На плоской террасе здания, украшенного белыми колоннами и скульптурами, изображениями белых женщин в туниках, сидел на складном табурете Воланд и глядел на город, громоздившийся внизу. Сзади Воланда стоял мрачный рыжий и косой Азазелло.

Ветерок задувал на террасу, и бубенчики тихо звенели на штанах и камзоле Азазелло.

Воланд устремил взгляд вдаль, любуясь картиной, открывшейся перед ним. Солнце садилось за изгиб Москвы-реки, и там варилось месиво из облаков, черного дыма и пыли.

Воланд повернул голову, подпер кулаком подбородок, стал смот реть на город.

– Еще один дым появился на Бульварном кольце.

Азазелло, прищурив кривой глаз, посмотрел туда, куда указывал Воланд.

– Это дом Грибоедова горит, мессир.

– Мощное зрелище, – заговорил Воланд, – то здесь, то там повалит клубами, а потом присоединяются и живые трепещущие языки. Зелень сворачивается в трубки, желтеет. И даже здесь ветерок припахивает га рью. До некоторой степени это напоминает мне пожар Рима.

– Осмелюсь доложить, – загнусил Азазелло, – Рим был город красивее, сколько я помню.

– Мощное зрелище, – повторил Воланд.

– Но нет ни одного зрелища, даже самого прекрасного, которое бы в конце концов не надоело.

– К чему ты это говоришь?

– Прошу прощения, сир, тень поворачивает и становится длин нее, нам пора покинуть этот город. Интересно знать, где застряли Фагот с Бегемотом? Я знаю, проклятый толстяк наслаждается сей час в этой кутерьме, паясничает, дразнит всех, затевает ссоры.

– Придут.

Тут внимание говоривших привлекло происшествие внизу. С Воз движенки в Ваганьковский переулок вкатили две красные пожарные машины. Зазвонил колокол. Машины повернули круто и въехали на Знаменку, явно направляясь к многоэтажному дому, из-под крыши которого валил дым.

Но лишь только первая машина поравнялась, замедляя ход, с предыдущим домом, окно в нем разлетелось, стекла брызнули на тротуар, высунулся кто-то в бакенбардах с патефоном в руках и рявкнул басом:

– Горим!

Из подворотни выбежала женщина, ее слабый голос ветер донес на крышу, но разобрать ее слов нельзя было.

Передняя машина недоуменно остановилась. Бравый человек в синем сюртуке соскочил с нее и замахал руками.

– Действительно, положение, – заметил Воланд, – какой же из двух домов он начнет раньше тушить?

– Какой бы из них ни начал, он ни одного не потушит. Толстый негодяй сегодня, когда гулял, я видел, залез в колодезь и что-то фин тил с трубами. Клянусь вашей подковой, мессир, он не получит ни одной капли воды. Гляньте на этого идиота с патефоном. Он вы прыгнул из окна и патефон разбил, и сломал руку.

Тут на железной лестнице застучали шаги, и головы Коровьева и Бегемота показались на крыше.

Рожа Бегемота оказалась вся в саже, а грудь в крови, кепка обгорела.

– Сир, мне сейчас по морде дали! – почему-то радостно объявил, отдуваясь, Бегемот. – По ошибке за мародера приняли!

– Никакой ошибки не было, ты и есть мародер, – отозвался Воланд.

Под мышкой у Бегемота торчал свежий пейзаж в золотой раме, через плечо были перекинуты брюки, и все карманы были набиты жестяными коробками.

– Как полыхнуло на Петровке, одна компания нырь в универмаг, я – с ними, – рассказывал возбужденно Бегемот, – тут милиция… Я – за пейзажем… Меня по морде… Ах так, говорю… А они стрелять, да шесть человек и застрелили!

Он помолчал и неожиданно добавил:

– Мы страшно хохотали!

Кто и почему хохотал и что в рассказанном было смешного, уз нать никому не удалось.

Голова белой статуи отскочила и, упавши на плиты террасы, раз билась. Группа стоявших повернула головы и глянула вниз. На Зна менке шла кутерьма. Брезентовые люди с золотыми головами мате рились у иссохшего мертвого шланга. Дым уже пеленой тянулся че рез улицу, дыбом стояли лестницы в дыму, бегали люди, но среди бегавших маленькая группа мужчин в серых шлемах, припав на коле но, целилась из винтовок. Огоньки вспыхивали, и сухой веселый стук разносило по переулкам.

У статуи отлетели пальцы, от колонны отлетали куски. Пули били в железные листы крыши, свистали в воздухе.

– Ба! – вскричал Коровьев. – Да ведь это в нас! Мы популярны!

– Пуля свистнула возле самого моего уха! – горделиво восклик нул Бегемот.

Азазелло нахмурился и, указывая на черную тень от колонны, па дающую к ногам Воланда, настойчиво заговорил:

– Пора, мессир, пора…

– Пора, – сказал Воланд, и вся компания стала с вышки по лег кой металлической лестнице спускаться вниз.