Газета «Войска» от 10 февраля 1994 г. — интервью Боро Джурджевича с генералом Мпадичем

Эта война — огромный опыт и огромное предостережение сербскому народу. Поэтому о её уроках нужно говорить как можно чаще, чтобы следующие поколения не жили, как мы, во мраке. Хотя сербскому народу войну объявили Франьо Туджман и Алия Изетбегович, и поэтому она, без сомнения, является народно-освободительной, здесь есть и определённая специфика по сравнению с предыдущими войнами, которые сербский народ вёл, защищая свою целостность, независимость, свободу и государственность.

Во-первых, эта война ведётся против так называемого внутреннего врага, который сербов знает лучше, чем все враги предыдущих войн. Во-вторых, наш враг прекрасно вооружён. Все использованные в этой войне системы и оружие — продукт самых современных военных технологий в мире. И в-третьих, впервые сербский народ борется за свои права под сильнейшим международным давлением и в обстановке тотальной блокады.

Эта война — отрезвление и для офицеров бывшей ЮНА, ибо в академиях, которые мы закончили, нас ничему подобному не учили. Нас обучали, как отвечать на внешнюю агрессию, а не на кровавую гражданскую войну в своём государстве. Но ситуация в обществе отразилась и на ЮНА: поскольку сепаратистские движения в Словении и Хорватии имели глубокие корни, то и некоторые офицеры словенской и хорватской национальности, а затем и македонцы, и мусульмане с готовностью встретили и приняли распад СФРЮ.

Сегодня, после такого горького опыта, когда мы более внимательно анализируем ситуацию в обществе, а значит и в армии, несколько десятилетий тому назад, обнаруживаем, что в ЮНА существовали две категории офицеров: одни зарабатывали звания своим трудом, а другие молниеносно продвигались по службе независимо от специальности и заслуг, в эту категорию офицеры попадали по национальной квоте, которых я в шутку называю «процентными офицерами».

Возможно, нам и повезло, что эти офицеры в больших чинах, но недоучки в профессиональном смысле, которые приносили медицинские справки всякий раз, когда были учения, стрельбы и проверки, перешли на другую сторону. А мы, как сказал бы мой друг Ивица Матич, «познав муштру», прошли все должности — от командира взвода до самых высших и получали досрочные звания только на войне, — остались на сербской стороне. Поэтому, впрочем, наша сторона и побеждает.

Во время войны выкристаллизовалось то, о чём я предупреждал и в 1975 году и за что был неоднократно наказан: понимание, что Территориальная оборона была разрушителем ЮНА. Это была «армия», которая занималась пчеловодством, офицеры там в основном получали звания досрочно.

С замечанием, что югославская армия и первой, и второй Югославии распалась, а истинные победы завоёваны только сербской армией, генерал Младич согласился и добавил:

— У Вас была возможность на своей шкуре почувствовать, как относились ССНО и Генштаб ЮНА к защите СФРЮ. Там сидели люди с высшими званиями, которым платили, чтобы они защищали это государство. А они только перебрасывали мячик политикам, политики — партиям, а те во всём винили офицеров, называя их «коммуняками». СФРЮ и армия с подобным руководством не могли закончить по-другому, ибо нас слишком долго пичкали догмой о Югославии, в то время как другие готовились к созданию своих национальных государств.

Я прозрел только 26 августа 1991 г., увидев первых зарезанных сербов в посёлке Драгичи в селе Цивляни после киевской операции. Это была первая операция Союза Народной Гвардии (ЗНГ) и МВД Хорватии в зоне ответственности Книнского корпуса. До этого я не верил, что может иметь человеческий облик тот, кто в состоянии вонзить человеку нож в спину и точно так же заколоть его осла и собаку, и всё это показать по своему государственному телевидению!

В то время большинство наших хорватских коллег выступали за неоусташеский режим и только и думали, как сбежать в ЗНГ. А это значит, что они десятилетиями к этому готовились. Если посмотрите, как проводилась кадровая политика в Книнском корпусе, например, а затем — как строились и укреплялись дома в Посавине — с подземными убежищами, — то поймёте, что всё говорит о многолетней и систематической подготовке к этой войне. И всё, что создано, от военных объектов, военных заводов, казарм и складов — всё это сделано на территории с преобладающим мусульманским и хорватским населением. А там, где были сербские территории, создавались полигоны, как, например, в Криволаке, Калиновике, Набрдже. Или национальные парки вроде Плитвице, из-за которых расселяли сербов.

И сейчас, когда в Белграде спокойно живут люди подобные Кадиевичу, Бровету и Аджичу, я себя спрашиваю, как они могли мне приказать оставить 13 сентября 1991 г. Масленички мост? Почему я, простой полковник знал, что этот мост — хребет усташеского государства, а они в Федеральном секретариате народной обороны и Генеральном штабе ЮНА этого не знают? А я утверждаю: если б мы тогда не оказались на Масленичком мосту, то никогда никого — ни офицера, ни солдата — не вытащили бы живым ни из Задара, ни из Шибеника, ни из Жировницы и т. д.

Похожая ситуация была и с размещением воинских частей. И здесь крылась измена. Ибо как могло случиться, что у нас от Баня-Луки до Книна в мирное время не было ни одной казармы на сербской территории? От Билечи до Биелины тоже ни одной казармы. Даже те, что были в Калиновике, были переведены в Задар. И все учебные центры переведены в Загреб, Задар, Карловац, Любляну… По иронии судьбы только Центр по подготовке служебных собак остался в Нише!

И сербский народ взялся за оружие

На просьбу объяснить, что привело к созданию Армии Республики Сербской, которая за два года войны превратилась в силу, способную контролировать 74 % территории бывшей БиГ, генерал Младич сказал:

— Вам, конечно, известно, что Хорватия, потерпев тяжелые поражения в борьбе с народом РСК, в начале 1992 г. стремилась перенести центр военных действий в Боснию. Впрочем, такие шаги хорватского руководства соответствовали плану создания Великой Хорватии до реки Дрины. Целью хорватов было взять в клещи долину Неретвы через реку Босну, а с помощью мусульман — собраться возле большой группировки ЮНА, а точнее — отсечь и уничтожить части, входящие в 5-й, 9-й и 10-й корпуса ЮНА.

Понимая, что может произойти, я со своими соратниками предпринял шаги по созданию определённых группировок сил на территории Западной Боснии и Краины. Части хорватской армии пытались сначала пробиться в Боснию, в районе Посавины, в марте 1992 г. А первая крупная операция на территории БиГ проведена в апреле 1992 г, когда части ХВ и ХВО напали на сербское население на Купресе, совершив чудовищные преступления. Эффективными совместными действиями Книнского и Баня-Лучского корпусов пресечена попытка усташей пробиться из Западной Герцеговины и соединиться с силами ХА, действовавшими из района Посавины на направлении к центральной Боснии. Но сразу после этой операции стало ясно, что на этой территории нужно формировать соответствующие силы, и тогда мы с генералом Вуковичем начинаем подготовку к созданию 2-го Краинского корпуса, который вскоре и был сформирован.

Вот так из частей существовавшей тогда ЮНА и резервистов, а точнее — из местных жителей, начинает создаваться Армия Республики Сербской. Честно говоря, в остальных областях, в зоне ответственности 4-го, 17-го и Герцеговинского корпусов, формируются соответствующие подразделения сербской армии — с помощью офицеров ЮНА, но большей частью с опорой на местные кадры.

Одним из переломных и решающих моментов в создании Армии Республики Сербской было, к сожалению, решение действовавшего тогда государственного руководства Югославии о выводе ЮНА 19 мая 1992 г. с территории бывшей БиГ. Это решение вызвало много проблем и подвергло опасности сербское население, остававшееся на той территории без надлежащей военной защиты.

Это были, я бы сказал, военно-политические метания, позволившие разыграться аппетитам Туджмана и Изетбеговича и закончившиеся кровавой майской расправой не только с безоружным сербским народом, но и с преданными и обманутыми колоннами военнослужащих ЮНА в Сараево и Тузле. Кроме того, такое решение создало нам дополнительные проблемы с выводом оставшейся военной техники и вооружения, как из гарнизонов в Боснии, так и из тех, что были заблокированы в Хорватии. Но народ взялся за оружие, чтобы просто спасти свою жизнь, и при значительной помощи политического руководства PC создаётся армия, успешно отражающая трёхлетние атаки на сербскую этническую территорию в бывшей БиГ.

— Что касается положения сербов в Сараево, — продолжил генерал Младич, — то вам, вероятно, известно, что этот город построен на сербской земле и что по составу населения это большей частью сербский город. Тем не менее хотя большая часть города находится под контролем сербских сил, мы ещё не заняли все территории, принадлежащие сербам. Известно, что в этом городе проживало около 70 000 сербов. Мы не знаем, насколько сократили эту популяцию уголовники Изетбеговича, типа Юки Празины, Цацы, Чело и других. Но абсолютно достоверно известно, что сербов насильно заставляют копать рвы и даже туннели длиной 800 метров под рулёжной дорожкой аэродрома Бутмир.

Моё мнение, что вопрос иностранной интервенции — больше политическое давление, чем реальная угроза. Но такую возможность нам нельзя ни недооценивать, ни исключать. Нам известно, что они вовремя привезли американцев, так называемые локаторы, на случай нападения на сербские позиции с воздуха. Они даже назначили командующего силами для интервенции в Республику Сербскую, но он не знал, что мне известно, что он американский генерал, а не миротворец, за которого он себя выдавал. Когда мы с ним были у села Креше под Сараево на огневой позиции артиллерии, которая по его плану должна была подвергнуться атаке, я сел на деревянную лавку, а ему предложил сесть на камень. Он растерялся. А я ему говорю:

— На камень садись, генерал, потому что ты сюда пришёл с тремя звёздочками, а здесь можешь потерять голову! Я знаю, что тебя назначили командовать силами НАТО для интервенции. Вот видишь, там — аэродром в Сараево, тут у Морийона 11 000 солдат. А вот там — маунт (mount — гора по-англ. — Прим. переводчика) Игман, да маунт Трескавица, за ней я родился, а чуть подальше — маунт Яхорина да маунт Романия. Сколько тебе нужно военных, чтобы прочесать маунт Игман?

Он мне отвечает:

— Около 100 000 человек!

А как же ты осуществишь интервенцию, если у вас, американцев, нет этих 100 000, да и какая американская мать, будучи в своём уме, пошлёт сюда своё дитя на погибель из-за какого-то Алии или Туджмана?

Говорю вам: не будет никакой интервенции, пока мы едины. Если мы, сербы, будем дружны, никто не посмеет напасть на нас, ибо сербское единство — лучшая гарантия нашего выживания!

В связи с разговорами об интервенции меня часто спрашивают, почему я не дал танкам СООНО войти в Боснию, и почему сербская сторона противится открытию аэродрома в Тузле. А это потому, что Тузла играет специфическую роль в международной игре, чтобы с помощью СООНО и с участием исламских стран, посредством НАТО вооружить лояльных Алии Изетбеговичу мусульман и помешать отделению этого анклава, как это уже было сделано в Автономном Крае Западная Босния.

У мусульман оружия достаточно. Им его и до сих пор привозили с помощью СООНО и под видом так называемой гуманитарной помощи. Почему сейчас так настаивают на открытии аэродрома в Тузле? Возможны два варианта. По первому, я бы сказал, загребскому рецепту, осуществилась бы блокада военных баз ООН, вывели бы турчанок в шароварах, СООНОвцы бы ушли, а мусульмане завладели бы их оружием! Или в другом, более опасном варианте, в Тузлу бы вошли норвежские, голландские, канадские батальоны, а может быть и немецкие и — НАТО тут как тут! А когда они посадят самолёты в Тузле, это будет прямая угроза и Белграду! Это оккупация «степ бай степ», шаг за шагом. Они реализуют свою цель. Они создали свой план, по которому Югославия должна исчезнуть, а коль её создавали сербы, значит, исчезнуть должны и мы!

Где сербские границы

На вопрос, где, по его мнению, сербские границы, генерал Младич сказал, что на этот вопрос должна ответить сербская политика, сербская наука и сербский народ, а не он, военный, и добавил:

— Боюсь показаться воинственным, а мне бы этого не хотелось. Но для меня сербские границы там, где пролилась сербская кровь, кровь любого сербского солдата, младшего командира и офицера, и не только в этой войне, но и в прошлые войны. Но я не думаю, что мы должны создавать этнически чистое государство, потому что и Республика Сербская не является таким государством. Но главное — чтобы у сербского народа было сербское государство, и пусть там живут хоть эскимосы и обладают всеми правами, но чтобы было известно, гражданами какой страны они являются.

Война закончится тогда, когда к этому будут готовы все воюющие стороны. Поэтому я недавно спросил Расима Делича, командующего мусульманской армией, что значит его заявление в Турции, что он якобы видит Боснию многонациональной, многоконфессиональной и единой, тогда как его народ разделен по одиннадцати анклавам. Такой же вопрос я задал и хорватскому представителю, так как мне известно, что хорваты на территории бывшей БиГ и бывшей Хорватии распределены по четырнадцати несвязанным между собой анклавам. Боюсь, что в такой ситуации заключить мир можно, но сохранить его на практике — нет.

Частичную ответственность за прекращение войны несёт международное сообщество, продолжающее и далее оказывать поддержку тем, кто спровоцировал и объявил войну, а сейчас ещё и желающее их за это наградить. Ну, я ещё понимаю, ты объявил войну, начал её, вёл, а как у тебя это получилось — расскажи сейчас своему народу! Кто тебя вынуждал «прыгать в мутную Мораву, коль не умеешь плавать!» Это не средние века! В международном военном праве точно определено, какие последствия ждут страну, объявившую и проигравшую войну! Что касается меня, то для меня война символически закончится лишь тогда, когда мусульмане сдадут мне оружие на той самой Доброволячкой улице, на которой они совершили преступление и позорное нападение на военную колонну бывшей ЮНА.