После поминок во вторую годовщину смерти Анны мы сидим впятером-вшестером за круглым столом в квартире Младича в Белграде.
В бывшей Боснии продолжается несчастье: оставшиеся сербы выселяются из некогда сербских частей Сараево. О трагических судьбах и сценах горя я могу лишь догадываться по отрывочным рассказам, доходящим от оставшихся военных репортеров из Сербии, которые в Сербии больше никто не хочет публиковать в средствах массовой информации. Кое-что просачивается через зарубежное телевидение.
Я рассказываю Младичу о том, что месяц тому назад я должна была ехать в Грбавицу. Я узнала, что Комиссариат по делам беженцев готовит два автобуса для сербов, чтобы вывезти их из Белграда в Сараево до того момента, как вступят в силу дейтонские решения, согласно которым Сараево станет фактически мусульманской территорией. Я хотела поехать с этими сербами и посмотреть, кому оставит их там Сербия. Но мне сообщили, что разыгралась метель, и этой дорогой туда невозможно добраться. С усилением метели возрастало и число сербов, спасающихся от правды Дейтона. Обезумевшие люди жгли свои дома, квартиры и искали временного убежища… Представители международной правды ругали сербов за то, что они бегут от прелестей, которые ожидают их в мультиэтническом Сараево… А сербы тогда решили окончательно продемонстрировать, насколько они верят в это светлое будущее и душегубам-санджаклиям: они начали выкапывать из свежих могил и увозить с собой останки своих сыновей, своих отцов, братьев…
От Младича как бы ускользают эти темы. Он вспоминает давние события, когда путешествовал по свету. Супруга боса говорит, что он всегда об этом рассказывает, когда немного расслабляется и хорошо себя чувствует среди людей. Но на моем рассказе о несостоявшейся поездке он сосредоточивает внимание. Стискивает зубы и с трудом, сквозь сведенные судорогой губы говорит о дне сегодняшнем, дне вчерашнем. Мне запомнилось следующее: «Несколько дней назад веду свой автомобиль, мой шофер отправился навестить родителей, а с недавних пор народ валит из Сараево. Узнаю одну старушку и останавливаюсь. Обнял ее, а у нее глаза полны слез: «А, это ты, сынок». Спрашиваю, как она, но не спрашиваю, куда идет, и так все ясно. «Да вот, сынок, у меня все в порядке, как и должно. Бросили все, что имели, а ты знаешь, что я потеряла. Но на тебя еще надеюсь, — говорит старушка, а сама вся дрожит. И добавляет: — Уношу с собой своего солдата, чтобы его кости не разгребли и не испоганили какие-нибудь разбойники. А ты береги себя, мать только на тебя и надеется». И обняла меня одной рукой, и только тогда я увидел, что в другой руке в нейлоновом пакете мать несет останки своего сына, моего солдата…»
И глаза его полны слез. А у меня они капают сейчас на руки, когда я сижу за старой пишущей машинкой и с трудом сдерживаю рыдания над судьбой сербского народа..