мной, лишь бы под руку.

Есть у тебя два крыла…

Ты прилетела ко мне, ты ко мне прилетела.