– Но, Генри, неужели ты и впрямь готов поставить мою пьесу? – вопрошал Стокер в полной растерянности.

Как говорится, счастье приходит слишком поздно. Не успел ирландец выкарабкаться из сетей ужаса, в который его повергла кровожадно-оккультная неразбериха вокруг имени «Дракула», не успел толком оплакать гибель в огне своего любимого детища, как Генри Ирвинг с видом таинственного благодетеля, заговорщицки подмигивая, пригласил его к себе домой. И там – запросто, по-дружески – оглушил известием, что наконец-то прочёл его пьесу. Те самые двадцать листов, в которые Стокер где-то с полгода назад перелил свой сюжет, решив, что успешный спектакль проложит путь роману. И о которых успел забыть, приписав долгое молчание Ирвинга своему неуспеху на драматургическом поприще.

– Ты что, мне не веришь? – с укором воскликнул Генри. – Да, да, в сотый раз повторяю: пьеса расчудесная! Чистая юная дева и старый огненноглазый монстр в плаще! Зрители «Лицеума» кресла поломают от восторга. Классический сюжет. Дружище, я тебя недооценивал!

Тёмные глаза Генри Ирвинга выжидающе уставились на Стокера. Тот только пожал плечами.

– Та-ак. Отсутствие «да» означает «нет», я правильно тебя понял? Ты мне отказываешь? – прищурился Ирвинг. – Хорошо. Не буду тебя больше уговаривать.

Кресло скрипнуло, когда он поднялся, выражая всем видом намерение проводить гостя. Стокер почувствовал, что все у него внутри оборвалось. Он взметнулся на ноги.

– Генри, пожалуйста, подожди! Я не говорил «нет», просто…

– Что – «просто»? – грубовато переспросил Ирвинг.

– Я… не могу тебе рассказать всего… просто… из-за этой пьесы у меня могут быть большие неприятности.

– Что такое, дружище?

– Есть люди, которым… которым не очень нравится роман… и они высказали мне это в грубой форме. В весьма грубой.

– Α-a, особо злобные критики, что ли? – протянул Ирвинг, вновь устраиваясь в кресле.

– Ну… можно и так сказать, – вздохнул Стокер, всё ещё стоя навытяжку, как провинившийся школьник перед учителем. Он совершенно отчаялся объяснить причину, по которой никак нельзя ставить пьесу на основе романа о Дракуле. Ну, не рассказывать же, в самом деле, что его грозились убить вампир и бешеный усатый иностранец! Однако если отказать, то Генри – замечательный, неповторимый Генри – скорее всего, обидится навсегда. А ничего более ужасного, чем разрыв отношений с Генри Ирвингом, Брем и помыслить не мог.

Большие черные швейцарские часы тикали на стене ирвинговского кабинета. Молчание делало их особенно громкими.

– Брем, успокойся, – мягко сказал Ирвинг. – Не стоит быть таким чувствительным, мой бедный друг. Не думаю, что тебе следует бояться критиков: пусть себе надрываются, нам-то что с того? Не повесят же они тебя, в самом деле!

«О, эти-то как раз могут», – с тоской подумал Стокер.

– Поверь мне, пьеса о вампире Дракуле будет иметь успех. Для начала мы можем обкатать ее на наших – устроить небольшой показ для сотрудников театра. Ну, разумеется, для их друзей и родственников. Заодно решим вопрос с оформлением авторского права. Брем, не будь таким трусом!

На самом деле, Стокер не трусил. По крайней мере, в данный момент страх вытесняли совсем иные переживания. Что и говорить, идея заманчивая! Пусть роман погиб, но внутри, в сердце автора, он жив, и было бы нелепо это отрицать. Более того, происшествие в подземелье, когда он на своей шкуре узнал, что испытывает жертва вампира, могло добавить теме вампиризма в его отображении новые краски. А эти двое, служившие для него источником смертельного ужаса – право же, руки чешутся вставить их в пьесу. Сколько нового материала! Сколько колоритных черт можно позаимствовать для его Дракулы – и у вампира, и у профессора Принчипеску…

Да, опасно. Но как маняще!

– Хорошо, Генри… если только… сделать показ для театральных…

Генри вновь вскочил на ноги; его длинная худая фигура распрямилась резко, как складная трость.

– Вот и прекрасно! – громко заявил он, хлопнув Стокера по плечу. – Друг мой, во-он в том шкафчике, – он указал на изящный шкаф с застекленными дверцами в углу кабинета, – превосходнейший ямайский ром! Полагаю, мы можем выпить за успех нашего проекта!

Оба приятеля, придвинув кресла, расположились возле стола, где красовалась пузатая бутылка и пара рюмок. Тощие коленки Генри торчали над низеньким столом.

– За успех! – провозгласил Ирвинг, торжественно подняв рюмку с коричневой жидкостью.

После второй порции рома умиротворенный и расслабившийся Стокер подумал: «А ведь и правда, хорошая идея: сделать показ только для своих. «Вампир Дракула»… нет, просто "Вампир"! Тогда эти двое никак не узнают…» Он вздохнул и с улыбкой посмотрел на Генри. Тот, сверкая взглядом из-под кустистых бровей, увлеченно рассказывал байки из театральной жизни, однако Стокер слушал вполуха, продолжая успокаивать себя и твердить: «Не узнают они. Не узнают».

Мысли сделались тягучими, густыми и приятными, как горячий шоколад. «Все обойдется», – окончательно решил Стокер и потянулся к вновь наполненной заботливым Генри рюмочке.