Слободан Милошевич на суде в Гааге заявил, что генерал Младич пытался заблаговременно обеспечить себе свободу ещё во время войны в Боснии, и гарантией ему должно было служить освобождение французских летчиков, арестованных АРС, что было не точно. «Мираж-2000» был сбит во время натовских бомбардировок Республики Сербской в 1995 г. системой ПВО АРС «Стрела 2-М», которая никогда не смогла бы сбить самолёт такого типа, если бы не ошибка в его наведении. Навигация осуществлялась американскими военно-воздушными силами во время бомбардировки PC в сентябре 1995 г. Освобождение лётчиков стало условием подтверждения французской стороной Дейтонского соглашения в Елисейском дворце. Генералу Младичу так называемый Гаагский трибунал уже инкриминировал военные преступления.

По словам Милошевича в гаагском зале суда, тогдашнее руководство Сербии и СРЮ было готово дать Младичу письменные гарантии, что если он отпустит захваченных летчиков, то не будет экстрадирован в Гаагу. Зоран Лилич, бывший президент СРЮ, по этому поводу заявил, выступая свидетелем в Гааге, что из перехваченных телефонных разговоров можно сделать вывод, что президент Франции Жак Ширак был согласен пообещать Младичу свободу, если он отпустит летчиков.

Освобождение летчиков сопровождалось невероятной помпой, оно проходило в присутствии высокопоставленных военных и полицейских представителей власти Сербии. Первый воин Республики Сербской тогда встретился с начальником Генерального штаба французской армии, и они пожали друг другу руки. Ратко Младич сказал на прощание своему коллеге:

— Поприветствуйте Францию — и страну, и народ.

В Париже пилотов встречал сам президент, как двух национальных героев! Он поблагодарил Милошевича и Ельцина!

Так дело арестованных французских пилотов, участвовавших в бомбардировках НАТО, переросло в интриги и манипуляции высочайшего международного уровня!

Поскольку именно генерал Галуа был тем, кто по просьбе президента Франции Жака Ширака договаривался с генералом Младичем об освобождении летчиков без наказания, а затем был возмущен заключительным актом происходящего, я в знак признательности публикую часть его свидетельств.

Видный сербско-французский интеллектуал Комнен Бечирович, состоявший во время войны в постоянной переписке с генералом Младичем, пишет, что этот честный французский генерал Пьер-Мари Галуа, будучи глубоко нравственным человеком, блестящим аналитиком мировых событий за полвека, истинным философом истории, легко понял, что в новой ситуации Западом во главе с Соединенными Штатами Америки все больше овладевают неоколониальные демоны, стремление к присвоению энергоресурсов, жажда власти и стремление доминировать в мире. Поэтому он выступил против агрессии в Ираке в 1991 г., а затем и против расчленения Югославии в ущерб сербскому народу, защищая соответствующую Уставу ООН идею самоопределения югославских народов на территориях, где они всегда жили.

Поскольку югославская драма углублялась, а сербский народ подвергался чудовищному давлению, санкциям, тяжелейшим обвинениям и клевете и, наконец, бомбардировкам НАТО, Пьер-Мари Галуа неуклонно действовал в защиту сербского народа — в своих статьях и книгах, выступая на общественных форумах и в средствах массовой информации, насколько было возможно, и приезжая в Сербию и Республику Сербскую. Однажды он сказал, что будет делать это до последнего вздоха. Благодаря своей деятельности и своему почтенному возрасту он действительно стал патриархом сербского правого дела на Западе.

В свое время, будучи противником вмешательства США в Европе и на Балканах, он решительно осудил натовские бомбардировки Югославии. О происходящем на поле боя в бывшей БиГ он, в частности, заявил:

— Небылицы распространялись и дальше, от взрыва бомбы на улице Васы Мискина до взрыва на рынке Маркале, в которых обвинили сербов, на самом же деле мусульмане сознательно стреляли в своих, чтобы это преступление приписать сербам. Также создан миф о блокаде Сараево сербской армией, якобы сербская армия готовится к уничтожению Сараево, и это абсолютно необходимо предотвратить. Все это было неправдой, и я сам был одним из свидетелей, потому что в то время отправился в Сараево. Город был разделен на две части, зону боснийских мусульман и часть, занимаемую сербами. Никакой осады не было, это была грубая ложь, запущенная однажды и продолжавшая распространяться.

Откровенный разговор

24 июня 2007 г. Комнен Бечирович взял интервью у генерала Галуа по поводу его 95-летия, которое я назвала «Беседа истины».

Сначала генерал рассказал о том, что дважды встречал Младича в Министерстве обороны в Белграде, где они подолгу дискутировали о вооружении:

«Я пришел к выводу, что Югославия, не входившая ни в Варшавский, ни в Атлантический пакт, осталась в стороне от вооружения, которым располагали эти две крупные коалиции. Например, офицеры имели смутные представления о крылатых, управляемых и баллистических ракетах. И когда я выступал с многочасовой лекцией на эту тему, вошел офицер и что-то прошептал на ухо генералу Младичу, который подошел ко мне и сказал:

— Извините, Пьер — так он меня называл — произошло столкновение между хорватами и мусульманами, меня просят найти грузовики, чтобы оттуда вывезти хорватских мирных жителей.

Передо мной был очень человечный генерал, чья гуманность проявилась ещё больше, когда мы с ним увиделись снова — при освобождении двух французских летчиков, сбитых и взятых в плен, когда НАТО бомбила сербов в начале сентября 1995 г. Во время встречи, проходившей в его командном центре, он не только ничего не требовал, но, наоборот, с огромным достоинством, сказал:

— У меня болезненное противостояние с французами, неприемлемое для наших двух народов: генерал Жанвье злонамеренно разрушил мою родную деревню, он преследует меня, даже пытается сбить мой вертолет. Но если бы французское правительство согласилось прислать подобного мне офицера, которого моя армия приняла бы с почестями и с кем бы мы обменялись рукопожатием перед строем, я передал бы ему пленных. Я прошу только этого и ничего больше.

Я ему ответил:

— Генерал, это действительно благородно, я считаю, что моя миссия окончена, и я могу вернуться в Париж.

На что он заметил:

— Вы намучались за пять-шесть часов езды по нашим разбитым дорогам, которые подверглись бомбардировке со стороны НАТО, поэтому я дам Вам свой вертолет. Но, смотрите, по возможности летите низко, чтобы генерал Жанвье Вас не сбил.

Вот так я прибыл в Белград всего за сорок пять минут, вместо пяти-шести часов.

Бечирович: Тем не менее французское правительство, зная о Вашей дружбе с генералом Младичем, доверило Вам эту тайную миссию, но умолчало о её успешном завершении, что позволило каким-то сомнительным личностям присвоить себе заслугу освобождения двух летчиков и одновременно извлечь из этого материальную выгоду.

Галуа: Конечно, когда человек из правительства пришел просить меня выполнить эту миссию, я не знал, что срываю какие-то планы. И только позже я узнал, что существует целая «индустрия» заложников, что на заложниках можно заработать. Например, запускается информация, что заложники могут быть освобождены только за огромный выкуп, что конечно, не так, но даёт возможность официально вынуть деньги из государственной казны и положить к себе в карман. Я предполагаю, что так и произошло, потому что распространились слухи, что Младич выдвинул финансовые требования, просил оружие и тому подобное, хотя всё сводилось к рукопожатию двух офицеров перед строем. Я тогда не знал, что правительство хотело накануне окончательного подписания Дейтонских соглашений в Париже 14 декабря 1995 г. выдвинуть ультиматум генералу Младичу и таким путём приписать себе освобождение двух летчиков. Освобождение, оговоренное 15 ноября, когда я был в Пале, но осуществлённое только через месяц. Когда я вернулся, мне этот идиот Шарль Мийон, в то время — министр обороны, даже запретил сообщать новость их семьям.

Бечирович: Ясно, что правительство, утаив результат Вашей миссии, также хотело утаить и великодушный жест генерала Младича, дабы представить его в глазах общественности монстром. С другой стороны, это было бы неполиткорректно, если бы стало известно, что друг сербов, пусть даже и генерал Галуа, которому Франция и так обязана, сыграл главную роль в благополучной развязке этой ситуации.

Галуа: Это правда, что все газеты: «Монд», «Либерасьон», «Фигаро» — распространили историю, что Младич выдвигал различные требования за освобождение пилотов. Один журналист из Фигаро зашел так далеко, что написал в прессе, будто я заявил, что требования Младича неприемлемы, чего я, конечно, никогда не говорил и даже не встречался с тем репортером. Это был чистый вымысел.

Бечирович: Известное международное сообщество использует генерала Младича для шантажа Сербии — ещё одного в ряду многих — так что известные сербские официальные лица постоянно призывают Младича пожертвовать собой и сдаться Гаагскому трибуналу, несмотря на печальную судьбу, которую он уготовил Милошевичу и другим сербским подсудимым.

Галуа: Сербское правительство, в своё время выдавшее Милошевича Гааге, тем самым погубило свою репутацию. На мой взгляд, это был некрасивый жест, тем более, что свержение Милошевича и его арест, по сути, были куплены. За несколько недель до его падения правительство США публично признаёт, что вложило в это семьдесят семь миллионов долларов… То же самое и с Младичем. Почему? Потому что накануне совершенно незаконного нападения на Сербию, вопреки всем принципам международного права, после бомбардировки Республики Сербской, а затем и Сербии, совершённой в самом глубоком противоречии с законом, необходимо было это оправдать, очернив в то же время сербский народ и его лидеров. Отсюда и истории о Сребренице, Маркале, Рачаке, и обращение с несчастными сербами, оказавшимися в гаагской тюрьме, для того, чтобы мир убедился в предполагаемой вине сербов, хотя они не делали ничего, кроме защиты своей земли, на которой жили на протяжении веков».

Свою миссию и пребывание у генерала Младича генерал Галуа подробно описал в книге «От воинской чести до политической жути».

«Мы приехали к генералу Младичу, где были сердечно встречены в довольно бедной обстановке. Во время нашей встречи Младич резко критиковал поведение Франции:

«Франция повела себя как агрессор по отношению к сербам, которые живут на 64 % территории Боснии и Герцеговины. Они защищают свою территорию, землю, на которой живут и которую у них хотят отнять, поэтому они никак не могут быть агрессорами в собственном доме.

Почему Париж, заодно с немцами и американцами хочет заставить их зависеть от мусульман и Сараево? Почему сербов обвиняют в осаде Сараево, того самого Сараево, в котором десятки тысяч его жителей-сербов остались в окружении хорватов и мусульман?

Разве у сербов нет права — подобно словенцам, хорватам, боснийским мусульманам — на независимость на своей собственной земле или в кварталах Сараево, где они жили на протяжении веков и живут до сих пор? Почему французы бомбят сербов, которые всегда были их союзниками?

Силы быстрого реагирования действовали убийственно, смертельно, не различая военных и гражданских объектов, фактически участвуя в мусульманской войне против сербов. Что французы получат от установления второго мусульманского режима на Балканах?

Как государство, позиционирующее себя как светское, может участвовать в войне, имеющей целью формирование религиозного государства, причем фундаменталистского, к тому же на территории, где такого государства никогда не было?»

Лавина критики длилась долго. Потом он сказал:

— Прежде чем я дам ответ на вопрос, который вы хотите задать и из-за которого вы приехали в этот край, опустошённый вашими самолётами, я хочу вам показать, в какую пустошь превратили ваши пилоты мою родину, Калиновик, помеченный вашим генералом Жанвье как цель для бомбардировки НАТО, хотя он и не был военным объектом!

И мы отправились в Калиновик. В нескольких километрах, на широкой поляне в горах, я вижу группу людей среди свежих руин. Некоторые разрушенные дома уже ремонтировались. Потом по порядку видим: ферма, продовольственные магазины, мясная лавка, сборные дома для беженцев, присланные голландцами, — всё выжжено и уничтожено.

Генерал Младич не щадил меня, показывая разрушительные картины. Ступая по грязи, снегу и гари, проходя мимо сломанных сосен, разбитых и разбросанных ударной волной разрушительной бомбардировки автомашин, я погрузился в размышления об изуродованной взрывами стране… Это было действительно печальное зрелище.

— Было восемьдесят погибших, — сказал Младич. — Теперь, когда вы видели часть того, как вели себя по отношению к нам летчики союзников — в том числе и французские — я отвечу на вопрос, который вас так беспокоит.

… Мы добрались до небольшого, чудом уцелевшего дома. Сели на деревянные скамейки, стоявшие вокруг расшатанного, треснувшего стола (единственной мебели в этой комнате). Все окна были разбиты. Мы сидели друг напротив друга, лицом к лицу:

— Из-за этой войны я потерял дочь. Ей было 23 года, она изучала медицину. Не выдержала она кампании клеветы. Клеветы союзников, которые вызвали эту войну, поощряя отделение Словении и Хорватии от Югославии. Мы с солдатами и народом боролись, чтобы нашу страну не покорили оккупанты… чтобы быть свободными на собственной земле, как и другие нации и народности.

А мир объединился против нас. И Франция с ними.

Прежде всего, я все-таки сохранил государство на собственной земле. Потом нас бомбили, выдумывая различные причины, чтобы узаконить наказание, которого мы не заслуживаем! Наказание за преступления, совершенные другими, чтобы ложно обвинить нас.

Они вместе с вашей страной нас жестоко наказывали.

Я приказал прекратить следствие в отношении ваших двух пилотов. До тех пор, пока я нахожусь на этой должности — его не будет. Я жду результатов переговоров в Огайо, когда договорятся о спасении моего народа. В некоторой степени и я представляю свой народ.

Конечно, мы должны возвратить Ваших двух людей. Живых или мёртвых. Я займусь этим. Но с вашей стороны потребуется один жест.

— А именно?

— Скажем, глава Верховного штаба французской армии хочет со мной встретиться. Я бы послал за ним куда угодно. Представил бы ему своих бойцов, солдат, оказал бы ему воинские почести. Его визит облегчил бы наши страдания, тяжесть франко-сербского конфликта. Затем я занялся бы поиском тех двух людей, двух солдат, как я уже говорил Вам — живых или мёртвых — и вернул бы их на родину.

Предложение вызвало у меня конкретный вопрос:

— Мой генерал, — сказал я ему, — вы, надеюсь, не будете срывать с места Главнокомандующего Генштаба французской армии, чтобы показать ему два трупа?

Впервые за время нашей напряжённой встречи генерал Младич широко улыбнулся:

— Нет, Пьер! Они живы и здоровы!

* * *

В пятницу 17 ноября 1995 г. я прибыл в аэропорт Руасси в 17 часов 10 минут. Дома был часом позже. В 19 часов мой уважаемый собеседник узнал хорошую новость. Они живы, накормлены, напоены. Через несколько дней Париж примет их под своё крыло. Они вернутся в свою страну.

Прежде всего спрашиваю, могу ли я теперь сообщить их семьям?

— Нет, — был ответ!

Я выполнил свою миссию. Теперь очередь «авторитетов» продолжать работу.

Я даже представить себе не мог, что «авторитеты» станут всем манипулировать в политических целях; что французское правительство сознательно, преднамеренно оставит в неведении семьи и ближайших друзей двух французских летчиков на целых три недели!

Меньше всего я мог себе представить, что эти стервятники, бессовестные люди, будут вмешиваться, чтобы воспользоваться моментом и выделиться, не боясь, что могут провалить соглашение от 17 ноября. Тем более я не думал, что перед подписанием Дейтонских соглашений в Париже, жест Младича будет превращён организованной кампанией в отвратительный шантаж, в ложный ультиматум, лишённый каких-либо оснований…»

Письмо признательности генералу Младичу

Предыдущие статьи были опубликованы после передачи пилотов. Генерал Пьер-Мари Галуа, как будто предчувствуя сценарий богов войны, послал 27 ноября 1995 г. следующее письмо генералу Ратко Младичу:

«Мой дорогой генерал!

Благодаря Вам я доехал до Белграда без тех неудобств, которые бы вызвало путешествие автотранспортом. Известно, что мой организм находится в довольно плохом состоянии, и благодаря Вашему жесту я смог избежать возможного осложнения на лёгких. Этим письмом выражаю Вам свою глубокую благодарность за быстрый перелёт на Вашем вертолёте.

Я особенно благодарю Вас за приём, тем более что Вы встретили меня действительно в сложных условиях, особенно в эти последние дни, когда решение о спасении Вашего народа принимается далеко (в Дейтоне), и таким образом, что он становится жертвой чужих интересов.

Ясно, что г-ну Клинтону требуется любой ценой добиться достижения этого иллюзорного соглашения, чтобы накануне выборов предъявить его на своей внутриполитической сцене.

Две мощные силы, наряду с другими, противостоят самым элементарным правам сербов — жить вместе в своей собственной стране.

Для того чтобы добиться ревитализации нефти в США (в 2000 г. им было необходимо импортировать 10 млн баррелей ежедневно), Клинтон в Дейтоне пошел на уступки исламу, что и принесло ему переизбрание, ведь демонстрация силы так нравится американскому народу.

Я не сомневаюсь, что решения, принятые в Дейтоне, носят временный характер. Дипломаты могут принимать свои решения, перекраивая границы и коридоры, но в конце концов народ своей силой и кровью устанавливает тот порядок, который соответствует истории, на который история даёт ему право. Вон сейчас даже американская пресса признает, что переговоры проводились без какой-либо заботы о правах сербского народа.

Совершенно очевидно, что вы должны продолжать борьбу на политическом уровне, чтобы отвоевать необходимость считаться с волей Вашего народа и силой его оружия.

Президент США рискует, посылая 20 000 своих солдат в Боснию. Он рассчитывает на оперативное уничтожение натовскими бомбардировками, усталость населения и солдат после трёх лет войны и страданий. Он думает, что военная оккупация страны с помощью многочисленных сил, солидного вооружения и с решимостью установить свои законы силой может быть навязана без труда. (…)

Дорогой генерал, перед Вами новые доказательства. Мы, знающие, где справедливость, будем продолжать бороться против империализма нефти, косвенной жертвой которого вы являетесь. Благодаря Вам и мужеству ваших бойцов и народа, сербское дело в Боснии не проиграно. Вопреки жертвам и страданиям, которые принесла Вам сложная сегодняшняя ситуация, власть оружия минует и настанет время, когда эта абсурдная политическая структура будет осуждена.

Еще раз благодарю Вас, мой генерал, за приём. Ни одно Ваше слово не забыто. Все они переданы!»

P.S. «Если международное сообщество так боролось за освобождение двух пилотов, сможет ли оно отказаться принять во внимание право на свободу, которого требует сербское население в Сараево?» — заявил генерал Младич 12 декабря при передаче французских лётчиков. Начальник Генерального штаба всех родов войск Франции генерал Жан-Филипп Дуэн, ответил ему, явно принимая на себя обязательства:

— У нас есть целая программа реконструкции Боснии и Герцеговины, а генерал Младич определил потребности сербской стороны.

Это означало описание ущерба, нанесённого французскими солдатами Республике Сербской, и ремонт или строительство разрушенных или уничтоженных детских садов, мостов и школ. Впрочем, Младич в то время чувствовал себя преданным. Он очень тяжело переживал, что был вынужден вывести тяжелое вооружение с высот около Сараево.

— Мы не согласны с картой из Дейтона, — сказал он. А что касается французского обещания, заверенного Милошевичем, Лиличем и Дуэном — за ним ничего не последовало! Зато через два дня были подписаны Дейтонские соглашения.