За окном задувало весной. Полуоткрытые в сумеречный лондонский день тёмно-салатовые шторы едва позволяли разглядеть тяжёлое, как мокрое бельё, небо, фасад соседнего дома с дождевыми потёками и рябь на ветреной луже, но даже по этому безрадостному, казалось бы, клочку лондонского пейзажа можно было угадать: зима идёт на убыль. Волнующая, могущественная, непобедимая весна скоро вступит в свои права.

Мистер Абрахам Стокер восседал за письменным столом спиной к окну, в новом стёганом шлафроке, с горлом, обвязанным платком. Перед ним на зелёном сукне лежала стопка плотной дорогой бумаги, стояла наполненная доверху чернильница. Стокер не спеша, растягивая удовольствие, взял из стопки верхний лист, обмакнул в чернила хорошо очинённое перо и начал:

«Дорогой Джонатан!

В прошлом своём письме вы справлялись о моих взаимоотношениях с театром "Лицеум". Счастлив сообщить, что после перерыва, вызванного некоторыми причинами личного свойства, я вновь приступил к работе.»

Стокер воткнул перо в чернильницу, прислушался к своим ощущениям. Главенствующим было ощущение полного довольства, коему способствовал съеденный менее получаса назад бифштекс. Долой безотрадную тиранию яиц всмятку – Флосси снова начала кормить его мясом! И привела в порядок его рабочий стол. И купила ему этот уютный и красивый шлафрок, мужественно миновав витрины с модными принадлежностями дамского туалета. И даже – гм, этим ни с кем не поделишься, но самому-то приятно – перестала ссылаться на головную боль, когда он приглашает её в спальню… Поистине, возвращаются самые упоительные дни его медового месяца!

«Довожу до вашего сведения сюрприз: переиздана моя книга "Поручения и обязанности служащего суда второй инстанции в Ирландии". Мне даже обещают некоторый доход. Но меня более привлекает литературная известность в ином качестве…»

В комнату вплыла Флоренс Стокер:

– Милый, ты не хочешь измерить температуру?

О, вот оборотная сторона нового медового месяца: став более отзывчивой в отношении желаний мужа, Фло также начала проявлять излишнее беспокойство о его здоровье. Особенно когда он принимается говорить о том, кем же оказался на самом деле мистер Дракс… ну, этого Стокер давно уже не делает. Иначе Фло схватится за виски, изображая мигрень, а после всем придётся худо.

– Нет, спасибо, не хочу.

– Я поговорила с доктором Аткинсом: он готов принять тебя в любое время.

– Флосси, милая, но ведь доктор Сьюард тебе объяснял, что я не нуждаюсь в помощи психиатра!

– У твоего Сьюарда у самого не все дома… Да-да, не спорь! А тем более, у этого ужасного голландского шарлатана с его ужасным голландским акцентом. Надеюсь, ты не принимал из его рук никакие снадобья?

– Нет, я…

– Эти люди поддерживают твои бредо… то есть, я хочу сказать, разделяют не самые здравые идеи. Прошу тебя, постарайся поменьше с ними общаться. Сделай это ради меня.

– Хорошо, – сдался Стокер, – я согласен измерить температуру.

С градусником во рту, по крайней мере, он был избавлен от необходимости давать какие бы то ни было обещания. Жена, которой было неинтересно читать ему морали, не получая отзыва, вышла.

Как только за ней закрылась дверь, Стокер, придерживая языком градусник, схватился за перо и стремительно вывел:

«И ещё одна добрая новость: я снова взялся за написание романа о графе-вампире! В нём прозвучат отголоски ужасных событий, коих я отчасти стал свидетелем. Благодарение господу – и профессору Ван Хельсингу – мир избавлен от этой чумы. Признаюсь, ранее я давал слово бросить писательство и в особенности не писать романы о вампирах, однако все, кто вынудили меня к этому обещанию, ныне мертвы, и это обстоятельство освобождает мой творческий дух.»

А за полузакрытыми шторами лондонская погода всё не могла пролиться совершенно весенним дождём. Хотя очень пыталась.