Погрозив Ивану пальцем, фигура прошептала:

– Т-сс! Иван изумился и сел на кровати. Перед ним оказался вошедший с балкона человек, лет 38-ми примерно, худой и бритый, с висящим темным клоком волос и длинным острым носом.

Он повторил «т-сс!» и сел в кресло у Ивановой постели и запахнул свой больничный халат.

– Как же это вы сюда попали? – шепотом спросил Иван, повину ясь длинному, сухому пальцу, который продолжал грозить. – Ведь ре шетки-то на замках?

– Решетки на замках, – повторил гость, – но Прасковья Василь евна человек рассеянный. Я у нее связку ключей стащил и таким об разом получил возможность и на балкон выходить, и даже, как види те, иногда навестить соседа. Итак, сидим? – спросил он.

– Сидим, – ответил Иван, с любопытством всматриваясь в жи вые карие глаза пришельца.

– Но вы, надеюсь, не буйный? – вдруг спросил тот. – А то я не люблю драк, шума и всяких таких вещей.

Преображенный Иван мужественно признался:

– Вчера в ресторане я одному типу по морде засветил.

– Основание? – строго спросил гость.

– Да, признаться, без основания, – ответил Иван, конфузясь, – там буза вышла…

– Советую вам это бросить, – сказал гость, – вы перестаньте ру кам волю давать. – И опять осведомился:

– Профессия?

– Поэт, – неохотно признался Иван. Пришедший огорчился.

– Ой, как мне не везет, – воскликнул он, но тотчас спохватил ся, – извините, не обращайте внимания… А как ваша фамилия?

– Понырев.

– Ай-яй-яй, – сказал гость.

– А вам мои стихи не нравятся? – без всякой обиды спросил Иван.

– Ужасно не нравятся.

– А вы какие читали?

– Да никаких я не читал! – воскликнул нервно гость.

– А как же?.. – изумился Иван.

– Что как же? Как будто я других не читал! А эти, даю вам голову наотрез, такие же самые! Ну, будем откровенны, сознайтесь – ведь ужасные ваши стихи?

– Чудовищные! – внезапно смело и откровенно сказал Иван.

– Не пишите больше, – сказал пришедший умоляюще.

– Обещаю, – торжественно заявил Иван, – обещаю и клянусь!

Клятву скрепили рукопожатием.

– Из-за чего попали сюда? – спросил [гость].

– Из-за Понтия Пилата, – ответил Иван.

– Как? – воскликнул шепотом гость и даже привстал. – Потряса ющее совпадение! Расскажите, умоляю!

Иван, почему-то испытывая полное доверие к неизвестному гос тю, вначале скупо и робко, а потом все более расходясь, рассказал всю историю про Патриаршие пруды, причем испытал впервые пол ное удовлетворение.

Его слушатель не только не выразил ему недоверия, но, наоборот, пришел от рассказа в полный восторг. Он то и дело прерывал Ивана восклицаниями: «Ну, ну! Дальше, умоляю!.. Не пропускайте ничего!»

Когда шел рассказ про Понтия Пилата, глаза у гостя разгорелись, как фонари. Однажды он потряс кулаком и вскричал шепотом:

– О, как я угадал! О, как я угадал!

Когда Иван дошел до описания ужасной смерти Мирцева, гость выразился так:

– Эх, жаль, что на месте Мирцева не было критика Латунского! Но продолжайте, умоляю!

Кот, садящийся в трамвай, привел в состояние веселья гостя. Он беззвучно хохотал, даже давился, сам себе грозил пальцем, воскли цал: «Прелестно! Прелестно!»

Когда Иван, поощренный до крайности своим благодарным слу шателем, честно и откровенно изложил историю в Грибоедове и дальнейшее, гость стал серьезен, затуманился, Ивана пожалел, но при этом сказал:

– Вы, голубчик мой, сами виноваты. Нельзя себя держать с ним столь развязно и, сказал бы, даже нагловато. Вот и поплатились! Ну, вам простительно, вы меня извините, вы – человек невежествен ный…

– Бесспорно, – согласился Иван.

– А Мирцеву я положительно удивляюсь. Как же так, все-таки, не узнать его?

– Кто же он такой? – со страхом и любопытством спросил Иван. Гость сказал, что охотно объяснил бы это Ивану сразу и тут же, но не сделает этого только потому, что боится потрясти Ивана, а тот, как бы там ни было, психически явно ущербен.

– Но, ах, ах, – восклицал гость, – что бы я дал, чтобы быть на ва шем месте! Ах, ах, – он даже по комнате заходил, восклицая, – ах, ах! Ведь это какой случай!

– А он действительно был тогда у Понтия Пилата? – спросил Иван, потирая лоб. – Мне, конечно, не верят, думают, что я сумас шедший.

– Стравинский первоклассный психиатр, – отозвался гость, – но здесь он совершил ошибку, приняв ваши рассказы за бред. Вы не су масшедший, вы все это действительно видели и слышали, как и рас сказываете, но то, что случилось на Патриарших, настолько необыч но, бывает так редко, что, конечно, ошибка его извинительна.

– А может, этот с дырявым глазом сумасшедший?

Гость рассмеялся.

– Не беспокойтесь, мой друг, – ответил он, – я искренно позави довал бы вам, если бы вы имели одну десятую часть, слышите – одну десятую его ума.

– Так, стало быть, он был у Пилата.

– Без сомнения, – отрезал гость, – и я, клянусь, отдал бы связку ключей Прасковьи Васильевны, ибо больше мне отдавать нечего, это все, что у меня имеется в жизни, за то, чтобы послушать его.

– А зачем он вам так понадобился?

Тут гость рассказал свою печальную историю.

– Дело, видите ли, в том, что я написал роман как раз про этого самого Га-Ноцри и Пилата, – заговорил гость и явно взволновался.

– Вы – писатель? – спросил с великим интересом Иван.

– Я – мастер, – ответил гость, и стал горделив, и вынул из карма на засаленную шелковую черную шапочку, надел ее, также надел и очки, и показался Ивану и в профиль, и в фас, чтобы доказать, что он действительно мастер.

Затем, взяв с Ивана честное слово, что тот поступит как джентль мен и никому ничего не повторит, гость рассказал дальнейшее.

Выяснилось, что он написал этот роман, над которым просидел три года в своем уютном подвале на Пречистенке, заваленном книга ми, и знала об этом романе только одна женщина. Имени ее гость не назвал, но сказал, что женщина умная, замечательная…