Трель загремела отчаянно. В гастрономическое отделение потяну лась публика.

– Горько мне! Горько! – как на свадьбе вскричал спутник Коровь ева и ударил себя в грудь. Приказчик замер с ножом в руке. Тут спут ник, очевидно самого себя расстроив, размахнулся и ударил кулаком в грудь сиреневого человека. Тот слетел с ног и рухнул прямо в кадку с керченским рассолом, так что брызнуло в разные стороны. В то же мгновение возникли двое милиционеров возле самых мандаринов.

Их явление было, впрочем, кратковременным. Коровьев прегра дил им путь со словами:

– Эх, добрые души! Ну чего вам-то ввязываться в это печальное дело?

Он дунул и крикнул:

– Исчезните!

После этого оба милиционера растаяли в воздухе буквально так, как тает кусок рафинаду в горячем чае.

Дикий голос рявкнул в толпе покупателей: «Иностранца бьют!», Павел Иосифович куда-то метнулся, кот овладел примусом и вдруг широко плеснул керосином прямо на фрукты. И ранее, чем успели мигнуть, спичку, что ли, кто-то успел швырнуть, только апельсины в ящиках за прилавком вспыхнули.

И все смешалось. Девушки выбежали из-за прилавка, крича: «По жар!» Шарахнулась публика, а огонь, весело лизнув шоколадную пи рамиду, бросился вверх, и загорелись бумажные розовые ленты на корзинах. Еще мгновение, и огонь пошел жрать полотняную штору на окне. Что-то затрещало и посыпалось, и видны были скачущие че рез прилавок приказчики, и лез на карачках из магазина в испорчен ном сиреневом пальто исступленный человек, и побежала публика из магазина, и вылетело стекло, и свистели опять, и слышен был вопль Павла Иосифовича: «Пропустите к телефону!»… Сам же гос подин Коровьев и спутник его тут же бесследно исчезли.

Роман. Окончание

(Ленинград, июль, 1934 г.)

12/VII.34 г. – 15/VII.1934 г. Куда девались подозрительный Коровьев и толстяк в клетчатом не посредственно после того, как учинили пакость в торгсине на Смо ленском, – неизвестно.

Будто бы оба негодяя перебросились на Мясницкую улицу, попа ли в пустынное учреждение. Что там делали они – осталось тайной, но пожар начался немедленно после их отбытия. И лихая пожарная колонна, сверкая, трубя и звеня в колокола, покатила по намаслен ному асфальту. Затем неразлучная пара оказалась именно в доме Гри боедова, на веранде ресторана, где, важно усевшись за свободный столик, потребовала две кружки пива и полтора десятка раков.

В раках им сразу отказали, сославшись на то, что ракам не сезон. А с пивом тоже произошла заминка. Официант осведомился – лите раторы ли новоприбывшие?

– Какое отношение это имеет к пиву? – надменно осведомился Коровьев, а толстяк объявил, что он поэт. И тут же, встав в позу и по ражая всех продранными локтями, фальшивым голосом зачитал ду рацкое стихотворение:

Вы прекрасны точно роза.

Но есть разница одна:

Роза…

За столиками заулыбались сконфуженно, зашептались, заерзали. Официант не пожелал слушать ничего про розу и попросил удосто верение.

Тут произошла страннейшая история. Как из-под земли вырос ко мандир черного брига и режущим взглядом окинул незваных посети телей. И удивительная перемена произошла во флибустьере. Он, всмотревшись в посетителей, вздрогнул, побледнел и неожиданно раскланялся низко. Оттеснив одним взмахом официанта, оказался у плеча Коровьева и, как фокусник, вынул карточку. Официант в изумлении открыл рот.

– Чем потчевать прикажете? – шепнул белозубый пират, и еще интимнее шепнул: – Белорыбица мировая, к съезду писателей при готовили… Деволяйчик могу сделать, салат?

Коровьев внимательно смотрел на соблазнителя, внезапно про тянул ему руку. И тот потряс ее обеими руками. Толстяк, не желая от ставать от приятеля, также ткнул флибустьеру лапу.

– Ничего не нужно. Мы спешим. Две кружки пива, – приказал Коровьев.

– Две кружки пива, – грозно повторил флибустьер и тотчас, по вернувшись, удалился вместе с пораженным официантом. По дороге он, еле шевеля губами, произнес тихо:

– Пиво из запасного бочонка. Свежее. Льду. Скатерть переме нить. Ванотиного рыбца тонкими ломтиками. В секунду. От столика не отходить.

Официант устремился в буфет, а командир повел себя необычай но странно. Он исчез в темном коридоре, вошел в двери с надписью «Служебная», тотчас вышел из нее со шляпой в руках и в пальто, ко му-то встречному сказал: «Через минуту вернусь», – вышел черным ходом на Бронную, повернул за угол и исчез. Он не вернулся ни че рез минуту, ни через час. Он больше вообще не вернулся, и никто его более не видел.

Меж тем публика за столиками в совершенном отупении наблю дала странную пару, вооружившуюся двумя вспотевшими кружка ми пива. Толстяк наслаждался, погрузив морду в пену и подмиги вая на официанта, который как прилип к своему месту на посту невдалеке.

Тут на веранде появился взволнованный хроникер Боба Кондалупский и плюхнулся за соседний столик, где помещался известный писатель с гордой дамой в шляпе в виде бритвенного блюдечка.

– В городе пожары, – взволнованно шепнул Кондалупский по своей привычке на ухо известному писателю.

Судорога прошла по лицу писателя, но еще не успел осмыслить сообщенного, как с соседнего столика раздался голос:

– Что ж мудреного. Сушь такая. Долго ли до беды. Опять же при муса, – козлиным голосом заговорил Коровьев, явно адресуясь к гор дой даме.

– Сейчас в Гнездниковском загорится! – вдруг радостно объявил толстяк, тыча лапой в сад. – Очень любопытно. Я люблю пожары, мадам, – добавил он, тоже почему-то обращаясь к обладательнице блюдечка.

Не успели за столиком как-то отозваться на это дикое заявление, как все взоры устремились за зеленый бульвар.

Отчетливо видно было, как в высоком доме за бульваром, в деся том примерно этаже, из открытого окна полез дым. Потом в других местах распахнулись рамы.

На веранде посетители начали вскакивать из-за столиков. Только Кондалупский как сидел, так и застыл на стуле, переводя глаза с даль него дома на толстяка, который в Кондалупском явно вызывал ужас.

– Началось, я ж говорил, – шумно отдуваясь после пива, восклик нул толстяк и велел официанту: – Еще парочку!

Но пить вторую парочку не пришлось. Из внутренних дверей рес торана появились четверо людей и стремительно двинулись к столи ку Коровьева.

– Не поднимайтесь, – сквозь зубы сказал первый из появивших ся и дернул щекой.

Толстяк нарушил приказание и встал из-за стола. Первый идущий тог да, не произнося более ни слова, поднял руку, и на веранде грянул выст рел. Публика бросилась бежать куда попало. Взвизгнула дама в блюдеч ке, чья-то кружка треснулась об пол, побежали официанты. Но стрельба прекратилась. Стрелявший побелел: за столиком никого не было. На столе стояли две опустевшие кружки, наполовину обглоданный ры бец. А рядом со столика, из треснувшей под кофейником спиртовки, ру чьем бежал спирт, и на нем порхали легкие синие огоньки, и дама визжа ла, прыгая в горящей луже и зонтиком колотя себя по ногам.