Боги мои! Как грустна вечерняя земля! Как таинственны туманы над болотами, как загадочны леса.

Кто много страдал, кто летел над этой землей, кто бремя нес на себе, тот это знает!

Притомились даже волшебные черные кони: они несли всадни ков медленно, и неизбежная ночь нагоняла их за спиною.

Чуя ее, притих Бегемот и, вцепившись в седло когтями, летел, распушив хвост.

Ночь поднималась с земли, закрывала черным платком реки и ле са, зажигала печальные огонечки где-то далеко внизу, не интересные и не нужные ни Маргарите, ни мастеру чужие огоньки.

Ночь обгоняла кавалькаду, сеялась на нее сверху и выбрасывала то там, тот тут белые пятнышки звезд.

Ночь летела рядом, хватала скачущих за плащи, ночь разоблачала обманы. И когда Маргарита, обдуваемая прохладным ветром, откры вала глаза, она видела, что меняется облик летящих к своей цели.

Когда же из-за края леса под ногами ее начала выходить полная луна, обманы исчезли, свалилась в болота, утонула в туманах мишур ная колдовская одежда.

Тот, кто был Коровьевым-Фаготом, самозваным переводчиком та инственного и не нуждающегося в переводах иностранца, теперь не был бы узнан никем из тех, с кем, на беду их, он встречался в Москве.

На левой руке у Маргариты скакал, звеня золотой цепью, темный рыцарь с мрачным лицом. Он уперся подбородком в грудь, он не гля дел на луну, он думал о чем-то, летя за своим повелителем, он, вовсе не склонный к шуткам, в своем настоящем виде, он – ангел бездны, темный Абадонна.

Ночь оторвала пушистый хвост у Бегемота, содрала с него шерсть, расшвыряла ее в клочья. Тот, кто был котом, потешавшим мессира, оказался худеньким юношей, демоном-пажом, летящим, подставив свое лицо луне.

Азазелло летел, блистая сталью доспехов. Луна изменила и его ли цо. Исчез бесследно нелепый, безобразный клык, кривоглазие ока залось фальшивым. Глаза у Азазелло были мертвые, пустые, черные. Лицо белое, холодное. Летел Азазелло – демон безводной пустыни, демон-убийца.

Геллу ночь закутала в плащ так, что ничего не было видно, кроме белой кисти, державшей повод. Гелла летела, как ночь, улетавшая в ночь.

Себя Маргарита не могла увидеть, но она хорошо видела, что сильнее всех изменился мастер.

Волосы его, забранные в косу, покрывала треугольная шляпа. Маргарита видела, как сверкали стремена, когда по ним пробегал встречный лунный луч, и звездочки шпор на ботфортах. Подобно юноше-демону, мастер летел, не сводя глаз с луны, улыбался ей, чтото бормотал.

Впереди кавалькады скакал Воланд, принявший свое настоящее обличье. Повод его коня был сделан из лунных цепей, конь его был глыбой мрака, грива тучей, шпоры звездами.

Так летели в молчании. Тогда местность внизу начала меняться.

Исчезли тусклые стальные пятна вод, потухли огоньки на равни нах. Вспучилась земля под ногами, и, громоздясь, к копытам лоша дей стали подниматься горы.

Чем далее, тем угрюмее становились они. Исчезли леса на скло нах, вместо них появились валуны, провалы, трещины, черные про пасти, в которые не проникал свет луны.

Перелетев через одну из них, Воланд осадил своего коня, и спут ники его сделали то же. Маргарита увидела, что прилетела вместе со всеми на печальную и голую, камнями усеянную, залитую луною пло щадку. Кони шли, давя копытами кремни. Маргарита вгляделась и увидела кресло и в нем белую фигуру сидящего человека. Кавалька да подъехала ближе шагом. Сидящий был или глух, или слишком по гружен в размышления. Он не слыхал, как содрогалась каменистая земля под тяжестью коней. И всадники подошли совсем близко.

Теперь Маргарита видела, что сидящий потирает руки, глядит не зрячими глазами на диск луны. Маргарита видела, что рядом с крес лом лежит громадная остроухая собака и спит.

У ног сидящего лежат черепки кувшина и простирается невысы хающая лужа, черно-красная лужа вина. Всадники сошли с коней и подошли поближе. Теперь Маргарита была в двух шагах от сидяще го. Она узнала его, так же как и собаку, и губы ее прошептали: «Банга…» Мастер стоял рядом и жадно смотрел. Пилат пошевелился и все так же, не сводя глаз с зеленого светила, заговорил что-то на не понятном Маргарите языке и усмехнулся.

– Он говорит, – раздался голос Воланда и тяжело покатился по пустынным ущельям, – он говорит, что при луне ему нет покоя. Всё видит лунную дорогу и хочет пойти по ней и разговаривать с арес тантом Га-Ноцри, потому что чего-то не договорил. Но никто не при ходит к нему, и поэтому он разговаривает сам с собою.

– Это тяжело, тяжело, – сказала Маргарита, – с тех пор он здесь?

– Что и говорить, – ответил Воланд, – с тех пор он здесь. Одева ются горы туманами, свистят метели, грохочут обвалы. Тогда он не виден. Но раз в году наступает весенняя ночь под воскресенье, ночь с полной луною. Тогда он становится тревожен, как сейчас, и пьет вино, говорит со своею безмолвной собакой, ждет кого-то до утра, и никто не приходит. Надежда всякий раз обманывает его. И обма нывала его уже много сот раз. Да, пожалуй, это тяжело.

– Отпустите его! – вдруг крикнула Маргарита, и голос ее полетел над горами, ударился в скалы. Висящий где-то над обрывом подто ченный черными водами камень сорвался и полетел в пропасть.

Когда затихли раскаты грома, скрежет и вой летящих осколков, Воланд ответил спокойно:

– Вы опять просите? – Он рассмеялся. – Вы нарушаете уговор!

– За одну луну терпеть сотни и тысячи лун, это жестоко… – сказа ла Маргарита.

– Это всегда так бывает, – отозвался Воланд, – но я успокою вас. Просить вам за него не нужно. За него уже попросили ранее вас…

– Иешуа! Иешуа! – в восторге вскричала Маргарита.

– И я приехал сюда с вами лишь для того, чтобы показать масте ру конец его романа, ибо, конечно, конца у него не было. Итак, – тут Воланд повернулся к мастеру, – давайте конец! Пора! Бьет воскрес ная полночь.

Мастер только и ждал этого. Он сложил руки рупором и крикнул пронзительно:

– Свободен! Иди, он ждет тебя!

Горы превратили его голос в гром, и этот же гром их разрушил. Скалистые проклятые безлесные стены упали. Осталась только пло щадка с каменным креслом. Над черной бездной, в которую ушли скалы, соткался в луне необъятный город с царствующей над ним глыбой мрамора с чешуйчатой золотой крышей. Рядом с городом протянулась к луне зеленая светящаяся лента дороги.

В белом плаще с кровавым подбоем человек вскочил с кресла и прокричал что-то хриплым сорванным голосом. Собака просну лась. Человек кинулся по лунной ленте и исчез в ней вместе с вер ным и единственным спутником Бангой.

– Он пошел на соединение с ним, – сказал Воланд, – и, полагаю, найдет наконец покой. Идите же и вы к нему! Вот дорога, скачите по ней вдвоем, с вашей верной подругой, и к утру воскресенья вы, ро мантический мастер, вы будете на своем месте. Там вы найдете дом, увитый плющом, сады в цвету и тихую реку.

Днем вы будете сидеть над своими ретортами и колбами, и, быть может, вам удастся создать гомункула.

А ночью при свечах вы будете слушать, как играют квартеты кава леры. Там вы найдете покой! Прощайте! Я рад!

С последними словами Воланда Ершалаим ушел в бездну, а вслед за ним в ту же черную бездну кинулся Воланд, а за ним его свита.

Остался только мастер и подруга его на освещенном луною каме нистом пике и один черный конь.

Мастер подсадил спутницу на седло, вскочил сзади нее, и конь прыгнул, обрушив осколки пика в тьму, но конь не сорвался, он пере летел через опасную вечную бездну и попал на лунную дорогу, струя щуюся ввысь. Мастер одной рукой прижал к себе подругу и погнал шпорами коня к луне, к которой только что улетел прощенный в ночь воскресенья пятый прокуратор Иудеи Понтий Пилат.

22-23 мая 38 г.