В обстоятельном труде Ноэля Парфэ о генерале Марсо («Le Général Marceau. Sa vie civile et за vie militaire») особая глава посвящена интересному романтичному эпизоду, с которым неразрывно связывается имя этого героя революционной армии Франции решительно во всех его биографиях. Дело идет о девушке из Вандеи, Анжелике де-Мелье. Из тех тысяч, которые в Вандее пали жертвою Конвента, в истории сохранилось только имя этой Анжелики. Никаких геройских подвигов не совершила она, ничем особенно хорошим или особенно дурным не отличалась она, ничего общего не имела она ни с Жанной д'Арк, ни с Шарлоттой Кордэ, ни с Месалиной. Это была простая девушка из народа, но судьба её на короткое время была связана с генералом Марсо, подавителем Вандейского восстания. Во всех биографиях Марсо упоминается, как этот тогда уже гремевший славою молодой генерал старался спасти Анжелику де-Мелье от кровожадности революционных властелинов Франции. Ноель Парфэ собрал документальные данные об этом эпизоде и приводит показания свидетелей его.

Савари, как участник в Вандейской войне, в своем труде об этой войне представляет дело в таком виде.

Ле-Манс был взят республиканскими войсками, которые двинулись уже в Лаваль для преследования инсургентов, как вдруг два гренадера привели к главному адъютанту Савари, находившемуся еще в главной квартире, – молодую девушку, встреченную ими на улице. По расследовании оказалось, что девушка эта была mademoiselle де-Мелье из Монфокона. Считая погибшими мать свою и брата, утерявшими ее из виду во время схватки, и не желая переживать их, она просила, чтобы ее расстреляли. Савари попытался образумить ее, и ему удалось уговорить ее. При этом она выразила желание вернуться в город за пакетом, оставленным ею там в одном доме. Офицер разрешил ей это, обещал свободу и покровительство и поручил приставленному к нему адъютанту свезти ее в город в остававшейся еще в их распоряжении карете Марсо, заехать в указанный ею дом, а затем доставить ее в Лаваль в то же помещение, куда вечером должен был приехать и сам Савари, и распорядиться, чтобы ей приготовили отдельную комнату. В заключение он обязал офицера хранить все случившееся в тайне. В тот же вечер Марсо и Клебер видели, как молодая девушка была водворена в Лавале у одной женщины, взявшей на себя попечение о ней. Несколько дней спустя Марсо видел ее еще раз, по возвращении из Ле-Манса, но то было уже в последний раз.

Такова простая версия Савари, в которой Марсо играет довольно таки второстепенную роль, хотя и в данном случае пассивность молодого генерала навлекла на него опасную ответственность. Для спасения молодой девушки Савари воспользовался его каретой, Марсо допустил спасение врага республики, ибо она была схвачена как военнопленная, Марсо проявил к ней сочувствие, выразившееся в двукратном посещении её, – все это послужило достаточным основанием для представителей от Конвента, находившихся при войске, чтобы поставить его в положение обвиняемого.

В романически разукрашенном рассказе Сержанта, зятя генерала Марсо, он выдвигается на первый план. В этой передаче Марсо является единственным избавителем девушки.

Анжелика находилась в рядах сражающихся с оружием в руках. Преследуемая вместе с остальными беглецами, на её счастье, она взята была в плен как раз в то время, когда Марсо на поле брани раздавал приказания. Он освободил ее и послал с адъютантом Савари в главную свою квартиру.

Ноэль Парфэ сомневается в правдивости такого изложения и придерживается версии Савари, очевидно пополненной документом, который найден в департаментском архиве в Лавале. Этот документ указывает на истинное участие, какое принимал Марсо в судьбе молодой вандеянки, и которое могло поставить его в самое затруднительное положение.

Выше замечено, что Марсо дважды виделся с Анжеликой: раз – в сообществе с Клебером, вечером, когда девушка приехала в Лаваль, а затем несколько дней спустя, один, когда проезжал через Лаваль, возвращаясь из Ле-Манса. Вполне естественно, что он интересовался своей protégée, o безопасном помещении которой он позаботился, по-видимому, после её письма к нему. При этом-то свидании, очень может быть, что Марсо и снабдил ее, для большей её безопасности, следующим свидетельством: «Гражданка де-Мелье, родом из Нанта, жительствующая в Монфоконе (Департамент Мэн и Лоары), объяснила нам, что мать принудила ее следовать за армией мятежников и что, по переходе через Луару, она отправилась к нам. Она покидает армию мятежников и с этих пор желает жить как добрая гражданка и для своей безопасности просит данного удостоверения. Свидетельствую, что вышеупомянутая гражданка добровольно явилась в мою главную квартиру 22 фримера II года единственной и нераздельной республики. Генерал Марсо».

Марсо допустил здесь двоякую ложь во спасение своей protégée. Прежде всего, Анжелика явилась в главную квартиру республиканцев не добровольно, а во-вторых, она доставлена была туда не 22 фримера, а 24-го. Пометка задним числом имела целью снять с неё подозрение якобы она участвовала в битвах при Ле-Мансе 12 декабря (23 фримера), и тем вернее защитить ее от возможных пыток со стороны революционного суда.

Благодаря этому-то искреннему и теплому участию Марсо к несчастной Анжелике, он и прослыл настоящим её избавителем. В одном письме в своей тетке Анжелика высказывает это. Письмо это служит в то же время явным доказательством того, что данное участие молодого генерала не было запятнано каким-нибудь низким побуждением или же недостойным поступком. Вот содержание её письма:

«Вам известно, что при Ле-Мансе республиканская армия одержала полную победу. Меня постигла ужасная участь, я потеряла своих во время страшного бегства. Я искала смерти, а вместо того нашла сострадание в республиканской армии. Меня спас генерал Марсо, отнесшийся во мне вполне по-человечески, тем более славы его честности и великодушию…»

Письмо это достаточно ясно говорит за чистоту мотивов, руководивших Марсо при спасении Анжелики. Чистота эта остается незапятнанной, хотя поразительная красота покинутой девушки могла быть не последним ходатаем перед Марсо. Но Анжелика не миновала печальной участи. Едва успели генералы Марсо и Клебер оставить город Лаваль, как последовало распоряжение Маейнского революционного Комитета и Военной Комиссии о поисках беглецов. Убежище Анжелики также было открыто и вместе с семью товарищами по несчастью она была заключена в тюрьму. рассчитывая спастись помощью удостоверения Марсо, она представила охранную свою грамоту в Революционный Комитет. Но перед лицом подобных кровожадных людей, – для которых родственная связь или вообще какое либо отношение к подозрительным людям могло уже служить достаточным поводом для обвинения, – такой листок бумаги, конечно, не в силах был защитить несчастную девушку. Листок этот мог только послужить обвинением для выдавшего его Марсо, и без того уже находившегося под подозрением у этих господ, и в данном случае, рисковавшего услыхать свой смертный приговор.

Этими обстоятельствами воспользовался некто Бурботте, член суда, обвинивший Марсо в государственной измене. Марсо был посажен в тюрьму вместе с 25 другими офицерами и унтер-офицерами, в апреле 1793 г. Любимой сестре его Эмире, – являвшейся для него постоянным добрым гением, до конца жизни своей сохранившей к нему братскую любовь, – удалось пробраться к нему в тюрьму, невзирая на затруднения и опасность. Она добивалась выяснения доказательств его невинности и хотела утешить его в горе. Бурботте выступил в этом процессе публичным обвинителем и приводил самые решительные обвинения, основанные не на фактах, а на простых подозрениях и слухах. Достойная самозащита Марсо произвела на судей громадное впечатление. Все они признали его невинным и решили единогласно восстановить его честь, возвратив ему прежнее его положение. Один только Бурботте воздержался от подачи голоса. И Марсо вскоре отмстил за себя своему врагу, и отмстил так, как может отмстить только благородный человек. Он спас его из рук толпы крестьян в тот момент, когда те совещались, как отправить Бурботте на тот свет: пулей или сжечь.

Бурботте отблагодарил Марсо за такое благородство. В качестве члена Военной Комиссии он изъял охранную грамоту Анжелики из числа её документов, и таким образом спас своего благодетеля, скомпрометированного своей подписью. За то Анжелика погибла. В одно морозное январьское утро, в 1795 г. она взошла на эшафот вместе с семью своими товарищами по несчастью, тремя женщинами и четырьмя молодыми девушками. Эшафот воздвигли на Дворцовой площади, в Нанте. Обвинение было построено на результатах следствия, которое якобы показало, что обвиняемые были уличены в соучастии с Вандейскими разбойниками, за ними они следовали во все разоренные Вандейцами местности и потому должны были поплатиться, как пособницы и соучастницы всех совершенных Вандейцами убийств и разрушений.

Марсо, занятый в то время в Ренне восстановлением потрясенного своего здоровья, считал, что protégée его находилась в безопасности. О кончине Анжелики он узнал необычайным образом и при необычайных обстоятельствах. Еще ранее того времени познакомился он в Ренне с графом Шатожироном, который в период владычества Революции сменил высокородовитое свое имя на скромное имя гражданина Лепретра. Благодаря какой-то дружеской услуге, оказанной им сыну Шатожирона Ипполиту, молодой офицер из революционной армии сделался другом дома в семье Лепретра и особенным любимцем madame Лепретр, гордившейся прямым происхождением от знаменитого философа Декарта. В этом доме нашел Марсо дружеский и любезный прием на время восстановления своего здоровья. Между ним и старшей дочерью хозяев возникла симпатия, которая поощрялась матерью. Симпатия эта привела дело к обручению, которое повлекло за собой дружелюбное разлучение супругов Лепретр, так как отец, в качестве представителя высшей аристократии, не хотел соглашаться на брак своей дочери с простым гражданином, да еще притом бывшим генералом революционной армии. Впрочем, внезапная смерть молодого воина помешала этому браку.

Однажды вечером в салоне г-жи Шатожирон весело беседовали хозяйка, обе её дочери и Марсо с своей сестрой Эмирой, приехавшей туда по приглашению. Вдруг генералу доложили, что его спрашивает реннский палач, имеющий передать ему какой-то пакет. Странный гость привел Марсо в ужас, и он, было, отказался принять посылку. Но любопытство дам взяло верх. Им казалось, что тут, наверное, кроется нечто необычайное, таинственное, и они стали уговаривать Марсо принять пакет, на что он, наконец, и согласился. Это был ящичек, переданный нантским палачом своему реннскому товарищу по профессии, для вручения адресату. По вскрытии ящика, в нем оказались маленькие золотые часики, которые mademoiselle Анжелика де-Мелье, в знак благодарности, завещала своему покровителю. «Бедная девушка, – воскликнул генерал, при виде этого сувенира, – я обещал ей, что она останется жива!» и слезы покатились у него по щекам. Только тут узнал Марсо о печальной кончине своей protégée. Для присутствующих это была трогательная сцена, которая, впрочем, вызвала еще сильнейшую любовь и уважение к молодому человеку.

Таким образом, при всем ничтожном оттенке своей романтичности, эпизод с вандейской девушкой озарил романическим отблеском жизни молодого человека, столь богатую геройскими подвигами и прекрасными гуманными чертами. Личность его была крайне симпатична; во всех поступках своих, посреди развивавшегося кругом одичания нравов, он проявлял столько великодушие и благородства, что добился признания своих достоинств и высокого уважения даже со стороны своих противников и врагов. Ко всему этому прибавилась еще трагическая его кончина, постигшая его 27 лет. Сколько раз стоял он в бою с открытой грудью перед лицом врага! Но не в сумятице битвы пал он, нет, – его сразила пуля из-за утла. Поэтому становится вполне понятным, что у гроба молодого героя друг и недруг стояли с глубокой скорбью.

При отступлении армии Журдана Марсо был смертельно ранен пулей, пущенной в него из засады. Его привезли в Альтенкирхен. Журдану надо было двинуться далее, и он оставил там тяжело раненого Марсо, предварительно исходатайствовав от наступавшего на них австрийского генерала, чтобы с Марсо не обращались, как с военнопленным. Предусмотрительность эта была излишней, так как раненый чтился австрийцами не менее, чем среди французов. Едва последние успели отступить, как к Марсо явились генералы из неприятельской армии с засвидетельствованием полной к нему симпатии. Трогательно было видеть, как старый австрийский генерал Брай пожимал руку молодому герою и отечески старался успокоить его. По прибытии своем в Альтенкирхен эрцгерцог Карл застал Марсо уже умершим от своей раны. Эрцгерцог поспешил в покойному в сопровождении Беллегарда, Шмидта и Мака, с тем, чтобы выразить свое сожаление оставленным Журданом при Марсо французским докторам и адъютантам о том, что он не застал их командира в живых. Затем тело было отправлено в Нейвид с военными почестями в сопровождении австрийских войск. Чтобы попасть в Нейвид, пришлось проехать через австрийский лагерь. Начальник эскорта, согласно военному обычаю, распорядился, чтобы сопровождавшим французам были завязаны глаза. Но Брай, прибывший на встречу со своим генеральным штабом для отдания последней чести по-войному, приказал снять повязки, оказав тем самым павшему противнику особую почесть. При вступлении на Нейвидский мост тело было передано французским офицерам. По совершении этой церемонии генерал Край обратился в генералу Гарди, принявшему тело, с просьбою сообщить ему о дне погребения, дабы он мог распорядиться насчет приостановки враждебных действий на это время.

Австрийский генерал оказал Марсо почести, как классическому герою, и Гарди не пожелал отстать от своего противника. Он вспомнил об одном прежнем случайном выражении Клебера, который, рассказывая о своем юном боевом сотоварище, воскликнул, что никак не может перенести мысли, что Марсо когда-нибудь должен сделаться добычей червей. Вспомнив это замечание, Гарди решил сжечь бренные останки Марсо на огромном костре согласно древне-героическому обычаю. Совершено это было весьма торжественно. Пепел от тела Марсо тщательно собрали и разделили на три доли, из которых одна была поставлена в урне на гробнице в Кобленце. Пепел этот пропал во время одного нападения. Вторую долю пепла получила Эмира, третью – невеста Марсо – Агата де-Шатожирон. Впоследствии, при перестройке форта, памятник с большой осторожностью был перенесен пруссаками в Люцель-Кобленц.

Память Марсо почтена была врагами и друзьями. Родному городу его Шартру подобало, конечно, увековечить своего великого сына более прочным памятником. Это и состоялось в 1801 году. В честь его воздвигли обелиск, на котором высечены были все его военные подвиги. Когда же в 1815 г. кормило правления попало в руки людей, которые ничего не забывали и ничему не научились, тогда в одну ночь с обелиска исчезли две мраморные доски. На одной из этих досок была надпись даты сооружения обелиска. Словами «Deuxième année du Consulat de Bonaparte» она напоминала плохо звучавшее для бурбонских ушей имя узурпатора. На другой значилось: «Défaite des rebelles au Mans». Это посрамление верности королю Вандейцев оказалось нестерпимым. Бурбоны усердно старались изъять из истории двадцать два года. Но время упорно стоит за себя. Ратуше родного города Марсо сделано было предложение восстановить название улицы – rue de Marceau. Это предложение потерпело фиаско вследствие сопротивления городского представительства. После революции были восстановлены прежние надписи с некоторыми изменениями. Часть пепла, полученного сестрой героя, Эмирой, была передана для его обелиска в Шартре.