Казалось бы, какие тайны могут быть связаны с Уильямом Шекспиром, одним из наиболее читаемых авторов Возрождения? С тем самым Шекспиром, знакомым каждому со школьной скамьи… Помните ли вы знаменитый монолог Гамлета? Ведь в школе приходилось заучивать наизусть эти строки, и класс разделялся на поклонников перевода Пастернака или перевода Лозинского. Быть может, в памяти и стерся весь монолог, но «гамлетовский вопрос» остался: «Быть или не быть?»

Итак, Шекспиру забвение, похоже, не грозит. Пьесы «Гамлет», «Ромео и Джульетта», «Король Лир», «Сон в летнюю ночь» неизменно пользуются успехом и у завзятых театралов, и у остальной публики. Шекспира цитируют и школьники в своих сочинениях, и маститые писатели. Строки из сонетов великого писателя читают влюбленные своим избранницам (отнюдь не только Смуглым Дамам). Герои Шекспира появляются и на экране – как в традиционных постановках, в оригинальных трактовках, где герой разгуливает в современных костюмах. Да и сам Великий Бард (так называют Шекспира англичане) не так давно стал героем «оскароносного» фильма «Влюбленный Шекспир».

И тем не менее, несмотря на существование целой науки – шекспироведения, Уильям Шекспир остается загадкой. Литературоведы спорят о том, был ли действительно сын торговца шерстью автором бессмертных произведений, или же за его фигурой, как под маской, спрятался другой гений. Историки разыскивают все новые письменные свидетельства о жизни Шекспира (ведь таких источников поразительно мало), ищут исторические прототипы героев его произведений. Червь сомнения гложет искусствоведов, изучающих портреты Шекспира: действительно ли на них изображен автор «Гамлета»?

Мы не можем оставить эти вопросы без ответа. Ведь зачем нужна загадка, если нет отгадки? И загадки Шекспира тем интереснее, что «отгадок» пока что не одна, а множество, что оставляет пространство для дальнейших исследований и полета фантазии.

 

Человек по имени Уильям Шекспир

Биографических сведений о великом драматурге сохранилось довольно мало. Однако известно, что человек по имени Уильям Шекспир (как записано в старых книгах – Gulielmus fllius Iohannes Shakspere) родился 23 апреля и был окрещен 26 апреля!564 года в Страдфорде-на-Эйвоне – городке в графстве Йоркшир. И сейчас, несмотря на увеличивающийся наплыв туристов, этот тихий провинциальный городок в Центральной Англии хранит очарование эпохи царствования королевы Елизаветы I. В Страдфорде сохранился тот небольшой коттедж на улице Хенли, в котором и был рожден Великий Бард. Сейчас это дом-музей, притягивающий к себе туристов со всего мира. Такое паломничество в «Шекспировский домик» началось еще в старину, и если вам вдруг доведется путешествовать по Англии, загляните в Страдфорд. В домике Шекспира многочисленные предметы быта, мебель и одежда XVI века позволят вам окунуться в атмосферу елизаветинской эпохи, а на оконных стеклах, заботливо сохраненных с XVIII века, вы увидите автографы Вальтера Скотта и историка Томаса Карлейля.

Итак, у Джона Шекспира родился третий сын – Уильям. Отец Великого Барда был потомственным фермером, которому посчастливилось перебраться в город, пусть и небольшой, и открыть собственное дело. В Страдфорде-на-Эйвоне, куда с женой Марией (которая тоже была дочерью фермера) Джон Шекспир перебрался в 1552 году. Тут он занялся изготовлением перчаток и торговлей шерстью. Дела шли довольно успешно, и, несмотря на отсутствие образования (в XVI веке отсутствие «школьного» образования не было столь тяжким грузом, чтобы мешать восхождению по карьерной лестнице), вчерашний крестьянин неоднократно становился членом городского совета, а однажды получил должность городского судьи. Некоторые источники утверждают, что через четыре года после рождения Уильяма Джон Шекспир даже стал мэром Страдфорда. Но после продолжительной «белой полосы» в жизни Джона наступили черные дни, и он практически разорился.

О детстве и юности Уильяма Шекспира (хотя правильнее было бы писать Шекспер, мы отдаем дань сложившейся в отечественной литературе традиции) почти ничего не известно. Было ли у него хотя бы начальное образование? Точного ответа на этот вопрос нет, однако принято считать, что он несколько лет ходил в городскую грамматическую школу, где научился читать, писать и считать, а также овладел азами древних языков – греческим и латынью. Больше, видимо, он нигде не учился. По крайней мере, в списках студентов колледжей и университетов Англии конца XVI века имя Шекспира не значится.

Возможно, юный Уильям помогал отцу в делах (и это считают основной причиной его ухода из грамматической школы). Возможно, он занимался самообразованием (хотя в таком маленьком городке, как Страд форд, вряд ли была большая библиотека). Возможно, он проводил свое свободное время в театре (в городе был небольшой театр). А быть может, он был гулякой и «сердцеедом»? И такое предположение не лишено оснований, потому что в воспоминаниях его лондонских друзей, Уильям предстает не как глубокомысленный писатель, а как любимец женщин и завсегдатай трактиров… Но это все – только догадки. Об истинных увлечениях молодого Уильяма история свидетельств не сохранила.

Однако известно, что семейным человеком он стал в восемнадцать лет, 27 ноября 1582 года женившись на Анне Хетеуэй из соседней деревни Шоттери. Что могло заставить довольно красивого молодого человека взять в жены женщину на восемь лет старше него? Неотразимой красавицей Анна не была. Неужели Уильям польстился на скромное приданое? Или это была большая любовь? Похоже, что причина была в другом. Если учесть, что первый ребенок (Сюзанна) Анны и Уильяма родился через шесть месяцев после свадьбы, становится понятным, что этот брак был вынужденным.

Почему же Анна не вышла замуж раньше? Ведь в те времена принято было женить и совсем еще девочек (вспомните, Джульетте было лишь четырнадцать). Вероятно, дело было в том, что семья Хетеуэй была очень большой и не отличалась достатком. Поэтому Анне как одной из старших приходилось выполнять много домашней работы – у нее не было времени, а у семьи – денег, чтобы найти Анне жениха. Уильям Шекспир, несмотря на свою молодость, был для нее выгодной партией.

Супруги поначалу жили в доме родителей Шекспира, там же родились и его дети: сначала малышка Сюзанна, а вскоре и близнецы – Хэмнет и Джудит. Но, связав себя семейными узами, обрел ли Уильям Шекспир счастье? Об этом браке говорят разное: одни исследователи настаивают, что это был ад, по крайней мере для мужа, а если верить другим – долгая райская жизнь двух голубков. И те, и другие могли получить сведения лишь из текстов произведений Шекспира, так что их выводы одинаково сомнительны.

Обратимся к фактам. Прожив лишь несколько с семьей жизнью, в 1585 году Уильям Шекспир с одной из бродячих актерских трупп отправился в Лондон. С этого времени и вплоть до 1612 года Шекспир бывал в Страдфорде-на-Эйвоне лишь наездами, не особо обременяя себя вопросами воспитания детей. И супруга его, и обе дочери были неграмотны. Единственный сын Шекспира – Хэмнет – умер в возрасте одиннадцати лет.

Казалось бы, если семейная жизнь сложилась, зачем бежать от родных, тем более так далеко – в Лондон? (Это сейчас из Лондона можно добраться в Страдфорд за два часа, а в XVI веке такое путешествие могло растянуться на несколько дней и стоило бы недешево). С другой стороны, если Шекспиру было так плохо с Анной, зачем он постоянно возвращался в Страдфорд и никогда не считал себя лондонцем, хотя жил и работал именно там? Уезжая, он оставил жене средства к существованию. А когда драматургия начала приносить хороший доход, купил своей семье дом в Страдфорде, названный «Новое место», чтобы его дети и супруга заняли достойное положение среди горожан. Кстати, этот дом также сохранился до наших дней. Считается, что это дом с привидением (когда-то там жил человек, повешенный за жестокое убийство). Интересно, знал ли об этом Шекспир, совершая покупку? Как бы там ни было, Анну Шекспир призраки, похоже, не смущали, поскольку она прожила в «Новом месте» 23 года.

Была ли Анна счастлива с мужем, которого не видела месяцами? Страдала ли она от разлуки? Знать, что твой любимый где-то далеко, одной вести хозяйство, самой справляться с житейскими проблемами – для этого надо иметь сильный характер. Но есть, наверное, в такой жизни и свои плюсы – супруги не успевают надоесть друг другу, и чем дольше разлука, тем приятнее возвращение… Создается впечатление, что Анна Шекспир была склонна спокойно относиться к тяготам жизни. У нее было отменное здоровье (она пережила своего мужа и умерла в возрасте 67 лет). Успехи и слава Уильяма, хороший дом добавляли ей веса в страдфордском обществе. Возможно, она была вполне довольна своей судьбой.

Итак, Шекспир отправился в Лондон. Оказавшись в незнакомом городе без средств и друзей, он, как утверждает популярное предание, первое время зарабатывал на жизнь тем, что караулил у театра лошадей, на которых приезжали знатные господа.

Предполагается, что в лондонский театр Шекспира привел его земляк Ричард Бербидж, великий английский трагический актер. Поначалу Шекспир следил за тем, чтобы актеры вовремя выходили на сцену, возможно, он переписывал роли, возможно, иногда заменял суфлера, а может, ему начали поручать маленькие роли… Но точных сведений о первых годах жизни Шекспира в Лондоне (1585–1592) у нас нет. В этом нет ничего удивительного – кем тогда был Шекспир? Работником сцены, второразрядным актером, ничем не выделяющимся из множества коллег по цеху. Для того, чтобы выделиться, чтобы получить успех в театральной среде, ему нужны были деньги, покровители и талант.

Кроме жены и детей, возможно, Шекспиру приходилось материально поддерживать и своих родителей, ведь, как уже было сказано, его отец к концу жизни фактически разорился. Конечно, доход от актерского ремесла был не столь велик, чтобы выдержать все эти траты. И уж тем более заработков не хватило бы на то, чтобы дать достойную жизнь семье в Лондоне. Вероятно, именно это и было той причиной, по которой Уильям уехал добиваться успеха один, оставив родных в Страд-форде.

Между тем денежные проблемы не заставили Шекспира «смириться». Его предприимчивость поражает: он покупал и продавал дома, земельные участки и строительные материалы в Страдфорде, давал деньги в рост и за долги таскал своих соседей – кузнеца и аптекаря – по судам. Об этой его деятельности нам достоверно известно, так как сохранилось значительное количество документов. Возможно, занятия коммерцией были результатом отцовского воспитания. Хотя скорее, это был вынужденный шаг актера, понимающего отсутствие у себя большого актерского дарования. Ведь сам Шекспир не сыграл ни одной главной роли, даже будучи совладельцем театра и признанным драматургом. Нам известно лишь о том, что он был неподражаем в единственной роли, сыгранной в собственной пьесе: это… Тень отца Гамлета! Согласитесь, что этого недостаточно, чтобы назвать Шекспира выдающимся актером.

Но каким бы ни был актер, в XVI веке он должен был иметь покровителей. В противном случае его просто считали бы бродягой. Действительно, жизнь актера и бродяги была во многом похожа. Постоянные разъезды по стране вместе с труппой (вспомните книгу Теофиля Готье «Капитан Фракасс», там есть прекрасные зарисовки жизни актеров). Даже если театр обосновывался в каком-то одном городе, актеров вряд ли бы признали его достойными гражданами. Для того, чтобы давать представления, приходилось регулярно добиваться разрешения от властей.

Кем же были покровители Уильяма Шекспира? Мы знаем имена этих весьма высокопоставленных друзей – лорд Саутгемптон и лорд Эссекс. Похоже, общение с этими светскими людьми должно было благотворно сказаться на молодом человеке из провинции. Первые годы жизни в Лондоне были для него временем учебы: он изучал столичные нравы и правила хорошего тона – то, что могло бы открыть ему дорогу в светское общество и помогло там удержаться. Англия того времени – это страна с жестким сословным делением, человек без денег и титулов должен был очень постараться, чтобы его приняли в обществе английских высокородных джентльменов. Нужно было иметь правильную осанку, походку, хорошие манеры, уметь ездить верхом и сражаться на шпагах. Джентльмен должен был знать несколько языков (обязательно латынь и греческий), уметь слагать стихи, и произносить комплименты. Не правда ли – это довольно сложное искусство? Все это не давало большинству простых англичан (независимо от достатка) проникнуть в высшее сословие практически так же, как не давала изменить свое положение в обществе кастовая система индийцам.

Прошло несколько лет. Постепенно Уильям Шекспир постигал тайны профессии актера и режиссера. Он активно включился в жизнь театра, а благодаря своим покровителям стал вхож в аристократические круги. Его карьера складывалась удачно: в 1594 году он стал членом, а также, судя по всему, и пайщиком труппы Бербиджа «Слуги лорда-камергера» (в те времена актеры могли быть как наемными работниками, так и совладельцами-пайщиками актерских трупп и театров). В 1595 году «Слуги лорда-камергера» получили новую лицензию и новое название – «Королевская труппа Якова I». Существуют документы, подтверждающие, что Шекспир был одним из совладельцев как труппы, так и большого здания, известного просто как «Театр». Это был первый публичный общедоступный театр в Лондоне, пользовавшийся популярностью как у обычных горожан, так и у аристократов. Но здание стояло на арендованной земле, и в 1599 году срок аренды истекал. Владельцы «Театра» решили построить новое, значительно большее здание в другом месте. Шекспир как совладелец и труппы, и театра принимал активное участие в его сооружении.

Новый театр возвели на южном берегу Темзы, за пределами Сити, то есть той территории Лондона, которая находилась под юрисдикцией лондонского муниципалитета. Это объяснялось тем, что городские власти были настроены враждебно по отношению к массовым зрелищам, увеселениям и любому театру.

При постройке использовали доски и другие строительные материалы, оставшиеся от разобранного здания «Театра». Новый театр представлял собой овальное помещение (в форме римского амфитеатра), огороженное высокой стеной, без крыши. Сцена примыкала к задней части здания; над ее глубинной частью возвышалась верхняя сценическая площадка, так называемая «галерея»; еще выше находился «домик» – строение с одним или двумя окнами. Таким образом, в театре было четыре места действия. Во-первых, просцениум, глубоко вдававшийся в зал и окруженный публикой с трех сторон, на котором разыгрывалась основная часть действия. Во-вторых, глубинная часть сцены под галереей, где разыгрывались интерьерные сцены. Сама галерея, которая использовалась для изображения крепостной стены или балкона (здесь появлялся призрак отца Гамлета и разыгрывался знаменитый эпизод на балконе из «Ромео и Джульетты»). И наконец «домик», в окнах которого тоже могли показываться актеры. Все это позволяло вести динамичное повествование, использовать в сценарии разные места действия и менять объекты зрительского внимания, – что помогало поддерживать интерес к происходящему на площадке. Это было чрезвычайно важно: не нужно забывать, что внимание зрительного зала не поддерживалось привычными нам вспомогательными средствами – спектакли шли при дневном свете, без занавеса, под непрерывный гул публики, оживленно и громко обменивавшейся впечатлениями. Надо заметить, что никаких дополнительных удобств для зрителей (включая туалеты) не было; нужды при необходимости справлялись запросто, по ходу спектакля – прямо в зрительном зале. Так что, отсутствие крыши можно было расценивать скорее как благо, нежели как недостаток.

Мы можем удивляться подобным «варварским» нравам, но люди эпохи Возрождения снисходительно относились к разного рода тяжелым запахам: мылись они крайне редко, на зиму мазали тело гусиным жиром и зашивали одежду, чтобы было теплее. Стоит ли удивляться тому, что самым популярным фруктом, который зрители приносили с собой на представление, был апельсин? Ведь его можно не только съесть или запустить в актера – его можно надкусить, поднести к носу и хотя бы таким образом отделаться от ароматов, царящих вокруг.

Новый театр очень скоро стал одним из главных культурных центров Англии: на его сцене ставились пьесы выдающихся драматургов Возрождения. За несколько лет театр стал настолько популярен, что в 1603 году удостоился наименования «королевская труппа» и получил патент, дававший право «свободно применять свое умение представлять комедии, трагедии, хроники, интерлюдии, моралите, пасторали, драмы и прочее».

Вход в театр был украшен статуей Атланта, поддерживающего земной шар. Этот земной шар был опоясан лентой со знаменитой латинской надписью: «Totus mundus agit histrionem», что в переводе означает «Весь мир – театр». Благодаря этой статуе театр и получил название, под которым его теперь знает весь мир – «Глобус».

В «Глобусе» Уильям Шекспир играл маленькие роли и числился в составе труппы как совладелец и актер, хотя его сценические таланты все так же оставались довольно скромными. Считается, что главной задачей Шекспира в труппе Бербиджа было сочинение пьес и их постановка. Свидетельства о первых «пробах пера» Шекспира относятся к 1592 году. То есть к тому времени, когда он уже жил в Лондоне семь лет и был довольно хорошо знаком с театральной жизнью.

Удивительно, но о жизни Шекспира как писателя у нас еще меньше сведений, чем о других его занятиях! Не сохранилось никаких материальных следов его творческой работы – ни рукописей, ни черновых набросков. Даже писем к друзьям – и тех нет. Удалось отыскать лишь шесть его подписей под официальными документами. И эти документы никоим образом не касались писательства. Такой дефицит источников поражает, и многие исследователи еще в XVIII–XIX веках стали задаваться вопросом, являлся ли Уильям Шекспир автором тех многочисленных произведений, которые ему приписываются. Десятки экспертов спорят о том, кто был подлинным автором этих шедевров – сын торговца шерстью или кто-то другой.

 

Уильям Шекспир – великий бард?

Наиболее распространенно мнение, что именно тот самый Уильям Шекспир из Страдфорда-на-Эйвоне и является автором множества талантливых произведений: его перу приписывается 37 пьес, две поэмы и 154 сонета. Безусловно, эти творения – вершина литературы эпохи Возрождения.

Творческое наследие Шекспира свидетельствует не только о его гениальном художественном мастерстве, но также и об огромном, ни с чем не сравнимом богатстве его языка. Подсчитано, что словарь Шекспира включает около 20 тысяч слов, то есть в три – четыре раза больше, чем у его самых образованных и литературно одаренных современников. Англичанин нашего времени, имеющий высшее образование, употребляет не более 4 тысяч слов, а в языке малообразованного провинциала елизаветинской Англии их было не более тысячи. А между тем Шекспир, выходец из провинции, не получивший толком даже начального образования, не только имел громадный словарный запас, но и ввел в английский язык около 3200 новых слов (об этом свидетельствует Оксфордский словарь)!

«Классическая» версия гласит, что Шекспир был гением. Для гения же нет ничего невозможного. Или почти ничего. Так что в литературоведении утвердилось мнение, что Шекспир был настолько талантлив, что смог восполнить собственные пробелы в образовании и действительно написал все приписываемые ему произведения.

Он жил в удивительное время. Говоря современным языком, это был период «модернизации», когда рушились истины, казавшиеся до этого несомненными и вечными. Передовые люди эпохи искали новые пути в искусстве и литературе. В Англии бурно развивается научно-философская мысль и английская литература. Молодые ученые, писатели, поэты, художники с жадностью изучали искусство античного мира, мечтали о возрождении живой силы этого искусства. И поэтому для Англии именно XVI век стал временем Ренесанса. В лучших произведениях эпохи Возрождения авторы стремились прежде всего изображать живого человека с его мыслями и чувствами, а не иконописный образ, типичный для средневекового искусства. Именно таким – мыслящим и неоднозначным – предстает человек в творениях величайшего представителя английского Ренессанса Уильяма Шекспира.

Шекспир был прежде всего драматургом – писал для театра, и благодаря ему английский театр пережил небывалый расцвет и прославился на весь мир. Драматургия Шекспира неразрывно связана с теми общедоступными театрами, куда наряду с аристократами и зажиточными горожанами ходили и зрители из простого народа. Шекспир писал свои пьесы не для узкого круга «знатоков изящного» – он выносил свое творчество на суд широкого зрителя. Надо заметить, что зрителей в театрах было не намного меньше, чем сейчас в больших концертных залах. Так, в знаменитом «Глобусе» могли разместиться от 1200 до 3000 зрителей. Но, конечно, точную вместимость зала установить было невозможно – сидячие места для основной массы простолюдинов предусмотрены не были; они теснились в партере – яме перед высокой сценой, стоя на земляном полу. Привилегированные зрители располагались с некоторыми удобствами: в ложах вдоль стен. Самые же богатые и знатные сидели по бокам сцены, на переносных трехногих табуретах. Представьте себе толпу в тысячу человек, которая пришла на спектакль. Какой гам стоял в театре! В то время спектакли длились довольно долго, и вся эта масса людей, как правило, из простонародья (билет в яму стоил всего 5 пенсов), находилась в постоянном движении. Они обсуждали события дня и костюмы знатных господ, отпускали скабрезные шутки, подсказывали реплики актерам и переругивались между собой. Неудивительно, что самыми дорогими местами в театре были не те, с которых лучше видно (это сейчас дороже всего стоят билеты в партере), а на галерее над сценой, откуда можно было хорошо расслышать голос актеров.

Перед драматургами эпохи Возрождения стояла сложная задача: с одной стороны, сделать пьесу содержательно насыщенной и изящной с литературной точки зрения, чтобы угодить знати и образованной публике; с другой стороны, спектакль следовало сделать занимательным для публики из простонародья. Шекспиру это удавалось. Сюжеты его пьес и динамичны, и занимательны, они заставляют плакать и смеяться, все время держат зрителя в напряжении. И потому его постановки привлекали людей в театр не меньше, чем сейчас привлекают зрителя суперпопулярные блокбастеры.

И хотя в театре не было таких «продвинутых» спецэффектов, создание которых стало возможным благодаря компьютерной технике, в XVI веке сценические «эффекты» все-таки были: использовались дымовые шашки, гремел гром, опускались и поднимались механизмы, лилась бутафорская кровь, палили пушки… Как раз из-за такой бутафорской пушки в 1613 году театр «Глобус» сгорел дотла: искры попали на соломенную крышу, потом загорелся весь театр. Это случилось во время постановки пьесы Шекспира «Генрих VIII». Зрители не сомневались, что эмоциональный накал представления вызвал к жизни души короля Генриха и Анны Болейн, которые принялись со страстью выяснять отношения – атмосфера накалилась, что и привело к пожару. По счастью, обошлось без жертв. Все три тысячи человек, набившиеся в крошечный театрик, успешно спаслись. Только у одного преданного театрала загорелись штаны, но кто-то из приятелей затушил их пинтой пива. В то время Великий Бард уже жил в Страдфорде, удалившись от лондонской суеты, бросив театр и совершенно прекратив свою деятельность драматурга.

Творил Шекспир около двадцати лет. В 1592 году он впервые заявил о себе как о писателе, а в 1612 году закончил последнюю пьесу «Буря», распродал лондонское имущество и уехал домой.

Шекспироведы выделяют три периода в творчестве драматурга. Первый (1592–1601) – период оптимизма, светлого восприятия действительности, жизнеутверждающее настроение в творчестве. Герои произведений Шекспира этого времени – яркие, сильные, эмоциональные, отважные люди. Такой образ героев вполне согласуется с идеалами эпохи Возрождения. Комедии «Укрощение строптивой», «Комедия ошибок», «Сон в летнюю ночь», «Много шума из ничего», «Двенадцатая ночь» наполнены ликующей радостью жизни. В них выражена важная для эпохи Ренессанса мысль: человека нужно судить не по платью, не по знаниям, не по сословию и богатству, а главное в человеке – поведение и личные качества.

В этот период Шекспир создает не только увлекательные комедии, но и пьесы на сюжеты из английской истории – исторические хроники, такие как «Ричард II», «Генрих IV», «Генрих V» и другие, которые мы можем найти в полном собрании сочинений Шекспира. Немного скучноватые для современного читателя, исторические хроники были очень популярны в те времена, когда изучение истории еще не было обязательным предметом. Увидеть на сцене прошлых правителей Англии, посочувствовать их переживаниям, выразить восторг по поводу их свершений, ужаснуться их жестокости – всего этого жаждала лондонская публика.

К начальному периоду творчества Шекспира также относится трагедия «Ромео и Джульетта». Эта романтическая история о юных влюбленных, которых разделила вражда между их «равными знатностью и славой» семьями, до сих пор не оставляет равнодушной зрителей и читателей, которые действительно полагают, что «нет повести печальнее на свете, чем повесть о Ромео и Джульетте».

Если в начале творческой деятельности Шекспир писал по преимуществу комедии, то во второй период (1601–1608) его больше интересовали трагические стороны жизни, а его произведения стали менее жизнерадостными. В сочинениях этого времени чувствуется горечь автора, краски становятся мрачнее. Почти по одной в год пишет он свои великие трагедии: «Гамлет», «Отелло», «Король Лир», «Макбет», «Антоний и Клеопатра», «Кориолан», «Тимон Афинский»… В этих трагедиях главные герои – люди, верящие в добро и высокие идеалы, – сталкиваются с жестокой действительностью и погибают. Эти пьесы, увы, не порадуют любителей хеппи-энда, но в них чувствуется сила настоящего искусства, которое доступно лишь избранным, гениям. Конечно, Шекспир (или тот, кто скрывался за его именем) писал великолепные комедии, поэмы и сонеты, но все-таки наиболее сильным эмоциональным накалом обладают его трагедии.

Во второй период Уильям Шекспир не перестал сочинять и комедии, но, за исключением «Виндзорских насмешниц», написанных в 1601–1602 годах, они уже не носят характера беспечного веселья и содержат в себе столь отчетливо видимый трагический элемент, что их скорее следует называть драмами, нежели комедиями. Такова, например, пьеса «Мера за меру».

Произведения третьего – и последнего – периода творчества Шекспира, продолжавшегося с 1608-го по 1612 год, окутаны сказочно-фантастическим ореолом, в них автор мечтает о безмятежном, ирреальном счастье… В этот период Шекспир пишет почти исключительно трагикомедии, то есть пьесы с остродраматическим содержанием, но счастливым концом. В его произведениях «Цимбелин», «Зимняя сказка» и «Буря» (это последняя написанная Шекспиром пьеса) проявляется мечтательное, лирическое отношение к жизни. Автор как бы примиряется с мирозданием и говорит устами одного из своих героев: «Как прекрасно человечество!».

Казалось бы, на такой возвышенной ноте можно было бы и закончить повествование о Шекспире. Все ясно – где родился, когда женился, чем занимался, что писал. Осталось лишь указать дату смерти Великого Барда – 23 апреля 1616 года. В этот день Уильяму Шекспиру исполнилось 52 года.

Но можем ли мы утверждать, что в этот апрельский день смерть настигла автора блестящих сонетов и гениальных пьес? И это – тоже одна из загадок Уильяма Шекспира.

 

Уильям Шекспир: гений или мистификатор?

Имя Шекспира, как и имена многих других выдающихся людей, овеяно легендами, преданиями и тайнами. Поклонники таланта Великого Барда стекаются в Страдфорд-на-Эйвоне со всего мира, чтобы поклониться могиле драматурга, посетить дом, где он жил, посмотреть его пьесы в Страдфордском мемориальном театре, в котором ставят только пьесы Шекспира. Множество людей читали и читают солидные биографии Шекспира, в которых, однако, за недостатком источников кое-что приукрашено, кое-что придумано, но не ставится под сомнение вопрос об авторстве произведений, приписываемых Уильяму Шекспиру.

Между тем, еще в XIX веке появились исследования, которые поставили под сомнение тождественность личности Уильяма Шекспира и того автора (или авторов), которого можно действительно называть Великим Бардом. Сомнения относительно личности Шекспира зародились на закате аристократической эпохи «истинных джентльменов». В основе этих сомнений, помимо естественного обывательского изумления перед необыкновенной одаренностью драматурга, его работоспособностью и плодовитостью, лежал, несомненно, и интеллектуальный снобизм, то есть неготовность признать, что божественным даром мог оказаться наделен человек невысокого социального статуса и совершенно заурядной биографии. Но не будем уподобляться авторам устаревших учебников и биографий, написанных в соответствии с «требованиями партии и правительства», и гневно обвинять «реакционных литературоведов», отрицающих «народный характер английского гения», а вспомним строку, написанную Великим Бардом: «Чтобы оценить чье-нибудь качество, надо иметь некоторую долю этого качества и в самом себе». Ведь это весьма распространенное свойство ума – мысленно соотносить себя с гением и мучительно завидовать тому, что избранником муз стал кто-то, по нашему мнению, не подходящий на роль жреца Великого Искусства. «Комплекс Сальери» свойственен тем, кто, как в XVI, так и в XXI веке, не в силах допустить, что актеришка из провинциального Страдфорда мог затмить «университетские умы» и столичных драматургов. Воистину, «где ж правота, когда священный дар, когда бессмертный гений не в награду…»

«Шекспировский вопрос» возник из-за противоречия между тем, что известно об авторе из его произведений, и теми документально подтвержденными бесспорными фактами из жизни Уильяма Шекспира из Страдфорда. В самом деле, мог ли этот «простак из Богом позабытой дыры Страдфорда» быть одновременно и гениальным творцом? Мог ли сын торговца столь изысканным и утонченным образом излагать весь комплекс знаний и представлений людей той эпохи, анализировать моральные проблемы и поднимать вопросы, которыми задавались лучшие умы того времени? Действительно ли потрясающие стихотворные строки «Гамлета» написаны тем, о ком мы даже не можем с уверенностью сказать, умел ли он писать вообще?

Так, начиная с XIX века, шекспироведение разделилось на два враждующих лагеря: страдфордианцев (то есть признающих автором Шекспира из Страдфорда) и антистрадфордианцев (пытающихся найти реального автора, скрывающегося под маской Шекспира). Последних объединяет сомнение, но они не могут найти бесспорного «кандидата в Шекспиры», который бы мог действительно быть Великим Бардом. С XIX века на роль Автора выдвигали около тридцати разных претендентов – от философа Френсиса Бэкона и драматурга Кристофера Марло до пирата Френсиса Дрейка и даже королевы Елизаветы. Были версии, что под именем Шекспира скрывается целый коллектив авторов – и к этому подталкивает, несомненно, многогранность творческого наследия Шекспира: в его творческом арсенале трагедии, комедии, исторические хроники, барочные драмы, лирико-философская поэзия.

Эти версии более или менее правдоподобны, и большинство заслуживают нашего внимания. Но прежде всего следует оценить серьезность тех аргументов, которые объединяют антистрадфордианцев. Вопрос первый: почему у нас так мало сведений о личности Шекспира? Нет никаких свидетельств того, что кто-то считал его писателем при жизни! Через 50– 100 лет после смерти драматурга стали искать такие документы и с удивлением узнали, что вся его семья – отец, мать, жена и даже дети – была неграмотной. Этот аргумент страдфордианцы парируют контраргументом – дескать, отец Шекспира и его жена – всего лишь фермеры, и знать грамоту им было вовсе не обязательно, а дети его – девочки, так что и в их необразованности нет ничего удивительного, потому что в XVI веке лишь в среде аристократов встречались образованные женщины. Но удивительно и другое: ведь и от самого Шекспира не осталось ни одного клочка бумаги, написанного его рукой, кроме шести подписей под официальными документами. И все. А ведь писатель, который создал так много литературных произведений, не мог их не записывать. Не мог не иметь черновиков, набросков… Тем не менее не сохранилось ни одного письма, рукописи или даже записки, написанной Шекспиром. Возникает вопрос: «был ли мальчик»? Были ли вообще такие рукописи, написанные Уильямом Шекспиром?

Мы даже не можем с уверенностью утверждать, что он сам хорошо умел писать. Если вы взглянете на сохранившиеся подписи, то увидите весьма нетвердый почерк человека, который, похоже, не привык к перу. Между тем, автор «Гамлета» и «Ромео и Джульетты» – это высокообразованный человек, который хорошо знает французский (так в «Генрихе V» целая сцена написана на французском), итальянский языки, латынь и греческий. Он прекрасно ориентируется в истории Англии, в древней истории. Сюжет «Гамлета» взят из книги француза Бельфоре, переведенной на английский язык только в XVII веке. Сюжеты «Отелло» и «Венецианского купца» заимствованы из итальянских сборников, вышедших на английском языке только в XVIII веке. Сюжет «Двух веронцев» взят из испанского пасторального романа, до появления шекспировской пьесы никогда не публиковавшегося на английском. Также установлено, что Великий Бард был знаком с творчеством Монтеня, Ронсара, Ариосто, Боккаччо, ему была прекрасно известна греко-римская мифология и литература, он использовал сочинения Гомера, Плавта, Овидия, Сенеки, Плутарха, причем читал их не только в переводах, но и в оригинале. Не была автору чужда и философия. Так знаменитый «гамлетовский вопрос»: «Быть или не быть?» – это цитата, автором которой является древнегреческий философ Парменид. И монолог Гамлета как бы продолжает мысль Парменида: «Быть или вовсе не быть – вот здесь разрешенье вопроса. Есть бытие, а небытия вовсе нету».

Учеными отмечена также основательность познаний автора в английской юриспруденции, риторике, музыке, ботанике (специалисты насчитали в его произведениях 63 названия трав, деревьев и цветов), в медицине, военном и даже морском деле (доказательством последнему – команды, отдаваемые боцманом в «Буре»). Ему были прекрасно известны Северная Италия, Падуя, Венеция. В произведениях Шекспира автор предстает как чрезвычайно эрудированная личность, человек, знающий быт самых высокопоставленных кругов тогдашнего английского общества, включая монархов, знакомый с придворным этикетом, титулатурой, родословными. И это тот самый Уильям Шекспир, который не принадлежал к высшему обществу, не был придворным, не получил систематического образования, никогда не покидал пределы Англии? Даже если предположить, что он занимался самообразованием, то он должен был, по-видимому, отдавать этому все свое свободное время и иметь большую библиотеку. Но не найдено ни одной книги из его библиотеки (в то время как и сейчас продолжают находить книги с подписями и экслибрисами многих его современников). Каждый писатель того времени оставил хоть какую-то рукопись или письмо. Но нет ни одного письма или заметки современника с упоминанием о Шекспире вроде: «Я видел Шекспира, нашего актера, драматурга». Создается впечатление, что такого писателя никто в Англии того времени не знал! Нет даже никаких документальных подтверждений того, что кто-то из актеров труппы «Глобуса» считал Шекспира драматургом. Зато об актере Уильяме Шекспире известно, что он был завсегдатаем таверны…

Загадочны и сохранившиеся портреты Шекспира. Известно несколько таких картин. Самый ранний портрет датирован 1588 годом. Относительно этого полотна эксперты Национальной портретной галереи Великобритании уверены: изображенный там человек вовсе не Уильям Шекспир. Спорный портрет был написан неизвестным художником, на нем изображен сероглазый юноша с темными вьющимися волосами, одетый в достаточно дорогой по тем временам костюм. Стоит вспомнить, что в 1588 году 24-летний Шекспир только что присоединился к труппе странствующего театра, и у него родилось сразу двое детей-близнецов. Молодой человек просто не мог позволить себе одеваться в такую дорогую одежду, в какой он изображен на полотне.

Еще одной сенсацией стало заявление специалистов британской Национальной портретной галереи о том, что известный портрет Уильяма Шекспира, который, как полагали, был создан при жизни драматурга и датировался 1609 годом, написан в начале XIX века. На портрете изображен лысеющий человек с усами. Картину искусствоведы называли «Шекспир Флауэра», по фамилии мецената Десмонда Флауэра, семья которого долгое время владела портретом, а позже подарила картину Шекспировскому обществу.

Как оказалось, для написания портрета использовалась желтая хромовая краска, которую начали применять не ранее 1814 года. Эксперты, изучив под микроскопом пигменты краски, пришли к выводу, что портрет был написан в период с 1818-го по 1840 год, хотя на полотне художник и указал, что закончил работу в 1609 году. Таким образом, и этот портрет оказался подделкой.

Считается, что единственный портрет «настоящего» Шекспира находится в первом издании (его называют Первым Фолио) произведений Барда. На картине изображен человек в средневековом костюме с широким воротником, на котором, как на блюде, лежит огромная голова с непропорционально вытянутыми лбом и подбородком и безжизненными глазами. Игра теней создает ощущение, что изображенное лицо – всего лишь маска, даже виден край этой маски – линия от уха к подбородку. Быть может, это знак того, что под именем Шекспира скрывается совсем иной человек? Возможно.

Чтобы разгадать тайны великого Шекспира, исследователи перерывают старые архивы, ищут скрытый смысл в его произведениях, изучают историю… И выдвигают различные версии.

 

Френсис Бэкон?

Как мы уже говорили, «антистрадфордисты» появились еще в XVIII веке, и их первым претендентом на титул Великого Барда стал Френсис Бэкон. Так в 1772 году друг знаменитого актера Дэвида Гаррика – Герберт Лоренс писал: «Бэкон сочинял пьесы. Нет надобности доказывать, насколько он преуспел на этом поприще. Достаточно сказать, что он назывался Шекспиром». Такое категорическое высказывание Лоренса заставило призадуматься и других поклонников таланта Шекспира. Он стали искать новые доказательства авторства Бэкона.

Еще одним убежденным «бэконианцем» был Игнатиус Донелли. Этот видный американский политик XIX века считал, что именно Френсис Бэкон был склонен к разного рода мистификациям, и произведения Шекспира – одна из его шуток. Один из самых выдающихся умов эпохи Возрождения, Бэкон, будучи судьей, способствовал раскрытию тайн, и он же, долгое время занимаясь тайнописью и криптографией, умел их создавать. Бэкон много путешествовал, знал несколько европейских языков. Сам называл себя «тайным поэтом», к тому же владел загадочным манускриптом, где его рукой были написаны названия нескольких пьес Шекспира, имя драматурга и цитаты из его произведений.

На основании всех перечисленных фактов Игнатиус Донелли предположил, что «великий мистификатор» Френсис Бэкон создал произведения, приписываемые Шекспиру. И относиться к ним надо не столько как к произведениям искусства, сколько как к сложнейшему шифру. Донелли предполагал, что в этой великой криптограмме Бэкон несомненно упомянул и о своем авторстве. Путем ряда манипуляций с текстами пьес Шекспира Донелли извлек из них следующие фразы: «Шекспир не написал ни одного слова в них», «автор этих пьес – Френсис Бэкон» и так далее. Итог своих трудов он опубликовал в виде книги «Великая криптограмма».

Эта книга вызвала определенный резонанс: многие не согласились с доводами, выдвигаемыми Донелли, и решили опровергнуть его утверждения теми же методами. Так почти немедленно соотечественник Донелли – Пайл – написал пародийную книгу «Крошечная криптограмма», в которой из текста «Гамлета» извлек следующую фразу: «Донелли, писатель, политик и шарлатан, откроет тайну этой пьесы». Пользовался он при этом методом дешифровки, предложенным самим Донелли. После этого священник Николсон, используя тот же метод, получил фразу: «Господин В. Шекспир написал эту пьесу и работал у занавеса».

Развенчивание метода Донелли не смутило других бэконианцев. Они стали искать новые подтверждения правильности своей версии. Так в пьесе «Король Генрих IV» на одной из страниц 33 раза встречается слово «Френсис». Для того, чтобы добиться такого результата, автор употреблял и нормальные, и откровенно неуклюжие предложения: «Сейчас, Френсис?», «Нет, Френсис, но завтра, Френсис…» или «Френсис, в четверг», «в самом деле, Френсис, когда ты будешь», «Но Френсис…». Анализируя эту страницу, бэконианцы приводят в пользу своей версии и «мистические доказательства»: при посвящении Бэкона в орден розенкрейцеров (организацию мистически-религиозного толка) ему был присвоен секретный номер – 33. Его-то он и указал на этой странице.

Доказательством послужили и некоторые стихотворения Шекспира, которые можно рассматривать как акростихи, то есть стихи, в которых первые буквы строк образуют зашифрованное слово – фамилию Бэкон.

Убежденной «бэконианкой» была и американская писательница, однофамилица великого философа и политика – Делия Бэкон. В книге «Разоблачение философии пьес Шекспира», изданной в 1857 году, она ссылалась на близость многих философских идей Бэкона шекспировскому мировоззрению. Так Френсис Бэкон был одним из основателей современного масонства и был членом упомянутого ордена розенкрейцеров. Философские положения в пьесах Шекспира демонстрируют, что их автор был хорошо знаком с доктринами и идеями розенкрейцеров. Сторонники авторства Бэкона считают, что он зашифровал в пьесах секретное учение братства розенкрейцеров и истинные ритуалы масонского ордена. Исследователь Берд Киви в статье «Если дело дойдет до суда» сообщает: «Например, в старинном издании трагедии «Буря» первое слово пьесы – боцман – начинается, как обычно, с буквицы, окруженной замысловатыми виньетками. Но в 1930-е годы среди этих виньеток разглядели многократно повторенное имя – Francis Bacon.

Еще одним весомым аргументом в пользу «бэконианской» версии является поразительное сходство между портретами Бэкона и единственным настоящим портретом Шекспира, помещенным в посмертном издании его сочинений. Несмотря на то, что на этом портрете лицо Шекспира напоминает маску, эта маска имеет сходство с лицом Бэкона. Было ли это случайностью? Или же издатели, посвященные в тайну Шекспира, намекнули читателю на действительного автора сочинений?

Однако в качестве «оригинальных» доводов в пользу тождества «Шекспир=Бэкон» использовались не только результаты изучения текстов шекспировских пьес. Приводились аргументы и такого, например, рода. Шекспир, судя по его высказываниям, был антисемитом. Семиты, в свою очередь, испытывают отвращение ко всему, что связано со свиньями. Значит, и к фамилии Бэкон. Круг замыкается… Вот так!

Между тем, чтобы понять, мог ли под именем Шекспир писать Френсис Бэкон, следует обратиться ненадолго к истории его жизни. И он, и Шекспир были почти одного возраста – Френсис Бэкон, сын Николаса Бэкона, одного из видных сановников при дворе королевы Елизаветы, родился 22 января 1561 года в Лондоне. Уильям Шекспир, сын торговца шерстью, родился в Страдфорде-на-Эйвоне 23 апреля 1564 года.

Бэкон уже по праву рождения принадлежал к высшему сословию. Однако не к той потомственной аристократии, которая владела огромными поместьями и громкими титулами. Он принадлежал к семье потомственных высших государственных служащих, обладающих огромной политической властью. Бэрли, дядя философа, был министром в течение сорока лет. Отец Френсиса, Николас Бэкон, двадцать лет был лордом-хранителем печати – эта должность примерно соответствует современной должности премьер-министра. Сэр Томас Смит, еще один дядя философа, в течение восемнадцати лет тоже занимал должность министра, сэр Френсис Уолсингем, третий дядя, – тоже был министром почти столько же времени. Все они умерли уважаемыми людьми, пользовавшимися уважением даже монарха. Совсем не такова была судьба кардинала Кромвеля, Соммерсета, Нортумберленда – других видных политических деятелей Англии.

Мать Френсиса Бэкона также происходила из влиятельной семьи. Ее отец – сэр Энтони Кук – был признанным ученым, наставником Эдуарда VI. Сэр Энтони дал всем своим дочерям превосходное образование. Они выделялись своими познаниями даже среди самых ученых дам того века. Кэтрин, ставшая потом леди Киллигрю, писала латинские стихи гекзаметром и пентаметром, а Милдред, жена лорда Бэрли, была лучшей эллинисткой среди молодых англичанок. Мать Френсиса Бэкона тоже хорошо знала языки, а кроме того, богословие. Она вела переписку по-гречески с одним епископом и переводила книги с латинского и итальянского.

Конечно, воспитываясь в такой семье, Френсис тоже получил великолепное образование, возможно, он помогал матери в переводах… В 1573 году он поступил в знаменитый Тринити-колледж Кембриджского университета. Однако для талантливого, честолюбивого и весьма любознательного молодого человека знаний, которые он мог почерпнуть в Кембридже, было недостаточно, и через три года Бэкон в составе английской миссии отправился в Париж, где продолжил обучение. Он очень серьезно относился к учебе. Так позже он писал: «Некоторые книги следует пробовать, другие проглатывать и только немногие – пережевывать и переваривать». Со времен ученичества у Бэкона появилась привычка записывать цитаты из прочитанных книг и в специальную книжечку заносить собственные мысли. Потом эти записные книжки он использовал для своих научных (а возможно, и художественных?) трудов. Пребывание Бэкона на континенте было прервано трагическим известием о смерти его отца, и эта неожиданная смерть вынудила его в 1579 году вернуться в Англию и начать самостоятельную жизнь.

Бэкон был весьма честолюбив – ведь все его родственники достигли успеха, однако сам он никак не мог получить место при дворе. Тогда он решил обратиться к изучению юриспруденции и весьма преуспел на этом поприще. Он даже возглавил юридическую корпорацию. Молодой законник расценивал юриспруденцию как подготовку к политической карьере. В 1584 году Бэкон впервые был избран в палату общин. Начав с хлестких оппозиционных выступлений, он затем стал рьяным сторонником короны. Возвышение Бэкона как придворного политика началось после смерти Елизаветы, при Якове I Стюарте. Король осыпал Бэкона чинами, наградами и подарками. 1604 году он был назначен членом Тайного совета, в 1607 году Бэкон стал первым докладчиком по уголовным делам, а в 1612-м – генерал-адвокатом. При этом он продолжал выступать в парламенте, доказывая, в частности, необходимость объединения Англии и Шотландии. Такому уму нетрудно было найти бездну неопровержимых доводов в пользу этой идеи, которая была мила сердцу и самого короля Якова.

Годы хлопотливой придворной службы не помешали Бэкону, рано почувствовавшему вкус к философии, написать и выпустить в свет сочинения, впоследствии прославившие его как выдающегося мыслителя, родоначальника философии Нового времени. Еще в 1597 году вышла из печати его первая работа – «Опыты и наставления», содержащая очерки, которые он затем дважды будет дорабатывать и переиздавать. Трактат «О том, как подвинуть науку», который впоследствии появился в расширенном виде под заглавием «О приращении наук», вышел в 1605 году. В 1609-м была напечатана «Мудрость древних», сочинение, которое, если бы оно было написано другим, считалось бы образцом ума и учености, но очень мало добавило к славе Бэкона. В это время он начал писать свой знаменитый труд – «Новый Органон». Отрывки из этой необыкновенной книги были заранее показаны нескольким выдающимся ученым, которые, хотя и не разделили взглядов Бэкона, чрезвычайно подивились мудрости коллеги.

Занятия наукой, литературой, политикой… Можно лишь поразиться тому, сколько сил было у этого выдающегося человека. Между тем Бэкон был еще и одним из инициаторов и начинателей великого труда составлении свода английских законов. Свои научные труды он посвятил истории Англии в правление дома Тюдоров, естественной истории, создал он и философский роман. Даже безделки, которыми занимался он в часы досуга, носят печать его незаурядного ума. Так его перу принадлежит великолепное собрание шуток. Его он продиктовал на память, без помощи каких-либо источников, в часы вынужденного безделья из-за болезни.

В дни отдыха от государственных и судебных дел Бэкон обычно удалялся в свое поместье Горембери. Здесь его занятием была литература, а одним из хобби – садоводство, которое он называет «чистейшим из занятий человеческих». В этом поместье он воздвиг «свою крепость», которая стоила ему десять тысяч фунтов (огромная сумма по тем временам) и где он уединялся от общества и полностью посвящал себя книгам. Иногда компанию ему составляли несколько одаренных молодых людей. Бэкон обнаружил блестящие способности у одного из них – Томаса Гоббса. Посещали Бэкона и другие талантливые ученые, поэты, литераторы. Так известно, что гостем философа был и Бен Джонсон – драматург и поэт, соратник Шекспира. Джонсон писал о Бэконе: «Любовь моя к нему никогда не зависела от его мест и почестей. Я уважал и уважаю Бэкона за его собственную великость – тут он кажется мне величайшим и удивительнейшим из людей, какие производили века…»

Между тем в Англии наступила пора абсолютистского правления Якова I: в 1614 году он распустил парламент и до 1621 года правил единолично. Нуждаясь в преданных советниках, король приблизил к себе Бэкона, к тому времени ставшего искусным царедворцем. В 1616 году Бэкон стал членом Тайного совета, в 1617 году – лордом-хранителем большой печати. В 1618 году Бэкон – верховный канцлер и пэр Англии, барон Веруламский, с 1621 года – виконт Сент-Олбанский.

Во время «беспарламентского» правления в Англии полновластным хозяином положения чувствовал себя любимец короля лорд Бэкингем. Его стиль правления можно охарактеризовать так – расточительство, мздоимство, политические гонения. Противостоять Бэкингему Бэкон не мог, а возможно, и не хотел. Когда в 1621 году королю все-таки пришлось созвать парламент, то обида парламентариев, наконец, нашла себе выход. Началось расследование коррупции должностных лиц. Бэкон, представ перед судом, признал свою вину. На суде он вел себя скромно. Приговор был весьма суров – заключение в Тауэр, однако король отменил решение суда. Впрочем, Бэкон и до помещения в темницу считал себя заключенным и писал об этом: «Человек, властвуя над другими, утрачивает собственную свободу».

Отстраненный от политики, Бэкон отдался любимому делу, в котором не было места интригам и сребролюбию, но зато были нужны познавательный интерес и глубокий ум – научно-философскому исследованию. 1620 год был ознаменован выходом в свет «Нового органона», задуманного как вторая часть труда «Великое восстановление наук». В 1623 году вышла в свет первая его часть – обширное произведение «О достоинстве и приумножении наук». Бэкон «пробовал перо» и в жанре модной в XVII веке философской утопии – он написал «Новую Атлантиду». Среди других сочинений выдающегося английского мыслителя следует упомянуть также «Мысли и наблюдения», «О мудрости древних», «О небе», «О причинах и началах», «История ветров», «История жизни и смерти», «История Генриха VII». И это далеко не полный перечень всех научных работ Бэкона.

Великому проповеднику научного опыта суждено было сделаться их мучеником. Как-то ему пришло в голову, что снег можно употребить с пользой – для предохранения веществ животного происхождения от порчи. В один холодный день в начале весны 1626 года он вышел из кареты близ Хайгета, чтобы проделать соответствующий опыт. Бэкон зашел в избу, купил курицу и сам начинил ее снегом. Вероятно, эта процедура затянулась, поскольку ученый простудился. Все произошло очень быстро. Бэкон занемог и был не в силах вернуться к себе в гостиницу. Граф Арундельский, с которым он был хорошо знаком, жил близ Хайгета. Бэкона отнесли к нему в дом. Здесь он пролежал еще неделю и умер 9 апреля 1626 года. Ум его сохранил, по-видимому, свою живость до самого конца. Он не забыл о курице, которая стала причиной его смерти. В последнем письме, которое, по его собственным словам, он писал, едва держа перо, он рассказывал, что опыт со снегом удался бесподобно.

Безусловно, Френсис Бэкон был выдающимся человеком, талантливым во многих областях. Однако возможно ли, чтобы этот человек был автором не только принесшего ему славу «Нового Органона», но и «Гамлета» и «Отелло», «Макбета» и «Бури»? Многие исследователи отмечают, что идеи произведений Шекспира весьма сходны с философскими идеями Бэкона, а трагедии Шекспира по глубине осмысления мира и человека не уступают философским трактатам. Возможно, что их автором действительно был Френсис Бэкон. Однако, если это так, почему он публично не объявил о своем авторстве?

Тут надо отметить, что Бэкон подписывал далеко не все свои произведения. Некоторые он публиковал под псевдонимами, авторство некоторых «подарил» друзьям. Например, установлено, что книги Джона Барклая «Аргенис» и «Сатирикон» на самом деле принадлежат перу Бэкона.

Возможно, нежелание философа публиковать собственные художественные произведения под своим именем можно пояснить словами Муслихаддина Саади: «Старательно тайны свои береги, сболтнешь – и тебя одолеют враги». Первые произведения Шекспира вышли в 1592 году – как раз в это время Бэкон старался зарекомендовать себя серьезным политиком. Литературные опыты могли неблаготворно повлиять на дальнейшее продвижение по службе, поскольку в это время занятие драматургией считалось низменным, недостойным людей высшего света. Вернее, различные литературные жанры оценивались по-разному. Так комедия считалась плебейским жанром, чуть выше в литературной иерархии стояли трагедия и драма. Поэзия, особенно сочинение элегий, была более «благородным» жанром, в котором вполне могли упражняться, не роняя чести, и представители высшего света.

Не ясно, как именно мог познакомиться молодой честолюбивый юрист с актером, играющим второстепенные роли, но если Бэкон действительно осуществил блестящую мистификацию, необходимо разобраться в том, почему он решил стать именно «Шекспиром».

Возможно, эта фамилия – аллюзия на образ Афины Паллады – древнегреческой богини мудрости и богини-воительницы. Кроме того, Афина была символом борьбы с невежеством – она олицетворяла собой принцип, который провозгласил и которым руководствовался Бэкон: «знание – сила». Исследователи символики Средневековья и Возрождения пишут, что к концу XVI века в искусстве и литературе Афина совместила в себе популярные образы воинствующего бога Ареса, античного героя Аякса и христианского воителя святого Георгия, каждый из которых изображался с копьем. Ее называли десятой музой, музой, «потрясающей копьем», что по-английски и звучит как shake speare. Бэкон, называвший Афину Палладу своей музой, мог взять в качестве псевдонима именно эти слова.

Бэкон «не написал ни одной рифмованной строки» – именно такой аргумент является основным у противников версии о том, что он и является Великим Бардом. Но сложно себе представить, чтобы человек, имевший очевидный литературный дар, так и не попробовал свои силы в поэзии.

Время, когда творил Великий Бард, совпадает с периодом становления Бэкона как политика и ученого: с 1592-го по 1612 год. В 1612 году его назначили на весьма ответственный пост генерал-адвоката. Невинная мистификация могла серьезно помешать дальнейшей карьере. Возможно, этим и объясняется быстрый и, казалось бы, ничем не обоснованный отъезд из Лондона актера Уильяма Шекспира. У генерал-адвоката не оставалось ни времени, ни желания продолжать прятаться под маской. Удивительно, но факт – чем больше писал Шекспир, тем меньше творил Бэкон. Справедливо и обратное замечание. Символичной и загадочной является и заключительная сцена «Бури» – последнего произведения Шекспира. В этой сцене изгнанный врагами миланский герцог, который затем стал волшебником Просперо, устроил с помощью своих чар счастливый брак дочери и вернулся на покинутую когда-то родину. Достигнув всех заветных целей, Просперо отказывается от владычества над подвластным ему миром волшебных духов. «От этих сил теперь я отрекаюсь, – восклицает он, – лишь одного осталось мне желать: мне музыки небесной нужны звуки». Чтобы сделать отречение полным, Просперо уничтожает сам источник своей волшебной власти – жезл и книгу с магическими заклинаниями. «Я раздроблю тогда мой жезл волшебный, и в глубь земли зарою я его, а книгу так глубоко потоплю, что до неё никто не досягнет». Эти слова приобретают новое звучание, если увидеть в них решение самого автора пьесы бросить литературную деятельность. Ведь Великий Бард – тоже величайший волшебник, ему подвластна магия слов, при помощи которых он, как Просперо, то насылал на души страшные бури, то навевал человечеству золотые сны. Но все это уже в прошлом. Чародей-творец все испытал, все изобразил, все истолковал, ему нечего больше сказать. Книга жизни прочитана – и можно её закрыть. Но ради чего он отрекается от своей волшебной власти? Как понять фразу «мне музыки небесной нужны звуки»? Если предположить, что автор пьесы все-таки Бэкон, то эта фраза приобретает особый смысл. Автор как бы говорит, что его литературная деятельность закончена, и он отрекается от нее ради поиска Истины, которая скрывается в Природе. Он отрекается от литературы ради науки.

Посмертное полное собрание сочинений умершего в 1616 году Шекспира, так называемое Первое Фолио, было подготовлено под негласным патронажем Бэкона. Причем издание вышло в свет именно тогда, когда ушла из жизни последняя свидетельница, которая могла развенчать миф о Шекспире – его жена. А несколько лет спустя этот мир покинул и сам Френсис Бэкон.

 

Шекспиров было двое?

Версия, согласно которой именно Френсис Бэкон был Великим Бардом, не устраивала многих исследователей «загадки Шекспира». Так весьма оригинальные идеи на этот счет выдвинула Марина Литвинова – известная российская переводчица. Когда она исследовала творчество Великого Барда, ее охватило неясное, интуитивное ощущение: под маской Шекспира скрывается не один, а двое авторов. Однако обо всем по порядку.

Исследуя материалы и документы английского Ренессанса, Литвинова натолкнулась на работы известных сатириков

XVII века – Джона Марстона и Джозефа Холла. В одной из своих сатир Холл писал о некоем человеке по имени Лабео, осыпая его градом насмешек. Прототипом Лабео, вероятно, является Шекспир, поскольку упоминаются его работы «Венера и Адонис» и «Исторические хроники». Холл говорит: «Уж коли ты пишешь, пиши один», и далее: «Я ругаю его, но с него, как с гуся вода, – он всегда может спрятаться за другого». Из этого Литвинова сделала вывод, что под псевдонимом Шекспир работали по меньшей мере два автора.

Другой писатель, Марстон, отвечая на сатиру Холла, прямо указал на то, кто кроется под именем Лабео – Бэкон. (Марстон упомянул его девиз «Mediocria flrma» («Золотая середина»). Естественно, впоследствии такое утверждение стало еще одним из аргументов в пользу версии бэконианцев.

Марина Литвинова обратилась к работам Спеддинга – крупнейшего знатока творчества Бэкона, в которых он утверждает, что Бэкон… не обладал поэтическим даром. Это подтвердило ее мысль о том, что под именем Шекспира писали два человека: Бэкон как автор идей, замыслов, прозаических текстов и некто, обладающий поэтическим талантом.

Еще одним доводом в пользу этой идеи стал уже упоминаемый нами портрет Шекспира на титульном листе Первого Фолио его произведений. Кроме уже упомянутых странностей вроде лица-маски, были и другие. Внимание привлекают к себе рукава костюма – левый пришит задом наперед, спереди таким образом оказывалась задняя пройма. Такой казус никто не мог обойти вниманием, его объясняли промахом молодого художника… Но это звучит не очень убедительно. В то время по всей Европе и, в частности, в Англии обычным делом были всевозможные криптограммы, «говорящие» титульные листы. Такие титулы украшали сочинения Кеплера, Бэкона, Бертона, Селенуса. Объяснять особенности титульного листа Первого Фолио ошибкой неопытного гравера значит забыть об этой издательской практике. Первое Фолио делали два самых крупных издателя, за которыми стояли лорд Пембрук и Френсис Бэкон.

Об ошибке не могло быть и речи: они прекрасно знали, каково значение пьес Шекспира, и Первое Фолио издавали на века – для потомков. Тогда в чем дело? Возможно в том, что на портрете изображены две правые руки, одна спереди, другая – сзади. И это означает только одно: авторов было двое.

В свете такого предположения становится понятным, почему на титульном листе первого издания сонетов Шекспир изображен зеркально по отношению портрету на Первом Фолио, причем одна его рука от плеча плотно закрыта накидкой, так, как будто ее и вовсе нет. Этот ребус легко разгадывается: сонеты писал один из двух – Поэт. Интересно, что первое слово подписи к этому портрету было – «зеркально». Эта «зеркальность» нашла место и в других изданиях произведений Шекспира. Так одним из составителей Первого Фолио был известный поэт, друг и соратник Шекспира, а также друг Френсиса Бэкона – Бен Джонсон. Публикацией же сонетов занимался никому не известный издатель, господин Джон Бенсон. Возможно, здесь кроется ключ к разгадке тайны Шекспира?

Исследователи не сходятся во мнениях насчет степени таинственности фигуры Шекспира для современников. Одни полагают, что для людей того времени никакой тайны не было. Круг, в котором вращался автор или авторы этих пьес, был хорошо осведомлен, знал все подробности о жизни тех, кто писал под псевдонимом Шекспир, а некоторые даже делали их героями своих стихов и пьес. Другие исследователи убеждены, что если бы в тайну был посвящен широкий круг лиц, эта тайна неизбежно перестала бы быть таковой.

На наш взгляд, вполне возможно, что авторы так и не раскрыли никому из современников своего секрета. И на то были причины. К концу XVI века размышления над вопросами бытия стали опираться на научные открытия, перевернувшие прежние представления о мире, приходилось создавать и воспринимать новую реальность. Но ломка старого всегда опасна. Опасности обступали ученых и мыслителей, вставших на путь войны с постулатами догматического христианства. В 1553 году в Женеве был осужден и сожжен ученый, врач и астроном Мигель Сервет, в 1600-м в Риме взошел на костер Джордано Бруно. Титанам Возрождения пришлось использовать язык иносказаний, возвышенные аллегории, за которыми зачастую скрывались весьма революционные идеи. Кстати, многие мыслители полагали, что если знания сделаются достоянием слишком широкого круга лиц, благородные идеи и учения станут с течением времени орудием в руках нечистоплотных политиков. Возможно, люди Ренессанса были правы, ведь в наши времена это происходит сплошь и рядом.

В эпоху Возрождения тайны скрывали, а не открывали, а на разгадки лишь намекали. Культу тайны были подчинены и эмблематика, и геральдика. Поэт и гуманист Филипп Сидней, например, взял себе в качестве эмблемы изображение Каспийского моря, потому что по натуре был человеком замкнутым, закрытым, как и этот водоем. Зачастую прибегали к тайнописи разных видов – для того, чтобы обойти какой-то запрет. Это было вполне в духе елизаветинской эпохи, тогда знаменитое выражение «весь мир – театр, и люди в нем – актеры» было, возможно, еще более справедливо, чем сейчас. Итак, если тайна действительно была, в нее были посвящены немногие.

Марина Литвинова предполагала, что одним из двух творцов «Гамлета» и «Ромео и Джульетты» был Бэкон, человек, которого тайны окружали с самого рождения. Некоторые исследователи находят доказательства того, что он был… внебрачным сыном королевы Елизаветы. Он рос при ее дворе, под ее опекой, и она всегда отличала этого красивого и хрупкого ребенка, поражающего взрослых своим умом и разнообразными талантами. Елизавета называла его «своим юным канцлером». На своей брачной церемонии был облачен в пурпурные одежды, что разрешалось только особам королевской крови.

Будучи еще юношей, Бэкон побывал во Франции. Эта страна поразила его. Молодому человеку казалось, что в этой стране поэтов и любви жизнь бьет ключом – в противоположность пребывающей в плену схоластики унылой Англии. И это впечатление только усиливали долгие годы учебы в чопорном и замкнутом Кембридже. Во Франции, казалось, античное наследие находит новую благодатную почву, здесь внутренний мир человека становился достоянием литературы и, наконец, здесь уже был создан общенациональный французский язык. Именно это достижение стало для Бэкона примером, которому нужно было последовать и в Англии. Идея создания общенационального языка вдохновляла его, о такой необходимости он писал в своей работе «О достоинствах и приумножении наук». И можно ли считать простым совпадением тот факт, что эту идею реализовал таинственный Уильям Шекспир, чей словарь превосходил словарь любого из писателей и поэтов мира? Быть может, создание общенационального языка и было той целью, ради которой стоило устраивать мистификацию?

Но кто же был соратником Бэкона, кто помог ввести в заблуждение миллионы людей из разных стран и эпох? Когда мысленным взором окидываешь то время и круг людей, к которому принадлежал Бэкон, пожалуй, первым, на кого следует обратить внимание, оказывается граф Рэтленд. К нему фортуна была более благосклонна, чем к Френсису, хотя поначалу ничто этого не предвещало. Крутая перемена в его жизни, как и у Бэкона, была связана со смертью отца, который умер молодым – в тридцать шесть лет. Одиннадцатилетний Роджер стал пятым графом Рэтлендом, богатым, независимым и знатным. В его распоряжении оказалось несколько замков и богатейшая библиотека. По законам Англии того времени, если отпрыск благородного семейства терял отца, государство брало на себя заботу о его образовании – ведь ему предстояло заседать в палате лордов! Таких детей называли «дитя Короны». Опекуном Роджера стал лорд Бэрли, дядя Френсиса Бэкона. Граф Рэтленд оказался не единственным подопечным родственника Бэкона, в подобной ситуации находились также юные графы Саутгемтон и Бэдфорд. Граф Рэтленд был среди них младшим. Конечно, эти титулованные дети были всего лишь детьми: несчастными, поскольку лишились отцов, но талантливыми, открытыми, бесшабашными. Эти блестящие молодые люди стали друзьями, им предстояло составить цвет английской нации. Они собирались за обеденным столом своего опекуна, где появлялись наиболее знатные и могущественные люди Англии. Нередко там показывался и Бэкон, который стал учителем Рэтленда, будучи старше его всего на пятнадцать лет.

Роджер Рэтленд был щедро одарен природой, все схватывал на лету. У него были великолепные математические способности, необычайная склонность к языкам, безусловный актерский дар. Кроме того, он был поэтом, и это явилось одним из аргументов в пользу того, что Поэтом – соавтором Бэкона – был именно граф Рэтленд. Еще более утверждает в этой мысли странное совпадение. Если посмотреть на карту частных владений Англии XVI века, можно заметить, что буквально в 200–300 метрах от дома Рэтлендов стояли два театра, один из них так и назывался – «Театр» и построен был в в 1576 году – году рождения Рэтленда. В этом театре играла труппа, в составе которой был и актер Уильям Шекспир. Как мы уже говорили выше, «Театр» просуществовал до 1598 года, а позже труппа переехала на другой берег Темзы – в знаменитый «Глобус». Мальчишкой Роджер посещал этот театр, бывал на репетициях, сам разыгрывал сцены. Его воображение, необычайная впечатлительность и романтичность натуры находили здесь для себя отличную пишу.

Так соединилось множество случайных факторов, чтобы создать головоломку, которая до сих пор будоражит воображение исследователей. Соединились Мыслитель, Поэт и Актер. Мыслитель Френсис Бэкон, человек мощного ума, захваченный колоссальными планами в отношении нации и государства, избравший своей музой Афину Палладу, чье имя означает «потрясающая копьем». Поэт – лорд Рэтленд, ученик Бэкона, ученый и путешественник, человек большого поэтического дара. Актер – Уильям Шекспир, который мог изобразить из себя писателя и поэта. Пожалуй, это была его лучшая роль.

Талантливые, каждый по-своему, Бэкон и Рэтленд дополняли друг друга, по сути, создавая интеллект, превосходящий их обоих. Объем активного лексикона Шекспира – 20 тысяч слов, а словарный запас самого Бэкона 8—10 тысяч. Похоже, что именно об этом своем тандеме с Рэтлендом Бэкон писал: «Если бы люди сходили с ума на один лад, то они могли бы ужиться довольно хорошо».

Вас не убедили эти аргументы? Сторонники версии о двойном авторстве шекспировских пьес имеют и другие доказательства относительно того, что их писали Бэкон и Рэтленд.

Владения Рэтлендов, находившиеся невдалеке от «Театра», также примыкали к монастырю Холи-Велл, причем галерея от их дома вела прямо в монастырскую церковь, к хорам. Это обстоятельство объясняет появление известных строк одного из самых печальных сонетов Шекспира – 73-го. Дело в том, что в 30-е годы Генрих VIII распустил монастыри и, в частности, Холи-Велл, с которого были сняты металлические крыши для ремонта Вестминстера. Оголенные хоры стали для Рэтленда символом старости, заброшенности и незащищенности. Об этом он и пишет в 73-м сонете, говоря о своей душе.

Еще одним доказательством являются намеки и насмешки над Шекспиром, сделанные еще одним возможным «хранителем тайны о гении» – поэтом Беном Джонсоном. В разные периоды жизни Джонсон в своих пьесах и стихах нападал, жестоко высмеивал, а иногда наоборот – сочувствовал человеку, в котором легко узнается граф Рэтленд. В одной из его комедий герой носит имя Пунтерволо, что значит «летящее копье», прозрачный намек на shake speare. Герой много путешествует и только что вернулся из Италии – в реальности только что вернулся из Италии Рэтленд (он так много путешествовал, что даже в английский словарь национальных биографий вошел как путешественник). В другом своем произведении Бен Джонсон пишет, что муж графини Рэтленд предпочитает тот же романтический стиль, что и ее отец, знаменитый Филипп Сидней. Это уже прямое указание на то, что Рэтленд – поэт. В комедии Джонсона «Празднество Синтии» главный герой Аморфус – поэт, объект бесконечных насмешек автора. Множество мелочей заставляет узнать в Аморфусе Рэтленда. Последний был расточителен, остроумен и экстравагантен. Очевидно, он «подставлялся» под насмешки, возможно, таким позднее был Пушкин, который также многих раздражал и задевал. Но когда после раскрытия заговора Эссекса, в котором участвовал и Рэтленд, он оказался в Тауэре и ему грозила казнь, Джонсон написал аллегорическую пьесу, в которой герою Овилию-млалшему грозит смерть, и автор умоляет о его спасении, ибо он – Поэт. Некоторые исследователи считают, что речь идет о Шекспире. Но актеру Шекспиру смерть не грозила, а Рэтленд ждал ее со дня на день… Еще в 74-м сонете Рэтленд, предвидя такой поворот судьбы, писал:

Наконец, последний аргумент. Сохранился еще один титульный лист того времени – к книге Густава Селенуса «Криптография», вышедшей в 1624 году, вскоре после Первого Фолио. На этом титульном листе нарисована, вероятно, зашифрованная история появления Уильяма Шекспира. Здесь представлены все действующие лица: на нижний гравюре слева стоит Бэкон, по своему обыкновению пышно одетый, и держит над головой пишущего молодого человека геральдическую шляпу. (Недаром он писал: «Я только настраивал струны, чтобы на них могли играть пальцы искуснее моих».) В правой руке он держит шнур, один конец которого прикреплен к поясу сидящего, другой заткнут за пояс старца. Это – алхимический символ змеи, связывающий людей в единое братство, в данном случае Бэкона и Рэтленда. На серии же боковых гравюр видно, как рукописи пьес попадали к настоящему Шекспиру – на них изображен постепенно богатеющий актер.

На этом можно было бы и остановиться, считая, что загадка Шекспира разгадана. Но предложенная версия – одна из множества, и потому мы продолжим поиски истинного Автора.

 

Шекспир-Рэтленд?

Одной из популярных версий, по-своему раскрывающих загадку Шекспира, является рэтлендовская теория. Ее выдвинул в 1907 году Карл Блейбтрей, а в 1918 году исследования в этом направлении были продолжены бельгийцем Дамблоном.

Русский читатель мог познакомиться с этой версией благодаря книге Шипулинского «Шекспир-Рэтленд», изданной еще в 1924 году. Автор этой книги был убежденным сторонником и пропагандистом этой теории и не жалел резких слов в адрес Шекспира из Страдфорда и авторов официальных биографий. Шипулинский считал, что для того, чтобы отождествлять неграмотного мясника, торговца, «кулака» и ростовщика с автором бессмертных трагедий, мало быть слепым, надо еще не понимать, не чувствовать Шекспира.

Одним из доказательств в пользу рэтлендовской версии является находка, сделанная русским исследователем Пороховщиковым, который работал в архиве родового замка Рэтлендов Бельвуар и обнаружил там рукопись песни из пьесы «Двенадцатая ночь» Шекспира, написанную рукою Рэтленда. Был ли это оригинал рукописи или же граф своей рукой записал понравившийся ему стих? Попытаемся разобраться, действительно ли граф Рэтленд был автором этих строк.

Несколько лет назад российское шекспироведение пережило шок. Это было связано с выходом в свет книги Ильи Гилилова «Игра об Уильяме Шекспире, или тайна Великого Феникса». Гилилов произвел обстоятельнейшие исследования шекспировского вопроса и привел в своей книге убедительные факты. Он пытался доказать, что под именем Шекспира писали Роджер Мэннерс (5-й граф Рэтленд) и его жена Елизавета Рэтленд. Эта книга была переведена на многие языки и вызвала большой переполох среди шекспироведов. Труд подвергся жестокой критике со стороны его противников, однако об этом чуть позже. Сейчас необходимо познакомиться с доводами Ильи Гилилова.

Как уже упоминалось выше, Роджер Мэннерс, 5-й граф Рэтленд, был английским аристократом времен королевы Елизаветы и короля Якова I. Рано оставшийся без отца, он стал подопечным лорда Бэрли (дяди Френсиса Бэкона) и воспитанником самого Бэкона. Получив прекрасное домашнее образование, граф Рэтленд продолжил учебу в университете, ведь в те времена считалось, что лишь выпускники университетов являются «настоящими джентльменами». Среди сокурсников Роджер получил прозвище Shake-Speare, или Потрясающий Копьем. Странное совпадение, не так ли.

Илья Гилилов приводит еще ряд доводов в пользу рэтлендовской теории.

Во-первых, Рэтленд владел французским, итальянским, латынью и древнегреческим. Он был эрудированным человеком, его словарь мог состоять из 20 тысяч слов, ведь именно такое количество зафиксировано исследователями в произведениях Шекспира.

Во-вторых, Рэтленд был другом графа Саутгемптона, которому Шекспир посвятил две свои первые поэмы. В то время Рэтленду было 17–18 лет. Из посвящений видно, что поэт и граф Саутгемптон находились на одной ступени социальной лестницы.

В-третьих, Рэтленд проявлял большой интерес к театру, его поместье находилось недалеко от первого в Англии публичного «Театра».

В-четвертых, Рэтленд учился в Падуанском университете вместе с датскими студентами Розенкранцем и Тильденстерном, что подтверждается сохранившимися списками студентов. Как известно, в «Гамлете» эти фамилии носят студенческие приятели принца датского.

В-пятых, во втором издании «Гамлета» появилось более детальное описания замка Эльсинор, как раз после поездки Рэтленда в Данию с посольством.

В-шестых, конец творческой деятельности Шекспира совпадает со смертью Рэтленда – лето 1612 года. В 1613 году Шекспир навсегда уезжает из Лондона в Страдфорд-на-Эйвоне.

В-седьмых, надгробный памятник Шекспиру в церкви Святой Троицы в Страдфорде сооружен теми же скульпторами, которые работали над надгробием Рэтленда в его фамильной усыпальнице.

В книге Гилилова много места уделено анализу сборника стихов Роберта Честера «Жертва любви», изданному в начале XVII века. В нем есть стихотворение «Феникс и Голубь», подписанное именем Shake-Speare. Существует несколько поэтических переводов этого стихотворения на русский язык. Однако и знаменитый Михаил Лозинский, и переводившая Скотта, Шекспира, Гюго Валентина Давиденкова переводят название стихотворения как «Феникс и Голубка». В нем Фениксом является мужчина, а Голубкой, соответственно, женщина. Гилилов же доказывает, что наоборот – Фениксом является женщина, а Голубем – мужчина, и считает, что в стихотворении под именами Феникса и Голубя выведены Роджер Мэннерс, граф Рэтленд и его жена Елизавета.

В сборнике есть стихотворения других поэтов – Роберта Честера, Бена Джонсона, Джона Марстона и Джорджа Чепмена. Все они также оплакивают некую ушедшую из жизни не имевшую потомства чету, которую связывала только платоническая любовь. Гилилов уверен в том, что сборник – это реквием по людям, которые писали под именем Шекспир, единственный отклик современников на смерть Великого Барда.

Что же, это стихотворение действительно можно считать настоящей «разгадкой» тайны Шекспира. Между прочим, книга Гилилова способна убедить не только обывателей, она сделала убежденными рэтлендианцами многих ученых-шекспироведов. Рэтленд, как утверждает Гилилов, не желая публиковать пьесы под своим именем, договорился с актером и отдал ему авторство. И помог ему в этом сам Господин Случай: его университетское прозвище и фамилия актера почти одинаково пишутся и произносятся!

Чета Рэтлендов – одна из самых интересных и таинственных супружеских пар Англии XVI века. Их жизнь и смерть были окутаны тайной, несмотря на то, что они принадлежали к «цвету Туманного Альбиона» – Елизавета Рэтленд была дочерью Филиппа Сиднея, известного поэта, кумира целого поколения английской молодежи, приближенного ко двору человека, имя которого было тогда у всех на устах. Сама Елизавета обладала незаурядным даром, достойным, а может быть, превосходящим отцовский. Кроме того, позже она стала падчерицей фаворита королевы графа Эссекса, а ее крестной матерью была сама королева Елизавета! Жить в тени, имея таких родственников, было практически невозможно, но, несмотря на это, о Елизавете Сидней почти отсутствуют какие бы то ни было воспоминания современников, словно на любые упоминания о ней наложено табу. Особенно после того, как она выпита замуж за графа Рэтленда.

Граф Рэтленд – «университетский ум» и путешественник, человек, который, согласно письмам современников, проводил все время в театре в ущерб своим обязанностям при дворе. Храбрый воин, принимавший участие в военных действиях на море и в Ирландии, прекрасно разбиравшийся в морской навигации. Быть может, именно его переживания во время морской экспедиции описаны в шекспировской «Буре»?

Возможно, следует задуматься над странным соответствием между событиями и переживаниями графа Рэтленда и актера Шекспира? Веселое настроение первого периода творчества неожиданно сменяется печалью… Этот необъяснимый поворот, произошедший в 1601 году совпадает с «заговором Эссекса», когда Рэтленд с обнаженной шпагой шел в первых рядах участников мятежа, поднятого его родственником и другом. Дальнейшее известно. Жестокое подавление мятежа, арест, суд. Эссекс поплатился головой, Саутгемптон – свободой, а сам Рэтленд должен был выплатить огромный штраф и был отправлен под надзор родственника в провинцию. Эти трагические события во многом негативно отразились на жизни графа и его здоровье, которым он и так никогда и не блистал. А в творчестве Шекспира с той поры на смену беспечным комедиям пришли трагедии.

Рэтленд умер в возрасте 35 лет в Кембридже в 1612 году. Набальзамированное тело графа доставили в закрытом гробу в его родной замок Бельвуар и тут же ночью предали земле в фамильной усыпальнице, а торжественные похоронные церемонии совершили через два дня. Об обстоятельствах кончины Елизаветы Рэтленд историки долгое время ничего не знали, даже год ее смерти был под вопросом. И лишь сравнительно недавно из сохранившегося письма современника стало известно, что она приняла яд и умерла в Лондоне всего через неделю после необычайно поспешных похорон мужа. Также ночью, без огласки ее захоронили в соборе св. Павла в могиле отца, Филипа Сиднея. Молодая женщина, она не представляла себе жизни без мужа и покинула мир по собственной воле, прожив на свете менее 27 лет.

Жили в согласии, ушли из жизни почти одновременно – вот судьба четы Рэтлендов. А после… Полное молчание современников, которые, казалось бы, не могли не откликнуться на смерть столь заметных личностей. Люди, принимавшие у себя самых известных поэтов и писателей той эпохи, которых иначе называли «поэтами Бельвуарской долины» – по имени поместья Рэтлендов, не удостоились ни строчки? Неужели смерть знаменитого графа Рэтленда и не менее знаменитой Елизаветы, единственной дочери чтимого всеми литераторами Англии Филиппа Сиднея, которая сама была незаурядным поэтом, о чем писали боготворившие ее Бен Джонсон и Фрэнсис Бомонт, осталась незамеченной? Или все-таки эта смерть нашла свой отклик?

Так же, как и смерть великого поэта и драматурга Уильяма Шекспира, смерть бельвуарской четы окружена непостижимым для историков молчанием, причиной которого не могло быть незнание или тем более невнимание. Возможно только одно объяснение: писать об их смерти было нельзя – по общему тайному уговору или завещанию.

1612 год. Именно тогда ушли из жизни Роджер и Елизавета, именно тогда закончилась творческая биография Шекспира. Возможно ли такое совпадение? Сторонники «рэтлендовской теории» убеждены, что Шекспир бросил актерство и покинул Лондон в связи со смертью Рэтленд ов. Его контракт с мистификаторами естественным образом был разорван, и ему предложили покинуть Лондон навсегда.

Зачем же Рэтленду было скрываться под маской и отдавать лавры мировой славы малограмотному ростовщику? Илья Гилилов убежден, что это была тщательно подготовленная и успешно осуществленная литературная игра, причем не единственная в своем роде. Так в свое время в окружении Рэтленда сочинили несколько книг и приписали их перу полоумного пьяницы, которого выставили великим человеком. Читатель был в недоумении. А истинные авторы потешались целых 10 лет, пока тайна не была раскрыта. Возможно, участники одной забавы решили устроить еще более изящную…

Казалось бы, теория более чем убедительная. Однако и страд фордианцев, и антистрад фор дианцев всегда смущал возраст графа Рэтленда, в котором он должен был начать писать пьесы. Вот что пишет Аникст в своей статье «Кто написал пьесы Шекспира»: «Все аргументы в пользу авторства Рэтленда падают, как карточный домик, когда читатель узнает дату рождения графа. Он явился на свет 6 октября 1576 года. А первые пьесы Шекспира, как установлено, шли на сцене начиная с 1590 года. Выходит, что Рэтленд начал писать в 13–14 лет…».

Однако и этому аргументу Гилилов смог найти опровержение. Ведь говоря о малолетстве Шекспира-Ретленда, имеют в виду пьесу «Генрих VI», написанную предположительно в 1590 году. Но, ссылаясь на книгу «Сокровищница Умов» Френсиса Мереза, изданную в начале 1590-х годов, исследователь уточняет, что среди перечисленных в ней пьес Шекспира «Генриха VI» не было, и заявляет: «Итак, главный, решающий довод против авторства Рэтленда – его возраст – несостоятелен».

Неужели действительно загадка разгадана? И Великим Бардом следует назвать графа и графиню Рэтленд? Гипотеза Гилилова нашла своих сторонников. Один из переводчиков, выполнивших полный перевод сонетов Шекспира, Сергей Степанов – в своей книге «Шекспировы сонеты, или Игра в игре» предпринял новый подход к сонетам, по-новому их расположил и дал комментарии к каждому, исходя из убеждения, что его авторы – чета Рэтленд. Светлана Макуренкова, автор книги «Уильям Шекспир. Поэзия. Монологи» смело поместила на титульном листе портрет Рэтленда. Биографией Шекспира в этой книге является биография Роджера Мэннерса, графа Рэтленда.

Гилилов убедил многих исследователей, но не всех. Так известно, что рэтлендианская гипотеза строится во многом на анализе сборника Роберта Честера «Жертва любви» и годе его опубликования. Сохранились только четыре его оригинала: Хантингстонский (дата издания отсутствует); Фолджеровский (датирован 1601 годом); Лондонский (1611 год) и Уэльский (начальные и заключительные страницы вырваны, дата отсутствует). Гилилов строит свою теорию, датируя сборник 1612—

1613 годами, связав эту датировку с годом смерти супругов Рэтленд. Однако упорный оппонент рэтлендовской теории Борис Борухов, сообщает, что обнаружил документ, который ставит на гипотезе Гилилова крест. Документ представляет собою дневник одного из современников Шекспира из Страдфорда, в котором упоминается книга Роберта Честера. Документ подлинный, находится в хорошем состоянии, хранится в одном из крупных архивов и точно датирован. Он не оставляет никаких сомнений в том, что автор дневника держал сборник Роберта Честера в руках через несколько лет после выхода его первого издания, которое состоялось в 1601 году, и за несколько лет до публикации его второго издания в 1611-м. Таким образом, Честеровский сборник был действительно опубликован в 1601 году, и дата «1601», проставленная на его титульном листе, подлинная, а не мистифицированная, как утверждал Гилилов. И потому ни граф Рэтленд, ни его жена, графиня Елизавета, прототипами стихотворения Шекспира о Фениксе и Голубе быть не могут, поскольку Шекспир в 1601 году оплакивает своих аллегорических героев как умерших, а Роджер и Елизавета умерли одиннадцатью годами позже. Если документ, о котором пишет Борухов, действительно существует, Роджера Мэннерса и его жену можно исключить из списка претендентов на авторство произведений Шекспира.

 

Заговор Шекспиров?

Еще одну оригинальную версию выдвинула российская исследовательница Инна Степанова. Согласно ее исследованиям, Великим Бардом можно назвать не одного и даже не двух-трех авторов. Этих авторов множество, и потому «шекспириаду» можно рассматривать как антологию английских поэтов XVI–XVII веков. Как же она пришла к такому выводу?

Степанова обратила внимание на то, что «шекспировский вопрос» возник давным-давно. еще в XVII веке, когда английский писатель Роберт Грин в своем памфлете «На грош ума, купленного за миллион раскаяния» советовал писателям не доверять актерам: «Ибо есть среди них ворона-выскочка, украшенная нашим оперением, кто с сердцем тигра в шкуре актера считает, что может помпезно изрекать белый стих, как лучшие из вас, и абсолютным Джоном-фактотумом в своем собственном чванстве воображает себя единственным потрясателем сцены в стране… Пусть эти обезьяны подражают вашим прошлым шедеврам, но никогда больше не знакомьте их с вашими новыми восхитительными созданиями». (Этот литературный пассаж требует толкования. «Фактотум» переводится как «доверенный слуга», «мастер на все руки», «человек на побегушках»). Через несколько дней после публикации памфлета, а точнее, – 3 сентября 1592 года, Грин скончался, после того как на дружеской пирушке «злоупотребил красным рейнским вином и маринованной селедкой».

Исследовательница полагает, что памфлет был направлен против Шекспира – актера театра «Глобус». Прежде всего потому, что «потрясатель сцены» – это замаскированное указание на Shakespeare (Шекспира) – «потрясающего копьем». В третьей части «Генриха VI», написанной и поставленной в начале 1590-х годов, есть фраза: «Сердце тигра в шкуре женщины». Грин опять меняет одно слово: «Сердце тигра в шкуре актера», но фраза узнаваема, это намек на Шекспира-актера, который якобы использовал тексты других писателей.

Но чем именно Шекспир вызвал такую резкую критику и за что его наградили кличкой Фактотум? Были ли основания для этого?

Биография Шекспира сообщает, что он появился в театральной труппе в конце восьмидесятых годов XVI века. В театральные сезоны 1589–1591 годов были поставлены спектакли по хроникам Шекспира «Генрих VI» (вторая и третья части), а после явного успеха спектаклей в 1591 году была поставлена и первая часть «Генриха VI». Официального сообщения об авторе-драматурге не было, а сами драмы не издавались до 1623 года. Любопытно, каким образом за такое короткое время работы Шекспира в театре, при таком незначительном количестве «написанных им» драм-хроник к августу 1592 года он сумел вызвать у Грина столь отрицательное отношение? Какие могли быть у Грина сведения или подозрения относительно Шекспира-драматурга?

Инна Степанова выдвинула несколько предположений.

Первое предположение. Есть точка зрения, разделяемая многими шекспироведами, что некоторые проблемы, затронутые в ранних произведениях Шекспира, были подсказаны ему талантливым и знаменитым современником – драматургом Кристофером Марло. Это касается возможно, сюжетов ранних хроник, образа Шейлока и некоторых других героев. Марло даже считали соавтором некоторых ранних пьес Шекспира – «Генриха VI» и «Тита Андроника». Во всяком случае, об этом написано в статье о Кристофере Марло в «Краткой литературной энциклопедии». Тем не менее, никаких данных, подтверждающих соавторство и вообще личное знакомство Шекспира и Марло, не существует. Степанова так объясняет факт схожести некоторых драматургических приемов и образов: при создании этих произведений, кем бы они не были написаны, использовались рукописи Марло, изъятые у него во время гласных и негласных обысков, а то, что они имели место, зная обстоятельства жизни этого литератора, сомневаться не приходится.

Второе предположение. Актер Уильям Шекспир был нанят главой тайной полиции сэром Уолсингемом в качестве «живого псевдонима» для драматических и поэтических произведений неизвестного нам автора, как уже написанных, так и будущих. Таким образом этот автор получил возможность писать и опубликовывать свои произведения под фамилией «Шекспир».

Таинственный автор писал, а Шекспир давал произведениям свое имя, получая оговоренный гонорар за фамилию и молчание. Таким образом было обеспечено сохранение тайны. Возможно, именно этими щедрыми гонорарами и объясняется, как именно Уильяму Шекспиру из Страдфорда удалось так быстро разбогатеть и купить паи в театральной труппе, здании театра и в аренде земли под ним, дом в Лондоне, единственный жилой каменный дом в Страд форде, сады, угодья, и при этом давать деньги в долг под солидный процент. Высоким покровительством можно объяснить и тот факт, что Шекспир из Страдфорда в декабре 1596 года получил «дворянство с гербом».

Мог ли Грин знать о «тайне Шекспира»? Возможно. Сам автор памфлета учился в Кембридже, где был активным участником студенческих гулянок, получил степень магистра, но оставил жену с ребенком, промотав ее приданое, и совсем опустился. Вскоре он сошелся с сестрой какого-то бывшего бандита, которая родила ему ребенка. Потом опомнился, взялся за ум – написал «На грош ума…», но заболел и умер. Глядя на эту бурную биографию, можно предположить, что Грин не миновал роли осведомителя или даже агента тайной полиции и вполне мог знать о роли Шекспира в жизни Марло.

Английская разведка в то время заслуженно считалась лучшей в мире. Возглавлял ее сэр Френсис Уолсингем. В Кембридже у него были агенты среди студентов. В частности, он завербовал друга своего племянника Томаса – Кристофера Марло и неоднократно посылал того за границу. Марло закончил Кембридж в 1587 году, отказался от сана священника, уехал в Лондон и стал профессиональным драматургом. После постановки двух частей его трагедии «Тамерлан Великий» и создания драмы «Трагическая история доктора Фауста» Марло был признан первым поэтом Англии. У него был огромный авторитет, особенно среди простолюдинов и молодежи. Но, видимо, слава вскружила ему голову, а свободолюбие привело к отказу от англиканской веры и богохульству. К тому же Марло был изобличен как двойной агент. Его неоднократно арестовывали, производили обыски, изымали рукописи…

18 мая 1593 года Тайный совет постановил в очередной раз арестовать Кристофера Марло. Его задержали в доме сэра Томаса Уолсингема, но отпустили, запретив выезд из Лондона. 30 мая 1593 года в пьяной драке в таверне пригорода он был убит – заколот ножом во время ссоры. Так окончилась жизнь того, кто через несколько лет будет признан «великим предшественником великого поэта Уильяма Шекспира». Другом, соавтором Марло и, возможно, также и сотрудником английской разведки был Роберт Грин.

Казалось бы, какое отношение имеет Кристофер Мало к «тайне Шекспира»? По мнению Степановой, самое непосредственное. Ведь «шекспириада» задумывалась и осуществлялась как своеобразный «ответ Марло», в котором бы его слава лучшего поэта Англии XVI века поблекла перед славой «великого Шекспира». В этой концепции роль актера Уильяма Шекспира незначительна – он хранил тайну «поэта Шекспира», получая гонорары до 1612 года, когда необходимость в его содержании отпала, поскольку в «Королевском театре» собралась группа молодых и талантливых драматургов.

Увы, эта версия не выглядит убедительной. Неужели можно предположить, что все знаменитые и любимые во всем мире произведения Шекспира создавались лишь для того, чтобы «насолить» двойному агенту, пьянице, клятвопреступнику и богохульнику, к тому же покойному, – Кристоферу Марло?

Однако выдвинутая Степановой гипотеза настолько любопытна, что заслуживает более подробного изложения. Исследовательница разделила творчество Шекспира на две части – «шекспириада» и «сонеты». Согласно ее версии, тайна Шекспира была на самом деле известна многим – это была своеобразный коллективный проект наиболее талантливых аристократов времен правления королевы Елизаветы и короля Якова. Но кто же именно был автором?

«Сонеты» могут поспособствовать ответу. Если считать, что в сонетах нет ни одной буквы, не пережитой, не прочувствованной поэтом, и что именно сонеты – ключ, отмыкающий сердце поэта, их написавшего, то можно предположить, что их истинным автором был английский аристократ Генри Хансдон. В июле 1596 года, чувствуя приближение смерти, он привел в порядок свои дела и подготовил к изданию сонеты. Сделал он это для того, чтобы исполнить обещания, данные своему сыну Джорджу, а также графу Саутгемптону и Смуглой Леди – Эмили Боссано, а это было обещание прославить их в сонетах «на века». Хансдон не имел никакого отношения к игре под названием «Шекспир», в которую были вовлечены талантливые поэты из высшего света Англии, связанные кровными узами или же узами дружбы. Эти молодые люди, которым покровительствовали правители Англии, создали «шекспириаду».

Однако вернемся к сонетам. Их автор решил, что имени своего не откроет, но даст «ключ» к раскрытию тайны всем, кто сможет им воспользоваться. Отобрав 150 сонетов (10 венков), первые 18 из них он пронумеровал. Это сонеты посвящены сыну и объединены одной темой – уговорами жениться и оставить наследника. Остальные сонеты поэт пронумеровал произвольно, чем нарушил хронологию, усложнив работу исследователей. К тому же многие сонеты написаны так, что непонятно, к кому они обращены – к мужчине или женщине и, конечно, там не упоминаются имена. Инна Степанова расшифровывала их, используя точный подстрочный перевод и сопоставляя основные события жизни Хансдона и его предполагаемых респондентов, обозначенных в сонетах.

На авторство Хансдона указывают, по ее мнению, два сонета – 135-й (это последний номер из серии «Юноше») и 136-й – последний в серии «Женщине». Эти парные сонеты на одну и ту же тему, удивительно остроумные по содержанию и форме, подводят к пониманию тайны. В таинственных литерах «WH», которые традиционно рассматриваются исследователями как инициалы того, кому посвящены сонеты, Степанова увидела следующее: «Н» – это Henry или Hunsdon, Will – не имя, а «желание», следовательно, автор говорит о желании Henry, о желании Hunsdon. То есть «Сонеты» появились по желанию Генри Хансдона…

Исследовательница, полагающая, что на самом деле творчество Великого Барда – это коллективное творчество многих авторов, не приводит никаких других имен творцов «шекспириады», кроме лорда Хансдона, полагая, что остальными займутся другие сторонники этой версии. Но последняя так и не получила распространения, прежде всего из-за своей сложности.

Тесно связано с версией Инны Степановой весьма распространенное мнение о том, что автором всего написанного Уильямом Шекспиром является Кристофер Марло. Если эта российская исследовательница настаивает на том, что «шекспириада» – это тайный заговор, составленный для того, чтобы умалить славу английского драматурга и предшественника Шекспира Марло, то другая часть антистрадфордианцев полагает, что «шекспировский вопрос» иначе связан с перипетиями «тайной войны» против него. Наиболее известный защитник кандидатуры Марло – американский журналист Калвин Гофман – издал в 1955 году нашумевшую книгу, в которой попытался доказать теорию Шекспира-Марло.

Кристофер Марло как «кандидат в Шекспиры» коренным образом отличается от других кандидатур тем, что он был действительно драматургом, и притом гениальным. Если бы не ранняя смерть, то у Шекспира, вероятно, был бы среди современников действительно равный ему соперник. Но, как мы уже писали, Марло погиб 29 лет отроду, в 1593 году, когда подавляющая часть произведений Шекспира еще не была написана.

Это, казалось бы, непреодолимое препятствие не смущает сторонников кандидатуры Марло, у которых находится ответ на любое возражение. Чтобы понять их аргументацию, надо напомнить несколько фактов из жизни Марло, о которой, между прочим, мы знаем не намного больше, чем о жизни Шекспира. Родившись в тот же год, что и Шекспир, сын сапожника из Кентербери Кристофер Марло сумел закончить Кембриджский университет и получить степень магистра. Еще в университете он поступил на службу к Френсису Уолсингему – начальнику английской разведки. Это не было чем-то из ряда вон выходящим. Агентами секретной службы были и другие представители тогдашнего литературного и театрального бомонда, например, шотландский поэт Энтони Мэнди, действовавший в английском колледже в Риме, драматург и актер Мэтью Ройстон, рано умерший талантливый драматург Уильям Фаулер, и, возможно, Бен Джонсон.

Известно, что Марло учился в Кембридже, однако в феврале 1587 года молодой человек не пришел на занятия, никого заранее не предупредив. Для сегодняшних студентов это нормальная ситуация. Но в те времена пропущенные занятия могли стать поводом для исключения. Итак, студент исчез, не сообщив никому, куда уехал. Вернулся он только через полгода – в июне. Когда же университетские власти вздумали было строго допросить студента о причинах его продолжительной отлучки, из столицы им намекнули на неуместность подобного любопытства. Чем же был занят молодой человек во время отъезда? Марло в качестве тайного агента Уолсингема или одного из его помощников посетил страны континентальной Европы. Он выдавал себя за неофита – человека, недавно перешедшего в католицизм. Марло заезжал в Реймс, где в то время находился один из центров подготовки католических священников из англичан-эмигрантов, там будущий драматург беседовал с отцом Парсонсом. Резко отзывавшемуся о королеве Елизавете студенту рассказывали о планах католического подполья в Англии.

Однако позднее отношения Марло с правительством явно испортились. Он примкнул к вольнодумному кружку блестящего мореплавателя и ученого Уолтера Ралея. Иезуиты утверждали, что Ралей и его друзья богохульствовали: например, говорили, что не зря слово «Бог» (God), прочитанное наоборот, дает слово «пес» (Dog). В правительственных кругах на кружок Ралея тоже смотрели с недоверием. Шпионы Роберта Сесила ведь не могли знать, что через три века часть усердных антистрадфордианцев объявит, что кружок занимался «коллективным написанием» пьес, которые приписали потом актеру придворной труппы Уильяма Шекспира.

Марло обвинили в атеизме и хотели предать суду. 20 мая 1593 года его вызвали на заседание Тайного совета. Однако он не был арестован, его обязали только каждый день отмечаться в канцелярии Совета до тех пор, пока не будет вынесен приговор по его делу. Неизвестно, чем было вызвано это относительно милостивое решение Совета – недостаточно обоснованным обвинением, какими-то сохранившимися у Марло связями или намерением вновь использовать его в интересах разведки. А может быть, сотрудники тайных служб попросту хотели втихомолку покончить с вышедшим из-под контроля и слишком много знавшим писателем, не связывая себя официальным судебным процессом.

Таким образом, Марло был отпущен до нового решения Совета, но оно так и не состоялось, так как через десять дней подсудимый был убит. Известно, однако, что Тайный совет за это время получил дополнительные обвинения против Марло, содержавшиеся в доносе одного из агентов – Ричарда Бейнса. Обвинения были, очевидно, настолько серьезными, что копия доноса Бейнса была направлена королеве. В этой бумаге отмечалось, что донос поступил 2 июня, то есть Марло в это время был уже два дня как мертв. В самой же копии указывалось, что Марло умер через три дня после получения Советом доноса. Очень странное обстоятельство, если это только не результат ошибки переписчика, который собирался, вероятно, написать: за три дня «до», а указал – через три дня «после» получения доноса наступила смерть неблагонадежного сочинителя пьес. Ибо иначе трудно понять, почему ничего не упоминается о действиях, которые должен был бы предпринять Совет, будь Марло еще жив в момент доставки документа. Таким действием мог быть только приказ о немедленном аресте.

Необходимо отметить еще один многозначительный факт. В доносе Бейнса наряду с Марло названы сэр Уолтер Ралей и математик Гарриот и указано, что обвинение должно быть распространено на ряд других связанных с ними высокопоставленных лиц, имена которых будут названы позднее. В копии доноса, посланной Елизавете, имя сэра Ралея было опущено.

Как же случилось, что Марло погиб? Произошло это в Дептфорде – селении, расположенном в нескольких милях от

Лондона. 30 мая 1593 года за одним столом в обыкновенном трактире собралась «мужская компания» из четырех человек: карточный шулер Инграм Фризер, его помощник и вор Николас Скирс, правительственный шпион и провокатор Роберт Пули, а четвертым был человек, которого, казалось бы, странно было встретить в такой компании, – Кристофер Марло. В трактире, принадлежавшем некоей Элеоноре Булл, они, как отмечалось позднее в протоколе, составленном следователем, «пообедали и после обеда мирно прогуливались, бродили по саду, примыкавшему к указанному дому, вплоть до 6 часов вечера. Вслед за тем они вернулись из упомянутого сада и совместно поужинали». После ужина Марло улегся на кровать в своей комнате, тогда как трое его компаньонов уселись на скамейку спиной к своему знакомому. Инграм Фризер сидел посередине. Вскоре возник спор. Фризер и Марло обменялись резкими словами – речь шла о денежных расчетах. Марло в ярости схватил нож, который болтался у его противника на ремне за спиной, выхватил его из ножен и ударил Фризера рукояткой, нанеся легкую рану. Фризер успел помешать Марло, схватив его за руку. В последовавшей схватке, говоря словами того же протокола, Фризер «вышеупомянутым кинжалом стоимостью 12 пенсов нанес названному Кристоферу смертельную рану над правым глазом глубиной два дюйма и шириной один дюйм; от смертельной раны вышеназванный Кристофер Марло тогда же и на том же месте умер». В течение длительного времени друзья Марло не знали обстоятельств его трагической гибели. Многие считали, что он пал жертвой чумы. По заключению же медиков, рана, подобная той, которая описана в протоколе, не должна была вызвать мгновенную смерть. Еще более странной на первый взгляд была судьба убийцы. Сначала его посадили в тюрьму. Однако уже через месяц он был помилован Елизаветой на том основании, что действовал в порядке самообороны. Этот факт выглядит более чем подозрительно, ведь подобная королевская милость редко оказывалась так быстро после свершения преступления. Еще более настораживает тот факт, что брат умершего в 1590 году министра Френсиса Уолсингема, который давал тайные поручения Марло, сэр Томас Уолсингем, также бывший покровитель драматурга, немедленно принял Фризера к себе на службу! Причем оказалось, что под началом Уолсингема убийца Марло служил ранее и продолжал это делать и двадцать лет спустя: его использовали для выполнения особо «деликатных» и уголовно наказуемых дел.

Интересно также еще одно обстоятельство. В мае 1593 года Роберт Пули (другой участник той достопамятной встречи в театре) уехал из Англии в Гаагу с очередным шпионским поручением. В день, когда был убит Марло, он только что возвратился с секретной информацией для сэра Томаса Уолсингема и после встречи с хозяином спешно направился в Дептфорд, в дом Элеоноры Булл, где встретился с Марло, Фризером и Скирсом. Вряд ли он сделал это по собственной инициативе. Однако зачем Марло – в то время уже не безусому юнцу – было проводить время со столь подозрительными и опасными личностями, если только он не знал твердо, что они получили приказ оказать ему помощь?

Долгое время в распоряжении исторической науки были лишь сбивчивые показания современников, передававших ходившие тогда слухи о том, как произошло убийство. В 1820 году один из ученых направил в городок Дептфорд письмо к местному священнику с просьбой поискать какие-либо сведения об этом событии в церковноприходских реестрах, в которых записывались рождения, браки и смерти. В ответ священник прислал выписку, гласившую: «1 июня 1593 года Кристофер Марло был убит Френсисом Арчером». Сто лет спустя, в 1925 году английский ученый Лесли Хотсон отыскал в государственном архиве подлинник заключения, составленного следователем, и приговор присяжных заседателей относительно убийства Марло. Присяжные сочли, что Марло был убит 30 мая 1593 года Инграмом Фризером, действовавшим для самозащиты. Убийство произошло в присутствии свидетелей – Скирса и Роберта Пули.

Сторонники версии Марло – Шекспир, конечно, не преминули воспользоваться разночтениями в имени убийцы. Калвин Гофман построил вполне убедительную гипотезу, согласно которой Марло опасался нового вызова в Тайный совет, пыток и осуждения. Чтобы их избежать, он обратился к сэру Томасу Уолсингему, который помог инсценировать убийство. Причем для этого он вовлек в заговор не только своих слуг и подчиненных – Пули, Фризера, Скирса, но и следователя по фамилии Данби, который провел следствие с непонятной торопливостью, не допросил даже хозяйку дома Элеонору Булл и приписал убийство неизвестному человеку – Арчеру, лишь потом заменив его имя на имя Фризера. Так может быть, драматург все-таки не умер, а вместо него убили какого-нибудь заезжего моряка, которого никто не знал в Дептфорде и которого было легко выдать за Марло? Возможно. Но что в таком случае стало с самим драматургом? По версии Гофмана, он некоторое время скрывался в имении Уолсингема, потом уехал на континент и в течение долгих лет посылал в Англию пьесы, которые прославились как шекспировские.

Теория остроумная, но она не опирается практически ни на какие доказательства. Гофман в первую очередь обращает внимание на то, что произведения Шекспира стали появляться вскоре после 30 мая 1593 года, то есть после смерти или же инсценировки смерти Кристофера Марло. Косвенным доказательством он считает и то, что в пьесах Шекспира и в пьесах Марло есть довольно много похожих мест. Также исследователь утверждает, что в некоторых шекспировских драмах будто бы содержится намек на судьбу Марло и что сонеты, посвященные таинственному «W. Н.», в действительности были адресованы Томасу Уолсингему, фамилию которого иногда писали через дефис – Walsing-Ham.

Но, увы, до тех пор пока Гофман и его сторонники не смогут привести хотя бы одно свидетельство того, что Марло видели живым после 30 мая 1593 года, можно утверждать, что эта теория основана на чистой фантазии, догадках и интуиции. По существу, как ехидно заметил один из страдфордианцев, единственное доказательство в пользу авторства Марло сводится к тому, что его убили, а Шекспир остался жить в годы, когда были написаны шекспировские пьесы.

В 1953 году в Кембриджском колледже «Корпус Кристи», в котором училось немало известных писателей, политиков и ученых, делали ремонт комнаты, почти не переделывавшейся с XVI века. Под толстым слоем штукатурки, относившейся к более позднему времени, была найдена раскрашенная доска. Тщательное исследование выявило, что на ней изображен какой-то молодой человек. Надписи под портретом не было. Однако это не смутило Калвина Гофмана. Он уверен, что на портрете изображен Кристофер Марло. И этот портрет похож на известный портрет Шекспира, опубликованный в Первом Фолио.

Намек на обстоятельства псевдосмерти Марло он усматривает в шекспировской комедии «Как вам это понравится». Там шут Оселок заявляет: «Когда твоих стихов не понимают или когда уму твоему не вторит резвое дитя – разумение, это убивает тебя сильнее, чем большой счет, поданный маленькой компании». Последняя фраза буквально переводится так – «большая расплата в маленькой комнате». Ну чем не намек на трагическую сцену в маленькой комнате дептфордской гостиницы?

Стараясь найти подтверждение своим догадкам, Гофман пошел на крайние меры. После долгих хлопот было получено разрешение разрыть могилу Томаса Уолсингема, где надеялись обнаружить рукописи Марло. В 1956 году могилу раскопали, и разочарованный Гофман должен был заявить: «Мы нашли песок, нет ни гроба, ни бумаг, один песок». В прессе иронически отметили, что пустота могилы отлично подчеркнула пустоту теории.

Как бы ни хотелось некоторым исследователям доказать, что произведения, приписываемые перу Шекспира, созданы Кристофером Марло, остается непонятным несколько моментов: если бы Томас Уолсингем действительно хотел помочь Марло, то между 20 мая и временем поступления нового доноса в Тайный совет он мог бы без труда организовать ему бегство за границу, не прибегая к громоздкой инсценировке убийства, подкупу свидетелей и должностного лица. Стал бы сэр Томас так рисковать своей репутацией? Пошел бы на должностные нарушения, которые, если открывшись, грозили арестом и следствием уже не только Марло, но и самому Уолиснгему? Скорее всего, нет. Что же касается расхождений в фамилии убийцы, то это, как показал еще в 1925 году Лесли Хотсон, было результатом ошибки священника, который плохо понимал скоропись елизаветинского времени. Одной из особенностей скорописи является пропуск определенных букв, сложная система сокращений слов и даже целых фраз, особенно цитат из Библии. Да и сами буквы писались совсем иначе, чем сейчас, и даже иначе, чем в XIX веке. И потому священник принял в фамилии Фризер, записанной со строчной буквы и через удвоенное «ф» (ffrizer), первые две буквы за одно большое А и просто «домыслил» остальные буквы. Так в деле возникла фамилия Арчер. Если посмотреть на фотокопию записи в регистрационной книге прихода, приведенную в книге Хотсона «Смерть Кристофера Марло», можно прочитать фамилию Фризер, что доказывает ошибку священника.

Более убедительна, на наш взгляд, версия, согласно которой Фризер, Скирс и Пули, которые оставались на службе в разведке, были вовлечены в заговор с целью не спасти, а, напротив, уничтожить Марло. И Томас Уолсингем в этом случае выполнял указания властей. Причиной, побудившей избавиться от Марло, мог быть не только его атеизм, в котором обвиняли драматурга, но и какие-то столкновения секретной службы с бывшим разведчиком и великим драматургом. А может быть, и боязнь Томаса Уолсингема, что Марло под пыткой выдаст какие-то тайны… В любом случае, по-видимому, не стоит искать документы, подтверждающие или же опровергающие эти догадки. Ведь во главе разведки при Елизавете стояли умелые и осторожные люди, которые не стали бы хранить «лишние» документы. Так что вряд ли историки в архивах смогут найти уцелевшие свидетельства причастности королевских министров к тому случаю в городке Дептфорде.

Следует добавить, что Шекспира до 30 мая 1593 г., возможно, вообще не было в Лондоне. Ведь первые сохранившиеся документальные свидетельства о нем как о столичном актере относятся к декабрю 1594 года. Шекспиру в это время было уже 29 лет, но он еще не проявил себя как писатель. А якобы посвященный Шекспиру в 1592 году рассказ Грина о «потрясателе сцены» относится, скорее всего, не к Шекспиру, а к другому актеру, возможно, Эдварду Аллену.

В отличие от Шекспира, Марло, который был всего на восемь недель его старше, к 1593 году уже достиг известности. Он был автором привлекших внимание публики пьес. Против версии «Марло-Шекспир» свидетельствуют и расхождения во взглядах Кристофера и Шекспира – они являлись сторонниками противоборствующих политических сил. Шекспир был связан со сторонниками графа Эссекса, а Марло был близок к Ралею, непримиримому врагу Эссекса. Есть основание считать, что в шекспировской комедии «Бесплодные усилия любви» даже содержатся сатирические выпады против Ралея, который, возможно, выведен в пьесе в виде комического персонажа дона Адриано де Армадо, «чудака-испанца». Мог ли Марло написать эти строки? Вряд ли.

Неудачные попытки Гофмана не помешали появлению других работ, поддерживавших авторство Марло – одного или в сотрудничестве с кем-то. Примером может служить изданная в 1968 году работа Д. и Б. Уинчкомбов «Действительный автор или авторы Шекспира». В этой книге делалась попытка поставить под сомнение факт убийства Марло и утверждалось, что драматург был еще более глубоко, чем предполагают, вовлечен в многие сражения «тайной войны». При этом отдельные интересные наблюдения соседствуют с чистыми домыслами. Уинчкомбы обращают внимание на то, с какой быстротой и категоричностью Тайный совет в своем решении от 9 июня 1587 года вступился за Марло, когда его дело разбиралось руководством Кембриджского университета. В решении, принятом Тайным советом, – в его составе находился и лорд Бэрли, являвшийся одновременно канцлером Кембриджского университета, – говорилось: «Ее Величеству не угодно, чтобы кто-либо, используемый, как Марло, в делах, затрагивавших благополучие страны, подвергался опорочиванию со стороны тех, кто не знал, чем он был занят». Обычно считают, что Марло ездил в Реймс для сбора сведений об иезуитах. Но это лишь воспроизведение ходивших тогда слухов, и не исключено, что их сознательно распускали для того, чтобы скрыть действительную миссию молодого агента.

Все, что нам известно о жизни Марло с 1587 по 1593 год, говорит о наличии у него вполне достаточных средств. Отношение к нему властей оставалось благосклонным. Об этом свидетельствует история с дуэлью. 18 сентября 1589 года Марло должен был драться на дуэли с неким Ульямом Бредли. Кристофер пришел на место назначенного поединка со своим другом поэтом Томасом Уотсоном. Бредли решил сначала скрестить шпаги с Уотсоном, очевидно, считая его более легким противником. Но ошибся – ему, правда, удалось ранить Уотсона, но тот нанес в ответ своему противнику смертельный удар. Через несколько дней власти нашли, что Уотсон убил Бредли в порядке самозащиты. Марло и Уотсона отправили в тюрьму – до очередной сессии суда. Однако драматурга выпустили уже через неделю под залог, а Уотсон оставался в тюрьме пять месяцев.

Важно отметить, что людей, которые свидетельствовали против Марло в роковом 1593 году, постигло суровое возмездие. При аресте 12 мая 1593 года драматурга Томаса Кида, жившего вместе с Марло, были найдены бумаги, которые официально обозначены в официальных протоколах как «порочные и еретические вымыслы, отрицающие божественность Иисуса Христа». Кид утверждал, что бумаги принадлежали Марло и остались с тех пор, как тот снимал это помещение, и что они случайно оказались в бумагах самого Кида. В своих показаниях Кид уверял, что Марло не раз высказывал при нем богохульные суждения, а также говорил о намерении убеждить высокопоставленных лиц принять сторону шотландского короля. Эти показания привели лишь к тому, что Кида оставили в тюрьме, подвергли пытке за «мятеж и ересь» и выпустили на свободу только в 1594 году, незадолго до смерти. Другой донос был послан, как мы уже знаем, неким Бейнсом. Возможно, что это простое совпадение, но второй обвинитель Марло тоже закончил свои дни в 1594 году – на виселице в Тайберне.

Вернемся к самому драматургу. Итак, 18 мая 1593 года был издан приказ об аресте Марло, 20 мая того же года в деле появилась запись, что он предстал перед лордами – членами Тайного совета. Ему было предписано ежедневно являться в помещение Совета до того времени, пока он не получит другого приказания.

По сравнению с наказаниями, постигшими его обвинителей, Марло отделался настолько легко, что возникает вопрос: не было ли ему просто предписано ежедневно посещать Тайный совет до получения нового секретного задания? Между прочим, если бы Марло должен был выполнять это решение совета, он никак не мог утром 30 мая оказаться в Дептфорде и проводить время в обществе Фризера, Скирса и Пули, которые все трое были (явно или неявно) агентами секретной службы. В этой связи то обстоятельство, что убийство произошло в месте, где его расследование должен был вести королевский следователь, а присяжными могли быть люди из находившегося неподалеку, в одной-двух милях, имения Томаса Уолсингема, должно привлечь особое внимание.

В описании убийства Марло, по мнению Уинчкомбов, имеется немало неясностей и темных мест. Особо настораживает, что все участники драмы как будто демонстративно прогуливались в саду, тогда как убийство было совершено в комнате. Роковой удар был нанесен в лицо, что затрудняло опознание тела. Мог ли это быть заговор с целью убийства поэта? По мнению Уинчкомбов, это маловероятно. У Тайного совета, если бы он хотел отделаться от Марло, были для этого куда более надежные средства, как показывает судьба Кида и Бейнса. К тому же Марло быстро бы почуял ловушку. Куда вероятнее, что он был участником представления и что взамен Марло следствию был представлен труп какого-то другого человека. Можно предположить, что драматург и в 1587 году, и после 1593 года выполнял важную тайную миссию при дворе шотландского короля Якова, наследника английского престола. По мнению Уинчкомбов, трактаты, которые сочинял Яков, были написаны не без помощи Марло. Драматург, вероятно, участвовал в восстании Эссекса.

Не ограничиваясь этим, авторы высказывают еще целый ряд подобных догадок, основанием для которых является весьма вольное истолкование отдельных мест из произведений Марло, Шекспира и других современных им сочинений. В результате в числу авторов шекспировских пьес Уинчком-бы добавили графиню Пембрук и еще одного «соискателя» – церковного деятеля, позднее епископа, Джона Уильямса. Если аргументы в пользу соавторства графини Пембрук хотя бы отчасти понятны – она была высокообразованной женщиной, переводчицей и поэтессой, то каковы же основания для возведения на шекспировский трон церковного деятеля? Джон Уильямс был близким другом графа Саутгемптона, которому посвящены поэмы Шекспира, он участвовал в сочинении кембриджскими студентами пьесы «Возвращение с Парнаса», в которой упоминался Шекспир. Будущий епископ, как и Марло, был знаком с графиней Пембрук, а портреты Шекспира, «возможно», срисованы с портретов Джона Уильямса… Известно также, что сей почтенный служитель церкви незадолго до опубликования собрания сочинений Шекспира установил дружеские связи с Беном Джонсоном, написавшим, как известно, предисловие к этому изданию. К тому же герб Уильямса имеет общие черты с элементами страдфордского памятника Шекспиру. Почерк так называемой «Нортумберлендской рукописи», которую бэконианцы считают доказательством, что Шекспир – это Бэкон, оказывается, напоминает почерк Уильямса. Наконец, известно, что бумаги Уильямса сгорели при пожаре в Вестминстерском аббатстве в 1695 году – это ли не свидетельство того, что бумаги были столь важны, что он передал их на хранение для опубликования… (Видимо, через полвека после своей смерти, поскольку Уильямс умер в 1650 году.)

Еще более нелепа следущая идея: оказывается, некоторые портреты Шекспира рисовались и с графини Пембрук, надевшей парик с плешью и привязавшей бороду! Авторы приводят много других аналогичных предположений и «доказательств», которые можно было бы перечислять и перечислять. Но пора остановиться, тем более что уже трудно понять, утверждают ли все это Уинчкомбы всерьез или просто потешаются над своими читателями. Воистину, «кто смотрит на все сквозь очки подозрительности, тому чудятся гусеницы даже в кислой капусте».

 

Шекспир был женщиной?

Многие исследователи, пытающиеся разгадать тайну Шекспира, не могут достаточно внятно объяснить, зачем же было автору скрываться под маской актера Шекспира. Однако если предположить, что автором была женщина, тем более женщина знатная, становится понятным и назначение «маски». Ведь в те времена литературные опыты женщин не поощрялись. В качестве известного исторического примера можно вспомнить, что русская императрица Екатерина II также писала пьесы под псевдонимом, правда, у критиков ее творения не имели успеха. Иное дело – творчество Шекспира…

Американский ученый Робин Уильямс полагает, что в действительности автором этих великих произведений была графиня Оксфордская – Мэри Пембрук. Ее поэтические произведения известны литературоведам, но поскольку на рубеже

XVI века женщина не могла открыто писать для такого «безнравственного» места, как театр, Мэри сочиняла драмы под мужским псевдонимом. В пользу этой теории говорит то, что некоторые сочинения посвящены сыновьям графини. К тому же Шекспира называли «нежным лебедем Эйвона», а лебедь был символом Мэри, и дом у графини стоял на Эйвоне; пережитые ею горести отразились в текстах пьес. Кроме того, эта гипотеза объясняет и бурно обсуждаемую скандальную бисексуальность Шекспира, ведь если двадцать один сонет посвящен замужней темноволосой женщине, то сто двадцать шесть – белокурому мужчине. Робин Уильямс считает, что графиня Мэри адресовала сонеты своей подруге (с которой ее связывали исключительно узы дружбы), а также своему молодому любовнику.

Согласно еще одной популярной версии произведения Шекспира написаны самой королевой Елизаветой. Намеком на авторство явился уже многократно упоминавшийся портрет Шекспира. Если сравнить его с портретами королевы, можно заметить просто удивительное сходство.

Для более же убедительной аргументации следует снова обратиться к сонетам, загадку которых пытались разгадать многие сотни, если не тысячи терпеливых и добросовестных исследователей. Когда были написаны эти «сладкозвучные», как писал один современник драматурга, сонеты, кто вдохновил поэта на их создание, о ком говорится в них?

Большинство серьезных шекспироведов пришли к выводу, что по крайней мере часть сонетов связана с покровителем Шекспира, молодым блестящим аристократом Генри Риели, графом Саутгемптоном. Но это тоже только гипотеза. Антистрадфордианцы постоянно превращают поэтические иносказания в намеки на обстоятельства жизни своего кандидата на титул короля драматургов. Впрочем, самые разные исследователи видят в текстах намеки не только на личность того или иного человека, связанного с Шекспиром, но и на события того времени.

Вторая строфа 107-го шекспировского сонета гласит:

Еще в XIX в. некоторые шекспироведы увидели в этих строках намек на поражение испанской Непобедимой армады. И вот почему. Современник Шекспира Петручио Убальдино в «Трактате об испанском флоте» писал, что боевой строй испанского флота напоминал полумесяц. Рога «луны» были обращены к английскому берегу – командование армады надеялось поймать в образовавшийся полукруг и истребить вражеские корабли. Авторитетный биограф Шекспира Лесли Хотсон присоединился в 1949 году к мнению, что сонет 107 намекает на разгром Армады. Хотсон склонен считать, что есть еще два сонета (123 и 124), содержащие отклик на события конца 80-х годов. Так, в сонете 123 можно прочесть:

Быть может, здесь имеется в виду реставрация по приказу папы Сикста V четырех египетских обелисков в 1586–1589 годах? В переводе Самуила Маршака, в котором даются все приводимые цитаты, первая строфа сонета 124 передана так:

Однако оригинал допускает и другое толкование. Речь может идти о «пасынке судьбы…, ненавистном для его времени». Хотсон склонен видеть здесь намек на французского короля Генриха III, ставшего ненавистным для парижан (особенно после того, как в конце 1588 года он приказал заколоть герцога де Гиза) и погибшего менее чем через год после этого от кинжала Жака Клемана. Подтверждение этой догадки Хотсон хотел бы видеть и во второй строфе сонета, где поэт говорит о своей любви:

Последняя строка в буквальном переводе – «пасть под ударом рабского возмущения (thralled discontent)». Таким образом, можно предположить, что сонеты 107–124 написаны в 1588 и 1589 годах. Обратимся теперь к сонету 104.

Последняя строка при дословном переводе звучала бы так: «Три благоухающих апреля сгорели в трех жарких июнях (Three April perfumes in three hot Junes burn’d)». Если предположить, что сонет 104 появился в 1589 году, первый сонет можно считать созданным в апреле 1586 или 1587 годов (в зависимости от месяца написания сонета 104).

Приведенные выше гипотезы имеют под собой некоторые основания, впрочем весьма шаткие, особенно отнесение первого сонета к весне 1586-го или 1587 года. Оно полностью исходит из недоказуемого предположения, что поэт немедленно откликался на все происходившие события. Это может соответствовать, а может и не соответствовать действительности.

Известный исследователь Д. Э. Суит в опубликованной в 1956 году книге «Шекспир (тайна)» соглашается с этими попытками датировки сонетов, но добавляет к ним и собственную версию. Так в «Ромео и Джульетте» упоминается, что «ныне минуло одиннадцать лет, как произошло землетрясение». Памятное землетрясение в Лондоне, пишет Суит, произошло в 1580 году, следовательно, «Ромео и Джульетта» создана в 1591 году, хотя традиционно эту драму относят к 1594 году. Но такая «подсказка» вызывает сомнения, ведь напрашивается вопрос: почему при упоминании в пьесе о землетрясении в Италии, в Вероне, где развертывается действие «Ромео и Джульетты», обязательно имеется в виду лондонское землетрясение?

Между тем именно такая догадка послужила одним из основных доказательств того, что под псевдонимом Шекспира скрывался не кто иной, как сама королева Елизавета. В чем суть аргументации? Во-первых, объясняет Суит, как следует из вышеизложенного, Шекспиром мог быть лишь человек, который уже в 1586–1589 годах стал лучшим поэтом в Англии – такое заключение делается из ранней датировки сонетов, которые очень быстро стали популярными в лондонской аристократической среде. В 1591 году, после написания «Ромео и Джульетты», этот человек становится лучшим драматургом. Большинство описанных выше претендентов на авторство произведений Шекспира явно не удовлетворяют этому условию.

Суит считает, что только Елизавета могла обладать теми широкими познаниями, тем интеллектом и талантом проникновения в чувства и помыслы людей, которые присущи Шекспиру. Известно, насколько королева была находчива и остра на язык, нет ничего удивительного в том, что в шекспировском словаре столько тысяч слов. Суит, разумеется, обнаруживает сходство между положением, в котором находятся герои шекспировских пьес, и Елизаветой, которую обманывал ее любимый – граф Лестер. К тому же разве не странно, что наряду с волевыми, решительными героинями шекспировских пьес – Порцией, Розалиндой и Виолой – появляются слабые мужчины: колеблющийся Гамлет, ревнивый до безумия Отелло, слепо внимающий льстецам Лир, Кориолан, храбрый воин, (подобно Эссексу), но подчиняющийся женщине с твердым характером – своей матери.

Вдобавок еще одно «доказательство» – Шекспир не сочинил элегию на смерть Елизаветы. И интересный факт – после 1603 года, то есть года смерти королевы, Шекспир не создал ни одного настоящего шедевра, даже если принять традиционную датировку его произведений. После этого года продуктивность драматурга резко падает – не потому ли, что появляются на свет лишь пьесы, написанные Елизаветой ранее? И наконец, последние поэмы («Тимон Афинский», «Перикл», «Цимбелин», «Зимняя сказка», «Буря», «Генрих VII») обнаруживают, по мнению Суита, явное падение творческих сил создателя «Гамлета». Разве это не подтверждение того, что речь идет о пьесах, предшествующих более зрелым произведениям «Шекспира», но опубликованных лишь после кончины подлинного автора – Елизаветы? То, что у королевы были причины избрать псевдоним, это ясно и без особых доказательств. Ей, конечно, нечего было и думать о том, чтобы печатать пьесы под своим именем. Занимательным является и тот факт, что после смерти Елизаветы ее завещание выполнила наперсница королевы Мэри Герберт, графиня Пембрук, героиня сонетов, которые при издании были – тоже возможно – посвящены ее сыну Уильяму Герберту (на титуле значатся таинственные W. Н., может быть, William Herbert?). Та же графиня Пембрук и опубликовала первое собрание сочинений Шекспира…

Пожалуй, эта версия – одна из наиболее убедительных, но, увы, подтверждений того, что Великим Бардом можно назвать английскую королеву, еще меньше, чем доказательств авторства Бэкона или Рэтленда. Пожалуй, если согласиться с высказыванием Ришелье: «Умение скрывать – наука королей», можно сказать, что Елизавета I постигла эту науку в совершенстве.

 

Загадки первого Фолио

Еще одной интересной версией об авторстве произведений Великого Барда является версия Валентины Новомировой. Она полагает, что «разгадка тайн Шекспира» содержится не только в документах, мемуарах и сочинениях Шекспира. Эта разгадка находится в Первом Фолио – полном собрании пьес Уильяма Шекспира, изданном в 1623 году в Лондоне. И находится там, где ей и положено быть, – на титульном листе. Но сначала несколько замечаний.

Актер Уильям из Страдфорда-на-Эйвоне писал свою фамилию как Шакспер (Shakspere) и стал Шекспиром по иронии судьбы. Некоторые исследователи полагают, что это произошло из-за созвучия его фамилии с псевдонимом того, кто подписывал свои произведения «Shake-speare» – Потрясающий Копьем. Именно так переводится имя, стоящее под творениями Великого Барда, и именно так, через дефис, оно было написано под его первым произведением – поэмой «Венера и Адонис», вышедшей в 1593 году. (К этой поэме мы еще вернемся.) В 1594 году вышло второе произведение – поэма «Обесчещенная Лукреция». Обе поэмы навеяны творчеством античного поэта Овидия, обе довольно слабы, но в «Лукреции» имеется такой эпизод: героиня рассматривает картину, на которой изображены сцены из Троянской войны. Она видит толпу греческих воинов. Они внимают речам Нестора, воодушевляющего их на бой, но среди воинов не видно Ахилла:

Выделенные строки при подстрочном переводе будут выглядеть приблизительно так: «Образом Ахилла служит его копье, зажатое в вытянутой руке; сам он, позади, остается невидимым, но не для глаз разума (не для мысленного взора)». В. Новомирова полагает, что эти строки, сюжетно с поэмой никак не связанные, написаны исключительно для того, чтобы объяснить: автор скрылся под псевдонимом – Потрясающий Копьем. Они также поясняют, почему он это сделал. Но, к сожалению, они не раскрывают его настоящего имени. Правда, есть намек: «В руке, ноге иль голове, порой, угадывался целиком герой». Иными словами, по части можно восстановить целое. Однако если исходить из того, то кто бы ни был автором этой поэмы, можно предположить, что он и не хотел, чтобы в образе Ахилла, погибшего под Троей, его узнали. Нам представляется более вероятным, что он намекал на другого человека и хотел, чтобы современники сочли того человека автором этой поэмы. А в 1594 году с Ахиллом современники могли отождествить только одного человека – Филиппа Сиднея, геройски погибшего в Нидерландах в 1586 году.

О Филиппе Сиднее известно, что он был великим поэтом. Современники называли его не иначе как «божественный», «несравненный», «величайший». Его сравнивали с фениксом, восстающим из пепла. Сиднея хоронили как национального героя, а поэты, его современники, оплакали его смерть как невосполнимую потерю для английской поэзии. И это притом, что ни одно произведение Филиппа Сиднея при его жизни опубликовано не было! Незадолго до смерти он распорядился, чтобы все его бумаги были уничтожены. Но его сестра, талантливейшая поэтесса и переводчица Мэри Герберт, графиня Пембрук, не только не сделала этого, но подготовила написанное братом к печати и издала в 1593 году. Есть основания полагать, что ей пришлось немало потрудиться, прежде чем широкая публика, наконец, познакомилась с творчеством великого Сиднея. Во всяком случае, известно, что она была очень привязана к брату и так и не смирилась с его смертью. Интересно и то, что первая поэма Шекспира также вышла в 1593 году, в 1594-м – вторая – та самая, где упоминается Ахилл, потрясающий копьем. Впрочем, предположение о том, что в поэме содержится намек на авторство Филиппа Сиднея, самой Новомировой называется «только предположением… которое к тому же никак не влияет на вопрос о личности Уильяма Шекспира».

Известно, что графиня Пембрук была восторженной почитательницей талантов брата, можно даже сказать, что в ее семье царил культ Филиппа. Да и сама графиня была поэтессой и главой своего рода «литературного кружка», в который входили выдающиеся поэты, например, Джонсон и Флетчер. И все они считали Сиднея своим учителем и преклонялись перед его именем и талантом. Однако слава выдающегося поэта не может основываться только на восторженных отзывах современников, ведь слава мимолетна, и чтобы «сохраниться в веках», необходимо, чтобы и потомки могли познакомиться с творчеством литератора.

Валентина Новомирова полагает, что именно эту заботу и возложила на себя графиня Пембрук и что именно для этого и был придуман в начале 90-х годов XVII века псевдоним – Потрясающий Копьем. Чем же подкрепляются такие догадки?

Не вызывает сомнения тот факт, что начиная с 1593 года пьесы Шекспира регулярно выходили в свет. И так продолжалось до 1612 года. В 1613 году Шекспир покинул Лондон и навсегда возвратился в родные места, где и скончался в 1616 году. Известно также, что в 1623 году был издан весьма объемный фолиант, то есть книга большого формата, в которую вошли все произведения Шекспира, за исключением «Перикла». Эта книга получила название – Первое Фолио (или Великое Фолио). Причем в 1632 году состоялось «переиздание» (Второе Фолио) – точная копия Первого.

Первое Фолио интересно во многих отношениях. Подготовкой книги к печати непосредственно руководили Мэри Пембрук, ее сыновья Уильям, граф Пембрук, и Филипп, граф Монтгомери. К работе над книгой были также привлечены поэты Бен Джонсон и Флетчер (возможно, и иные лица). В Фолио вошли 36 пьес Шекспира, из которых только 16 (по некоторым данным 18) выходили ранее отдельными изданиями. Остальные были предложены читающей публике впервые. Причем, пьесы, издававшиеся ранее, были переработаны, некоторые весьма значительно (например, изданная в 1595 году «Правдивая трагедия о Ричарде, герцоге Йоркском… как она была неоднократно представлена слугами графа Пембрука», в Фолио стала 3-й частью «Генриха IV»). Исследователи творчества Шекспира, особенно те из них, кто отрицает причастность Шекспира из Страдфорда к литературной деятельности, полагают, что некоторых пьесы Первого Фолио написаны другими авторами – Мэри Пембрук, Роджером и Елизаветой Рэтлендами (интересно отметить, что жена графа Рэтленда была дочерью Филиппа Сиднея и, соответственно, племянницей Мэри Пембрук), Томом Джонсом, Флетчером, Френсисом Бэконом…

Возможно, именно этим и объясняется тот поразительный факт, что словарь Шекспира включает 20 тысяч слов, – как говорится, с миру по нитке. И если о причастности большинства из названных (и не названных) лиц можно говорить только на основании сравнения литературного стиля их произведений со стилем пьес Шекспира, то указания на авторство Френсиса Бэкона и Роджера Рэтленда можно найти в самом Первом Фолио. Так, одна из буквиц, которые украшают начало каждой пьесы, вместо орнамента содержит надпись: «Френсис Бэкон». А на Роджера Мэннерса, графа Рэтленда в своем посвящении обыгрывая его фамилию, намекает Бен Джонсон:

В подстрочном переводе А. Аникста эти строчки звучат так: «Подобно тому как облик отца можно узнать в его потомках, так рожденное гением Шекспира ярко блистает в его отделанных и полных истины стихах: в каждом из них он как бы потрясает копьем перед лицом невежества». Эти строки своеобразно истолковал уже упоминавшийся Иья Гилилов. Он обратил внимание на то, что если написать слово «manners», которое в данном контексте выглядит явно излишним, с большой буквы, получится фамилия графа Рэтленда, и сам текст обретет совсем иное значение: «Посмотрите – как черты отца проступают в его потомках, так и дух Шекспира, его происхождение, и Мэннерс ярко сияет в своих великолепно отделанных строках». Возможно, в данном случае Гилилов прав.

Уильяма Шекспира и его Первое Фолио окружают тайны. Почему-то в среде антистрадфордианцев принято считать, что автор пожелал остаться неизвестным. Однако если рассматривать Первое Фолио как ключ к разгадке тайн Шекспира, можно прийти к удивительным выводам: о том, чтобы его имя стало известным, и не только отдаленным потомкам, но и современникам, он особо позаботился при издании Фолио. Чтобы разгадать тайну, надо лишь обладать проницательностью и любопытством, а также взять в руки собрание пьес Шекспира (Первое Фолио) и раскрыть его. Это издание 1623 года начинается стихотворением, подписанным инициалами «В. I.». Стихотворение называется «К читателю». Шекспироведы полагают, что за инициалами «В. I.» укрылся Бен Джонсон. Это стихотворение расположено на развороте слева. А справа от него – титульный лист со знаменитым портретом Уильяма Шекспира. О стихотворении таинственного «В. I.» написано немало (и стихотворение того стоит), но еще больше внимания уделено портрету.

В предыдущих главах мы уже писали о странностях этого изображения – две правые руки, подобие маски на лице, да и само лицо непропорционально велико… Глаза изображены так, будто пытаются заглянуть под маску или за фигуру. Есть и еще одна странность: под камзолом виден еще один камзол. Вот в таком нелепом виде предстает Уильям Шекспир в первом полном издании его произведений. Можно было бы не задерживаться на портрете, сочтя его неудачной работой бездарного художника, если бы не упомянутое выше стихотворение, помещенное на одном с ним развороте, слева от него. Хотя автор стихотворения как раз и призывает читателя не смотреть на портрет и даже объясняет, почему этого не следует делать, однако, по словам Лонгфелло: «Ты выдал свою тайну, как птица выдает свое гнездо, тем, что слишком усердно старался скрыть ее». Если бы не призыв не смотреть на портрет, возможно, что несуразное изображение и в самом деле было бы проигнорировано читателями. Но стихотворение, похоже, для того и поместили рядом, чтобы этого не случилось. Прочитав его, читатель, вольно или невольно, вынужден обратить свой взор на портрет. Вот это стихотворение в том виде, как оно напечатано в Первом Фолио (с сохранением орфографии):

To the Reader

Хотя стихотворение написано на английском языке начала XVII века, смысл его вполне понятен, хотя сделать адекватный перевод довольно сложно. Дело в том, что при переводе исчезает игра слов и смысла, заключенного в этих словах. На английском же все представляется вполне ясным, поскольку нюансы смысла сохраняются – насколько правильно эти нюансы будут поняты читателем, зависит уже от самого читателя. Итак, дословный перевод:

К читателю

В этом стихотворении содержится следующая игра слов:

• слово «print» может означать как отпечаток гравюры, так и печатный оттиск вообще. Но поскольку здесь это слово написано с большой буквы, следовательно, речь идет об оттиске той Фигуры, которая упоминается в первой строке;

• выражение «that was euer (совр. ever) writ in braffe (совр. brass)» следует понимать не как «все, что когда-либо вырезано на меди» (то есть гравюры), а как «все, что написано в меди (медными литерами, которые специально отливали для печатания книг)», то есть здесь речь идет уже не о гравюрах и портретах, а о типографском тексте, написанном (отлитом) в меди;

• слово «furpaffe» обычно переводят как «превосходила» (совр. surpass – превосходить), однако оно имеет и еще одно значение – «обгонять», «опережать», «стать перед кем-то или чем-то».

Теперь рассмотрим стихотворение с учетом дополнительных смысловых значений слов и начнем рассмотрение не с первой строки, а с третьей. В стихотворении говорится, что если бы Граверу удалось то, что ему не удалось, тогда гравюра опережала бы текст (предшествовала ему) на полном на то основании, но поскольку ему это не удалось, смотреть надо на текст, а не на портрет (гравюру). Иными словами, портрет не должен предшествовать тексту. Но ведь он ему предшествует! Однако автор стихотворения не предлагает читателю перелистнуть страницу, он только настойчиво намекает на то, что читатель должен видеть книгу, а не портрет.

Все эти рассуждения предназначены для того, чтобы подкрепить информацию, изложенную в первых двух строках и особенно во второй строке, поскольку эта строка обладает двойным смыслом. Соответственно, и на русский ее можно перевести двояко. Хотя один вариант перевода уже был предложен выше, для большей наглядности рассмотрим его еще раз:

Этот перевод является общепринятым, но не единственно возможным. Второй возможный вариант перевода:

То есть гравюру (фигуру) поместили только для того, чтобы читатель вырезал ее из книги, и тогда на нее не нужно будет смотреть. Таким образом, в стихотворении содержится не призыв не обращать внимание на портрет, а призыв вырезать «благородного Шекспира» из книги. Интересно, что если последовать совету таинственного «В. I.», текст книги нисколько не пострадает, ведь лист, на котором изображен портрет, с обратной стороны чистый. А за ним следует лист с посвящением издателей, где написано: «Самой благородной и несравненной паре братьев – Уильяму, графу Пембруку (далее титулы и должности) и Филиппу, графу Монтгомери (далее должности и дифирамбы), лордам. Достопочтенный…»

В книге эта страница оказывается непосредственно под титульным листом с портретом. Если действительно совершить «святотатство» над бесценным изданием и вырезать портрет Шекспира, оставив неприкосновенным заголовок над портретом (как это сделала Новомирова), то можно получить ошеломляющие результаты. Прочтем то, что получилось при наложении страницы с вырезанным портретом на следующую за ней:

«Г-на Уильяма Шекспира комедии, истории и трагедии» (отпечатанные в соответствии с подлинными печатными копиями) братьев Уильяма, графа Пембрука (далее титулы и должности), и Филиппа, графа Монтгомери (далее должности и дифирамбы), лордов. Достопочтенный…»

Таким образом, в результате операции, проделанной в строгом соответствии с указаниями, приведенными в стихотворении «К читателю», появляется новый титульный лист, который можно трактовать следующим образом: «Г-на Уильяма Шекспира комедии, истории и трагедии» – это название книги. Авторами же книги в этом случае являются братья – Уильям, граф Пембрук, и Филипп, граф Монтгомери, лорды.

Необходимо отметить, что титульный лист, образовавшийся после удаления портрета «благородного Шекспира», вполне соответствует английской книгоиздательской практике, согласно которой имя автора помещается не над названием книги, как это принято у нас, а под ним. То есть «все получилось так, как и должно быть».

В свете данной версии рассмотрим еще раз стихотворение «К читателю». Здесь обращает на себя внимание на слово «Grauer» – «гравер». Однако, если в этом слове произвести незначительные изменения, то из «гравера» получится «перчаточник»: grauer – гравер, glouer – перчаточник. Строки приобретают новый смысл – «…Перчаточник противоречит (не соответствует) Натуре (Оригиналу, с которого следовало писать портрет)»…

Не слишком ли мы вольно обращаемся со словами? Могли ли читатели XVII века, как и мы, произвести такого рода замену? Вполне, ведь подобные игры с заменами букв для той эпохи были явлением характерным. В то время поэтическое творчество было неразрывно связано с формотворчеством, поэтому арсенал приемов, позволявших наполнить произведение дополнительным – скрытым, но угадываемым – смыслом, не ограничивался такой простой забавой, как замена буквы. Можно утверждать, что авторы той эпохи были мастерами иносказаний и мистификаций, однако это была своего рода игра, в которой победители не бывали названы, а истина всегда скрывалась. И об этом метко сказал Джордж Бернард Шоу: «Лучше всего сохраняется в тайне то, о чем все догадываются».

Однако вновь обратимся к портрету, который мы вырезали и смотреть на который нам категорически не рекомендовали. На этом портрете изображено не лицо, а скорее маска, хотя, возможно, что и второе лицо, наложенное на первое. Как мы уже заметили, глаза изображенного на портрете стараются заглянуть то ли под маску, то ли за спину. Возможно, что это также еще один из намеков на то, где нужно искать указание на истинного автора, ведь под маской может скрываться какая-то информация. И если вырезать маску точно по контуру, мы увидим слова, набранные на другой странице крупным шрифтом: «Уильям и Филипп, лорды». Что это? Совпадение или умысел? Быть может, это и есть истинные авторы, прославившиеся под именем Шекспира? Возможно, ведь в таком случае разъясняются многие «странности»: становится очевидным, что у фигуры на портрете два лица, поскольку авторов двое, и эти два лица, а также две правых руки и имел в виду автор стихотворения «К читателю», когда писал, что гравер «вступил в конфликт с природой». С этим трудно не согласиться, поскольку он в одной фигуре попытался совместить двух человек. Отсюда и все нелепости портрета. Если бы гравер, как пишет автор стихотворения, не вступал в конфликт с природой, а изображал натуру такой, как она есть, мы бы видели на портрете двух человек, а не тот удивительный «портрет», на который нам советовали не только не смотреть, но и вообще убрать из книги. Становится понятным и намек в стихотворении «К читателю»: «…О если бы он только нарисовал его разум на меди так же хорошо, как он схватил его лицо…». Ведь граверу удалось запечатлеть лицо-маску, а вот «разум», то есть имена авторов, так и остались под маской, причем в буквальном смысле.

Изложенная версия весьма любопытна и строится на прочных основаниях – печатном издании. Но давайте «примерим маску» – посмотрим, могли ли в действительности братья – граф Пембрук и граф Монтгомери – быть авторами «комедий, историй и трагедий Уильяма Шекспира».

Мы уже упоминали первое произведение Шекспира – поэму, вышедшую в 1593 году и посвященную графу Саутгемптону. В посвящении автор говорит, что это его первое произведение. Могла ли эта поэма принадлежать перу графа Пембрука или графа Монтгомери, ведь тогда Уильяму было тринадцать лет, а Филипу девять? Возможно ли, чтобы в столь юном возрасте люди писали поэмы? Принципиально это возможно, ведь история знает немало примеров того, как потрясающий талант проявлялся у гениев в раннем детстве. Вспомним хотя бы вундеркинда Моцарта. Тем более что детей окружали вполне зрелые литераторы, в числе которых была и их мать – графиня Мэри Пембрук. К тому же в этом случае становится понятным посвящение, написанное ребенком, который обращается к старшему по возрасту, но не к стоящему выше на социальной лестнице. Ощущается почтительное отношение младшего к старшему, но равному по происхождению.

На «двойственность» авторов произведений Шекспира указывает и следующий фрагмент из поэмы «Венера и Адонис», написанной в 1593 году:

Таким образом становится понятно, что поэму писали двое.

На авторство братьев косвенно указывают и другие издания произведений Шекспира: в 1632 году Фолио Шекспира было переиздано, а уже в 1640 году вышел сборник поэм и сонетов Шекспира, где был помещен портрет, похожий на портрет из Первого Фолио, но со значительными отличиями. Так, одна рука изображенной фигуры закрыта плащом, другая, затянутая в перчатку, держит лавровую ветвь. Одна рука может говорить о том, что на портрете изображен лишь один представитель той пары, которая скрывалась за именем Шекспир. Почему? Возможно, что творцов удивляла недогадливость публики, и после смерти Уильяма Пембрука (в 1630 году) Филипп решился еще немного «помочь» читающей публике понять, кто является автором книг, в том числе и поэтического сборника 1640 года. Возможно, поэтому под портретом он и поместил слова:

Эта эпитафия содержит еще одну аллюзию: доподлинно известно, что Уильям Шекспир из Страдфорда в театре играл роль Тени отца Гамлета, он даже на сцене был не королем, но только тенью. Об этом и говорит Филип Пембрук в «эпитафии» под портретом. И в его словах звучит боль автора, вынужденного наблюдать, как его произведения приписывают другому – Шекспиру из Страдфорда-на-Эйвоне. Но не нашлось волшебника, который бы сказал: «Тень, знай свое место!». Напротив, уже в третьем издании Фолио исчезли все вышеперечисленные загадки – лист с портретом «Шекспира» оказался слева и под ним уже не было текста с посвящением и именами авторов – братьев Уильяма, графа Пембрука, и Филиппа, графа Монтгомери, как и во всех последующих изданиях.

 

А может, все-таки Шакспер?

И все-таки все изложенные выше версии имеют множество недостатков: слабую аргументацию, надуманность совпадений и странную череду случайностей. У каждой из рассмотренных версий есть свои сторонники, которые объединены в единое направление, всех их называют «антистрадфордианцами». Большинство же читателей и ученых все-таки склоняются к мысли о том, что не было никакой мистификации – актер Шакспер и Великий Бард Шекспир – это одно и тоже лицо. Мы уже говорили о том, что у «подлинного» Автора не было видимых оснований десятилетиями хранить тайну своего имени и уж тем более избрать в качестве прикрытия актера той труппы, которая ставила пьесы. Ведь он регулярно попадал бы в нелепые положения, когда ему приходилось бы давать объяснения темных мест в написанных не им пьесах, производить на ходу нужные изменения, знать наизусть сотни и тысячи чужих строк. Если, как подчеркивают антистрадфордианцы, Шекспир-актер был всего лишь неграмотным пьяницей и вымогателем денег у подлинного автора, то сомнительно, что он десятилетиями мог играть роль «прикрытия». Зачем автору нужно было подобное прикрытие, когда значительно проще было взять псевдоним? Некоторые современники Шекспира так и поступали, причем их настоящие имена остались и поныне остаются неизвестными.

Что бы не говорили антистрадфордианцы, у нас есть несколько свидетельств, в том числе самого Бена Джонсона, что современники считали автором шекспировских пьес актера Шекспира из Страдфорда. Сама идея отрицания авторства актера Шекспира возникла по разным причинам. Нередко это поясняется стремлением приписать их одному из представителей верхов, а не простолюдину. Часто играла немаловажную роль и погоня за сенсацией, желание предложить новое эффектное решение вековой загадки. А порой в основе этого лежала искренняя любовь к великим творениям английского гения (недаром работы ряда противников авторства актера Уильяма Шекспира немало способствовали изучению шекспировских творений) и протест против того образа довольного собой, благонамеренного и чинного страдфордского обывателя, который на основе немногих биографических данных рисовало западное литературоведение.

Итак, соперничество страдфордианцев и антистрадфордианцев породило множество талантливых и оригинальных исследований творчества и жизни Шекспира. Ведь страдфордианцы активно реагировали на все новые версии, выдвигаемые их оппонентами, нанося один за другим удары по хрупким построениям своих противников и обвиняя их прежде всего в том, что они изучают Шекспира в отрыве от среды, в которой он вращался, без исследования творчества других драматургов той эпохи. Если же следовать этим правилам, уверяют они, то многие сомнения отпадут сами собой.

Как уже говорилось выше, о Шекспире не сохранилось почти никаких биографических данных и никаких рукописей, из-за чего возникают сомнения в его авторстве. Однако, если принять во внимание реалии XVI века, это не покажется странным, ведь Шекспир не является исключением – таковы наши знания почти о всех драматургах его времени. Их рукописи также затерялись. Шекспир в глазах современников был одним из известных сочинителей пьес и пользовался успехом наравне с другими авторами. Он не являлся для современников тем величайшим, непревзойденным гением, каким заслуженно стал для потомков. Лишь в XVIII и особенно в XIX веке к Шекспиру пришла мировая слава. Понятно, что в течение жизни нескольких поколений, для которых Шекспир «еще не был Шекспиром», его бумаги могли затеряться. Сочинители пьес занимали в то время достаточно незавидное положение в обществе. Когда Бен Джонсон издал свои пьесы под названием «Труды», это вызвало насмешки и издевательства. В ту эпоху еще не привыкли к высокой оценке творчества драматургов.

Почему Шекспир ничего не говорит в завещании о своих пьесах? Да просто потому, что они ему не принадлежали, их не было в Страдфорде. Рукописи составляли собственность театра и должны были храниться в его библиотеке. Исследователи изучили завещания ученых и государственных деятелей конца XVI – начала XVII века. В большинстве завещаний не упоминаются книги. Это относится даже к завещанию самого Френсиса Бэкона.

Шекспир был выходцем из достаточно зажиточной семьи, занимавшей довольно видное положение среди страдфордских горожан. Поэтому нет оснований считать, что он не посещал местную школу. Конечно, находясь в Лондоне, он должен был самостоятельно пополнять свои знания. Но такой путь был проделан многими другими современными ему драматургами. Книги же вовсе не были тогда так дороги, как полагают антистрад фордианцы. Дешевые издания («кварто») стоили несколько пенсов за томик, это цена была вполне доступной для пайщика театра «Глобус». В этих дешевых изданиях было опубликовано немало исторических хроник, переводов греческих и римских классиков, географических сочинений и т. п… К тому же тщательное изучение пьес Шекспира показывает, что представление о необычайной учености их автора – все-таки преувеличение. Сведения, которые содержатся в них, Шекспир мог почерпнуть из небольшого числа изданных в то время книг, а грубые ошибки, которые он допускает, в частности, в области географии, вряд ли могли быть сделаны такими высокообразованными аристократами, как граф Рэтленд или граф Пэмбрук, не говоря уже о крупнейшем ученом Френсисе Бэконе.

С другой стороны, пьесы Шекспира действительно отражают глубокое знание их автором одной области – законов театра, знание, естественное для профессионального актера и маловероятное для аристократических дилетантов, у которых в числе различных увлечений было и занятие драматургией. Ничего нет странного и в осведомленности, которую обнаруживает Шекспир в придворной жизни, ведь он актер придворного театра.

Знакомство с деталями быта и географии других стран могло быть почерпнуто не только из книг, но и из рассказов товарищей-актеров, поскольку английские труппы в эти годы не раз выезжали на континент, где давали спектакли, пользовавшиеся большой популярностью. Наконец, многие пьесы Шекспира являются переделками – хотя и гениальными переделками – более ранних пьес на ту же тему. Такой способ создания новых произведений для театра считался тогда вполне нормальным, а вот в аристократических кругах было не принято создавать «копии», там ценились «оригиналы».

Детали, на которые указывают антистрадфордианцы, могли быть, несомненно, почерпнуты Шекспиром из пьес, послуживших для него первоисточником, но не дошедших до нас. Эти же источники объясняют и загадку совпадений между отдельными местами в записных книжках Бэкона и пьесах Шекспира – и тот и другой, возможно, использовали одни и те же материалы.

Даже самые «неопровержимые» доказательства антистрадфордианцев рассыпаются, как карточный домик, при более внимательном их анализе. Например, «загадка» надгробного памятника Шекспиру. Если более подробно изучить книгу, в которой памятник Шекспиру изображен в виде, отличающемся от современного, то выяснится, что ее автор – Уильям

Дугдейл, писавший в середине XVII века – не питал особого пиетета к имени Шекспира. Памятник великого драматурга срисован им в числе других местных «древностей». Исследователи сравнили изображения в книге остальных памятников с их оригиналами и установили, что почтенный антиквар часто ошибался, очевидно, рисуя по памяти десятки бегло осмотренных им достопримечательностей. Автор же первой биографии Шекспира Роу попросту скопировал рисунок из книги Дугдейла. Таким образом, утверждение о «переделке монумента» превращается из почти неоспоримого факта в явную легенду. В 1725 году памятник бесспорно уже имел современный вид. Имеется также свидетельство страдфордского учителя Джозефа Грина. Он принимал участие в сборе средств на ремонт надгробия в 1749 году. В сентябре того же года, после уже произведенного ремонта, Грин отмечал, что было проявлено особое старание сохранить памятник в прежнем виде. Маловероятно, чтобы учитель из Страдфорда сделал свое печатное заявление, не опасаясь быть тут же уличенным во лжи сотнями свидетелей, если бы памятник подвергся изменениям. Да и не было причин специально оправдываться и лгать: тогда еще не существовало «шекспировского вопроса».

Литературоведческий анализ разрушает и миф об аристократических симпатиях Шекспира, показывая, что наивно отождествлять драматурга с персонажами его пьес, думая, что в уста своих героев Шекспир вкладывал некие «особый» зашифрованный смысл. Да и «код» в пьесах Шекспира, обнаруженный бэконианцами, как показали работы экспертов по дешифровке, также оказался выдумкой. При таких методах «расшифровки» из текста пьес можно извлечь любую фразу. Что касается подписей Шекспира, то детальный графологический анализ показывает, что все они на разных документах имеют характерные общие черты и, следовательно, принадлежат одному и тому же лицу. Еще одним спорным моментом является разное написание фамилии Шекспира. Но это тоже не было редкостью в елизаветинской Англии. Фамилии многих исторических деятелей и писателей той поры дошли до нас в десятках вариантов.

Отпадают также доказательства «неграмотности», поскольку актеры придворной труппы должны были хорошо читать, для того чтобы быстро разучивать роли. И даже опубликованное в 1930 году письмо драматурга Френсиса Бомонта Бену Джонсону (от 1615 года), в котором подчеркивается, что, мол, Шекспир достиг крупных успехов, не имея образования (schollershippe) не свидетельствует о его неграмотности, а является подтверждением его успехов в самообразовании. И это косвенным образом опровергает «аристократические» теории, ведь такая фраза о Шекспире никак не может относиться к аристократам, закончившим Кембриджский или Оксфордский университеты. Сам Джонсон, называя в своем известном отзыве Шекспира «нежным лебедем Эйвона» (то есть указывая на Страдфорд-на-Эйвоне), пишет, что тот знал «плохо латынь и еще хуже греческий язык». Антистрадфордианцы же считают и эти слова Джонсона результатом «заговора», имеющего целью скрыть подлинного автора. Но как же в таком случае отличить истину от «заговора»? Да и зачем «искать черную кошку в темной комнате, если ее там нет»?

За последние десятилетия собраны новые доказательства авторства Шекспира из Страдфорда. Так, например, было документально установлено, что пьесы Шекспира принадлежали королевской труппе. В 1619 году, когда два лондонских издателя хотели опубликовать некоторые из этих пьес, королевские актеры вмешались и добились распоряжения лорда-камергера, чтобы никакие пьесы, составлявшие собственность труппы, не печатались без ее согласия. Исследователь Хотсон установил связи актера Шекспира с представителями литературных кругов того времени. Выяснилось, что первую поэму Шекспира «Венера и Адонис» напечатал Ричард Филд, уроженец Страдфорда. Студенты в Кембридже ставили любительские спектакли «Путешествие на Парнас» (1598 год) и «Возвращение с Парнаса» (1602 год). В одном из них говорится об актере Шекспире, в другом – о поэте и драматурге Шекспире, причем в обоих случаях явно имеется в виду одно и то же лицо.

Шекспиру писали его друзья и родные – одним этим опровергается вымысел о его «неграмотности». «Занятие ростовщичеством», которое так усердно вменялось в вину актеру Шекспиру антистрадфордианцами, тоже не подтверждается фактами. В одном случае это обвинение связано с закупкой Шекспиром зерна на случай неурожая. Но такое большее, чем полагалось по закону, количество зерна было обнаружено у всех зажиточных жителей Страдфорда, причем у многих из них в погребах хранились значительно более крупные запасы, чем у Шекспира. Еще имеется мелкий иск о неуплате денег за солод, который вызывает бурное негодование у антистрадфор-дианцев. Но этот иск был предъявлен в те месяцы 1604 года, когда Шекспир находился в Лондоне, выступая свидетелем на одном судебном процессе. Проверили и книгу городского совета Страдфорда, там фамилия Шекспира встречается 166 раз, при этом в 14 различных вариантах написания. И еще одна любопытная деталь. В 1602 году против членов геральдической коллегии выдвигались обвинения в необоснованной выдаче разрешения на право иметь гербовые щиты. В ходе дебатов был составлен документ, сохранившийся в архивах. В нем указывается, что один из участников спора, Ральф Брук, привел пример с гербом «Шекспира-драматурга», воспроизведя при этом гербовый щит Шекспира из Страдфорда. Надо напомнить также, что в сонетах автор дважды говорит, что его имя Билл – сокращение от Уильям.

Так может быть, исследователи «ломают копья» там, где следует «пронзать копьем»? Может, все-таки правы те, кто, читая Великого Барда, поражаются его гению и не ищут тайн там, где их нет?