– А правда, неплохо мы тогда прогулялись в музей мадам Тюссо?

– Да-а, князь, вашу лекцию в камере ужасов служитель запомнит надолго! С таким знанием предмета комментировать орудия пыток и казней, оставляемые ими повреждения и допущенные мастерами ошибки…

– Уж кто бы говорил! Вот того, как вы, граф, застыли в виде восковой фигуры, а потом внезапно ожили, посетители точно не забудут никогда!

Мир и довольство воцарились во мрачных стенах аббатства Карфакс. Точнее говоря, тут по-прежнему не обходилось без подколок, но они обрели характер более доброжелательный, чем прежде. Можно даже сказать – дружеский. Почему бы и не стать друзьями двум бывшим врагам, если они – иностранцы в чужом городе, если они говорят на одном языке и, наконец, если на этом языке они могут делиться вещами, которые занимают обоих?

Графа по-прежнему задевали отдельные Цепешевы шуточки. Однако благодаря бывшему врагу он открыл новое, неизведанное ранее удовольствие: рассказывать о себе. Раньше люди в его не-жизни присутствовали исключительно в тех качествах, которые напрочь отменяли откровенность, а преобразившись в не-мёртвых, обзаводились тем же опытом, что и он, поэтому разговаривать на эту тему с ними становилось бессмысленно. А ведь, оказывается, до чего приятно делиться с человеком, каково это – быть вампиром!

– Вы, любезный князь, наверняка слышали, что вампиры враждебны христианскому богу. На самом деле, это клевета. Как существа, выражаясь слогом поэтов-романтиков, фантастические, мы живём в здешнем мире на правах вымысла, а потому до обидного подчинены вымыслам, которые люди создали о нас на протяжении веков. Потому что все достаточно продолжительно существующие выдумки обретают крепость веры, а именно она для нас губительна. В Европе люди верят, что вампирам вредят облатки, крест, святая вода. Но также в этот список входят цветы шиповника, чеснок, рассыпанные рисовые зёрна и ещё много всякой ерунды, которую, как вы понимаете, никаким боком не пришьёшь к христианству. Знали бы вы, князь, как утомительно постоянно шарахаться: не положила ли юная жертва алый цветок дикой розы на подзеркальник? А перекрещенные спицы в её вязанье – могут ли они приобрести поражающую силу креста? Как сказал бы наш образованнейший сосед доктор Сьюард, так и невротиком стать можно… Ну да ладно, я увлёкся. В общем, ни я лично, ни мои не-мёртвые подданные – мы ничего не имеем против христианства и христиан.

– Но после смерти вам одна дорога – в ад, – заметил Цепеш.

– В ад? – усмехнулся граф. – Ну, по мере того, как воспоминания о Тонком мире возвращаются ко мне, я склонен со всё большей уверенностью утверждать, что христианские ад и рай – всего лишь две из множества возможных реальностей, и совсем не так уж много людей жаждут попасть туда после смерти. Нет, разумеется, кому-то приятно попеть псалмы под аккомпанемент арфы в компании белокрылых ангелов, а есть и такие, кого угрызения совести загоняют в котлы с кипящей смолой. Но, как показывает опыт, даже им рано или поздно приходит в голову заняться чем-то более интересным, что было свойственно им при жизни. Вот вы, князь – долго ли вы можете обходиться без воинского ремесла?

– Само собой, уже соскучи… Э, то есть, грешный я человек! Да и какая у меня жизнь была – вечно в седле, с мечом в руке, вечно в сражениях. Где же мне было чему-то другому обвыкнуть? Но если по смерти удостоюсь рая, то господь, по неисследимой милости своей, сделает так, чтобы я полюбил и райские кущи, и вечные молитвы, и компанию праведников, и что там у него ещё есть.

– То есть, фактически вы сознались, что сейчас вам всё перечисленное совсем не по душе.

Цепеш ничего не ответил.

– Так какой же смысл стремиться попасть в место, которое вам заранее не нравится?

Цепеш куснул ус и упёрся в собеседника тяжёлым взглядом.

– А куда ж ещё? В ад, на вечные мучения?

– Ну, если выбирать меж двух неприятных возможностей, тогда в самом деле, имеет смысл выбрать меньшее зло. Но я вам о том и толкую, что возможностей – мириады. И вместо того, чтобы подвёрстывать себя под некий идеал, которому должно понравиться то, что не нравится вам, вы будете в состоянии выбрать то, что лично вам покаже…

– В церкви не так учат, – решительно перебил Цепеш. – Не такова вера православная!

У вампира уже вертелся на языке колкий ответ. Но когда он вгляделся в лицо окончательно набычившегося друга, то предпочёл оставить остроумные слова невысказанными.

– Хорошо, князь, хорошо. Я вовсе не имел в виду задевать вашу веру. Верьте на здоровье. Я же, в свою очередь, буду придерживаться того, что подсказывает мне мой опыт и разум. В общем, оставим этот скользкий предмет! Я, собственно, вот о чём хотел поговорить: у вас есть какие-то планы на будущее?

– Да вот, надо бы вернуться в родную Валахию. Только не так сразу. Брожу вот тут по Лондону, с приезжим людом разговариваю. Народа нашего попадается немало: венгры из Сигишоары, немцы из Брашова, а бывает, наткнёшься и на румына. Расспрашиваю, что да как. Примериваюсь. Спешить не хочу.

– Да, вы правы. Ни к чему спешка в таких делах.

«Ну и ну! – подумал граф. – Если он останется надолго, да вдобавок будет меня учить, как я должен поступать и думать в соответствии с православной верой и ещё сотней-другой средневековых представлений… н-да, боюсь, такого ни одна дружба не выдержит. И хотя я давно привык сдерживать себя, но не могу гарантировать, что в таком случае у меня не зачешутся клыки…»

Если Цепешу пришли в голову аналогичные мысли, он их ничем не выдал. Однако его широкая шея, всегда красневшая в порывах гнева, не сразу утратила багровый цвет.

– Если у вас там в этом… Тонком мире так хорошо, что ж вы к нам-то пролезли? – не сразу успокоившись, спросил всё-таки он.

Граф развёл руками:

– Я, конечно, не слишком хорошо представляю мотивы своих тогдашних действий – поймите, я был всё же не совсем той личностью, которая разговаривает с вами сейчас… Но мне представляется, что сила, которая бросила тогдашнего меня в это рискованное приключение – любопытство. Вот вообразите только, князь, что буквально рядом с вами открывается вход в неведомый мир! Вот вы удержались бы? Я не удержался… Мир, который вы наблюдали издали, слышали рассказы пришедших оттуда, но никогда не рассчитывали его посетить – разве что в качестве бесплотного духа, а это значит, что по-настоящему поучаствовать в делах этого мира вы не сможете…

Вампир воодушевился:

– Если бы я остался бесплотным духом, то никогда не получил бы собственной личности, которой сейчас дорожу. Я не ощутил бы ласку ночного воздуха на коже, не изведал бы прочности земли под ногами. И не попробовал бы крови… А ведь кровь – она такая вкусная, человек даже представить себе этого не может! Воистину, в ней – сама жизнь…

Граф был настолько упоён собственным рассказом, точно жаворонок – утренней весенней трелью, что совсем не смотрел на лицо собеседника. Возможно, вглядись он в него, да повнимательней, ему удалось бы прочесть в его чертах то, что помогло бы предотвратить последующие трагические события… А возможно, и нет. Несмотря на сверхъестественно долгую жизнь, во всём, что касалось человеческих взаимоотношений, Дракула Трансильванский был наивен, как дитя.

Всё ещё разгорячённый религиозным диспутом, Влад вышел на улицу. В последнее время он полюбил одинокие прогулки по Лондону: вглядывался в жизнь великого города, вчитывался в его вывески, внюхивался в его – порой не слишком приятные – ароматы. Всё это – в преддверии расставания. Он уже установил себе срок отбытия в родную Вала… то есть теперь в Румынию; а на фоне этого даже мрачный туманный Лондон стал временно мил. Хорошо, что он останется позади; недолго его терпеть осталось. После приятно будет вспоминать, что вот и такое когда-то приключилось в его жизни.

Он шёл по Веллингтон-стрит (названия улиц уже не были незнакомы), ощущая себя частью лондонской толпы и в то же время наслаждаясь тем, насколько он, неузнанный среди этого сброда, превосходит его, когда услышал – это:

– Дракула был просто великолепен!

– Да-да, дорогая Милли, я согласна. Конечно, его окружает аура зла, но, если отдаться чувствам… ах, ведь о таком любовнике остаётся только мечтать!

– Люди измельчали. Они совсем не то, что воины древности, не правда ли?

– Да, пожалуй, истинные мужчины уцелели только в горах Трансильвании. А что касается современных лондонских клерков, скажу тебе по секрету…

Одна из подруг понизила голос, после чего обе захихикали.

Влад ничего не понял. Эти женщины знакомы с графом? Не успев выдвинуть новые предположения, он ринулся за подругами.

– Стойте! Немедленно!

Дамы – одна с шалью на плечах, другая с не соответствующим погоде кружевным несерьёзным зонтиком – оглянулись и ускорили шаг.

– Стойте же!

Подруги не остановились. Разгневанный таким неучтивым обхождением Цепеш попытался их задержать – и ухватил ту, что отставала, за край шали.

– Что вам угодно? – взвизгнула дорогая Милли и направила зонтик ему в грудь, как копьё.

– Постойте! Я ничего плохого вам не сделаю. Но вы должны мне объяснить, откуда…

– Мы ничего не должны вам, сэр! – Миллина подруга вздёрнула подбородок с видом оскорблённой невинности.

– Откуда вы знаете о Драку…

Окончание «ле» потонуло в визге дорогой Милли:

– Поли-и-и-ици-и-и-и-и-я-а-а-а!

Цепеш не боялся встречи с полицией: он уже успел составить мнение о здешнем беззубом и до глупости добродушном судопроизводстве. Но подруги так голосили, зонтик вращался с такой скоростью, а прохожий люд косился на происходящее с таким интересом, что князь почёл за лучшее побыстрее покинуть место действия. Всё равно с женщинами, когда они визжат, разговор невозможен!

«Надо же, граф-вампир! Истинный мужчина… Хм, это о нечисти? Да, странные тут у женщин вкусы… Совсем люди одичали.»

Влад и сам не понимал, чем его так задел этот случайно услышанный разговор. Ну да, если они знают графа, надо бы предупредить, чтоб не болтали зря языком. Граф же вроде теперь его союзник… Вдали замаячила какая-то яркая вывеска, к которой направлялся князь, продолжая размышлять на ходу. Вывеска такой степени вырвиглазистости, по его наблюдениям, могла принадлежать не слишком дорогому месту, где можно укрыться от непогоды, уже стягивавшей над крышами чёрные тучи с седой снеговой подстёжкой. Так вот, с графом они друзья, как-никак, со Стокером вместе справились… По мере приближения вывеска представлялась всё более и более знакомой, хотя Влад пока не мог определить, что ему напоминали эти завитушки из красного сурика – буквы пока не различались… Поганая всё же погода. И отчего-то погано на душе.

Вывеска уже вплотную нависла над головой, видимая сквозь хлопья мокрого снега. Обмахивая от снега лицо, Влад прочёл. Красным суриком – по чёрному:

Спешите видеть!

ПАНОПТИКУМ ТЕНЕЙ!

С помощью аппарата «паноптиком»

силы зла протянут к вам свои костлявые руки!

А ведь тут тоже можно неплохо развлечься. К тому же он хотя и надел с утра графский плащ (тому, кто спит в гробу, он не так уж нужен), но от такой непогоды это плохая защита. Над кассой было косо начертано: «5 пенсов». Ничего, сойдёт, не так уж дорого. Влад гордился тем, что уже умеет разбираться в местных ценах. И много в чём ещё.

В небольшом зале, который умудрялся быть холодным и душным одновременно, Влад прошагал на своё место по не убранным вовремя ногам и ввернулся в тесноту громоздко одетой публики. От соседа пахло овчиной, так по-родному, так по-валашски, что рядом с ним тянуло расслабиться и даже задремать. Но что-то продолжало беспокоить Влада.

Не «что-то», а его имя! О ком говорили эти легкомысленные женщины? Как будто бы о графе – ведь Влад не встречался ни с одной из них. Но при этом возникало впечатление, будто и намёк на него самого краешком присутствовал в беглом разговоре… Что за чёрт! Словно и он, православный воитель, и вампир, – оба они стали частью некоего противоестественного целого под одним именем. Дракула о двух головах! Что может быть нелепее и гаже?

Тем временем впереди рядов стульев коренастый субъект, простуженно хлюпающий красным носом в шарф, налаживал какую-то диковинную штуковину отсвечивающую зеркалами. Влад успел привыкнуть к мысли, что колдовства во всех этих премудростях не больше, чем в мече или седле – так, выдумки человеческие. Однако его рука непроизвольно потянулась к рукояти отсутствующего меча, когда свет погас и над толпой прозвучало:

– Завершается девятнадцатый век. Каким он будет, век двадцатый? Достижения науки предвещают время благоденствия, избавление от невежества, болезней и войн. Однако силы зла не дремлют!

Среди темноты засветился небольшой круг. И в нём нарисовалась гротескная тень. Тощая, сгорбленная, с вытянутым черепом, горбатым носом и заострёнными крупными ушами, в длинном сюртуке.

– Злобный вампир, порождение могильного тлена, восстал из гроба, чтобы сосать кровь живых. Греки зовут чудовище «носуфурату», что означает «тот, кто не умер».

Тень в круге задвигалась, простирая вперёд руки с когтистыми пальцами.

В другой раз Влад с удовольствием посмотрел бы на оживающие картинки. Но сейчас он безотрывно следил за реакцией публики. В тусклом свете на лицах окружающих сменялись разнообразные чувства. Любопытство, страх, предвосхищение… восторг! Да-да, восторг – им это нравилось!

В круг вдвинулась – почему-то стоя на коленях – дева в просторной смятой одежде, с откинутой назад головой. Распущенные волосы касались пят. Способ передвижения – коленками вперёд – ничуть не отпугнул носуфурату, который охотно склонил над ней свой горбатый профиль…

– Дракула! – прозвучало в зале. – Как есть Дракула!

Тотчас за этим грохнуло. Это подскочил Цепеш. Он обернулся, пытаясь разглядеть среди темноты того, кто выкрикнул его имя. Но несколько рук сразу уже вцепились в него, насильно усадили обратно. Он мог бы побороться с ними. Но к чему?

В единственном светлом пятне посреди темноты тени двигались, соединялись, расходились. Цепеша уже не увлекал их призрачный танец. Он сидел, уставясь в стриженый затылок впереди сидящего. Перед глазами то вспыхивал, то погасал свет.

Это походило на чудо. На злое чудо. То, что было предвещено ему в самом начале, когда он, израненный, еле дышащий, слышал слова о вампире, который собирается отобрать его имя, – сбылось. Кто виноват? Снова Стокер? Отыскать его, вырвать из глотки признание, наказать, как дОлжно! А если не он? Но если даже он, то уже понеслось, завертелось – не остановишь… Что делать? Подкараулить и убить того, кто это выкрикнул? Покончить с дорогой Милли и её подругой? А если отождествление имени «Дракула» с мерзкой нечистью уже произвело своё разрушительное действие и распространяется сейчас по Лондону, как чёрная оспа, как чума?

Влад не шевелился, он прикрыл глаза. Со стороны он мог бы показаться спящим; на самом деле, в нём бушевала буря. Эти приступы ослепляющей ярости он знал за собой с детства. И знал также, когда можно дать ей волю, а когда – зажать, стиснуть внутри, дабы претворить во что-то иное. Немедленное действие – в отсроченное и мудрое решение.

Его имя – больше не его. Оно готово прочно прицепиться к вампиру. Так что же делать?

Решение придёт.