– И было десять часов утра, многоуважаемый Иван Николаевич, – сказал профессор.

Иван провел рукой по лицу, как человек, только что очнувшийся после сна, и увидел, что на Патриарших прудах вечер.

Дышать стало полегче, вода в пруде почернела, легкая лодочка скользила по ней, слышался всплеск весла. Небо как бы выцвело над Москвой, и видна уже была в высоте луна, но не золотая еще, а белая. Голоса под липами зазвучали мягче, по-вечернему.

«Как это я не заметил, что он наплел целый рассказ? – подумал Иван. – Вот уже и вечер, а может, это и не он рассказывал, а просто я заснул?»

Но, очевидно, рассказывал профессор, или Берлиозу приснилось то же, что и Ивану, потому что Берлиоз сказал, всматриваясь в лицо иностранцу:

– Ваш рассказ очень интересен, хотя и не совпадает с евангель скими рассказами…

– Ну уж кому же лучше знать это происшествие, чем мне, – отве тил очевидец самонадеянный профессор.

– Боюсь, – сказал Берлиоз, – что никто не может подтвердить, что все это так и происходило…

– Нет, это может кто подтвердить, – ломаным языком отозвался профессор и вдруг таинственно поманил обеими руками приятелей к себе.

Те наклонились к нему, и он сказал, но уж без всякого акцента:

– Дело в том, что я лично присутствовал при всем этом. Был на балконе у Понтия Пилата и на лифостротоне, но только тайно, ин когнито, так сказать, так что, пожалуйста, – никому ни слова и пол нейший секрет! Т-сс!

Наступило молчание, и Берлиоз побледнел.

– Вы… вы сколько времени в Москве? – дрогнувшим голосом спросил он.

– Я сейчас только что приехал в Москву, – растерянно ответил профессор, и тут только приятели догадались заглянуть ему в глаза и увидели: Берлиоз – что левый зеленый глаз у него совершенно бе зумен, а Понырев – что правый мертв и черен.

«Вот все и разъяснилось! – подумал Берлиоз. – Приехал сумас шедший немец! Или только что спятил. Вот так история!»

Берлиоз был решительным и сообразительным человеком. Преж де всего, откинувшись на спинку скамьи, он замигал за спиной про фессора Ивану Николаевичу – мол, не противоречь ему! – и Иван его понял.

– Да, да, да! – заговорил Берлиоз возбужденно. – Впрочем, все это возможно… очень возможно… и Понтий Пилат, и балкон… А вы один приехали или с супругой?..

– Один, один, я всегда один, – горько ответил профессор.

– А ваши вещи где, профессор? – вкрадчиво продолжал осведом ляться Мирцев. – В «Метрополе»? Вы где остановились?

– Я – нигде, – ответил немец, тоскливо и дико блуждая зеленым глазом по Патриаршим прудам.

– Как?! А где же вы будете жить?

– В вашей квартире, – вдруг, развязно подмигнув, ответил сумас шедший.

– Я… очень рад, но, право, вам будет у меня неудобно… В «Метро поле» чудные номера, первоклассная гостиница…

– А дьявола тоже нет? – вдруг раздраженно спросил сумасшед ший у Ивана.

– И дьявола…

– Не противоречь! – шепнул Мирцев.

– Нету никакого дьявола! – растерявшись, закричал Иван не то, что нужно. – Вот вцепился! Перестаньте вы психовать!

Безумный расхохотался так, что из липы над головами сидящих выпорхнул воробей.

– Ну уж это положительно интересно, – трясясь от хохота, про говорил немец, – что ж это у вас действительно ничего нету! Что ни спросишь – нету! Нету!

– Успокойтесь, успокойтесь, успокойтесь, профессор, – бормо тал Мирцев, – вы посидите минуточку с товарищем Поныревым, а я только сбегаю на угол, позвоню по телефону, а потом мы вас прово дим, ведь вы не знаете города!..

План Мирцева был правилен: добежать до ближайшего телефонаавтомата и позвонить куда следует, что, вот, приезжий из-за границы консультант бродит по Патриаршим прудам в состоянии ненормаль ном. Так вот, чтобы приняли меры, а то получается какая-то непри ятная чепуха.

– Позвонить? Пожалуйста, позвоните, – отозвался бойкий про фессор, – но умоляю вас на прощание, поверьте хоть в то, что дья вол существует! Имейте в виду, что на это существует седьмое доказа тельство!

– Хорошо, хорошо, – фальшиво-ласково проговорил Мирцев и, подмигнув расстроенному Ивану, которому вовсе не улыбалось кара улить сумасшедшего, устремился по аллее к выходу на угол Бронной и переулка.

А профессор тотчас как будто и выздоровел и посвежел.

– Михаил Александрович! – крикнул он вдогонку Мирцеву. Мир цев, вздрогнув, остановился, но вспомнил про журнал и несколько успокоился.

– А?

– Не прикажете ли, я велю дать телеграмму вашему дяде в Киев?

Опять дрогнул Мирцев. «Откуда же он знает, что у меня дядя в Ки еве? Эге… ге… Уж не прав ли Иван… Это не иностранец! Ой, какая история! Звонить, звонить! Его быстро разъяснят!» И, уже не слу шая больше, он побежал дальше.

И тут со скамейки у самого выхода поднялся навстречу редактору в точности тот самый субъект, что совсем недавно соткался из жир ного зноя. Только сейчас он был уже не воздушный, а обыкновен ный, плотский, так что Мирцев в наступающем предвечерье отчет ливо разглядел, что усишки у него как куриные перья, глазки малень кие, иронические и полупьяные, жокейский картузик, а брючки клетчатые, подтянутые настолько, что видны грязные белые носки.

Михаил Александрович содрогнулся, попятился даже, но утешил себя мыслью, что это глупое совпадение, что вообще сейчас думать об этом некогда.

– Турникет ищете, гражданин? – треснувшим тенором осведо мился субъект. – Вы аккуратны, секунда в секунду, и хорошо… Ваш срок истекает, гражданин… Сюда пожалуйте! Прямо попадете, куда надо… С вас бы за указание на четверть литра, – кривляясь, кричал субъект, – бывшему регенту!..

Но Мирцев не стал слушать назойливого ломаку-попрошайку и быстро тронулся к турникету.

Он повернул его и собрался шагнуть, как вдруг в темнеющем воз духе над ним вспыхнул красный и белый свет – загорелся стеклян ный ящик с надписью: «Берегись трамвая!»

Тотчас и подлетел этот трамвай, вышедший с Садовой на Брон ную. Выйдя на прямую, он внезапно осветился электричеством, над дал, взвыл.

Осторожный Мирцев, хоть и стоял безопасно, решил попятиться за турникет. Он переложил руку на турникете, переступил, и сейчас же рука его скользнула и сорвалась, нога поехала по булыжникам неудержимо, как по льду, другую подбросило, и Мирцев оказался лежа щим на рельсах. Он упал навзничь, успел повернуться и, повернув шись, увидел в высоте где-то сбоку уже позлащенную луну, а над со бою в стекле – белое от смертельного ужаса девичье лицо вожатой. Она была в красной повязочке.

Мирцев не успел ни крикнуть, ни простонать. Вожатая ударила по тормозу, взвизгнула, вагон сел носом в землю, подпрыгнул потом и сразу накрыл Мирцева. Стекла вылетели. Луна сбоку прыгнула и разлетелась в куски, чей-то голос в мозгу крикнул: «О боже! Неуже ли!» Тело скомкало, и с рельса выбросило на Бронную круглый, тем ный предмет – отрезанную голову Мирцева.