Первая встреча автора с генералом Ратко Младичем, 8 января 1994 г., Хан-Пиесак, Республика Сербская
До того, как мы встретились в Хан-Пиеске, генерала Ратко Младича, верховного главнокомандующего сербской армии в Республике Сербской, я никогда не видела, так сказать, живьем. Я благодарна стечению обстоятельств, которые позволили мне узнать этого человека, достойного всяческого уважения. А случилось это так.
Было это в первую субботу января 1994 г. Совсем никакое, безрадостное утро. Из атмосферы одиночества меня выводит телефонный звонок, голос нашего чудесного приятеля, который уже несколько лет живет и успешно трудится в Милане: «Говорит Мишо Драшкович. Как хорошо, что я тебя разыскал! Я здесь уже несколько дней с группой итальянских журналистов и деловых людей по приглашению югославского и сербского правительства. Но нам не смогли обеспечить встречу с представителями Республики Сербской. Прежде всего с генералом Младичем и с президентом Караджичем. Ты — моя последняя надежда. Можешь ли помочь?»
Я ничего не обещаю, но изо всех сил хочу им помочь. Не понимаю, как ни союзное, ни республиканское министерство не устроило это. У меня был телефон Милана Гверо, полковника ЮНА, а затем генерала Армии Республики Сербской. В те дни только и говорили, что генерал Младич ранен… На мой звонок отвечает его секретарь, а лучше сказать, его преданный соратник Райко. Он предлагает мне позвонить вечером.
«Добрый вечер. Говорит Лиляна Булатович. Я хотела бы поговорить с генералом Младичем!» Мужской голос отвечает загадочно: «Пожалуйста». Я ожидаю, что мне ответит другой голос. Между тем всё тот же голос продолжает: «Говорите…» Теперь я в недоумении: «Мне нужен генерал Младич…», а он смеётся и говорит: «Да он же у телефона…»
Так начался наш первый разговор. Как будто много лет не виделись и не разговаривали. Когда я ему сказала, почему позвонила, он меня спросил, могу ли я поручиться за них и гарантировать, что они честно напишут о том, что он им расскажет. Нет, я не могу дать гарантию, но их привёз и ручается за них человек, которому я доверяю и который организовал всё это из Милана в то время, когда нас никто не любит и не желает слышать. Я уповаю на его ответственность. «Я приму их под твое слово», — ответил он мне, и меня обрадовал голос человека, который только что общался со своим народом, со своими бойцами на боевых позициях рядом с их родными очагами, на пепелищах домов их прадедов…
Мы договариваемся очень просто — встречаемся в понедельник в полдень в Хан-Пиеске. В воскресенье утром мне звонит генерал Гверо и подтверждает, что все в порядке. На границе в Зворнике будут предупреждены о нашем приезде, равно как и все военные патрули по пути. Сказал еще, что прибудет наш священник из Триеста, Илья Ивич, чтобы помочь с переводом.
В тот же вечер в Земунском ресторане я встречаюсь с коллегами-журналистами и сообщаю им радостную весть. Их трое: независимый фоторепортер Джеймс Савойя, комментатор еженедельника «Дженте» Гаспаре ди Скалфани и внешнеполитический комментатор ежедневной газеты «Ил Джорно» Ангело Феррари. Конечно же, они обрадовались, но и встревожились — насколько это опасно лезть туда, в войну… Савойя, который до этого уже побывал на всех войнах, кроме Вьетнама, подшучивал над своими коллегами, усиливая этим страх…
День десятого января выдался солнечным, хотя и холодным… На «границе» пограничники встретили нас очень любезно, явно предупреждённые, о чем идет речь. Мы берём в машину одного храбреца-солдата, чтобы подвезти его до Власеницы. Он нам рассказывает о себе: ему 23 года, родился в Кладане, в доме прадеда. И Кладань, и его сожженный родной дом сейчас под властью мусульман, или, как он говорит, турок! Мать и младший брат приютились в части маленькой квартирки во Власенице… Мы проезжаем по сожженным поселкам… До этой войны наш красивый и разговорчивый молодой спутник работал в Нови-Саде. Он ремесленник, и ему хорошо работалось у одного частника. Война застала его при исполнении воинской службы в ЮНА, оттуда всё и пошло и продолжается уже четыре года. Хозяин зовёт его вернуться на работу, но ему это и в голову не приходит. Драшкович комментирует: «Вот тебе и патриотизм!»
«Называйте это как хотите, но я не могу бросить своих друзей в такой беде и наслаждаться мирной жизнью в Нови-Саде. Не мог бы ни спать, ни есть, ни даже жить там. До тех пор, пока не освободим здесь всё…»
Вдруг его лицо по-детски засветилось, как будто он вдалеке увидел мать или брата. Прерывает рассказ и говорит: «Вон Рашо… видите — наш Рашо поехал…» И провожает взглядом колонну из нескольких автомашин.
Радован Караджич, действительно, в этот день проследовал этой дорогой в Биелину, где состоялось еще одно заседание скупщины Республики Сербской. Назавтра он опять отправлялся в Женеву с попыткой договориться о свободном государственно-созидательном будущем сербского народа в Сербской республике. Спрашиваю молодого человека, как он узнал, что это Караджич. Знаю его машину, отвечает. И рад его видеть. Потому что он лучше всех говорит от имени сербов с этими гадами по свету…
«А генерал Младич, как он вам?» — спрашиваю я его потом. Он сразу вытягивается, хотя и так ростом высок: «О, он нам и генерал, и отец, и друг. Он — наша сила, госпожа! Ему ничего не стоит приехать на передовую и повести нас против этих проклятых наёмников, купленных в разных исламских странах, чтобы уничтожить нас на нашей земле… Это вам скажет любой солдат. Он и храбр, и умен, и честен, и наш…»
Мы проезжаем по разоренным местам. Много военных патрулей. В одном из них — девушка. Статная. Спрашиваю юношу: «А как с любовью? Молодость проходит…»
«Эх, разговорился я с вами, но раз вы меня спрашиваете… С этим здесь мука. Все девушки пошли на войну. Мне одна приглянулась, и я всё придумывал, как бы к ней подойти. Расспрашивал о ней. А однажды послали меня с патрулем арестовать одного нашего за то, что он будто бы украл что-то. Не нравится мне это делать, но приказ есть приказ. Подходим мы к его дому — а перед домом та самая девушка! В одной руке пистолет, а другая на дверном замке. Меня как будто что-то резануло по животу. Как она сюда попала? А она кричит нам: «Стойте, где стоите. Знаю, зачем пришли. Моего брата оклеветали, сказали, что он вор…» Мы было двинулись ближе, а она направила дуло прямо на нас — только двиньтесь, мол, всех вас перебью… Ну, а потом было, что было. Договорились, и она вместе с братом пошла в комендатуру, но любовь мою к ней как рукой сняло. Я и так навидался дикости, но она была уж слишком жестокой…»
Вышел наш Милан у Власеницы. Пойдёт к матери переодеться. Неделю был на передовой. Повидается с матерью, а младший брат заменит его…
В Хан-Пиеске нас встретили гостеприимно. Часть военного командования разместилась в некогда красивой довоенной гостинице. Нас встретил генерал Джордже Джукич и пригласил в свою канцелярию. Угостили нас, как полагается, кофе и домашней ракией (принесли в подарок какие-то хозяева). Через пару минут сообщили, что скоро придет генерал Младич.
Атмосфера как бы заколыхалась. Солдаты, да и офицеры, готовились к его приходу. Как только появился, сразу же о чем-то громко заговорил, широко улыбаясь. Прежде всего мы спросили о здоровье, так как слышали, что он ранен. Нате, смотрите сами — в ответ развел руки генерал Младич. Все мы были взволнованы. Признаюсь, восхищённая, я передала ему мою небольшую книжку о корнях и последствиях усташского терроризма «Смерть — их ремесло» (написанную совместно с Божо Спасичем). Попросила фоторепортёра сфотографировать нас вместе. Он это с радостью сделал…
Тут наконец-то лед был растоплен — прежде чем приступили к расспросам, как только журналисты были представлены генералу, он их приветствовал весьма живописно, и даже, можно сказать, романтично: «Вам и вашей Италии я желаю вечного солнца, которым вы будете освещать весь мир…»
Слушаю, кое-что записываю, но больше слежу за реакцией остальных. Джеймс Савойя был завоёван сразу: это я поняла по его взгляду. Журналисты же старались придерживаться заранее принятой позы, навязанной негативной информацией. Но все это рассыпалось под натиском ораторского искусства генерала Младича в толковании их вопросов и манере его ответов.
Когда его спросили о мотивах войны в Боснии и Герцеговине, он сказал: «Я мечтаю о том, чтобы войны больше не было никогда. Чтобы и само слово «война» было запрещено между людьми… Чтобы оружие больше не выпускали даже как игрушку. Но причины войны кроются в том, что историческое прошлое не расставило всё на свои места на Балканах. Не впервые на этой территории воюют друг с другом два христианских народа. Не забывайте, что сербы никогда не были завоевателями. Даже и сейчас…»
Когда Гаспаре ди Скалфани спросил: «Как же так получилось, что в мире сложилось такое плохое мнение о Вас, генерал?», Младич прервал его надменной покровительственной усмешкой: «Да, эту войну начали моя страна и мой народ, да, мы захватчики… Этот вопрос оскорбителен. Но, однако, это делает мне честь, что в странах-подстрекателях войны на Балканах мне создаётся имидж опасного бойца… Туджман и Алия объявили войну моему народу, лучше сказать, начали её без объявления, не признав нас народом. Прозвали нас четниками. Мы же всё ещё не объявили войну тем, кто напал на нас. Находясь в блокаде, под санкциями, мы — народ, который никому не объявлял войну, который защищается. А мировое сообщество защищает агрессоров и вершителей геноцида. Оно открыло бухты смерти на Адриатике для наших детей: в Риеке, в Пуле, Сплите, Дубровнике… Италия с самого начала войны не заявила ни о какой помощи нашему народу. И этому я действительно удивляюсь, потому что и во время Первой и Второй мировых войн итальянцы много помогали.
Хотя во время Второй мировой войны итальянцы были нашими противниками, мне спасли жизнь итальянские солдаты, которые некоторое время размещались в нашем доме в Калиновике, где я родился. Это были солдаты итальянской дивизии «Мурдже», которая была перед тем сильно побита усташами в каньоне Неретвы. Моя мать переболела тифом, и у нее перегорело молоко. Один солдат, сам отец пятерых детей, подкармливал меня и спас мне жизнь. Жаль, что мне не удалось найти его за все эти годы. Все думал — будет ещё время…»
Опираясь на широкий спектр фактов, генерал показал своим гостям историю своего народа, попытавшись передать им и собственное представление о корнях и последствиях этой гражданской и религиозной войны. Больше всех обвиняет США. По многим причинам. Я записываю кое-что:
«Войной на Балканах нарушен мир во всем мире. Соединенные Штаты Америки, этот всемирный полицейский, придумали и путём различных махинаций создали объединенную Германию, чтобы контролировать Европу, чтобы объединившаяся Европа не стала для них гигантским конкурентом. Можно было бы сказать, что близорукая внешняя политика США проглядела опасность применения оружия в Европе, что и не удивительно, поскольку американцы до сих пор главным образом имели опыт войны с племенами в джунглях… Между тем известно, что и Германия, между прочим, заинтересована стать фабрикой оружия в этом регионе… Здесь же и ислам, который хотя и не располагает атомным оружием, но имеет демографическую бомбу и свои упорные цели… А Балканы — это чудо-земля. Даже птицы летят на юг через Балканы…»
Присутствующие иногда вздрагивали от новой информации, необычной манеры речи, полной ассоциаций. А Младич словно гвозди заколачивал, излагая свои убеждения: «Здесь Туджман и Алия сдружились и помогают друг другу проводить германизацию и исламизацию Балкан… Но вот вопрос: как долго будет продолжаться это содружество и кто окажется сильнее…»
Потом генерал указал своим гостям, что хорошо было бы им получше вооружиться знаниями о недавней истории этих краев и упомянул различные книги, в основном документалистику. Вероятно, самой последней книгой, которая попала к нему в руки, была книга о злодеяниях усташей из Хорватии моего коллеги Стевана Зеца. Он упомянул ее пару раз, заметив, что она оказалась для него весьма полезной…
После двухчасовой беседы подготовленные вопросы иссякли, пришло время фотографироваться, после чего спускаемся на первый этаж в ресторан. Когда-то это был гостиничный ресторан, а сейчас — огромный зал для временных гостей, для которых солдаты приготовили скромный обед. Мы по привычке ожидаем солдатскую фасоль, но генерал Джукич, садясь рядом со мной, шутит: «А мы ждем не дождемся гостей, чтобы не есть каждый день фасоль…» Младич слышит Джукича и говорит мне доверительно: «Это одна из самых наших тяжких проблем в этой войне. Еще никогда до сих пор так не бывало, чтобы армии тяжелей жилось, чем народу. Это может показаться жестоким, но когда я вижу убитого врага, я бы снова убил его, потому что в его ранце всегда находится запас на семь дней в американской упаковке: еда, одежда, амуниция. Все — самое современное. А мои — и без носок, и без белья, и без амуниции, и без еды… У них взамен всего этого только сердце и отвага, потому что они защищают свое, а сюда поналезло всяких гадов со всего света воевать против нас…»
Приходит и генерал Толимир. Младич оставил для него место поближе к себе, по другую сторону от переводчика. Говорит, что он его опора и неразлучный соратник еще со времен Книна. Он и его жена, она — шифровальщица в штабе.
Во время обеда Младич делится своими воспоминаниями о своем посещении Италии, когда он был курсантом на военном корабле «Чайка». Прекрасные юношеские воспоминания, каким он был стыдливым и скромным: он не мог выйти из магазина, в котором примерил несколько пар ботинок, но ни одни не оказались ему впору, чтобы ни купить хоть что-то… Купил самые красивые, но меньшего размера, потом подарил их кому-то… Рассказывает о своей единственной любви — жене Босе, о том, как послал ей письмо в бутылке… И она получила его! Было ясно: Младич симпатизирует итальянцам, но и он сам покорил присутствующих. В выражении своего восхищения первое место принадлежит Джеймсу Савойе: он сияет от счастья, потому что Младич подарил ему форменный головной убор, точно такой же, какой сам носит…
«Мать Деса и ее маленький сын — символ страданий сербского народа»
Встреча с генералом Младичем длилась более пяти часов. Расстаемся по-дружески. Журналисты хотели бы встретиться и с Караджичем, Президентом Республики Сербской. Но уже поздно, Скупщина заседает в Биелине — перед новым раундом переговоров в Женеве, на котором Президент должен получить согласие, а не новые требования международных распорядителей. Генерал Младич советует нам разыскать семью Стояновичей и поговорить с матерью семейства, чтобы получить полную картину страданий сербского народа, за который он так преданно борется. Мать — это та самая маленькая женщина в черной одежде, которая в те дни не дала конвою СООНО пройти в Сребреницу с будто бы гуманитарной помощью. Не дала пройти, пока ей не вернут или не найдут сына…
Гаспаре ди Скалфани в журнале «Дженте» подробно и с большим волнением описал встречу с родителями одиннадцатилетнего Слободана, с Десой и Илией Стояновичами из Зворника. Когда они рассказывали нам о судьбе своего сына и своей судьбе, слезы потоком лились из моих глаз, а Деса, эта несчастная мать, вся сотрясалась и стонала.
Стояновичи до войны жили в селе Каленице. В последнюю минуту они бежали из этого села со смешанным населением от моджахедского насилия, которое несло страдание и смерть. Никогда раньше у нас не было проблем с соседями-мусульманами — рассказывал нам Илия, но теперь село изолировали, сербов выселили. Потом убили трёх сотрудников секретариата внутренних дел, которые приехали, чтобы вмешаться, а потом уж, 29 мая 1992 г., окружили и изолировали последний сербский дом, дом Стояновичей. Тогда и Стояновичи тайно оставили село. К несчастью, у маленького Слободана был пес-любимец. День и ночь мальчик плакал из-за того, что во дворе дома оставил своего пса на привязи. И наконец не выдержал, убежал тайком от родителей, чтобы отвязать пса и выпустить его на свободу.
В то время, когда мы разговаривали с его родителями, они были в отчаянии: не было никаких вестей от их единственного сына. Напрасно сестра все высматривала из окна снятой внаём комнатушки — её единственного брата не было видно. Мрачные предчувствия мучили Стояновичей. Поэтому мама Деса вышла на дорогу, чтобы помешать иноземной силе передать помощь тем, кто взял в плен или, не дай Боже… сына: «Вы не сможете здесь пройти, пока не вернете мне сына… Только через мой труп….. — кричала она и рыдала вместе со многими другими матерями и сестрами, которых постигла такая же судьба. Возникла международная проблема. Приехал генерал Младич, чтобы разобраться.
Бросилась Деса со всей своей мукой генералу на грудь и залила её материнскими слезами. Об этом она нам тихо рассказывает: «Он стал для меня братом и всем на свете, единственным, кому я поверила, что он поймёт меня и поможет… Только по его слову, что он найдёт моего сына, я пропустила гадов в кровавую Сребреницу», — рыдала Деса Стоянович.
Потом она и сама искала, слышала, что её сын мёртв, и не верила. Слышала, что его увезли в Турцию, что он в Тузле… И всех расспрашивала, всех молила о помощи…
В конце концов истина открылась: одиннадцатилетнего Слободана задержали мусульмане из Каменицы, схватила его Весели Элфета по прозвищу Мула-Косовка и приказала, каким способом загубить его: малолетнего невинного мальчика, чья вина была только в том, что он был сербом!
Опознание проводил врач Зоран Станкович. Он рассказывал мне об этом, пока мы ехали к Романии 2 мая 1996 г., перед тем как заехать во временное жилище Стояновичей, переполненный беженцами дом: «В марте 1993 г. возле дома пожарников в Зворнике встретилась мне маленькая женщина, вся в черном. В то время проводили опознание жертв из Каменицы. Я узнал, что это та самая женщина, которая перекрыла путь отрядам Морийона на Сребреницу. Она спрашивала меня, с мольбой и болью заламывая руки, не нашёл ли я среди мёртвых и тело её сына. Сказала, сколько ему лет, и я ответил, что его нет среди найденных.
Несколькими днями позднее, после полудня мне сообщили, что доставлено еще три тела. Пришел один человек, чтобы среди них отыскать своего сына. Ни один из них не соответствовал его описанию. Но мне показалось, что по состоянию зубов один из них мог быть ребёнком, шестой зуб показался мне необычным. Я тут же вспомнил маму Десу из Дринячи и распорядился позвать ее.
У маленького Слободана был распорот живот, отрезана ушная раковина. Висок был разнесен выстрелом с близкого расстояния. Ноги переломаны.
Пришли мать и отец. Узнали сына. Но и по сей день не могут примириться с этой правдой: всё ещё надеются, что подтвердится слух, будто бы их сын жив, пусть даже где-то в Турции… Я часто навещаю их, всякий раз, когда бываю в той стороне. Но спрятаться от правды невозможно, — заключает свой рассказ доктор Зоран Станкович. — Мать Деса отказалась верить и годами искала сына. Так и умерла, несчастная. В начале этого, 2012 г. судебные следователи мне сказали, что нашли след той преступницы, детоубийцы — Весели Елфеты. Говорят, живёт сейчас в Швейцарии. Может быть, её и настигнет рука правосудия».
Той ночью, после разговора итальянских журналистов со Стояновичами и их мольбы помочь найти сына, потому что сердце подсказывало им, что он жив, мне показалось, что дождь в Зворнике стал ещё холоднее, он хлестал в лицо совсем не старой, но сразу постаревшей мамы Десы. Она судорожно обнимала меня и просила о помощи. В машине всё словно заледенело. Мы лишь изредка перебрасываемся словами, будто вообще лишились дара речи. Эхом отдаются в нас проклятья матери против всякого зла и насилия и вера в того, кто подсказал нам найти эту несчастную мать, вера в благородство генерала и брата Младича и в его отеческую заботу о народе.
… В Биелине уже давно погашены огни после заседания Скупщины. Так и не удаётся нам выполнить третье желание — встретиться с Караджичем. В тяжёлом настроении продолжаем мы путь на Белград. Под порывами ветра с дождем словно проясняется и становится значительней первая встреча — встреча с упрямым, но по-воински блестящим и широким сербским полководцем. Мы хорошо поняли, почему Младич так прекрасно знает историю своего народа и почему так предан ему и уверен в правильности своего боевого пути. В любом самом отчаянном положении для каждого серба единственной опорой был их генерал: храбрый, простой и благородный.