Даже если отбросить критические размышления о реальности существования такого человека, как Хуан Матус, много о нем не сможет рассказать никто. О вопросе веры и неверия и о незначительности этого вопроса говорилось выше. Как бы оно ни было, но мир узнал о доне Хуане только то, что он позволил.

Принято считать, что дон Хуан – индеец племени яки, родившийся в мексиканском штате Сонора.

О себе самом дон Хуан не рассказывал почти ничего. Все, что я смог из него вытянуть, это то, что он родился на Юго-Западе в 1891-м, почти всю жизнь прожил в Мексике; в 1900-м его семью, вместе с тысячами других индейцев Соноры, мексиканские власти выселили в Центральную Мексику; в общей сложности в Центральной и Южной Мексике он прожил до 1940-го. Таким образом, поскольку он много путешествовал, его знания сложились в результате многих влияний. И хотя сам он считал себя индейцем Соноры, я сомневаюсь, укладываются ли его познания в круг традиционных представлений сонорских индейцев.

Едва ли не больше мы узнаем об учителях дона Хуана в одной из последних книг.

Я стал учеником Нагваля Хулиана за восемь лет до того, как его бенефактор покинул мир. Эти восемь лет были для меня как дар. Это была самая большая удача, какую только можно было вообразить, так как у меня была прекрасная возможность учиться у двух противоположных по характеру людей. Было так, как если бы тебя воспитывал сильный отец и еще более сильный дед, которые не сходятся во взглядах между собой. В этом споре всегда побеждал дед, поэтому я, собственно говоря, скорее продукт обучения Нагваля Элиаса. Я ближе к нему не только по темпераменту, но даже и по виду. Однако большая часть работы по превращению меня из жалкого существа в безупречного воина была проделана моим бенефактором, Нагвалем Хулианом.

– Опиши мне физический облик Нагваля Хулиана, – попросил я.

– Знаешь, мне до сего дня трудно представить его, – сказал дон Хуан. – Я знаю, это прозвучит нелепо, но, в зависимости от необходимости или обстоятельств, он мог быть молодым или старым, привлекательным или невзрачным, истощенным и ослабевшим или сильным и мужественным, толстым или худым, или средней комплекции, среднего роста или коротышкой.

…

– Могу сказать только, что перед тем, как он стал Нагвалем, он был очень худым и мускулистым, – сказал дон Хуан. – У него были черные волосы, густые и вьющиеся, длинный красивый нос, крепкие большие белые зубы, овальное лицо, мощный подбородок и лучистые темно-карие глаза. Ростом он был около пяти футов восьми дюймов. Он не был ни индейцем, ни даже смуглым мексиканцем, но не был и англосаксом. Фактически, он ни на кого не был похож, особенно в последние годы, когда цвет его кожи постоянно изменялся от очень темной до очень светлой, и опять до темной. Когда я встретил его впервые, он был смуглым стариком, затем со временем стал светлокожим молодым человеком, возможно, лишь на несколько лет старше меня. Мне же тогда было двадцать.

У Маргарет Кастанеды мы находим интересное пояснение: «Одна из проблем, связанных с доном Хуаном, – говорит Мейган, (профессор, вел курс у КК), и одна из причин критики его как поставщика информации, заключается в том, что сам он человек уникальный. Он в действительности не является членом никакого племенного сообщества. Родители его тоже не принадлежали ни к какой племенной группе, поэтому часть времени он жил среди калифорнийских индейцев и часть времени – среди мексиканских индейцев. Его нельзя назвать настоящим яки.

И более того, это человек, который поднял свой интеллектуальный уровень. Мне приходилось видеть индейцев, похожих на него, но они редко встречаются. Вам не найти среднего человека, который был бы философом или мыслителем и интересовался бы материями, превышающими самый поверхностный уровень».

Там же Мейган размышляет на тему имени индейца: «Индеец-информатор не указывался в его работе для класса калифорнийской этнографии. Имя Хуан Матус, данное его бенефактору в более поздних книгах, является псевдонимом, поскольку оно так же распространено в Мексике, как имя Джон Смит в Соединенных Штатах. Мейган не слышал этого имени примерно до 1966 года, и многие друзья Карлоса получили первую реальную информацию о таинственном индейце, только когда в 1968 году на книжных прилавках появилось изданное Калифорнийским университетом «Учение». Но Карлос выбрал это имя до 1963 года».

В одном из интервью Кастанеда скажет: «В нем было что-то странное, но о любом человеке можно было бы сказать, что в нем есть что-то странное. Есть два человека, которых я брал с собой на полевые исследования, и они были с ним знакомы. Они полагали, что у него был… очень проницательный, навязчивый взгляд – когда он смотрит на тебя, потому что, в основном, он смотрит на тебя украдкой, и кажется очень хитрым человеком. Вы бы сказали, что у него вид пройдохи. Обычно он не смотрит, за исключением нескольких раз, но если это случается, то взгляд у него очень сильный».

Отдельно говоря о доне Хуане Матусе, нельзя не упомянуть момент его ухода. В одну из своих последних встреч с журналистами был поднят вопрос исчезновения индейского шамана:

– Давайте возьмем пример дона Хуана, который «исчез» в 1973-м, – он умер и был кремирован, как кто-то писал, или он ушел иначе?

– Для шаманов Мексики нет ничего, что можно потерять или приобрести в конце жизни – они могут лишь стремиться продолжать борьбу за осознание на других уровнях реальности. Вселенная позволяет колдуну преобразовывать существо в полное осознание – так же, как физическое тело преобразовывается в энергию. И в новой форме его ждут новые вызовы».

Что касается кремации, смеются Карлос и его подруги, словно удивившись, что я верю больше в газеты, чем в брухо – физическое тело дона Хуана сгорело изнутри, и он испарился как дуновение ветра. «Но в этом нет ничего духовного, – предупреждает Кастанеда: – Это прагматичная философия, основанная на жесткой дисциплине, которая позволяет испытать новые реальности, настолько же физические, как и та, в которой мы живем каждый день».