Некогда Бокль в своей «Истории цивилизации Англии» утверждал, что человечество не сделало никаких успехов в деле нравственности. Многие панегиристы «доброго старого времени» идут еще дальше, говоря, что люди этого fin de siècle совершенно безнравственное, извращенное поколение, которое гоняется только за наслаждением и наживой. Нет надобности расследовать, существовал ли когда-нибудь золотой век с совершенно невинными и добродетельными людьми, а также и то, действительно ли век Платона или какой-нибудь другой из прошлых веков был честнее и нравственнее, чем наше время. Но, кажется, люди второй половины XIX века все-таки лучше своей репутации. По крайней мере, они честнее, сострадательнее и приличнее, чем их предшественники два, три и четыре века назад. Взять хоть Панамское дело, это новейшее акционерное мошенничество. Разве оно сколько-нибудь хуже, чем ажиотаж времен По. Допустим даже, что люди теперь не лучше своих предков, но они все-таки более приличны и менее циничны, стыдливее, чем эти предки. Теперь история Панамского мздоимства вызывает общее негодование не только во Франции, но и во всей Европе. А вот кстати Макс Линдау извлек из архивной пыли нечто подобное, случившееся 200 лет назад в Англии, и в такому же лихоимству относились тогдашние люди вовсе не так, как теперь.

Там, правда, дело шло о суммах менее крупных, чем в Панамской истории, но ведь тогда и деньги имели гораздо большую цену. Прежде всего любопытное совпадение: тогда также, как и теперь, затеяно было внеевропейское предприятие. Ост-Индская компания искони держалась того принципа, что маленькие подарки доставляют дружбу влиятельных людей. Первоначально действительно маленькие суммы (не более 1.200 фунтов стерлингов) расходовались на приобретение полезной дружбы. Курсы на взятки поднялись только с того времени, когда главным директором компании сделался сэр Чайльд, выскочка, смелыми спекуляциями приобретший большое состояние. В 1683 г. он выдал замуж свою дочь за герцога Бофор с приданым 50.000 фунт. стерл. Этот Чайльд стал бесконтрольно распоряжаться капиталом компании, и кто только какое-либо влияние имел при дворе – министры, метрессы и фавориты – те задаривались щедро. Одни получили индейские шали, другие – шелковые материи, третьи – прямо кошельки с золотыми и бриллианты. И это принесло компании хорошие плоды, ибо король Иаков расширил в 1687 г. её привилегии. Напротив, после революции 1689 г, Чайльд попал в неприятное положение и подвергся нападкам со всех сторон. Составилась новая компания, сильно конкурировавшая со старой, хотя она и не имела никаких привилегий. Проект слияния обеих компаний, которым интересовался английский парламент, наткнулся на противодействие Чайльда, и палата общин в феврале 1691 г. ходатайствовала перед королем Вильгельмом III о закрытии прежней компании и об основании новой на особых условиях, какие предлагались парламентом. Король обещал обдумать это дело и своевременно сообщить парламенту о своем решении.

Прежняя компания стала опасаться, как бы король не закрыл её. Тем временем новая компания старалась упрочить за собой почву. И началась между ними решительная борьба. Новая компания прибегла в помощи печатного станка, старая пустила в ход аргументацию звонкой монеты. Вместо уже несколько скомпрометированного Чайльда, директором старой компании сделался его родственник, также богач, сэр Томас Кук, член палаты общин. И в его распоряжении фонды компании находились бесконтрольно. Тут начались подкупы в колоссальных размерах, и в короткое время было истрачено до ста тысяч фунтов стерлингов, т. е. до миллиона рублей по нашим деньгам. Неизвестно, сколько из этой суммы пошло на взятки и сколько пристало к рукам посредников. В результате явилось то, что король в 1693 г. продлил монополию компании еще на 21 год и разрешил удвоить акционерный капитал. Это настолько не согласовалось с желаниями парламента, что последний вознегодовал на то, что король в данном случае поступил произвольно. Однако, по жалобе новой компании, государственный совет под председательством герцога Лидсского высказался в пользу исключительных прав старой компании, которая начала совершенно бесцеремонно пользоваться своей монополией.

Тогда палата общин объявила, что каждый англичанин может свободно торговать в Индии, пока это не будет запрещено парламентским актом. Но такое решение парламента не изменило дела, ибо Ост-Индия в то время, когда не было ни Суэцкого канала, ни пароходства, ни телеграфов, оставалась особым, изолированным миром, и главный директор Кук писал своим подчиненным, что им нечего обращать внимания на болтовню членов парламента, которые ничего не смыслят в этом деле.

Но вот в 1695 г. обнаружилось одно обстоятельство, по-видимому не имевшее никакой связи с делом компании. Проведали о продажности и взяточничестве в военном ведомстве и в других служебных сферах. Об этом пошли большие толки, и вскоре начались разговоры и о подкупах, практиковавшихся администрацией Сити и Ост-Индской компанией. Называли очень видных особ – сэра Сеймура, одного из лордов казначейства, спикера палаты общин сэра Джона Тревора и президента государственного совета (тогда это был почти тоже, что теперь министр-президент) герцога Лидсского, маркиза Кермарьена, графа Дэнби. Вследствие перекоров между Сеймуром и Томасом Вартоном о деле этом была поднята речь и в палате общин, и по предложению Вартона 17 марта 1695 г. палата назначила комиссию для ревизии книг Сити и Ост-Индской компании. Уже неделю спустя Пауль Фолей, глава этой комиссии, мог сообщить палате, что её спикер Тревор получил от Сити 1.000 фунт. стерл. В тоже время заявлено было, что он уже в течение шести сессий парламента забирал в год по 6.000 фунт. стерл. Палата почти единогласно объявила его виновным в тяжком преступлении (guilty of а high crime and misdemeanonr) и Тревору, как спикеру, пришлось самому возвестить о себе результат голосования по этому предмету. На следующий же день он был признан лишенным своего места в палате. Но ничего иного не случилось с ним.

Было труднее произвести следствие относительно Ост-Индской компании. Комиссия нашла в протоколах её заседаний только то, что Кук сообщал однажды о 23.000, в другой раз – о 25.000, в третий раз – о 30.000 фун. стерл., истраченных в интересах компании и ему за это выражена была благодарность компании, которая одобрила такие расходы. Как-то один из директоров потребовал чтоб Кук представил точный счет подобным издержкам, и Кув ответил, что это давалось высокопоставленным лицам, которых следовало отблагодарить за покровительство. Узнали также, что Сеймур (в качестве лорда казначейства) получил 10.000 фунтч стерл. в виде акций по торговле селитрой. Это было такого рода «участие» в гешефте, при котором Сеймур мог только иметь выгоду и не терял ничего, и все делалось так ловко, что законным порядком его нельзя было уличить ни в чем. И Сеймур вышел сухим из воды. Несколько позднее он опять был избран в члены палаты. Только в политических брошюрах много лет спустя ему ставилась в упрек его торговля селитрой.

Палата решила главного директора компании Кука заключить в Тоуэр и приняла билль, в силу которого он, в случае его отказа сознаться во всем, обязывался возвратить полученные суммы (насчитывалось 170.000 фун. стерл.), уплатить штраф в 20.000 фунт. стерл., и признавался неспособным занимать общественные должности. Это окончательно разорило бы богатого директора. Но чтоб билль получил законную силу он должен быть утвержден палатой лордов. А там вышел на трибуну герцог Лидсский, приложил руку к сердцу и в патетической речи клялся честью и совестью, что он лично не заинтересован в деле и высказывается против билля только во имя справедливости. Затем перед лордами предстал и сам Кук. Он плакался на то, что билль есть новый род пытки, применяемый к нему, и обещал во всем сознаться, если ему будет гарантирована безнаказанность. Обе палаты согласились на это и назначили общую комиссию для продолжения следствия.

Но все, кто считал себя виновным, старались помешать успешному ходу этого следствия. Преодолевши многочисленные трудности, следственная комиссия, однако, напала наконец на след высокопоставленного взяточника. Между прочими показаниями, Кук сообщил, что некий Базил Файрбрес получил 40.000 фунтов стерлингов для различных целей. Пошли по следу и узнали, что некий Ватс, приближенный герцога Лидсского, взял большой куш от Файрбреса. Арестованный Ватс сознался, что 5.500 гиней получил для герцога, но тот не захотел их принять, и деньги эти были выданы, с согласия герцога, Робарту, швейцарцу, который управлял делами герцога. Ясно было, что тут и герцог причастен. По предложению Вартона палата общин решила привлечь герцога к ответственности. В палате лордов герцог защищался совершенно своеобразно. Теперь были бы немыслимы такие доводы. Он, видите ли, брал деньги не для себя. Он хотел помочь Ватсу и дать ему выгоды от компании. «Что же тут непростительного, – сказал он, – доброму приятелю помочь в небольшой выгоде?» И герцог продолжал в том же духе. Затем он отправился в палату общин, где о деле дал неудовлетворительные показания, но за то держал себя очень высокомерно и подчеркивал свои заслуги перед отечеством. Все это дело он считал замыслом против себя и заключил свою речь просьбой о быстром правосудии. Все, казалось, благоприятствовало этому желанию герцога, и обвинение из нижней палаты передано было в верхнюю, лордам. Но когда началось разбирательство, оказалось, что скрылся куда-то главный свидетель против Лидса, его управляющий Робарт. Не подлежит сомнению, что это случилось с ведома, может быть, даже по внушению герцога Лидсского, но сам он теперь мог выступить, как жертва преследования. «У вас даже нет ни малейшего основания для обвинения меня, – воскликнул он, обращаясь к представителям палаты общин, – и вы только хотите меня держать под неосновательным подозрением. Уж не должен ли я сам добывать вам свидетелей против себя? Почему же вы раньше не задержали Робарта?»

Действительно, кажется странным, но лишь по прошествии недели после того, как стало известно исчезновение Робарта, портовым чинам приказано было задержать беглеца и помешать его отплытию. Но он тогда находился уже в полной безопасности на голландской почве.

Парламентское следствие не привело в существенным результатам. «Показания Кука были также неполные. Директора Ост-Индской компании, – писал тогда Вернор посланнику Лексингтону, – особенные люди; подкупы и взятки – их главное занятие, а клятвопреступление – для них забава». Узнали только имена посредников, но не удалось обнаружить подкупленных членов парламента и министров мы, может быть, даже не захотели узнать их имен. Кажется, обе партии, виги и тори, опасались встряхнуть эту грязь, и потопили в этой грязи и самое следствие. Парламент прекратил свои заседания, а по возобновлении его сессии уже не было и речи об обвинении против Лидса. Этот последний сохранил все свои титулы и должности, но уже более не принимал участия в совещаниях тайного совета. В «возмездие» за это лишение ему только тогда и дали титул герцога. Шесть лет спустя палата лордов вспомнила об этом процессе и формально объявила герцога свободным от обвинения. Так и не узнали никогда кому достались деньги, розданные Ост-Индской компанией в виде взяток.