– …и хлынул дождь, и снизился орел-стервятник, – прошептал Иванушкин гость и умолк.
Иванушка лежал неподвижно со счастливым, спокойным лицом, дышал глубоко, ровно и редко. Когда беспокойный гость замолчал, Иванушка шевельнулся, вздохнул и попросил шепотом:
– Дальше! Умоляю – дальше…
Но гость привстал, шепнул:
– Тсс! – прислушался тревожно. В коридоре послышались тихие шаги. Иванушка приподнялся на локтях, открыл глаза. Лампочка го рела радостно, заливая столик розовым светом сквозь колпачок, но за шторой уже светало. Гость, которого вспугнули шаги, уже при готовился бежать, как шаги удалились и стихли.
Тогда гость опять поместился в кресле.
– Я ничего этого не знал, – сказал Иван, тревожась.
– Откуда же вам знать! – рассудительно отозвался гость. – Неот куда вам что-нибудь знать.
– А я, между прочим, – беспокойно озираясь, проговорил Иван, – написал про него стишки обидного содержания, и художник нарисовал его во фраке.
– Чистый вид безумия, – строго сказал гость, – вас следовало раньше посадить сюда.
– Покойник подучил, – шепнул Иван и повесил голову.
– Не всякого покойника слушать надлежит, – заметил гость и до бавил: – Светает.
– Дальше! – попросил Иван. – Дальше, – и судорожно вздохнул.
Но гость не успел ничего сказать. На этот раз шаги послышались отчетливо и близко.
Собеседник Ивана поднялся и, грозя пальцем, бесшумной воров ской походкой скрылся за шторой. Иван слышал, как тихонько щелкнул ключ в металлической раме.
И тотчас голова худенькой фельдшерицы появилась в дверях.
Тоска тут хлынула в грудь Ивану, он заломил руки и, плача, сказал:
– Сжечь мои стихи! Сжечь!
Голова скрылась, и через минуту в комнате Ивана появился муж чина в белом и худенькая с металлической коробкой, банкой с ватой в руке, флаконом. Плачущего Ивана посадили, обнажили руку, по ней потекло что-то холодное, как снег, потом кольнули, потом по тушили лампу, потом как будто поправили штору, потом ушли.
Тут вдруг тоска притупилась, и самые стихи забылись, в комнате установился ровный свет, бледные сумерки, где-то за окном стукнула и негромко просвистала ранняя птица, Иван затих, лег и заснул.