Беседы с Карлосом Кастанедой
Нагваль и его группа
…мне позвонила Флоринда Доннер. Кастанеда часто говорил о ней с огромной теплотой: она совсем маленькая, очень некрасивая, но необыкновенно мужественная.
Когда я спросила его, является ли она его спутницей, он ответил утвердительным кивком.
В тот момент я не подумала, что мы употребляем слово «спутница» в разных значениях.
У Флоринды был живой, располагающий к себе голос. Она сказала, что родом из Венесуэлы, но уже долгое время живет в Соединенных Штатах. Английский язык ее нового окружения совсем не повлиял на ее испанское произношение. Она ведет в Лос-Анджелесе очень замкнутый образ жизни, сообщила она, потому что у нее нет водительских прав.
Когда я спросила о путешествии, о котором Кастанеда объявил в предыдущий день, она пояснила причину своего звонка: Индейцы из Соноры сами прибыли в Лос-Анджелес, и мы не можем оставить их одних.
Она сообщила мне, что в понедельник они вместе с Кастанедой хотят пригласить меня пообедать. Ввиду такого изменения наших планов, я не знала, следует ли мне брать с собой листы с вопросами, которые я как раз подготовила, и сообщила ей о своих сомнениях.
«Ну конечно же! Бери их с собой, таким образом тебе будет легче концентрироваться», – поддержала она меня.
Я не смогла удержать свое любопытство и спросила ее, когда мы уже попрощались: «Ты тоже знаешь дона Хуана?»
«Да, я познакомилась с ним двадцать лет назад», – коротко ответила она.
Итак, я получила привилегию встретиться одновременно с двумя людьми, знавшими дона Хуана. Ведь один из самых часто упоминаемых выпадов против Кастанеды заключался в том, что он является единственным человеком, свидетельствующим о существовании мага яки. Он защищался против таких выпадов, пока ему не стало скучно: «Мысль, что я мог выдумать такого человека, как дон Хуан, это абсурд. Он вряд ли является такой личностью, которую я смог бы выдумать с моим европейским интеллектуальным воспитанием. Истина намного необыкновеннее. Я не выдумал его, я просто сообщаю сведения о нем».
Было бы совсем просто доказать существование дона Хуана, если бы он представил скептически настроенной публике Флоринду, но он этого не сделал.
В понедельник, ровно в час дня, в назначенный срок мне сообщили из администрации, что пришла Флоринда Доннер. Она сидела в вестибюле на стуле. Ее внешность очень поразила меня. Я даже подумала автоматически:
Переодетый и перекрашенный Кастанеда. Флоринда выглядела хрупкой, немного двуполой и была не более метра пятидесяти ростом. У нее были короткие светло-желтые волосы и светло-голубые глаза, маленькие, но выразительные. Она притягивала к себе, хотя движения ее были беспокойными. Черты ее лица имели что-то общее с Биби Андерсоном, который играл в фильмах Бергмана. По виду ей было лет тридцать, однако вполне могло быть и сорок, если она познакомилась с доном Хуаном двадцать лет назад. Позже, приведя данные о своем рождении, она подтвердила мое предположение. На ней была спортивная одежда, белые брюки, желтая рубашка и сандалии. Она встала, и мы представились друг другу. Она поцеловала меня в щеку. Я оглядывалась в поисках Кастанеды, но Флоринда пояснила: «Он ждет на улице».
Мы покинули здание и обнаружили снаружи Кастанеду, который шел к нам, широко улыбаясь, по только что подстриженному газону. Несколько минут мы стояли, решая, куда же нам лучше пойти. Кастанеда вежливо спросил меня, не голодна ли я, и я ответила, что не прочь съесть что-то легкое, например, салат…
Однако они уже выбрали подходящее место, удобное по своему расположению и славящееся хорошей кухней. Они были убеждены, что мне там понравится. Это был кубинский ресторан. Я последовала за ними к автомобилю, на этот раз это была не машина для сельской местности, а просторный «Форд». Флоринда уселась сзади, а мне предоставили сиденье рядом с водителем. Кастанеда двинулся в направлении Wilshire Boulevard. Оба стали спрашивать меня о моей работе, и снова всплыла тема «рутины» и необходимости избегать ее.
С ними было очень просто общаться. Флоринда неожиданно порадовала меня, протянув мне рукопись, которую он не мог найти. Перевод его последней книги на испанский, 354 страницы, пронумерованные, начиная с четвертой, напечатанные на обычной пишущей машинке с двумя интервалами и перевязанные резиновым шнуром.
Я вспомнила комментарий Кастанеды и озабоченно сказала: «Но у меня уже нет времени прочесть это до отъезда».
«Это мы знаем, – сказала Флоринда, – но ты можешь оставить перевод у себя».
Примерно через двадцать минут мы прибыли в кубинский ресторан, оборудованный в народном стиле. Там было очень шумно, хотя занятыми были только половина столиков. Мы решили усесться сзади, возле стеклянной стены. Там было почти пусто, и мы могли бы без помех разговаривать. Флоринда и я сели рядом, спиной к двери. Кастанеда уселся напротив. Молодой официант подошел к столику; казалось, он знал обоих, поскольку спросил по-испански: «Как поживаете?»
Кастанеда и Флоринда производили впечатление людей, которые чувствуют себя очень хорошо. Без сомнения, они бывали здесь и прежде. Меню находилось на доске, висевшей на стене. Как знатоки, они заказали всем троим жаркое с картошкой. Оно готовилось с фасолью в маленьких горшочках. Кастанеда заказал горячий чай. Когда официант извинился, что у них не подают чай, он настоял: «Спросите на кухне! Мне всегда его здесь подавали». И действительно, ему принесли чай. Казалось, он отлично знает это заведение. Флоринда заказала кока-колу. Когда ее принесли, она взглянула на меня и сказала несколько извиняющимся голосом: «Это мой порок».
Несколько минут они с энтузиазмом наслаждались вкусной едой.
«Мы приехали в Лос-Анджелес только для того, чтобы вкусно есть», – пошутил Кастанеда, заказав себе еще и порцию поджаренных бананов на десерт, от которых мы с Флориндой отказались.
«Мы не любим готовить», – сказала Флоринда.
«И посуду моем неохотно», – добавил он. Флоринда больше не хотела есть, а я заказала себе капучино. Кастанеда колебался, но потом заказал и себе тоже. Затем они поведали мне о своих маленьких гастрономических пороках.
«У моего брата в Венесуэле кофейные плантации, – рассказывала Флоринда, – так что я привыкла пить хороший кофе. Но когда я приехала в Соединенные Штаты, кофе здесь был так плох, что не составило никакого труда от него отказаться».
О причинах ее зависимости от кофе она промолчала. После того, что она, в конце концов, рассказала, и прежде всего по ее виду – как она это рассказывала, можно было заключить, что ей было вовсе не так просто отказаться от шоколада.
«Я ела его по три раза на дню, – вспоминала она. – Я клала шоколад между двумя тоненькими кусочками хлеба или просто так, на язык, запивая глоточком кофе».
Она описывала этот процесс так, будто вновь переживала его в это мгновение, сопровождая движениями руки и живописно изображая истинное наслаждение. Похоже, ей до сих пор приходится бороться с этой страстью.
Кастанеда подтверждающе кивнул: «А мне приходится следить, чтобы она не ела шоколад тайно, иначе у нее на лице будут прыщики. – Потом он взглянул на нее с любовью – иначе эта бестия заболеет».
Флоринда, пойманная с поличным, плутовато улыбнулась и сообщила, что не только она подвергается искушению: «Нам приходится следить, чтобы он не пил кофе, иначе ему будет плохо».
Кастанеда, смеясь, признался, что это действительно так. Казалось, их совсем не заботит эта борьба против собственных страстей. Напротив. Кастанеда заказал себе еще и булочку с маслом, которую подали еще горячей. Он отломил кусочек, раскрошил его и высыпал в капучино. Он был полностью сконцентрирован на этом занятии.
– Каков был дон Хуан? – спросила я Флоринду.
– Он был очень старый. Но с силой двадцатилетнего юноши.
При упоминании имени дона Хуана, Кастанеда мгновенно поднял голову от капучино и подтвердил:
– У него было тело молодого парня.
В течение нескольких минут они одновременно говорили, перебивая друг друга и восславляя способности дона Хуана, подчеркивая свою любовь к нему.
– Флоринда была его любимица, – заверил Кастанеда с удовольствием.
– Он носил меня вот так, под мышкой, – пояснила Флоринда и согнула свою правую руку так, будто она несет сноп соломы.
– Он носил ее с места на место, как ребенка, – прервал он, наслаждаясь.
– И ты познакомилась с ним двадцать лет назад? – продолжала я бить в одну точку, глядя при этом ей прямо в глаза и желая разузнать побольше мелочей о ее отношениях с учителем.
– Да, – ответила она. – Но больше я ничего не скажу, иначе ты узнаешь, какая я старая.
Я практически ничего не знала о ней, но решила уважить ее нежелание говорить о своем прошлом. Только шутки, отпускаемые Кастанедой, давали мне некоторые сведения.
– Это я обрезал ей волосы, – со смехом, заговорщицки сообщил он мне и, чтобы взъерошить ей волосы, протянул над столом свою руку, которую она отбила шутливым жестом. – И волосы останутся короткими, потому что так лучше видны ее нацистские наклонности.
Она подтвердила, что ее семья родом из Германии, но я не спросила, сколь долго они уже живут в Венесуэле. Позже она дала мне написанную ею книгу. Читая ее, я поразилась, какой сильной личностью она была, каким мужеством обладала и насколько она похожа на Кастанеду. Она тоже была антропологом и получила докторскую степень за исследования в области индейского целительского искусства. Она имела американское гражданство и тоже училась в Калифорнийском университете, где и познакомилась с Кастанедой. Он представил ее в 1968 году дону Хуану, после того, как было опубликовано «Учение»… Дата соответствовала двадцати годам, а еще прежде, как она сказала, она познакомилась с Кастанедой.
Вероятно, Флоринда была у мага яки непродолжительное время. В ее захватывающей книге «Шабоно», где она описывает свое годичное пребывание у одного из индейских племен в дебрях Амазонки в конце семидесятых годов, она упоминает, что за десять лет до этого она познакомилась с настоящим шаманом. В книге она упоминает Хуана Каридада, от которого она ушла, так как ей было страшно: он вызывал у нее сновидения, в которых сам лично появлялся, а на следующий день рассказывал точное содержание сна. Она прожила два года в Венесуэле, продолжая свои полевые исследования, и вернулась затем в Соединенные Штаты с материалом для докторской диссертации и с описанным в книге опытом пережитого. Она, как и Кастанеда, писала на английском, и книга была опубликована с хвалебным комментарием Кастанеды в 1982 году. Она получила великолепную оценку критиков и была переведена на десяток языков.
Только очень немногие люди знают, что Флоринда и Кастанеда имеют общее прошлое, вместе живут в настоящем и, согласно оброненным ими замечаниям, не собираются расставаться и в будущем.
– Она – начало и конец всего, – заявил он с большой уверенностью. При этом замечании Флоринда скромно покачала головой. Она не противоречила, как она делала это при всех других темах, которых мы касались. В ресторане он несколько раз обратился к ней, назвав ее Гина, возможно, это было шуточное имя. Позже Кастанеда дал мне понять, что их отношения не имеют ничего общего с обычной связью между мужчиной и женщиной. Энергии обоих носят очевидно дополняющий характер и необходимы, чтобы достигнуть того, что он называл освобождением.
Несмотря на это, многие рассматривали их отношения на обычный манер.
– Мой зубной врач называет ее госпожа Кастанеда, – сказал он с удовлетворением, – и мы позволяем ему так думать. Нам все равно.
Я вновь вернулась к теме дружбы и спросила Флоринду: Карлос рассказал мне, что у него нет друзей. У тебя их тоже нет?
– Друзья желают посещать тебя в твоем доме, – ответила она, – и звонить тебе. Они сердятся, если узнают, что ты была в городе и не связалась с ними.
Наконец, с едой было покончено. Кастанеда оплатил счет своей кредитной карточкой, и мы поднялись, чтобы уходить. Уже у дверей он спросил, не нужно ли нам в туалет.
– Почему тебе нужно это знать? – спросила Флоринда.
– Потому что мы сейчас пойдем в парк, а там будет трудно найти это место, – пояснил он.
Мы вернулись к автомобилю и заняли свои места. Кастанеда как водитель соблюдал все правила дорожного движения и не вел себя агрессивно по отношению к другим водителям. Его хорошие рефлексы позволяли ему концентрироваться на управлении и время от времени поглядывать на собеседника. Через некоторое время он остановился на парковочной площадке у деревянного щита с надписью «Ranch Park». Это было большое пространство с несимметрично разбросанными садами, подстриженными газонами и небольшим количеством деревьев. Там были грубые скамьи и столы, и некоторые простые спортивные приспособления. Вдали находилась группа детей в разноцветных одеждах, повторяющих вслед за учителем гимнастические упражнения. Ветер доносил до нас их смех. Два молодых человека играли на площадке в теннис. Здесь было прохладно.
Кастанеда предупредил нас, чтобы мы ничего ценного не оставляли в автомобиле, так как это может быть украдено, и самолично убедился, что все дверцы машины закрыты. Едва мы прошли несколько шагов, как он остановился. Он начал оглядываться по сторонам и признался, что ему нужно в туалет. Флоринда засмеялась:
– Сначала спрашивает нас, а потом оказывается, что хочет сам. Ну, здесь ему придется поискать.
Кастанеда казался очень сосредоточенным, не отвечал, а направился к одной из кабинок для переодевания, однако сразу вернулся назад – не вышло.
Он пошел вдоль здания и наконец обнаружил указатель. Мы с Флориндой ожидали. В ее присутствии я чувствовала себя очень хорошо. Она была мягкая, немного сдержанная, но не интровертка, и казалась очень хорошим слушателем. В этом она была полной противоположностью Кастанеде, который едва ли умел молчать. Кастанеда вернулся назад с видимым облегчением. Теперь нам нужно было найти место для интервью. Между кабинками для переодевания и теннисной площадкой находилось возвышение вокруг павильона. Нужно было подняться вверх три-четыре ступеньки. Мы уселись вокруг белого пластикового стола. Солнце светило мне прямо в лицо. Я не хотела надевать солнечные очки, потому что Кастанеда тоже был без очков, и мне хотелось смотреть ему прямо в лицо. Через несколько минут солнечные лучи, которые отражались и от стола, и от листьев, вызвали слезы у меня на глазах. Мы пересели за другой столик, в тень. Но здесь дул ветерок и нам стало холодно. Надо было опять искать место. Кастанеда встал посередине, подхватил нас под руки, и мы зашагали по газону. Он предложил усесться прямо на траву. Но газоны незадолго до этого полили, и трава была мокрая. Наконец мы нашли один грубо сколоченный стол, который, казалось, удовлетворял нашим требованиям. Он стоял под деревом, в полутени. Кастанеда заметил на поверхности стола остатки художественной росписи, краски которой лучились под солнцем, и воскликнул: «Как красиво!»
Они уселись рядом, напротив меня. Скамьи были без спинок и крепко прикручены к столу. Прежде чем я начала свои расспросы, мне пришла в голову одна мысль.
Кастанеда писал, что Нагваль руководит другими магами. Дон Хуан пояснял, что маг – это просто человек знания, который знает космические энергии и умеет их использовать. Во все времена были посвященные, которые скрывали от посторонних свои знания, чтобы препятствовать их искажению или использованию в корыстных целях. Это были люди, которые могли вызывать в себе самих или в окружающем мире определенные необычные эффекты, и поэтому их называли по-разному и распределяли по разным категориям, в зависимости от общества и времени: маг, целитель, ясновидящий, волшебник, медиум, астролог, факир, алхимик… И, естественно, колдун – самое тяжкое обвинение, которое в течение нескольких столетий могло быть выдвинуто против человека. Но ведь не нужно так далеко ходить: разбитое зеркало или черная кошка для многих людей и в двадцатом столетии являются плохой приметой. Некоторые защищаются от нежелательных последствий трижды стуча по дереву, другие не могут перенести вида рассыпанной соли или раскрытых ножниц на столе, третьи боятся воя собаки или встречи с рептилией. Тот, кто избегает мерить все одной мерой, «ведь никогда нельзя знать наверняка»… возможно, спокойно садится в самолет, но не может столь же спокойным быть в пятницу, 13-го числа. Гадание по руке, на картах или на кофейной гуще превратилось в предпринимательство, и едва ли найдется какой-нибудь журнал или газета, где бы не печатали гороскопов, даже в таких, которые, прежде всего, считают себя научными. Есть и такие люди, которые не выйдут из дому, не подбросив прежде в воздух три монетки, чтобы прочесть ответ в Ицзине. Ношение различного рода амулетов для защиты от черной магии распространено более широко, чем об этом думают. Что это? Суеверие? Голос предков внутри нас?
Если магия – это «знание и правильное использование энергии» и мы сами, как и остальной космос, состоим из этой энергии, тогда мы все потенциальные маги и люди знания. Возможно, именно поэтому Пифагор требовал: «Познай самого себя, и ты познаешь Универсум и богов».
И как раз это хотел внушить своим ученикам дон Хуан, ставший, благодаря книгам Кастанеды, самым известным магом Запада, начиная от братьев Аарона и Моисея. Я приступила к интервью и спросила Кастанеду:
– Ты теперь Нагваль, руководитель?
– Да, я Нагваль, – подтвердил он без колебаний.
– Можешь ли ты описать кратко качества и действия Нагваля?
– Нагваль не имеет права проявлять сострадание. Например, можно любить, не ожидая ответной любви, и одновременно быть полностью холодным, если просят о чем-то, не имеющем значения. Мы обычно думаем, что мы очень любим, потому что мы молим, плачем… у нас создается впечатление, что мы любим, но это не так, это самое настоящее эгоистическое поведение.
– Когда маг применяет свою магическую силу на других, каких правил поведения он должен придерживаться?
– Правила безупречности.
– Но когда дон Хуан познакомился с тобой, он ведь, очевидно, ничего для этого не предпринимал?
– Меня привел к нему Дух. У него был знак, и он должен был меня убедить; он был вынужден действовать безупречно. Если Дух требует от мага действия, маг непременно это выполняет, – отвечал он убежденно.
– Это означает, что в данном случае личная воля избранного не имеет значения. Учитель также не стремится достичь эгоистических целей, потому что передает свое знание, не получая ничего взамен… или получает, можно сказать, общую обратную связь в духовном смысле. Дон Хуан ничего не получил от Кастанеды и не нуждался ни в чем, кроме того, чтобы последний согласился стать продолжателем его традиции. Он ограничился тем, чтобы выполнить приказ Духа, две спицы в одном колесе – сколько их еще будет? Один древний ведический текст гласит: «Семь чакр, семь областей, семь путей и семь элементов показывают тебе, что обод колеса не знает оси, хотя он соединен с нею; что спица приносит смысл в пустоту, и ось не знает, где ее центр. Несмотря на это, колесо вращается вокруг нее. Точно так же жизнь не знает существования, и мозг не знает духа. Поэтому есть только одна точка, в которой колесо узнает о существовании центра, а именно та, где оно касается земли».
– Итак, у дона Хуана был знак, который указал на тебя как избранного? – продолжала я.
– У меня была подходящая энергия, чтобы начать это путешествие.
Я не знала, означает ли это выражение только метафору.
– Человеку нужна особенная структура энергии светящегося кокона, чтобы понимать и выполнять то, что знает маг.
– Может ли маг ошибиться и дать силу тому, кто позже применит ее совершенно неподходящим способом?
– Маг не ошибается, он обучает лишь того, кто подходит для этой задачи.
– Когда обучение завершено, что является тогда задачей мага?
– Она заключается в том, чтобы сделать понятным знание, которому многие тысячи лет. Это предполагает вхождение в безмолвное знание и перевод его в понятия разума. Но это предполагает и определенную предрасположенность со стороны того, кто воспринимает информацию, потому что в ином случае люди думают, что мы обманщики.
Я упомянула скептическим тоном заглавие статьи, опубликованной в «Time» 5 марта 1973 года, в которой речь шла о нем.
– С тех пор здесь, на Западе, больше не интересуются моими книгами, – подтвердил он иронически.
– Ты уже наказан за свои шутки с «Time», – прервала его Флоринда. – И если ты предполагал, что они могут тебе повредить, то почему ты согласился на интервью?
– Они приставали ко мне уже долгое время. Тогда дон Хуан сказал мне, что я должен уважить эту просьбу, чтобы раз и навсегда стереть мою личную историю.
Я воспользовалась поводом вернуться назад к теме, которая меня все еще волновала:
– А почему ты позволил им фотографировать тебя, а мне это запрещаешь?
– Потому что они были слишком настырными, – ответил он.
Во всяком случае, тогда он разрешил сделать только несколько фотографий в библиотеке университета. А репортаж содержал даже фотографию из его докторского диплома.
– Какие личные и общественные последствия имело то, что ты стал магом?
– С точки зрения личной жизни – это полная, непрекращающаяся отдача магии. В обычном обществе маг ведет себя так, что никто и не догадается, кто он и что собой представляет, разве что он сам об этом расскажет. У мага нет ни размышлений, ни желаний, и он действует в каждый момент так, как того требуют обстоятельства.
День клонился к вечеру, и стало довольно прохладно. На Кастанеде была только легкая матерчатая куртка. Он снял ее и стал настаивать на том, чтобы Флоринда ее надела, потому что она подтянула ноги на скамейку, прижалась к ним телом и обхватила колени руками. Она отказалась, и Кастанеда вновь надел куртку. Время от времени он потирал ее голени. Он был полон любви и заботы о ней. Флоринда и он обходились друг с другом как равные. Кастанеда упоминал в своих книгах женщину Нагваль. Была ли это Флоринда? Я не отважилась спросить.
– Кто принадлежит к твоей группе, кроме Флоринды?
– Ана, Хуана, Муни и Нури, – перечислил он. Он говорил улыбаясь и с огромным восхищением об этих четырех женщинах. Описывая соответствующую личность, он употреблял выражения типа «внешне похожа на мужчину» или «очень мужественная». Рассказывая о неконтролируемом характере одной из женщин, он назвал ее «сумасшедшей». Все они молодые женщины, и лишь одна из них познакомилась с доном Хуаном, когда была совсем молоденькой.
– Если сравнить с твоими книгами, у тебя сравнительно маленькая группа, не так ли?
– В группе дона Хуана было 16 человек, включая его самого, – подтвердил Карлос. Число должно быть больше четырех; четыре это минимум, а группа из восьми человек самая эффективная.
– Почему именно восемь?
– Необходимы восемь человек, чтобы достичь согласия и выйти из области индивидуальности. Восемь – число, которое преодолевает индивидуальное, потому что представляет собой человечество в миниатюре, все возможные типы характеров.
В это мгновение я совершенно забыла, что уже слышала об этом числе, и упустила возможность указать на очень интересную параллель с Бхагавадгитой, четвертый стих седьмой главы «Йога различия». Кришна говорит там Арджуне:
«Земля, вода, огонь, воздух, эфир, дух, разум и «я» – это восемь категорий моей упорядоченной природы».
– Твоя группа состоит из шести человек, это больше четырех, но меньше восьми, самого эффективного числа. Как это обстоятельство повлияло на результаты?
– Это одна из трудностей, перед которыми мы стоим в плане нашего стремления обрести свободу, – сказал он безнадежным тоном и добавил – нам нужны еще двое.
– Почему же ты их не ищешь?
– Потому что никто не заявляет о своей готовности выполнить такую задачу! – горячо воскликнул он.
Кастанеда в свое время заявил о своей готовности и полностью доверился своему учителю, дону Хуану, который уверял его, что он может видеть энергии – способность, которая помогала ему найти подходящего ученика.
– Можешь ли и ты, как дон Хуан, видеть энергии людей и вещей?
– Да, – подтвердил он, – я вижу энергию.
Хотя он описал это в своих книгах, я все же задала ему следующий вопрос:
– Как выглядит эта энергия?
– Как если бы она была образована длинными световыми нитями.
– Различаются ли энергии разных людей?
– Чем сильнее энергия индивидуума, тем толще, компактней и ярче эти нити.
– Находятся эти нити в определенной части тела?
– Они выходят из ступней, и чем выше они поднимаются, тем больше физические силы индивидуума и его способность к развитию.
– Это что-то похожее на Кундалини, энергию, которая находится внизу позвоночника?
– Этого я не знаю.
– У кого изо всех знакомых тебе людей эта энергия поднималась наиболее высоко?
– У дона Хуана, который мог поднять ее до затылка, – сказал он с восхищением.
Возможно, именно этой способностью видеть можно объяснить решение Кастанеды продолжать или нет знакомство с человеком, с которым он договаривался о встрече. Я вернулась к теме его группы. Если эти четыре женщины не были ученицами дона Хуана и, кроме одной, вообще его не знали, то, значит, сам Кастанеда ввел их в мир магии.
– Являешься ли ты учителем твоих спутниц?
– Нет, – честно признался он. – Я могу быть Нагвалем, но не могу быть учителем магии. У меня нет необходимых для этого способностей.
– Но ведь дон Хуан уверял, что Нагваль одновременно является учителем, – продолжала допытываться я.
– Даже если я проживу дольше, чем он, – пояснил он с убежденностью в голосе, – я никогда не стану таким, как дон Хуан.
Возможно, его уверенность основывалась на том, что двадцать лет назад объяснил ему его учитель: «Я знаю, что у меня недостаточно времени, чтобы показать тебе все то, что я хотел бы показать тебе. У меня хватит времени лишь указать тебе путь, и я надеюсь, что ты будешь так же усердно продолжать поиски, как это делал я».
– Когда умер дон Хуан?
– Он ушел в 1973 году.
– Ты возглавил группу после его ухода?
– Нет, донья Флоринда, одна из спутниц дона Хуана, руководила нами до тех пор, пока не ушла.
– Когда это случилось с доньей Флориндой?
– В 1985 году. Флоринда, – он указал на Флоринду Доннер, – приняла ее имя в знак памяти.
Теперь мне стало понятно, почему во время еды Кастанеда несколько раз назвал ее Гиной. Возможно, это и было ее настоящее имя, пока она не взяла себе другое. Флоринда Доннер опубликовала свою книгу, вышедшую через три года после ухода доньи Флоринды, под принятым в честь той именем. Принятие имени Флоринда еще во время жизни доньи Флоринды казалось мне скорее знаком, что Флоринда является ее последовательницей, чем просто данью памяти. Флоринда была у дона Хуана лишь непродолжительное время. Однако, судя по уважению и симпатии, с которыми обращался с ней Кастанеда, они оба обладали способностями к магии. Кастанеда не мог посвятить ее, поскольку, по его собственным словам, не был учителем. Возможно, нежная и хрупкая Флоринда была ученицей доньи Флоринды, передающей Кастанеде знания, полученные от учительницы. Итак, эта старая женщина 12 лет была руководительницей группы.
Было уже пять часов, и в парке не осталось ни одной живой души. Сырая местность способствовала прохладе. Мы мерзли.
– Будет лучше, если мы уйдем, – предложил Кастанеда.
– Собственно, и индейцы из Соноры до сих пор у нас, – пояснила Флоринда, – и было бы нехорошо оставлять их так долго одних.
Я сложила свои листки. Собранного материала было еще недостаточно для книги, но никто не предложил встретиться еще раз. По пути к машине я объяснила им, что у меня еще так много вопросов, которые мне хотелось бы им задать.
– Продолжим в автомобиле, – предложил Кастанеда.
Флоринда вдруг внесла совершенно неожиданное предложение:
– Мы оставим тебе наш адрес. Напиши все твои вопросы, и я пришлю тебе ответы, напечатанные на машинке.
Она не уточнила, будет ли Кастанеда диктовать ей ответы или она ответит сама. Возможно, они уже обсудили прежде, должны ли они оставить мне адрес. Скорее всего, так и было, потому что я ни на минуту не расставалась с ними.
Мы поехали в обратном направлении. Я посмотрела в свои записи, но прежде, чем задать очередной вопрос, искренне поблагодарила за предоставленную возможность познакомиться с ними и за согласие помочь мне в моей работе. Неожиданно Флоринда выдвинула совершенно другую версию происшедшего:
– В бюро нашего адвоката стоит много мешков с письмами на наше имя. Мы стояли перед ними и решили выбрать наугад одно единственное письмо. Письмо, которое мы вытащили, оказалось твоим.
Наступило неловкое молчание. Кастанеда смотрел вперед и не проронил ни слова. Я не знаю, следовало ли мне спросить, какая же из версий соответствует действительности. Мне удалось побороть свое любопытство. Больше мы не возвращались к этой теме.
Путешествия
Я просматривала свои записи, чтобы определить, каких вопросов мы еще не коснулись и какие аспекты требовали уточнения. Скоро мне стало ясно, что с Кастанедой было почти невозможно концентрироваться на какой-то одной теме долгое время. Можно сказать, что он постоянно смешивал грешное с праведным, потому что он прыгал с темы на тему, от самой настоящей серьезности мгновенно переходил к анекдотам. Поэтому я попыталась как-то упорядочить полученную от него информацию по темам.
Я полностью согласилась с характеристикой, которую давали ему другие: он был интеллигентным, симпатичным и очень живым. И, однако, после ухода дона Хуана эта уверенность и жажда жизни, которые он демонстрировал сегодня, пошатнулись. Из того, что он мне рассказал, я заключила, что последующие годы были для него трудными, и хотя он чувствовал облегчение от того, что его учитель достиг свободы, оставалось и чувство одиночества. Это чувство заставило его искать людей с похожими интересами, так как было невозможно найти замену дону Хуану и его группе.
– После того как дон Хуан ушел, – вспоминал он, не называя, однако, точной даты, – я решил совершить кругосветное путешествие. Я был повсюду, знакомился со всеми, кто объявлял себя посвященным, однако не нашел никого, с кем бы стоило познакомиться поближе.
– Ты не нашел никого? – спросила я, не веря своим ушам.
– По крайней мере, я не нашел никого, с кем бы я сам захотел поближе познакомиться, – повторил он.
– Но ведь есть, конечно, и другие люди, и не только в Азии, наследнице многих древних традиций, но даже и в Европе…
– Что есть в Испании? – пренебрежительно перебил он, и сам ответил на свой вопрос – Испанцы! Что есть в Италии? Итальянцы!
И Кастанеда возвратился назад в Америку, туда, где он, как латиноамериканец, познал, по-видимому, на собственном опыте и расовую дискриминацию, что следует из одного его комментария, сделанного во время еды, когда он рассматривал меня и Флоринду:
– Для вас все проще, ведь вы европейцы.
Очень неожиданное заявление, ведь он всегда подчеркивал свое западное образование. Но это впечатление подтверждает и Анеис Нин, которая записала в своем дневнике:
«Дина привела к обеду Кастанеду. Восхитительный человек, смесь примитивных и академических элементов. Он отрицает, что в нем течет индейская кровь. Чувствуется, что он шизофреничен и раздвоен».
Но он неравнодушен к Европе, несмотря ни на что.
– Флоринда и я часто ездим туда, особенно в Италию, – с довольной улыбкой признался он.
В конце концов, один из его дедушек был итальянцем.
– Вы ездите в какой-то определенный город?
– Нам очень нравится Рим. Приезжая туда, мы всегда навещаем Феллини, который является нашим другом. Я говорю ему: «В твоем возрасте тебе бы пора оставить страсти, не растрачивай свою энергию, интересуйся другими вопросами». Но он не воспринимает мои слова всерьез, говорит, что он не сможет жить, если он не влюблен.
– Вы встречаетесь всегда только в Риме?
– Нет, мы видимся и в Лос-Анджелесе. Однажды он пришел ко мне с одним римским юношей, потому что путешествие было для него скучным и он хотел, как он выразился, наслаждаться во время путешествия красотой.
– Вы говорите с ним по-итальянски? – спросила я его, вспомнив его замечание о том, что он учился в Милане.
– Мой итальянский очень скуден, – признался он. – Я им недостаточно владею, чтобы чувствовать тонкости языка. С Феллини мы говорим по-английски.
Федерико Феллини заявил в 1989 году, что в 1985 он отправился в Лос-Анджелес, имея намерение снять фильм о доне Хуане. Кастанеда согласился сопровождать его в Мексику, но потом изменил свое решение. Феллини со всей своей съемочной группой отправился в Мексику, и из этой истории получилась комедия под названием «Путешествие в Тулум».
В 1980 году Кастанеда был в Испании и посетил Мадрид, и другие города. Самые впечатляющие воспоминания остались у него от празднеств, во время которых он наблюдал поразившее его поведение людей.
– Вечером они все становились сумасшедшими! – вспоминал он с восхищением, имея в виду их совершенно неортодоксальное поведение и сексуальные наклонности. – Но, как уверяли меня хозяева, на следующий день они вновь становились вполне нормальными и превращались в серьезных служащих бюро с галстуком и дипломатом.
Воспоминания об этих людях лежали в основе часто повторяемой им шутки, когда он с испанским акцентом и высокомерным видом пародировал свое собственное представление, причем наделяя себя благородным титулом: Дон Карлос дель Балле де ла Херрадура.
– Какое впечатление осталось у тебя от Испании?
– В Испании очень сложное общество, – сказал он, подумав немного. – Я заметил там большое социальное напряжение.
– Был ты там позже?
– Да, в 1985 году, когда ушла донья Флоринда, мы решили отправиться на некоторое время путешествовать. Мы не знали куда. У нас была лишь потребность уехать.
Группа, которую возглавляла донья Флоринда, по его словам, исчезла. Те же, кто принимал его за Нагваля, поехали с ним в аэропорт.
– И у вас не было ни плана, ни цели?
– Нет! В аэропорту мы спросили, какой первый самолет летит за границу. Девушка в окошке информации спросила: «Куда?» Мы отвечали, что это не имеет значения. Она была поражена и сказала нам, что первый рейс идет в Южную Корею, но мы уже не успеем на него. Я спросил, куда отправляется следующий самолет, и она ответила, что в Хельсинки. Мы тут же купили билеты и сели в самолет.
– И вы полетели в Хельсинки?
– Да. Когда мы туда прибыли, там было ужасно холодно, – смеясь, вспоминал он.
– И вы оставались там продолжительное время?
– Мы проехали всю Скандинавию, пока нам не надоел холод, и мы решили поискать теплые края. Наконец мы прибыли в Барселону.
Карлос рассказал, что в этом городе он впервые почувствовал колющие боли, которые оказались грыжей. Он считал, что повреждение было вызвано резким движением, которое он сделал в момент исчезновения доньи Флоринды. Состояние ухудшалось, и он решил подвергнуть себя операции.
– Хирург пояснил мне, что я, по всей вероятности, не перенесу операции. И он попросил меня проявить понимание к той сложной ситуации, в которой он окажется, если я умру во время операции: в случае моей смерти ему придется заполнять целый ряд бумажек, и каждую в шести экземплярах.
С ироническим смехом он пояснил, что те сложности, которые он мог бы доставить врачу, умри он в Испании, заставили его срочно вернуться в Соединенные Штаты и искать подходящую больницу.
– Медбрат, негр, который стриг мне волосы на лобке, спросил меня: «Что у тебя?» Я ответил: «Грыжа». А он возразил: «Это больше похоже на рак».
Когда он это рассказал, он засмеялся так, что слезы выступили у него на глазах. Он вытер глаза и досказал историю до конца:
– Когда я был уже в операционном зале, помощник хирурга, молодой гомик, успокаивающе сказал мне, подхватив меня сзади, чтобы уложить на операционный стол: «Не бойся, это вообще не больно».
То, как он рассказывал об этом случае, превращало все происшедшее в забавную комедию, даже если иногда он немного и переигрывал. Говоря об этом, он вспомнил слова дона Хуана:
– Болезнь – это проявление дисгармонии между телом и окружающим миром. Тело – это наше осознание, и его надо содержать в безупречности.
Я думаю, что ежедневные занятия кунг-фу имели своей целью достижение этой гармонии. Флоринда тоже занималась борьбой. В своей книге она пишет, что долгие годы занималась каратэ и даже показывала индейцам в джунглях свое умение.
Кастанеда и Флоринда частенько путешествовали, иногда просто ради удовольствия, а иногда в связи с публикацией их книг. Однако этой возможности менять место своего обитания способствует и весь их образ жизни. Как мне пришлось самой убедиться в начале моих поисков, они очень часто меняли своих агентов. Если другие проявляли слишком большое любопытство к его жизни, то вполне логично, что он предпочитал сам улаживать свои дела – особенность, которая требовала, чтобы он лично знал своих издателей. Помимо пребывания в Италии и других странах Европы, Кастанеда, по неизвестным мне причинам, не только долгое время жил в других странах, но и отказывался на это время от некоторых своих обычных занятий. Например, в связи с темой перевода его книг на испанский язык, он рассказал, что три года жил в Гватемале и мог там лично контролировать качество переводов.
В начале октября, через пять недель после нашей встречи, Карлос и Флоринда собирались отправиться в Аргентину. И они очень удивили меня, когда сказали, что, возможно, посетят меня в Испании. Естественно, они не назвали при этом никакого конкретного срока в точном соответствии с их привычками. Они еще могут приехать. Однако очень сложно предсказать что-то в жизни Кастанеды заранее, во всяком случае, если верить его словам, сказанным Сэму Кину:
«Я живу в Лос-Анджелесе и открыл тут способ, как я могу использовать этот мир, чтобы удовлетворить мои потребности. Жизнь без привычек в мире привычек это большой вызов, но это возможно. Я вспоминаю, что раньше был человеком привычек, но я начал в 1965 году бороться с рутиной. Я писал во время тихих ночных часов, и я спал и ел, только когда чувствовал в этом потребность. Я уже отказался от очень многих моих привычек и скоро стану для самого себя непредсказуемым и ошеломляющим».
Дать объяснения этой свободе передвижения, которой он хотел для себя, и которую он воплотил на практике, он не считал необходимым точно так же, как и своим внезапным отказам от заблаговременно запланированных встреч. Эта особенность бросилась мне в глаза еще при разговоре с Барбарой Робинсон, когда он отказался выступить с докладом, если срок будет назначен более чем за один день. Поэтому не удивительно его высказывание об одном ученом, на чьем докладе в Соединенных Штатах он присутствовал.
«Ученый уверял, что он внес дату этого доклада в свою записную книжку еще в предыдущем октябре. Представь себе, какая важность!»
Он произнес последнее слово голосом, полным сарказма. И потом продолжал, раздумывая, как бы обращаясь к самому себе:
«Планировать за целый год, даже не зная, будем ли мы через год живы! Какая глупость!» Казалось, он поражен таким принуждением, которое притом еще и добровольно берут на себя.
Времена, когда Кастанеда был связан точными академическими учебными планами, давно прошли. Достаточные финансовые средства и интеллектуальная независимость позволяют ему воздерживаться от такой деятельности, которая не соответствует его собственным интересам. Казалось, только индейцы из Соноры своим поведением ограничивают его свободу действий. По его реакции можно было заключить, что это его сердит.
В понедельник Флоринда позвонила мне около девяти часов вечера:
«Мы не можем прийти завтра. Индейцы из Соноры хотят сновидеть», – сказала она упавшим голосом, которым она уже несколько раз говорила, подчеркивая настойчивость индейцев. Она спросила меня, знаю ли я, что значит сновидеть. Я подтвердила, поскольку читала об этом в книгах Кастанеды. Но я не хотела более говорить об этом, так как не владела темой. В этом отношении я была более осторожна с Флориндой, чем с Кастанедой. Несколькими часами позже Карлос рассказал мне о своей практике сновидения, которой в группе занимались ежедневно.
– Он заедет за тобой в три часа и привезет тебе книги, – объявила Флоринда. В этот момент мне пришло в голову, что она ни по телефону, ни в его присутствии ни разу не назвала его ни Карлос, ни Кастанеда. Она употребляла только личные местоимения, в то время как Кастанеда очень часто использовал ее имя, разве что имя дона Хуана звучало чаще.
– А ты не придешь? – немного разочарованно спросила я.
– Нет, я не могу оставить индейцев.
– Если мы вдруг забудем во время интервью и моих предотъездных хлопот, – я попыталась оправдать свой вопрос, – можешь ли ты дать мне сейчас твой адрес, или я получу его завтра от него?
– Нет, записывай сейчас, потому что он, конечно же, забудет.
Таким заявлением Флоринда заметно развенчала Нагваля. Она продиктовала мне почтовый адрес, однако не была уверена, что правильно сказала мне номер почтового ящика и попросила немного подождать, пока она удостоверится. Было похоже, что она очень редко пользуется этим адресом. Она вернулась, подтвердила номер, который я записала, и пояснила, что почтовый ящик снят на ее имя. Да, непросто было добраться до самого Кастанеды!
Мы попрощались. Я поблагодарила ее за все, и она пожелала мне счастливого пути. Мы сказали друг другу что встретимся в Мадриде. Я вспомнила, что Кастанеда санкционировал намерение Флоринды дать мне их общий адрес словами: «Ты мне напишешь, и я тебе позвоню». И, хотя Флоринда координировала наши встречи в эти дни, из чего я заключила, что он не любит звонить по телефону, все же именно он позвонил в первый раз, поэтому я не сомневалась, что он выполнит свое обещание. Но, с другой стороны, мое впечатление о нем было неоднозначным, и я не могла забыть его недвусмысленное предупреждение: «Скоро я стану непредсказуемым, даже для себя самого…»
Позже я узнала, что некоторые из его издателей в Европе, получив его личный телефонный номер, часто звонили ему в Лос-Анджелес и вели с ним долгие переговоры. И вдруг все контакты оборвались, и никто не мог найти этому никакого объяснения. По тому номеру, что они получили от Кастанеды, их уверяли, что не знают тех, кто жили здесь раньше, и понятия не имеют, что делать с огромным количеством поступающих писем и телеграмм. В этот момент я чувствовала себя неспокойно. На следующий день у меня была назначена встреча с Карлосом, чтобы продолжить наш разговор, однако наше знакомство не было продолжено, и не потому, что он бесследно исчез, как это он нередко делал при других обстоятельствах, а потому, что я уезжала.
Человек подстраивает свои способности к окружению, в котором он существует. Для дона Хуана домом были пустыня и горы, он мог использовать по своему усмотрению флору и фауну и дурачиться, как ему вздумается. Кастанеда был горожанином и прекрасно знал западное общество. Он мог оставаться при своем мнении, удовлетворять свои потребности и заметать, в конце концов, следы. Но для этого ему пришлось потрудиться. Были времена, когда его очень ранили нападки толпы клеветников.
По его книгам можно понять, что Мексика была для него далеко не просто местом для туристических путешествий. Там чувствовалась связь с миром магии, который был надеждой для многих североамериканцев, желающих открыть нечто большее, чем удобства их общества потребления. Другие, напротив, видели ущемление их представлений о ценностях и даже основ религии, которые основывались на чувстве экономического и духовного превосходства над своим южным соседом. В центре этих устремлений находился Карлос Кастанеда, символизирующий другую культуру и вызвавший своими заявлениями широкий спектр реакций от возмущения до энтузиазма. Распри устилали его путь, и, даже не имея такого намерения, он принудил ученый мир занять по отношению к нему определенную позицию.
Существовал ли дон Хуан в действительности? Было ли все только обманом? Кто был и откуда родом этот человек, пошатнувший антропологию в самих ее основах и давший крылья силе воображения бесчисленного количества людей?
Под чужим именем
Точно в три часа Кастанеда представился в приемной, и я спустилась к нему. Он, улыбаясь, приветствовал меня. Когда мы вышли, я непроизвольно поискала глазами коричневый автомобиль, но вновь увидела автомобиль для сельской местности. Вероятно, он использовал большой автомобиль только в том случае, если пассажиров было много. Когда мы уселись, он несколько мгновений раздумывал, а потом спросил громким голосом, как будто разговаривал сам с собой:
– И куда же мы направимся?
Поскольку у него было совсем немного времени в связи с приездом индейцев, я предложила не ездить далеко, а просто пересечь улицу и продолжить интервью на набережной. В ответ он напомнил мне историю с тремя индейцами, которые когда-то подсели к нему там на скамью. Тронувшись с места, он предложил:
– Поедем в парк, где мы были вчера? Это очень приятное место. Там спокойно.
Поездка продолжалась долго, и, хотя я намеревалась сразу приступить к вопросам, он начал рассказывать мне анекдоты и случаи из жизни, которые не были мне известны ни по статьям о нем, ни по интервью, которые он давал. Возможно, все эти события произошли уже в то время, когда он «ушел в подполье» под чужим именем. Может быть, под впечатлением философии дона Хуана он решил удовольствоваться в общественной жизни самой скромной ролью и таким образом хотел защитить свою личную жизнь. Было не так-то просто стереть личную историю, если одновременно оставляешь следы, по которым она может быть реконструирована. Но теперь для него настало более спокойное время, и, казалось, он даже находил удовольствие в том, чтобы разделить эту радость с другими.
– Долгие годы, – вспоминал он, – я легально жил под именем Джой Кортес. На это имя у меня были водительские права, страховка, в общем, все документы.
Он не стал углубляться в причины такого изменения жизни, хотя можно предположить, что его популярность стала для него слишком тяжелым грузом. Он превратился в миф, преследуемый читателями, которым хотелось стать его учениками, и журналистами. Некоторые люди даже обвиняли его в том, что после прочтения его книг сделались наркоманами. Его исчезновение подкрепило слухи о его предположительной смерти. Лишь очень немногие знали о «рождении» Джоя Кортеса, личности, восстановившей демографическое равновесие и позволившей Кастанеде продолжать свой путь.
– Я расскажу тебе одну историю, – объявил он. – Очевидно, я должен был тогда выдержать очередной экзамен. Донья Флоринда сказала мне, что этого требует Дух. Я решил поработать поваром в Аризоне в одном очень расистском городе, добавил он. Я представился в одном ресторане, и меня спросили, умею ли я eggcooking. Представь себе: варить яйца! Он засмеялся над своим переводом. Поскольку я не умел «варить яйца», я пошел на три месяца в ученики и, в конце концов, нашел работу в качестве шеф-повара в кафетерии. Там работала официанткой одна девушка, которая помешалась на том, чтобы познакомиться с Кастанедой. Я спрашивал ее: «Ну скажи мне, зачем тебе знакомиться с этим идиотом?» Девушка возмутилась, но терпеливо ответила: «Ты ничего не понимаешь, Джой. Ты слишком необразован».
Карлос расхохотался. Он еще и сегодня наслаждался этим перевоплощением.
– Однажды жарким летним днем возле кафетерия остановился очень дорогой белый автомобиль, лимузин или что-то подобное. В нем сидел мужчина и писал что-то в свою записную книжку. И девушка сразу решила: «Ну кто еще может сидеть при такой жаре в автомобиле и что-то писать? Только Кастанеда!» И она подошла к автомобилю и хотела заговорить с мужчиной.
– Знаешь, что сделал мужчина? – спросил он сконфуженно. – Он прогнал ее прочь и закричал вслед: «Fuck you!» Он сказал это по-мексикански: «Vete al carajo!» – Как и при других историях, он хохотал, пока у него не выступили слезы на глазах. Он вытер глаза и продолжил рассказ:
– У девушки были на глазах слезы, когда она вернулась. Она разрыдалась, – вспоминал он наполовину нежно, наполовину садистски. – Она была убеждена, что он прогнал ее только потому, что она была толстая. И она обнимала меня и жаловалась на свою внешность, в то время как я пытался ее успокоить и сказал: «Он дурак, не принимай все это близко к сердцу».
– Сказал ли ты ей, кто ты был на самом деле? – спросила я.
– Я не мог, ответил он.
– И как все это закончилось?
– Через некоторое время донья Флоринда решила, что Дух освобождает меня от этого экзамена. Я хотел было остаться еще на несколько дней, пока они не найдут мне замену, но донья Флоринда пояснила, что никто не ждал меня, когда я пришел, и поэтому нет ничего страшного, если я исчезну, не предупредив. И я ушел. И та девушка, заключил он, и не подозревала, что находилась в объятьях Кастанеды.
Он сказал это не так, как если бы он был донжуаном, но в том смысле, что девушка могла бы успокоить свою страсть, даже если она этого и не осознавала. Эта история показалась мне скорее разрывающей сердце, чем гротескной, и я подозреваю, что эта девушка, если она вдруг случайно прочитает эти строки, будет чувствовать себя удовлетворенной или осмеянной – если у нее нет чувства юмора. В пограничных городах Аризоны искали Кастанеду-мага и не могли его обнаружить в личности простого повара. Однако Кастанеда, если верить другим версиям, использовал свою известность и мог быть истинным донжуаном.
– Однажды я вошел в здание, где размещалось бюро моего адвоката, и встретил молодую женщину, которая выходила с расстроенным выражением лица. В бюро адвокат спросил меня: «Видел ли ты женщину, что только что вышла?» – «Да, ответил я, она прошла мимо меня и казалась очень расстроенной». «Она приходила, чтобы отыскать тебя, потому что, говорит она, ты переспал с ней, пообещав за это ввести ее в мир магии, и не сдержал свое обещание».
Кастанеда был серьезен, рассказывая об этом.
– Я пояснил моему адвокату, что видел эту женщину впервые в жизни. Вдруг она вернулась назад, и адвокат спросил ее, указывая на меня: «Вы знаете этого человека?» Женщина ответила, что никогда меня не видела, и тогда он сказал: «Позвольте представить: Карлос Кастанеда». Кто-то переспал с нею, выдав себя за меня.
Другие похожие истории только подтверждают подозрение, что этот случай был далеко не единственным. Во время нашей встречи он рассказал следующее:
– Мне и моим друзьям доставляло удовольствие немного попроказничать.
К тому времени он уже сказал мне, что у него нет друзей. Я предполагаю, что его отношения с друзьями изменились с тех пор, как он стал известным автором. Об этом говорит и следующий эпизод:
«Мы вели дневник, куда записывали, что больше всего злит наших знакомых. Однажды вечером мы посетили психиатра, который ненавидел, если его посещали без предупреждения. Хотя было уже одиннадцать часов вечера, нам не удалось рассердить его, потому что как раз в этот день он устроил праздник и дом был полон гостей. Когда он меня увидел, он потребовал: «Пойдем скорее, я хочу тебе кое-кого представить».
– Это был мужчина, – вспоминал далее Кастанеда, – высокий, с приятной внешностью, одетый в белый костюм. Он занимался тем, что подписывал в этот момент мои книги, как будто он был их автором. Психиатр представил нас друг другу, меня под чужим именем, и затем оставил нас одних. Мужчина начал спрашивать меня, читал ли я его книги? Я ответил, что читал все.
Кастанеда повторил вопрос представительным тоном, а ответ весьма скромным:
«И вы поняли, о чем в них идет речь?» – продолжал этот мужчина. «Да, думаю, что понял», – отвечал Кастанеда, еще более впечатляюще представив этот разговор, когда он указал на меня пальцем.
– Он вот так направил на меня палец, – пояснил он рассерженно.
Вероятно, чтобы представить все еще более драматически, он повторил все вопросы, щелкнув в конце языком, как будто производил выстрел, и сделал движение указательным пальцем, будто он нажал на курок пистолета. Однако у него хватило сил быть вежливым и сказать лжецу: «Был очень рад познакомиться с вами, господин Кастанеда». И этот мифоман поправил его: «Доктор Кастанеда».
Доктор Кастанеда не рассказал мне конца этой истории, но, похоже, он позволил обманщику и далее наслаждаться этой ночью славы.
Я представила, какие конфликты это могло означать для него, если кто угодно мог выдать себя за него например, для того, чтобы соблазнить женщину, как в том случае, когда молодая женщина была бессовестно обманута; или чтобы представить себя в такой манере, которая была совершенно чужда Кастанеде, как тот мужчина, что высокомерно надписывал его книги. В этом случае риск был той ценой, которую ему приходилось платить за свою анонимность.
Долгие годы он скрывался под чужим именем. Он не только изменил свое имя, но и внешность. Сегодня он может вполне свободно передвигаться, потому что существует очень мало людей, которые могут его узнать. У других остались лишь воспоминания о том, как он выглядел много лет назад. Он читал доклады, выступал с лекциями, время от времени давал интервью. Он не хотел прятаться, но не хотел и быть узнаваемым повсюду, хотя он и не мог избежать того, что время от времени один из его студентов тайком вытаскивал фотоаппарат и делал пару снимков.
Когда Кастанеда ушел в подполье, он оставил свободным место для всевозможных наглых выходок той части общества, которая идентифицирует себя со знаменитостями вплоть до парадоксов. Как он мне рассказывал, другие выдавали себя за него не только для того, чтобы соблазнять женщин или купаться в лучах славы, подписывая его книги, но и для финансовых предприятий.
Есть люди, которые присылают моему издательству гостиничные и ресторанные счета, утверждая, что это мои. Но мое издательство никогда не платит, потому что они знают, что я никогда так не поступаю.
Но, похоже, недоступность, которую обеспечивает ему анонимность, перевешивает все эти сложности.
Другой анекдот, который он рассказал мне днем ранее в парке, куда мы и сейчас направлялись, относился к прошлому и пояснял причины, по которым он столь часто менял своих агентов. Один агент, который некоторое время представлял его интересы, неожиданно преподнес ему сюрприз.
– Он получил предложение, что мне заплатят миллион долларов, если я выступлю на телевидении с рекламой кредитных карточек. Это было бы для него совершенно несложно: Мне нужно было только сказать: «Хелло! Меня зовут Карлос Кастанеда, и я тоже использую эту карточку»…
Он назвал имя, известное всему миру, и при этом сделал движение рукой, будто он вытаскивает из внутреннего кармана пиджака кредитную карточку и держит ее, довольно улыбаясь, перед воображаемой камерой, роль которой в этот момент исполняла я.
– И что ты сделал? – спросила я.
– Договор был уже у него в бюро, все было готово к подписи. Когда я ему объяснил, что я не делаю таких вещей, он впал в отчаяние, – вспоминал он. – Он рвал на себе волосы.
Кастанеда произнес это не в переносном смысле, а действительно изобразил движения, как будто он рвет на себе волосы.
– Но это же ясно, – бросила Флоринда, – представь себе, бедный парень потерял сто тысяч долларов своего гонорара за посредничество!
Имя агента, который стал в этот день беднее, чем рассчитывал, они мне не назвали. Конечно, он не забудет имя Кастанеды. Похоже, эти отношения не закончились добром. Разочарование агента в своем «не понимающем выгоды» клиенте с его отказом было, вероятно, столь же велико, как и разочарование Кастанеды непониманием агента: он потратил годы, чтобы стать незаметным, чтобы проникать в другие миры и оставлять их, как ласка… Он отказывался фотографироваться для прессы, даже изменил свое имя… а его агент хочет ни больше ни меньше, чтобы он появился на экране телевизора перед всей Америкой!
В иных случаях, о которых он тоже рассказывал в предыдущий день, ему удавалось вызвать разочарование только своим присутствием, ничего не предпринимая.
– Меня пригласили на одну вечеринку, – вспоминал он. – Еще у порога я услышал, что кто-то говорит обо мне в очень хвалебных выражениях. Этот человек заявил, что я посвятил мою жизнь тысячелетней культуре индейцев и их духовным практикам, и представлял меня как героя и защитника презираемых индейцев. Но когда я вошел, этот человек был так разочарован моей внешностью, что перестал замечать меня и за весь вечер не сказал мне ни одного слова…
– Не принимай это слишком серьезно, – перебила его Флоринда, – это не соответствует действительности. Я думаю, что тот человек совсем по-другому рассказывает об этом случае.
– Нет, нет, – подчеркнул Кастанеда, – он не хотел со мной говорить, поскольку был разочарован. Возможно, они ожидают высокого, с благородной осанкой мужчину…
Но Флоринда осталась при своем мнении и отрицательно покачала головой. Чтобы еще более доказать свою точку зрения, Кастанеда рассказал следующий случай:
– Однажды я шел по территории Калифорнийского университета. Вдруг один студент, который знал меня в лицо, крикнул девушке, с которой он только что распрощался:
«Эй, вон идет Карлос Кастанеда!» Девушка повернулась, смерила меня взглядом и ответила парню: «Ну и шуточки же у тебя!» – Кастанеда залился смехом.
Несомненно, тема его внешности имела для него некоторое значение. Не только потому, что он сам жаловался на свою внешность. Когда он говорил о Флоринде Доннер, он описал ее как маленькую и уродливую. Хотя он и шутил, но предметом шутки была внешность. Когда он говорил о другой женщине, с которой он был тесно связан ранее и, в некоторой степени, и поныне, он прежде всего подчеркнул ее красоту. Несколько раз в разговоре он связывал высокий рост с достоинством и величием. Возможно, его внешность действительно является недостатком в мире стереотипов, где внешнее проявление ценится более, чем внутренняя сущность. Однако, судя по возражению Флоринды, на Кастанеду, похоже, влияет чужое мнение. Возможно, он до сих пор работает над задачей, поставленной перед ним доном Хуаном.
– Однажды, – рассказывал он, – в день нашего знакомства, – дон Хуан попросил меня записать все то, что мне не нравится во мне самом. После долгого размышления я составил длинный список моих недостатков, как, например, – при этом в его голосе зазвучали морализаторские нотки, – «Он не заботится о других», «Он очень упрям»… Когда я показал написанное дону Хуану, он расхохотался и сказал: Что за глупость! Тебе не нравится, что ты уродлив! Что ты маленького роста и уродлив!
Возможно, он до сих пор продолжает бороться против маленькой части своего эго, которую дон Хуан оставил нетронутой, потому что его время было ограничено.
Джой Кортес был для Карлоса Кастанеды своего рода передышкой. Он использовал все полученные привилегии и одновременно избежал неприятного состояния быть знаменитостью. Ему не нужно было ни искать предлогов, чтобы удерживаться вдали от нежелаемых обязательств, ни беспокоиться о том, какое впечатление он производит на людей, ни защищать себя от нахальных и фанатичных личностей. И, если разобраться, он наслаждался анонимностью, позицией, имеющей множество преимуществ по отношению к остальным людям в мире.
– Однажды я отправился в гости к одному моему другу, – вспоминал он, – на юг Аризоны, почти на границу.
В пути он познакомился с мужчиной и женщиной, которые направлялись туда же, и они разговорились.
– Подойдя к дому, они вошли в него, а я остался в саду и стал сажать деревья. Через некоторое время они вышли наружу, и мой друг, увидев, чем я занимаюсь, закричал мне по-испански: «Я же тебе говорил, что ты не так должен делать!» Я отвечал, тоже на испанском, – он имитировал голос необразованного чернорабочего – «Но ведь я делаю точно так, как вы мне сказали!» «Я тебе приказал перенести эту землю в другое место», ругался мой приятель, в то время как я на коленях, с испачканными руками и склоненной головой защищал мою работу перед предполагаемым хозяином. Сцена показалась гостям немного грубой, и они поспешно попрощались. «Знаешь, кто были эти люди?» спросил он насмешливым тоном.
– Нет.
– Они представляли одну телевизионную компанию, – ответил он торжествующе, – и причиной их визита к моему другу были поиски Кастанеды.
Необходимость превратилась в игру. Ситуации, которых он мог избежать или устранить и без каких-нибудь трюков, служили ему возможностью проверить собственные способности и следовать избранной линии поведения в одиночку или вместе с друзьями. Скрыть свою личность от тех, кто хотел его разыскать, было для него вершиной удовольствия. Я предполагаю, что сейчас он уже не играет в эти игры, потому что в качестве Нагваля имеет меньше времени и больше ответственности. Он сохраняет свое исключительное чувство юмора, но не для того, чтобы становиться участником «игр» других.
– Несколько дней назад, – рассказывал он, – одна организация прислала письмо моему адвокату, в котором они просили разрешения внести меня в список иностранцев, достигших успеха в Соединенных Штатах. Что бы ты сделала в таком случае? – спросил он серьезно и одновременно снисходительно, в то время как я ждала, чтобы он высказался сам.
Ему не понравилось, что его до сих пор считают иностранцем, хотя он прибыл в страну еще подростком, имеет американское гражданство и написал свои книги на английском языке.
Между тем, мы прибыли в парк. Он плотно закрыл окна и оставил в автомобиле коричневый пакет из универмага. Я не знала, что в нем лежит. Во всяком случае, мы не собирались уходить далеко. Буквально через несколько шагов мы нашли скамейку, стоявшую под высокой сосной. Хотя она и находилась в тени и дул достаточно прохладный ветер, мы уселись на нее, потому что времени для поисков у нас не было. Я подготовила мои бумаги, чтобы продолжить интервью. Он сделался знаменитым, благодаря его литературным произведениям, и это должно было стать темой нашей сегодняшней беседы. Я хотела полностью сконцентрироваться на этой теме, оставив все иные вопросы в стороне.
Сегодняшняя жизнь
– Управилась? – спросил он. Я кивнула. Мы встали, Кастанеда взял пакет с бриошами, и мы покинули кафетерий. Возможно, он хотел отнести бриоши Флоринде или съесть позже. Его экономность бросалась в глаза. Возможно, он помнил о плохих временах, поэтому прихватил даже половинку?
Пока мы ожидали у светофора, чтобы пересечь улицу, он элегантно поддерживал меня за локоть. Его изысканная манера поведения противоречила часто употребляемым неприличным выражениям, которые явно доставляли ему удовольствие. Он не удерживался от грубостей, когда дело шло о сексуальной теме. К тому же он постоянно критиковал женщин. Нам навстречу шла женщина, которой было, наверное, семьдесят лет, но на ней была мини-юбка. Когда она проходила мимо, я заметила, как Кастанеда внимательно оглядел ее с головы до ног. Возможно, он рассматривал ее энергию.
Но он пояснил:
– Одежда явно не соответствует возрасту.
Мы поехали в направлении к океану. Хотя мне и не хотелось быть навязчивой, я все же решила продолжить задавать вопросы, поскольку в течение дня убедилась, что он очень хорошо умеет избегать дотошного расследования.
– Ты живешь вместе с твоей группой?
– В Центральной Мексике, высоко в горах, – ответил он.
Что касалось совместной жизни: когда мы были в кубинском ресторане, он упомянул, что члены группы приезжают в Лос-Анджелес только для того, чтобы покушать. Я поняла, что все они живут отдельно и посещают друг друга. Если каждый из них имеет собственный дом, то эти дома не могут находиться далеко друг от друга, потому что у Флоринды нет машины. Такое десантирование могло обусловливаться их представлением об энергии. Кастанеда и Флоринда утверждали, что, если люди живут вместе в маленьком помещении, энергии их светящихся коконов смешиваются. Это заставляет людей действовать вместе. Ведущим становится тот, чья энергия оказывается большей. Кастанеда дополнил это объяснение шуткой:
– Поэтому очень неудобно спать вместе с кем-нибудь.
– Чем ты занимаешься с твоей группой?
– Мы встречаемся ежедневно, чтобы сновидеть.
– И о чем вы сновидите?
– Мы отправляемся в одно место, некоторое подобие астрономической обсерватории с открытым куполом. Мы укладываемся на спину и позволяем какой-нибудь планете притянуть нас. Планета должна быть достаточно большой, чтобы суметь притягивать, – живо сообщил он.
Именно поэтому он изучал североамериканское небо: чтобы удостовериться, что планеты и звездные системы, которые они сновидят, существуют в нашей реальности.
Поскольку члены группы встречаются ежедневно, я предположила, что в настоящее время они постоянно ездят из Мексики в Лос-Анджелес и обратно, по крайней мере до тех пор, пока молодая женщина, которая готовится к защите докторской диссертации, не завершит своей работы. Я представила себе Кастанеду у него в доме, с картой звездного неба в одной руке и телескопом в другой, исследующим небо. Приверженцы Кастанеды не могут себе даже представить, какого рода развлечения он предпочитает.
Некоторое время он вновь рассказывал мне анекдоты на любимую тему: о людях кино.
– Одна моя соседка – молодая женщина, актриса. Мы хорошие приятели, и она рассказывает мне постоянно о своих любовных проблемах. Она постоянно испытывает сомнения, должна ли она спать с этим или с другим. Время от времени ей приходит в голову мысль, что мы могли бы быть любовниками, и я отвечаю ей, что согласен, но при условии, что больше у нее уже не будет ни одной связи ни с кем другим в течение всей жизни. Тогда она просит меня: «Я должна подумать», и я говорю ей, – продолжал он, сделав иронический жест, – что у нее только десять минут на размышления. Она протестует: «Я не могу принять за десять минут такое важное решение!» но я настаиваю на том, что она имеет только эти десять минут, и, конечно, она не может решиться. Иногда мы разговариваем до пяти часов утра, – рассказывал он, не называя, однако, имени актрисы.
Он мог получить удовольствие от любой ситуации: за свой счет или за счет других, в данный момент или позже, когда перестанет сердиться. Такое поведение, без сомнения, совпадает с наблюдениями, которые сделал о человеческом поведении дон Хуан за много лет до этого дня: «Поскольку мы никогда не можем знать наверняка, будем ли живы в следующую минуту, мы должны переживать каждое мгновение так, как если бы оно было последним. Каждое действие – это последняя битва воина на Земле. Поэтому нужно всегда действовать безупречно. Ни одно дело не должно оставаться неулаженным. Эта концепция принесла мне большое облегчение. Если я трачу свое время на бесплодные сожаления о моих неправильных действиях вчера, я не могу принимать решения, которые должны быть приняты в настоящую минуту».
Уже чувствовалась близость океана, и я вспомнила, что скоро ему надо будет вернуться к его индейцам. Я так и не расспросила его, как он относится к политике, хотя, в принципе, его отношение было мне ясно из предыдущих разговоров: он стриг все супервласти под одну гребенку. Для него всякая супервласть была милитаристской, представляющей опасность для человечества и несущей ответственность за существование озоновой дыры со всеми разрушительными последствиями для планеты. Много лет назад, когда озоновая дыра еще не существовала или мы не знали о ее существовании, Кастанеда сказал:
«Я родился в Южной Америке, где интеллектуалы постоянно говорят о политических или социальных революциях, и где постоянно рвутся бомбы. Однако, революции приносят лишь незначительные изменения. В противоположность этому, человеку следует, например, просто прекратить курить, или достичь внутреннего спокойствия, или прекратить внутренний диалог и переделать самого себя, создать себя заново. Это то направление, где начинаются настоящие реформы. Наши заботы должны быть направлены, прежде всего, на самого себя. Я могу действительно помочь своим близким, только если я обладаю достаточной личной силой и не индульгирую. Каждая революция должна начинаться здесь, в нашем теле. Можно действительно изменить многие вещи, но только изнутри безупречного тела, согласованного с этим таинственным миром. Для меня наивысшее искусство состоит в том, чтобы превратить себя самого в безупречного воина, потому что это, как говорит дон Хуан, единственный путь, чтобы привести в равновесие трудность быть человеком с чудом быть человеком».
Кастанеда припарковался у моего дома. Мы поболтали еще несколько минут, и я уверена, что он почувствовал мое состояние, потому что сказал:
– Мне пора ехать, но я еще позвоню тебе вечером и отвечу на твои последние вопросы.
Возможно, он вспомнил самого себя и свои усилия, когда он пытался, постоянно вооруженный записной книжкой, записать все возможное о доне Хуане и его техниках.
– Не забудь твои книги, – напомнил он.
Я открыла свой рюкзак и стала перекладывать книги.
– Эту книгу ты мне уже подарил, – сказала я и положила его девятую книгу в отделение для перчаток. Среди книг была и книга Флоринды. Я раскрыла ее и прочла странное посвящение: «Пятиногому пауку, несущему меня на своей спине».
– Это шуточки Флоринды, – скромно сказал он. – Моя первая фамилия Арана, что в переводе означает «паук». У них были свои секреты, но они также владели ключом, чтобы решать эти загадки. Совершенно непроизвольно я вдруг взяла также книгу, которую только что отложила. Смутившись, я уже хотела положить ее назад, когда он сказал:
– Бери ее тоже.
– Охотно. Можешь ли ты надписать ее мне?
– Я не очень силен в посвящениях, – пояснил он, но взял книгу. Черной шариковой ручкой он написал несколько английских слов и поставил дату 30 августа 1988. В девять вечера мне позвонила Флоринда:
– Я уезжаю и больше не смогу тебе позвонить. Во сколько ты завтра улетаешь?
– Я уезжаю из дому в одиннадцать утра, и мне еще надо укладываться.
Она повторила их предложение:
– Напиши нам вопросы, которые у тебя еще имеются, и я пришлю ответы, напечатанные на машинке.
Мы еще раз попрощались, и она пожелала мне счастливого пути. Мне оставалось только упорядочить мои заметки и записать то, что я нацарапала в автомобиле или просто сохранила в памяти. Например, тот способ, каким мы распрощались с Кастанедой. После того как мы обменялись прощальными поцелуями и пожелали друг другу всего наилучшего, он закрыл дверцу машины, и я наклонилась, чтобы в последний раз взглянуть на него. Вдруг он что-то вспомнил и спросил:
– Который час?
Я не видела у него часов, и он часто задавал мне этот вопрос.
– Полшестого, – ответила я. Я не могла удержаться, чтобы не пошутить на эту тему:
– Что же это такое: волшебник спрашивает, который час?
Он засмеялся в ответ. Послав мне на прощание воздушный поцелуй, он уехал. Я была совершенно уверена, что мы вскоре снова встретимся и поговорим обо всем, о чем не успели поговорить или чего лишь мимоходом коснулись.
Я совсем забыла, что дон Хуан неоднократно напоминал своему ученику:
«Будущее это всего лишь слово. Для мага существует только Здесь и Сейчас».
