Ровное гудение машины убаюкивало Маргариту, лунный свет прият но согревал. Закрыв глаза, она отдала лицо ветру и думала с какой-то грустью о покинутом ею неизвестном островке на далекой реке. Она прекрасно догадывалась, куда именно в гости ее везут, и это волнова ло ее. Ей хотелось вернуться на этот обрыв над рекой.

Долго ей мечтать не пришлось. Грач отлично знал свое дело, и ме трополевская машина была хороша. Внезапно Маргарита открыла глаза и увидела, что под нею пылает электрическим светом Москва.

Однако шофер не повез ее в город, а поступил иначе. На лету он отвинтил правое переднее колесо, а затем снизился на каком-то кладбище в районе Дорогомилова. Высадив покорную и ни о чем не спрашивающую Маргариту вместе с ее щеткой на какой-то дорожке, грач почтительно раскланялся, сел на колесо верхом и улетел.

Маргарита оглянулась, и тотчас от одного из надгробных памят ников отделилась черная фигура. Азазелло нетрудно было узнать, хо тя он был закутан в черный плащ и черная же шляпа его была надви нута на самые брови. Выдавал его в лунном свете его поразительный клык.

Безмолвно Азазелло указал Маргарите на щетку, сам сел верхом на длиннейшую рапиру. Они взвились и, никем не замеченные, че рез несколько секунд высаживались у ворот дома № 302-бис на Садо вой улице.

Когда проходили подворотню, Маргарита увидела томящегося в ней человека в кепке, толстовке и высоких сапогах. Услыхав шаги, человек обеспокоенно дернулся, но ничего не увидел, а Азазелло по косился на него из-под шляпы почему-то иронически.

Второго, до удивительности похожего на первого, человека встретили у подъезда во дворе. И опять повторилась та же сцена. Шаги, человек беспокойно обернулся, нахмурился, когда дверь от крылась и закрылась за входящими.

Третий, точная копия второго, а стало быть, и первого, дежурил на скамейке, украшавшей площадку третьего этажа. Он курил, и Маргарита невольно кашлянула, пройдя мимо него. Третий тотчас поднялся, как будто его кольнули, на цыпочках подошел к перилам, глянул вниз.

Сердце Маргариты учащенно забилось, когда она и спутник ее оказались перед скромной дверью с дощечкой «Квартира № 50». Те перь, конечно, Маргарита понимала, что никакой пошлый вечерок с радиолой, играющей фокстроты и блюзы, ей не угрожает. Марга рита знала, что ее ожидает нечто необыкновенное, и силилась это нечто себе представить. Но представить не могла.

Первое, что поразило Маргариту, это та тьма, в которую она по пала. Было темно, как в подземелье, так что она невольно уцепилась за плащ Азазелло, опасаясь споткнуться. Издалека, впрочем, маячил огонек, слабый, похожий на огонек лампады.

Второе, что удивило ее, это что передней обыкновенной москов ской квартиры конца нет и не чувствуется. Третье, что под ногами у нее ступеньки, покрытые, как чувствовали ее босые ноги, очень толстым ковром, и что по этим ступеням она бесконечно поднимает ся вверх.

Еще сбоку мелькнул и уплыл огонь лампады. Азазелло на ходу вы нул у Маргариты из рук щетку, и та как будто провалилась. Наконец подъем кончился, и Маргарита ощутила себя находящейся на пло щадке. Тут приплыла в воздухе лампада в чьей-то невидимой руке, и, как казалось Маргарите, из-за колонны, черный, как уголь, вышел некто. Рука поднесла к нему лампаду поближе, и Маргарита увидела тощего высокого мужчину. Те, кому он уже попался на дороге в эти дни, конечно, всмотревшись, даже при слабом и неверном освеще нии, которое давал язычок пламени в лампаде, узнали бы его. Это был Коровьев, он же Фагот.

Но, правда, изменился он очень сильно. Не было на нем ни пенс не, которое давно следовало бы выбросить на помойку, ни клетча тых брючек, ни грязных носков. Усишек куриных не стало. Усы Коровьева были подстрижены коротко.

Пламя мигало и освещало белую крахмальную грудь и галстух, от разилось внизу в лакированных туфлях, отразилось в широком и тонком стекле монокля, всаженного в правый глаз.

Коровьев почтительнейше раскланялся и жестом пригласил Мар гариту следовать далее.

«Удивительно странный вечер, – думала Маргарита, – электриче ство, что ли, у них потухло? Но самое главное, что поражает, это раз меры этого помещения. Каким образом все это может поместиться в московской квартире? То есть просто-напросто не может никак!»

Следуя за Коровьевым, Маргарита попала в совершенно необъят ный зал. Здесь на золоченой тумбе горела одинокая свеча. Коровьев пригласил жестом Маргариту сесть на диванчик и сам поместился на краю его.

– Разрешите мне представиться вам теперь, – заговорил он, – Коровьев. Вас, без сомнения, удивляет отсутствие света? Но не ду майте, чтобы мы из экономии не зажигали ламп. Просто мессир не любит электрического света. Когда же начнется бал, свет дадут сразу и недостатка в нем не будет, уверяю вас.

Несколько скрипучий голос Коровьева действовал успокоитель но на Маргариту. А папироса, предложенная Коровьевым, оконча тельно утихомирила ее нервы, и, осмелев, она сказала:

– Нет, более всего меня поражает, где все это помещается? – Она повела рукой, подчеркивая этим необъятность зала.

Коровьев вежливо усмехнулся, и тени от свечи шевельнулись в складках у носа.

– О, это самое несложное из всего, – снисходительно сказал он, – тем, кто хорошо изучил пятое измерение, ничего не стоит раз двинуть помещение до желательных пределов.

Профиль Коровьева осветился, он закурил от свечи, окружаясь дымом, уплывавшим во тьму.

– Я, впрочем, – продолжал Коровьев, – знал людей, не имевших никакого представления не только о пятом измерении, но даже и о четвертом и, тем не менее, проделывавших чудеса в смысле рас ширения помещения. Так, например, один горожанин, как мне рас сказывали, получив трехкомнатную квартиру на Земляном Валу, пре вратил ее в четырехкомнатную, поселив домработницу в кухне возле газовой плиты. Затем он обменял эту квартиру на две отдельных в разных районах – одну в две, другую в три комнаты. Их стало пять. Трехкомнатную он обменял на две отдельных по две комнаты и стал обладателем шести комнат, правда, рассеянных в причудливом бес порядке по всей Москве. Он уже собирался сделать последний и са мый блестящий вольт, именно поместить объявление в газете: «Ме няю шесть комнат в разных районах Москвы на одну шестикомнатную квартиру, желательно на Земляном Валу», как его деятельность прекратилась, и он остался без единой комнаты.

– Ну, это другое дело, – возразила Маргарита, которую болтовня Коровьева забавляла и успокаивала.

– О! Уверяю вас, то, что проделал этот проныра, сложнее, чем это… – И Коровьев указал в темную даль, где черт знает где возвыша лись темные колонны.

Докурили, и Коровьев поднес Маргарите пепельницу.

– Итак, позвольте перейти к делу, – заговорил Коровьев серьез но, – до начала бала у нас полчаса. Вы, Маргарита Николаевна, жен щина весьма умная и, конечно, уже догадались, кто наш хозяин.

Маргарита опять ощутила свое сердце и только молча кивнула го ловой.

– Ну, вот и прекрасно. Так позвольте же вас поставить в курс де ла, – продолжал Коровьев, опуская веки и из-под них наблюдая Маргариту, – без всяких недомолвок. Ежегодно Воланд дает один бал, малых приемов я не считаю. Этот бал называется весенним балом полнолуния, и на него съезжаются… ну, словом, очень большое количе ство народу. Хозяин мой холост, и установилась традиция, согласно ко торой хозяйкой на балу должна быть женщина по имени Маргарита Под сердцем Маргариты стало холодно.

– Мы путешествуем, – продолжал Коровьев, – но бал должен быть, где бы мы ни находились, а женщина должна быть жительни цей местной. В Москве мы обнаружили девяносто шесть Маргарит, и только одна из них, и именно вы, была признана вполне достой ной исполнить роль хозяйки. Я надеюсь, что вы не откажетесь взять на себя это?

– Нет, не откажусь, – твердо сказала Маргарита.

Коровьев просиял, встал, почтительно поклонился, показав как по шнуру ровный пробор, и пригласил Маргариту идти с ним.

– Я представлю вас ему сейчас, – говорил Коровьев, ведя под ру ку Маргариту в тьму, – вы позвольте мне… несколько наставле ний… – шепот Коровьева слышался у самого уха Маргариты, – ниче го лишнего в смысле вопросов… вы не сердитесь на меня, Маргари та Николаевна, мы прекрасно знаем, что вы воспитанны… но усло вия уж очень необычны…

Голос Коровьева был мягок и вкрадчив, но в нем слышались не со веты, а скорее категорическое приказание, настойчивые внуше ния…

Во тьме сильно пахло лимонами, что-то задело Маргариту по го лове, она вздрогнула…

– Не пугайтесь, это листья растений, – шептал ласково Коровьев и стал продолжать наставления.

– На балу будут лица, объем власти которых в свое время, да и те перь еще, был очень, очень велик… Я говорю о лицах королевской крови, которые будут здесь… но по сравнению с возможностями хо зяина бала, в свите которого я имею честь состоять, их возможнос ти, я бы сказал, микроскопически малы… Следует учесть масштаб, Маргарита Николаевна… И подчиняться этикету… Повторяю: толь ко ответы на вопросы, и притом абсолютно правдивые.

Глаза Маргариты, привыкающие к тьме, теперь различали смут ный переплет ветвей и широких листьев над собою и вокруг се бя… Уши Маргариты не проронили ничего из того, что говорил Коровьев.

А тот шептал и шептал, увлекая Маргариту все дальше и дальше… «Нет, нет, этого гражданину с Земляного Вала не сделать, – думала Маргарита. – Где же конец?»

– Почтительность… но не бояться… ничего не бояться… Вы сами королевской крови, – чуть слышно свистел Коровьев…

– Почему королевской крови? – испуганно шепнула Маргарита.

– Если разрешите… потом… это долго, – голос Коровьева стано вился все тише, – тут вопрос переселения душ… В шестнадцатом ве ке вы были королевой французской… Воспользуюсь случаем принес ти вам сожаления о том, что знаменитая свадьба ваша ознаменова лась столь великим кровопролитием…

Тут Коровьев прервал сам себя и сказал:

– Королева, мы пришли.

Впереди блеснул свет. Он выходил из широкой щели наполови ну открытой тяжелой окованной двери. Из-за двери слышались го лоса.

– Одну минуту прошу обождать, королева, – тихо сказал Коровь ев и ушел в дверь. От стены отлепилась тотчас темная фигура и пре градила путь Маргарите. Когда она мелькнула в освещенной полосе, Маргарита разобрала только одно, что это мужчина с белой грудью, то есть тоже во фраке, как и Коровьев, что он худ, как лезвие ножа, черен, как черный гроб, необыкновенно траурен.

Отделившийся всмотрелся в Маргариту странными, пустыми гла зами, но тотчас отступил почтительно и шепнул глухо:

– Одну минуту! – и слился опять со стеной.

Тотчас вышел Коровьев и заулыбался в широкой полосе уже на стежь открытой двери.

– Мессир извиняется, что примет вас без церемоний в спаль не, – медово говорил Коровьев и тихо, тихо добавил: – Подождите, пока он заговорит с вами сам… – Затем громко: – Мессир кончает шахматную партию…

Маргарита вошла, неслышно стуча зубами. Ее бил озноб.

В небольшой комнате стояла широкая дубовая кровать со смяты ми и скомканными грязными простынями и подушками. Перед кро ватью дубовый же на резных ножках стол с шахматной доской и фи гурками. Скамеечка у постели на коврике. В тускло поблескивающем канделябре, в гнездах его в виде птичьих лап, горели, оплывая, тол стые восковые свечи.

Другой канделябр, в котором свечи были вложены в раскрытые пасти золотых змеиных голов, горел на столике под тяжелой занаве ской. Тени играли на стенах, перекрещивались на полу. В комнате пахло серой и смолой.

Среди присутствующих Маргарита узнала одного знакомого – это был Азазелло, так же как и Коровьев, уже одетый во фрак и стоя щий у спинки кровати. Увидев Маргариту, он поклонился ей, пока зав в улыбке клыки.

Нагая ведьма, та самая Гелла, что так смущала почтенного буфет чика Варьете, сидела на коврике на полу у кровати, возясь с каким-то месивом в кастрюльке, из которой валил серный пар.

Кроме этих, был еще в комнате сидящий спиной к Маргарите гро маднейший черный котище, держащий в правой лапе шахматного коня.

Гелла приподнялась и поклонилась Маргарите. То же сделал и кот. Он шаркнул лапой и уронил коня и полез под кровать его ис кать.

Замирая от страха, все это Маргарита разглядела в колышущихся тенях кое-как. Взор ее притягивала постель, на которой, что было несомненно, сидел Воланд.

Два глаза уперлись Маргарите в лицо. Правый, с золотой искрой на дне, сверлящий до дна души, и левый, пустой и черный, вроде как вход, узкое игольное ухо в царство теней и тьмы.

Лицо Воланда было скошено на сторону, правый угол рта оттянут книзу, брови черные, острые, на разной высоте, высокий облысев ший лоб изрезан морщинами, параллельными бровям, кожа лица темная, как будто сожженная загаром.

Воланд сидел, раскинувшись на постели в одной ночной рубашке, грязной и на плече заштопанной. Одну ногу он поджал под себя, дру гую вытянул. Колено этой темной ноги и натирала какой-то дымя щейся мазью Гелла.

Еще разглядела Маргарита на раскрытой безволосой груди темно го камня искусно вырезанного жука на золотой цепочке и с какимито письменами на спинке.

Несколько секунд продолжалось молчание. «Он экзаменует ме ня…» – подумала Маргарита и усилием воли постаралась сдержать дрожь в ногах.

Наконец Воланд заговорил, улыбнувшись, отчего глаз его как бы вспыхнул.

– Приветствую вас, светлая королева, и прошу меня извинить. – Голос Воланда был так низок, что на некоторых слогах давал оттяж ку в хрип.

Он взял с простыни длинную шпагу, погремел ею под кроватью и сказал:

– Вылезай. Партия отменяется… Прибыла дорогая гостья.

– Ни в каком слу… – тревожно свистнул суфлерски над ухом Ко ровьев.

– Ни в каком случае… – сказала Маргарита.

– Мессир! Мессир! – дохнул Коровьев в ухо.

– Ни в каком случае, мессир! – ясным, но тихим голосом ответи ла Маргарита и, улыбнувшись, добавила: – Я умоляю вас не преры вать партии. Я полагаю, что шахматные журналы бешеные деньги заплатили бы за то, чтобы ее напечатать у себя.

Азазелло тихо, но восторженно крякнул.

Воланд поглядел внимательно на Маргариту и затем сказал как бы про себя:

– Кровь! Кровь всегда скажется…

Он протянул руку, Маргарита подошла. Тогда Воланд наложил ей горячую, как огонь, руку на плечо, дернул Маргариту к себе и с раз маху посадил на кровать рядом с собой.

– Если вы так очаровательно любезны, – заговорил он, – а я дру гого ничего и не ожидал, так будем же без церемоний. Простота наш девиз! Простота!

– Великий девиз, мессир, – чувствуя себя просто и спокойно, ни чуть не дрожа больше, ответила Маргарита.

– Именно, – подтвердил Воланд и закричал, наклонясь к краю кровати и шевеля шпагой под нею: – Долго будет продолжаться этот балаган под кроватью? Вылезай, окаянный Ганс!

– Коня не могу найти, – задушенным и фальшивым голосом отозвался из-под кровати кот, – вместо него какая-то лягушка попа дается.

– Не воображаешь ли ты, что находишься на ярмарочной площа ди? – притворяясь суровым, спрашивал Воланд. – Никакой лягушки не было под кроватью! Оставь эти дешевые фокусы для Варьете! Если ты сейчас же не появишься, мы будем считать, что ты сдался.

– Ни за что, мессир! – заорал кот и в ту же секунду вылез из-под кровати, держа коня в лапе.

– Рекомендую вам… – начал было Воланд и сам себя перебил, де лая опять-таки вид, что возмущен, – нет, я видеть не могу этого шута горохового!

Стоящий на задних лапах кот, выпачканный в пыли, раскланивал ся перед Маргаритой.

Все присутствующие заулыбались, а Гелла засмеялась, продолжая растирать колено Воланда.

На шее у кота был надет белый фрачный галстух бантиком, и на груди висел на ремешке перламутровый дамский бинокль. Кроме то го, усы кота были вызолочены.

– Ну что это такое! – восклицал Воланд. – Зачем ты позолотил усы и на кой черт тебе галстух, если на тебе нет штанов?

– Штаны коту не полагаются, мессир, – с большим достоинст вом отвечал кот, – уж не скажете ли вы, чтобы я надел и сапоги? Но видели ли вы когда-либо кого-нибудь на балу без галстуха? Я не наме рен быть в комическом положении и рисковать тем, что меня вытол кают в шею. Каждый украшает себя, чем может. Считайте, что ска занное относится и к биноклю, мессир!

– Но усы?!

– Не понимаю, – сухо возражал кот, – почему, бреясь сегодня, Азазелло и Коровьев могли посыпать себя белой пудрой, и чем она лучше золотой? Я напудрил усы, вот и все! Другой разговор, если бы я побрился! Тут я понимаю. Бритый кот – это безобразие, тысячу раз подтверждаю это. Но вообще, – тут голос кота дрогнул, – по тем придиркам, которые применяют ко мне, я вижу, что передо мною стоит серьезная проблема – быть ли мне вообще на балу? Что скаже те вы мне на это, мессир? А?

И кот от обиды так раздулся, что, казалось, он лопнет сию се кунду.

– Ах, мошенник, мошенник, – качая головою, говорил Воланд, – каждый раз, как партия его в безнадежном положении, он начинает заговаривать зубы, как самый последний шарлатан на мос ту, оттягивая момент поражения. Садись и прекрати эту словесную пачкотню!

– Я сяду, – ответил кот, садясь, – но возражу относительно по следнего. Речи мои представляют отнюдь не пачкотню, как вы изво лили выразиться при даме, а великолепную вереницу прочно упако ванных силлогизмов, которые оценили бы по достоинству такие знатоки, как Секст Эмпирик, Марциан Капелла, а то, чего доброго, и сам Аристотель!

– Прекрати словесную окрошку, повторяю, – сказал Воланд, – шах королю!

– Пожалуйста, пожалуйста, – отозвался кот и стал в бинокль смо треть на доску.

– Итак, – обратился к Маргарите Воланд, – рекомендую вам, гос пожа, мою свиту. Этот валяющий дурака с биноклем – кот Бегемот. С Азазелло вы уже знакомы, с Коровьевым также. Мой первый цере мониймейстер. Ну, «Коровьев» это не что иное, как псевдоним, вы сами понимаете. Горничную мою Геллу весьма рекомендую. Расторопна, понятлива. Нет такой услуги, которую она не сумела бы ока зать…

Красавица Гелла улыбалась, обратив к Маргарите свои зеленые глаза, зачерпывала пригоршней мазь, накладывала на колено.

– Кроме того, – продолжал Воланд, и в комнату неслышно вскользнул тот траурный, что преградил было Маргарите путь в спальню, – Абадонна. Командир моих телохранителей, заместите лем его является Азазелло. Глаза его, как видите, в темных очках. Приходится ему их надевать потому, что большинство людей не вы держивает его взгляда.

– Я знаком с королевой, – каким-то пустым бескрасочным голо сом, как будто простучал, отозвался Абадонна, – правда, при весьма прискорбных обстоятельствах. Я был в Париже в кровавую ночь 1572-го года.

Абадонна устремил черные пятна, заменяющие ему глаза, на Мар гариту, и той показалось, что в спальне потянуло сыростью.

– Ну вот и все, – говорил Воланд, морщась, когда Гелла особенно сильно сжимала колено, – общество, как изволите видеть, неболь шое, смешанное и бесхитростное. Прошу любить и жаловать…

Он замолчал и стал поворачивать перед собою какой-то диковин ный глобус на ножке. Глобус, представляющий точную копию земного шара, сделанную столь искусно, что синие океаны на нем шевели лись и шапка на полюсе лежала как настоящая, ледяная и снежная.

На доске тем временем происходило смятение, и Маргарита с лю бопытством наблюдала за живыми шахматными фигурками.

Совершенно расстроенный и испуганный король в белой мантии топтался на клетке, в отчаянии вздымая руки. Три белых пешки – ландскнехты с алебардами растерянно глядели на офицера, размахи вающего шпагой и указывающего вперед, где в смежных клетках, белой и черной, сидели черные всадники Воланда на двух горячих, роющих копытами клетки конях.

Кот отставил от глаз бинокль и тихонько подпихнул своего коро ля в спину. Тот, одною рукою придерживая зубчатую корону, а дру гою поднимая полу мантии, в ужасе оглядываясь, перебрался с чер ной на соседнюю белую клетку.

Воланд, не спуская глаз с глобуса, коснулся черной шеи одного из коней. Всадник поднял лошадь на дыбы, перескочил через клетку, взмахнул мечом, и белый ландскнехт упал.

– Шах, – сказал Воланд.

Маргарита, увлеченная живыми фигурками, видела, как белый король в отчаянии закрыл лицо руками.

– Дельце плоховато, дорогой Бегемот, – сказал Коровьев.

– Положение серьезное, но отнюдь не безнадежное, – отозвался Бегемот, – больше того: я вполне уверен в победе. Стоит хорошень ко проанализировать положение.

Анализ положения он начал проводить довольно странным спо собом, именно стал кроить какие-то рожи и подмигивать белому сво ему королю.

– Ничего не помогает, – ядовито заметил Коровьев.

– Ай! – вскричал Бегемот. – Попугаи разлетелись, что я и пред сказывал!

Действительно – где-то в отдалении послышался шорох и шум крыльев. Коровьев и Азазелло бросились вон.

– А, черт вас возьми с вашими бальными затеями! – буркнул Во ланд, не отрываясь от своего глобуса.

Лишь только Коровьев и Азазелло скрылись, мигание Бегемота приняло усиленные размеры. Король вдруг стащил с себя мантию, бросил ее на клетку и убежал с доски и скрылся в толпе убитых фи гур. Слон-офицер накинул на себя королевскую мантию и занял мес то короля.

Коровьев и Азазелло вернулись.

– Враки, как и всегда, – бурчал Азазелло.

– Мне послышалось, – сказал кот, – и прошу мне не мешать, я ду маю.

– Шах королю! – сказал Воланд.

– Я, вероятно, ослышался, мой мэтр, – сказал кот, глядя в би нокль на переодетого офицера, – шаха королю нет и быть не может.

– Повторяю: шах королю!

– Мессир! Молю вас обратить внимание на себя, – сказал в тре воге кот, – вы переутомились: нет шаха королю.

– Король на клетке д-два, – сказал Воланд.

– Мессир! Я в ужасе! – завыл кот, изображая ужас на морде. – Вас ли слышу я? Можно подумать, что перед собой я вижу одного из са пожников-гроссмейстеров!

_ Что такое? – в недоумении спросил Воланд, обращаясь к доске, где офицер стыдливо отворачивался, прикрывая лицо мантией.

– Ах ты, подлец, – задумчиво сказал Воланд.

– Мессир! Опять обращаюсь к логике, – заговорил кот, прижи мая лапы к груди, – если игрок объявляет шах королю, а короля меж ду тем нету и в помине, шах признается недействительным?

– Ты сдаешься или нет? – вскричал страдальчески Воланд.

– Разрешите подумать, – ответил кот, положил локти на стол, уткнул уши в лапы и стал думать. Думал он долго и наконец сказал: – Сдаюсь.

– Убить упрямую сволочь! – шепнул Азазелло.

– Да, сдаюсь, – сказал кот, – но сдаюсь исключительно потому, что не могу играть в атмосфере травли со стороны завистников.

Он встал, и фигурки полезли в ящик.

– Гелла, пора, – сказал Коровьев.

Гелла удалилась.

– Охота пуще неволи, – говорил Воланд, – нога разболелась, а тут этот бал.

– Позвольте мне, – тихо шепнула Маргарита.

Воланд пристально поглядел на нее и пододвинул к ней колено. Горячая, как огонь, жижа обжигала руки, но Маргарита, не морщась, стараясь не причинить боли, ловко массировала колено.

– Близкие говорят, что это ревматизм, – рассказывал Воланд, – но я сильно подозреваю, что эта боль в колене оставлена мне на па мять одною очаровательнейшей ведьмой, с которой я близко позна комился в 1571 году в Брокенских горах на Чертовой Кафедре.

– Какая негодяйка! – возмутилась Маргарита.

– Вздор! Лет через триста это пройдет. Мне посоветовали мно жество лекарств, но я придерживаюсь бабушкиных средств по ста ринке, не любя современных патентованных лекарств… Кстати: не страдаете ли вы чем-нибудь? Быть может, у вас есть какая-нибудь печаль, отравляющая душу, – спрашивал Воланд, глядя на огни све чей, – тоска? Я бы помог вам… Поразительные травы оставила в на следство поганая старуха бабушка…

– Я никогда не чувствовала себя так хорошо, как у вас, мес сир, – тихо отвечала умная Маргарита, – а предчувствие бала меня волнует…

– Кровь, кровь… – тихо сказал Воланд. После молчания он заго ворил опять:

– Я вижу, вас интересует мой глобус?

– О да.

– Очень хорошая вещь. Она заменяет мне радио. Я, откровенно говоря, не люблю последних новостей по радио. Сообщают о них всегда какие-то девушки, говорящие в нос и перевирающие названия мест. Кроме того, каждая третья из них косноязычна, как будто таких нарочно подбирают. Если же к этому прибавить, что они счита ют обязательным для себя о радостных событиях сообщать мрач ным до ужаса тоном, а о печальных, наоборот, игриво, можно счи тать эти их голоса в помещении по меньшей мере лишними.

А при помощи моего глобуса можно в любой момент знать, что происходит в какой хотите точке земного шара. Вот, например… – Воланд нажал ножку шара, и тот медленно повернулся, -…видите этот зеленый кусок, квадратный кусок, бок которого моет океан? Глядите… глядите… вот он наливается огнем, как будто светится из нутри. Там началась война. А если вы приблизите глаза и начнете всматриваться, то увидите детали.

Маргарита, горя от любопытства, наклонилась к глобусу и увиде ла, что квадратик земли расширился, распался многокрасочно и превратился в рельефную карту. Она увидела горы, ленточку реки и какое-то селение возле нее. Маленькие, с горошину, домики взбуха ли, и один из них разросся до размеров спичечной коробки. Внезап но и беззвучно крыша этого дома взлетела наверх вместе с клубом черного дыма, а стенки рухнули, так что от двухэтажной коробочки ничего не осталось, кроме кучечки дымящихся кирпичей. Маргари ту заинтересовало поведение какой-то малюсенькой фигурочки в полсантиметра вышиной, которая перед взрывом пронеслась пе ред домиком, а теперь оказалась горизонтальной и неподвижной. Она сосредоточила свой взор на ней и, когда та разрослась, увидела как в стереоскопе маленькую женщину, лежащую на земле, разметав руки, и возле нее в луже крови ребенка, уткнувшегося в землю.

– Вот и все, – сказал Воланд и повернул глобус. – Абадонна толь ко сегодня оттуда. По традиции он лично сам несет службу при мне во время весеннего бала, а потому и приехал. Но завтра же он опять будет там. Он любит быть там, где война.

– Не желала бы я быть на той стороне, против которой он, – ска зала Маргарита, догадываясь об обязанностях Абадонны на войне. – На чьей он стороне?

– Чем дальше говорю с вами, – любезно отозвался Воланд, – тем более убеждаюсь в том, что вы очень умны. Он удивительно беспри страстен и равно сочувствует обеим сражающимся сторонам. Вслед ствие этого и результат для обеих сторон бывает одинаков.

Воланд вернул глобус в прежнее положение и подтолкнул голову Маргариты к нему. Мгновенно разросся квадратик земли. Вот уже вспыхнула в солнце какая-то дымящаяся желтая равнина, и в этом дыму Маргарита разглядела лежащего неподвижно человека в одеж де, потерявшей свой цвет от земли и крови. Винтовка лежала шагах в двух от него. Равнина съежилась, ушла, перед глазами у Маргариты проплыл голубой качающийся океан.

– Вот и он, легок на помине, – весело сказал Воланд, и Маргари та, увидев черные пятна, тихо вскрикнув, уткнулась лицом в ногу Воланда.

– Да ну вас! – крикнул тот. – Какая нервность у современных лю дей! – Воланд с размаху шлепнул Маргариту по спине. – Ведь видите же, что он в очках! Я же говорю вам… И кроме того, имейте в виду, что не было случая с того времени, как основалась земля, чтобы Абадонна появился где-нибудь преждевременно или не вовремя. Ну и наконец, я же здесь. Вы у меня в гостях!

– А можно, чтобы он на минутку снял очки? – спросила Маргари та, прижимаясь к Воланду и вздрагивая, но уже от любопытства.

– А вот этого нельзя, – очень серьезно ответил Воланд, – и вооб ще забыть все это сразу – и глобус… и очки… Раз! Два! Три! Что хо чешь сказать нам, ангел бездны?

– Я напугал, прошу извинить, – глухо сказал Абадонна, – тут, мессир, есть один вопрос. Двое посторонних… девушка, которая хны чет и умоляет, чтобы ее оставили при госпоже… и кроме того, с нею боров…

– Наташа! – радостно воскликнула Маргарита.

– Оставить при госпоже, не может быть и разговоров. Борова на кухню!

– Зарезать? – визгнула Маргарита. – Помилуйте, мессир, – это Николай Иванович!.. Тут недоразумение… Видите ли, она мазнула его…

– Да помилуйте! – воскликнул Воланд. – На кой черт и кто его станет резать? Кто возьмет хоть кусок его в рот! Посидит с поварами и этим, как его, Варенухой, только и всего. Не могу же я его пустить на бал, согласитесь!

– Да уж, – добавил Абадонна и, покачав головой, сказал: – Мес сир! Полночь через десять минут.

– А! – Воланд обратился к Маргарите: – Ну-с, не теряйте време ни. И сами не теряйтесь. Ничего не бойтесь. Коровьев будет при вас безотлучно. Ничего не пейте, кроме воды, а то разомлеете. Вам бу дет трудно… Пора!

Маргарита вскочила, и в дверях возник Коровьев.