Как раз тогда, когда Степу покинуло сознание, оно вернулось к Ивану Николаевичу – он проснулся после глубокого и продолжи тельного сна. Некоторое время он соображал, как он попал в эту комнату с белыми стенами, с удивительным ночным столиком из какого-то светлого металла и с белой шторой, за которой чувство валось солнце.

Иван тряхнул головою, убедился в том, что она не болит, и вспом нил, что находится в лечебнице. Эта мысль потянула за собою воспо минание о гибели Крицкого, но сегодня оно не вызвало в Иване Ни колаевиче сильного потрясения.

Выспавшись, Иван Николаевич стал спокойнее, а соображать на чал яснее. Полежав некоторое время неподвижно, Иван Николаевич повернулся на бок и увидел кнопку звонка на стене. По привыч ке трогать предметы без надобности Иван нажал ее, и сейчас же в комнате появилась полная симпатичная женщина в белом и сказа ла Ивану: «Доброе утро!»

Иван не ответил, так как счел это приветствие в данных условиях неуместным. В самом деле: засадили здорового человека в лечебни цу, да еще делают вид, что это так и нужно!

Женщина, оставаясь по-прежнему приветливой, при помощи од ного нажима кнопки увела штору вверх, и в комнату через широко петлистую и легкую решетку, доходящую до самого пола, хлынуло солнце. За решеткой открылся теперь балкон, берег извивающейся реки и на другом ее берегу – веселый сосновый бор.

– Пожалуйте ванну брать, – пригласила женщина, и под руками ее раздвинулась внутренняя стена, за которой обнаружилось ванное отделение и уборная, прекрасно оборудованные.

Иван, хоть и решил с женщиной не разговаривать, не удержался и, видя, как вода хлещет в ванну широкой струей из сияющего крана, сказал с иронией:

– Ишь ты! Как в «Метрополе»!

Полная женщина на это ответила с гордостью:

– О нет! Гораздо лучше. Такого оборудования нет нигде за грани цей. Ученые и врачи специально приезжают осматривать клинику. У нас каждый день интуристы бывают.

При слове «интурист» Ивану сейчас же вспомнился вчерашний консультант. Он затуманился, поглядел исподлобья и сказал:

– Интуристы… До чего вы все интуристов обожаете! А среди них, между прочим, разные попадаются. Я, например, вчера с таким познакомился, что любо-дорого…

И чуть было не начал рассказывать про Понтия Пилата, но сдер жался, понимая, что женщине эти рассказы ни к чему, что все равно помочь ему она не может.

Вымытого Ивана Николаевича повели по пустому и беззвучному коридору и привели в громаднейших размеров кабинет. Иван, ре шившись относиться ко всему, что есть в этом на диво оборудован ном здании, где его задержали против воли, с иронией, тут же мыс ленно окрестил кабинет «фабрикой-кухней».

И было за что. В кабинете стояли шкафы и стеклянные шкафики с блестящими инструментами. Были кресла необыкновенно сложно го устройства, были какие-то лампы с сияющими на них колпачками, и склянки, и электрические провода, и совершенно неизвестные приборы.

В кабинете за Ивана принялись трое – две женщины и мужчина, все в белом. Первым долгом Ивана отвели в уголок, за столик, с яв ной целью кое-чего у него выспросить. Иван стал обдумывать поло жение. Перед ним было три пути: кинуться на все эти лампы и замыс ловатые вещицы и перебить их, и таким образом выразить свой про тест за то, что задержан зря. Но сегодняшний Иван не был вчерашним Иваном; первый путь показался ему сомнительным: чего доброго, ук репятся в мысли, что он действительно сумасшедший. Первый путь

Иван отринул. Был второй: немедленно начать повествование о кон сультанте и Понтии Пилате. Вчерашний опыт, однако, показывал, что рассказу этому или не верят, или понимают его как-то извращен но. Поэтому Иван и от этого пути отказался, решив избрать третий: замкнуться в гордом молчании.

Полностью этого осуществить не удалось и, волей-неволей, при шлось отвечать, хоть и скупо и хмуро, на целый ряд вопросов.

У Ивана выспросили все решительно насчет его прошлой жизни, вплоть до того, когда и как он болел скарлатиной в 1916 году. Исписав за Иваном целую страницу, перевернули ее, и женщина в белом пере шла к родственникам Ивана, и не только к отцу и матери, но даже к дя дям и теткам. Началась канитель: кто умер, когда, да отчего, не пил ли и прочее и прочее. Потом поговорили о вчерашнем, но мало.

Женщина уступила Ивана мужчине, и тот взялся за него с другой стороны и ни о чем уже не спрашивая. Мужчина измерил температу ру, посчитал пульс, смотрел Ивану в зрачки, светил ему в глаза какойто лампой. На помощь мужчине пришла другая женщина, и Ивана не больно чем-то кололи в спину, рисовали у него ручкой молоточка ка кие-то знаки на груди, стучали молоточком по коленам, отчего ноги Ивана подпрыгивали. Кололи палец, кололи в локтевом сгибе, наби рали в какой-то шприц кровь, надевали на руки какие-то резиновые браслеты…

Иван только горько усмехался про себя, размышляя о том, как глупо и неожиданно все получилось. Подумать только: хотел предупредить всех об опасности, грозящей от неизвестного консультанта, хотел его изловить и добился только того, что попал зачем-то в лечебницу, чтоб рассказывать всякую чушь про брата матери Федора, пившего в Вологде запоем. Нестерпимо глупо!

Наконец Ивана отпустили. Он был препровожден обратно в свою комнату, где получил чашку кофе, два яйца всмятку и белый хлеб с маслом.

Съев и выпив все предложенное, Иван решил дожидаться кого-то главного в этом месте и у этого главного добиваться внимания к себе и справедливости.

И его он дождался, и очень скоро после своего завтрака. Стена, отделявшая комнату Ивана от коридора, разошлась, и в комнате Ивана оказалось довольно много народу в белом. Впереди всех во шел тщательно обритый по-актерски человек лет сорока пяти, с при ятными, но очень проницательными глазами и вежливыми манера ми. Вся свита оказывала ему знаки внимания и уважения, и вход по лучился очень торжественным. «Как Понтий Пилат…» – подумалось Ивану.

Это был, несомненно, главный. Он сел на табурет, а все остались стоять.

– Доктор Стравинский, – представился усевшийся Ивану и по глядел на него дружелюбно.

– Вот, Александр Николаевич, – негромко сказал кто-то с опрят ной бородкой и подал главному кругом исписанный лист.

«Целое дело сшили!» – подумал Иван.

Главный привычными глазами пробежал лист, пробормотал «угу, угу» и обменялся с окружающими несколькими фразами на малоиз вестном языке.

«И по-латыни как Пилат говорит…» – подумал Иван. Тут одно сло во заставило его вздрогнуть, и это было слово «шизофрения», увы, уже вчера произнесенное проклятым иностранцем на Патриарших.

«И ведь это знал…» – тревожно подумал Иван.

Главный, по-видимому, поставил себе за правило соглашаться и радоваться всему, что бы ни говорили ему окружающие, и выра жать это словами: «Славно! Славно!»

– Славно! – сказал Стравинский, возвращая кому-то лист, и обра тился к Ивану: – Вы – поэт?

– Поэт, – мрачно ответил Иван и вдруг впервые почувствовал легкое отвращение к поэзии, и вспомнившиеся ему тут же его собст венные стихи показались неприятными. И в свою очередь он спро сил у Стравинского: – Вы – профессор?

На это Стравинский утвердительно-вежливо наклонил голову.

– И вы здесь главный? – продолжал Иван.

Стравинский и на это поклонился.

– Мне с вами нужно говорить, – многозначительно сказал Иван Николаевич.

– Я для этого и пришел, – отозвался Стравинский.

– Дело вот в чем, – начал Иван, чувствуя, что час его настал, – меня никто не желает слушать, в сумасшедшие вырядили…

– О нет, мы выслушаем вас очень внимательно, – серьезно и ус покоительно сказал Стравинский, – и в сумасшедшие вас рядить ни в коем случае не будут.

– Так слушайте же: вчера вечером я на Патриарших прудах встре тился с таинственною личностью… иностранец не иностранец, ко торый заранее знал о смерти Бори Крицкого и лично видел Понтия Пилата.

Свита безмолвно и не шевелясь слушала поэта.

– Пилата? Пилат – это который жил при Христе? – щурясь на Ивана, спросил Стравинский.

– Тот самый, – подтвердил поэт.

– А кто этот Боря Крицкий?

– Крицкий – известнейший редактор и секретарь «Массолита», – пояснил Иван.

– Ага, – сказал Стравинский, – итак, вы говорите, он умер, этот Боря?

– Вот же именно его вчера при мне и зарезало трамваем на Пат риарших прудах, причем этот самый загадочный гражданин…

– Знакомый Понтия Пилата? – спросил Стравинский, очевидно, отличавшийся большой понятливостью.

– Именно он, – подтвердил Иван, поглядывая на Стравинско го, – так вот он сказал заранее, что Аннушка разлила постное мас ло… а он и поскользнулся как раз на этом месте. Как вам это понра вится? – многозначительно осведомился Иван, ожидая большого эффекта от своих слов.

Но этого эффекта не последовало, и Стравинский задал следую щий вопрос:

– А кто же эта Аннушка?

Этот вопрос расстроил Ивана, лицо его передернуло.

– Аннушка здесь совершенно не важна, – проговорил он, нерв ничая, – черт ее знает, кто она такая. Просто дура какая-то с Садо вой. А важно то, что тот заранее, понимаете – заранее знал о пост ном масле! Вы меня понимаете?

– Отлично понимаю, – серьезно сказал Стравинский, касаясь ко лена поэта, – не волнуйтесь и продолжайте.

– Продолжаю, – сказал Иван, стараясь попасть в тон Стравин скому и зная уже по горькому опыту, что лишь спокойствие поможет ему, – этот страшный гип, он врет, что он консультант. Убийца он и таинственный субъект, а может, и черт знает кто еще, обладает ка кой-то необыкновенной силой… Например, за ним гонишься, а до гнать его нет возможности. А с ним еще парочка: какой-то длинный и невероятных размеров кот, который умеет самостоятельно ездить в трамвае. Кроме того, – Иван, никем не перебиваемый, говорил все с большим жаром и убедительностью, – он лично был на балконе у Понтия Пилата, в этом нет никакого сомнения. Ведь это что же та кое? А? Его надо немедленно арестовать, иначе он натворит непо правимых бед.

– И вы хотите добиться, чтобы его арестовали? Правильно я вас понял? – спросил Стравинский.

«Он умен, – подумал Иван, – среди интеллигентов тоже попада ются на редкость умные. Этого отрицать нельзя», – и воскликнул:

– Совершенно правильно! Как же не добиваться, вы подумайте сами! А между тем меня силой задержали здесь, тычут в глаза лам пой, в ванне купают! Я требую, чтобы меня немедленно выпустили!

– Ну что же, славно, славно! – отозвался Стравинский. – Вот все и выяснилось. Действительно, какой же смысл задерживать в лечеб нице человека здорового? Хорошо-с. Я вас немедленно выпишу от сюда, если вы мне скажете, что вы нормальны. Не докажете, а толь ко скажете. Итак, вы нормальны?

Тут наступила полнейшая тишина, и толстая женщина, утром уха живавшая за Иваном, благоговейно поглядела на профессора, а Иван еще раз подумал: «Положительно умен!»

Предложение профессора ему понравилось, однако прежде чем ответить, он подумал, морща лоб, и наконец сказал твердо:

– Я -нормален.

– Ну вот и славно! – облегченно воскликнул профессор. – И если так, то давайте рассуждать логически. Возьмем ваш вче рашний день… – Тут он обернулся, и ему немедленно подали Ива нов лист. – В поисках неизвестного человека, который отрекомен довался вам как знакомый Понтия Пилата, вы вчера произвели следующие действия, – тут Стравинский стал загибать длинные пальцы, поглядывая то в лист, то на Ивана, – прикололи на грудь иконку… Было?

– Было, – хмуро согласился Иван.

– Упали с забора, лицо повредили. Явились в ресторан с зажжен ной свечой в руке, в одном белье и в ресторане ударили кого-то. При везли вас связанным. Попав сюда, вы звонили в милицию и просили прислать пулеметы. Затем сделали попытку выброситься из окна. Спрашивается: возможно ли, действуя таким образом, кого-либо поймать или арестовать? Если вы человек нормальный, то вы сами ответите: никоим образом. Вы желаете уйти отсюда? Извольте. Но позвольте вас спросить: куда вы направитесь отсюда?

– Конечно, в милицию, – ответил Иван еще твердо, но уже не много теряясь под взглядом профессора.

– Непосредственно отсюда?

– Непосредственно.

– А на квартиру к себе не заедете?

– Некогда тут заезжать! Пока я по квартирам буду разъезжать, он улизнет.

– Так. Что же вы скажете в милиции в первую очередь?

– Про Понтия Пилата, – ответил Иван Николаевич, и глаза его подернулись сумрачной дымкой.

– Ну вот и славно! – воскликнул покоренный Стравинский и, об ратившись к тому, что был с бородкой, приказал: – Николай Ивано вич, выпишите, пожалуйста, гражданина Бездомного в город. Но эту комнату не занимайте, постельное белье можно не менять. Через два часа гражданин Бездомный опять будет здесь. Ну что же, – обра тился он к поэту, – успеха я вам желать не буду, потому что в успех ни капли не верю. До скорого свидания! – И он повернулся, чтобы ухо дить, и свита его шевельнулась.

– На каком основании я опять буду здесь? – тревожно спросил Иван.

Стравинский как будто ждал этого вопроса, немедленно уселся опять.

– На том основании, – заговорил он, – что как только вы явитесь в кальсонах в милицию и скажете, что виделись с человеком, лично знающим Понтия Пилата, как моментально вас привезут сюда, и вы снова окажетесь в этой же самой комнате.

– При чем здесь кальсоны? – спросил, растерянно оглядываясь, Иван Николаевич.

– Главным образом Понтий Пилат. Но и кальсоны также. Ведь казенное белье мы с вас снимем и выдадим вам ваше одеянье. А до ставлены к нам вы были в кальсонах. А между тем на квартиру к себе вы заехать отнюдь не собирались, хотя я и намекнул вам на это. Далее последует Пилат… и дело готово!

Тут что-то странное случилось с Иваном Николаевичем. Его воля вдруг как бы раскололась, он почувствовал, что слаб и нуждается в совете.

– Так что же делать? – спросил он, и на этот раз робко.

– Ну вот и славно! – отозвался Стравинский. – Это резоннейший вопрос. Теперь я скажу вам, что, собственно, с вами произошло. Поймите, что вас вчера кто-то сильно напугал и расстроил. Как мож но вам, изнервничавшемуся, издерганному человеку, бегать по городу, да еще рассказывая про Понтия Пилата? Совершенно естествен но, что вас принимают за сумасшедшего. Ваше спасенье сейчас толь ко в одном – в покое. Вам непременно нужно остаться здесь и очень отдохнуть…

– Но его необходимо поймать! – уже моляще воскликнул Иван.

– Хорошо-с. Ну, а самому-то зачем же бегать? Изложите на бумаге все ваши подозрения и обвинения против этого человека. Ничего нет проще, как переслать ваше заявление куда следует, и если мы действительно имеем дело с преступлением, как вы думаете, все это выяснится очень скоро. Но только одно условие: не напрягайте го ловы и старайтесь не думать о Понтии Пилате. Мало ли что можно рассказать о Пилате! Не всему же надо верить.

– Понял, – решительно заявил Иван, – прошу выдать мне бумагу и перо.

– Выдайте бумагу и карандаш, – приказал Стравинский толстой женщине, а Ивану сказал так: – Но сегодня советую не писать…

– Нет, нет, сегодня же, непременно сегодня, – встревоженно вскричал Иван.

– Ну хорошо. Только не напрягайте мозг. Не выйдет сегодня, зав тра выйдет.

– Он уйдет! – жалобно воскликнул Иван.

– О нет, – уверенно возразил Стравинский, – он никуда не уйдет, ручаюсь вам. И помните, что здесь вам помогут всемерно, а без это го у вас ничего не выйдет. Вы меня слышите? – вдруг многозначи тельно сказал Стравинский и завладел обеими руками Ивана Нико лаевича. Взяв их в свои, он, долго в упор глядя в глаза Ивану, повто рял: – Вам здесь помогут… вы слышите меня… вам здесь помогут… вы получите облегчение… да вы уже и чувствуете его!

Иван Николаевич неожиданно зевнул, выражение лица его смяг чилось.

– Да, – тихо сказал он.

– Ну вот и славно! – по своему обыкновению заключил беседу Стравинский и поднялся. – До свиданья! – Он пожал руку Ивана и, повернувшись к тому, что был с бородкой, сказал, уже выходя: – Да, а инсулин можно попробовать дня через три.

Через несколько мгновений перед Иваном не было ни Стравин ского, ни свиты. За сеткой в окне в полуденном солнце красовался на том берегу бор, а поближе сверкала река.