— Так-так, — время от времени кивал седой головой следователь Степан Сергеевич Быстров, майор, поддакивая, — понимаю.

А я понимал, что ничего он не понимает, да особо и не старается. Старик сразу поверил «писателю земли русской» про меня: серийный убийца. Он то ли слушал, то ли нет (впрочем, иногда что-то черкал на листе бумаги), а я торопился поведать, пока не впихнут в камеру, как можно больше, все повторяя про два убийства. ДВА! Анализ крови на пурпурном ковре подтвердит. Преступления связаны между собою, но не мной, я всего лишь свидетель, поверьте!.. Как же, поверит мне хоть кто-нибудь, держи карман шире! И первый же вопрос это подтвердил:

— Стало быть, как только вы увидели Юлию Старцеву-Глан по телевизору, то решили, что она должна умереть?

Ага, пошли по линии «маньяка»! Но не успели сделать и шагу, как ожил телефон на столе (меня уже отвезли в районное отделение, и мы сидели в тесном кабинетике тет-а-тет, никто нам не мешал, даже телефон, по случаю воскресенья, до сих пор в допрос не вмешивался), майор поднес трубку к уху: «Быстров слушает, — выслушал, лаконично приказал: — Так и езжайте по указанному адресу», — и вернулся ко мне:

— Почему вы решили, что она должна умереть?

— Ничего я не решил, просто почувствовал, что ей угрожает опасность.

— Просто, говорите? Но какие-то основания для такого публичного заявления у вас имелись?

Я пожал плечами («Запах смерти», — надо бы сказать!) и сказал безнадежно:

— Интуиция.

— Так-так, понимаю. — Старик подтянул с носа на глаза очки и взял со стола свою бумажку. — Кроме вас, передачу «Русский Логос» смотрели, вы говорите… Старцев, его дочь Мария, Тихомирова, Громов, Вагнер, Покровский и Страстов. Семь человек. Как они оказались у телевизора?

(Однако он меня слушал внимательно!)

— Как и я. Из столовой прошли в прихожую и столпились в дверях.

— Кто предложил покинуть банкетный стол и посмотреть передачу?

— Фотокор Страстов. По его словам, про участие Юлии в «Логосе» он узнал от коллеги. Но хозяин не дал досмотреть и нас всех увел к столу.

— Вспомните, в какой именно момент сработала ваша интуиция.

— Вы задаете неожиданные вопросы… — с внезапно вспыхнувшей надеждой я постарался сосредоточиться. — Юла говорила о блаженстве нищих и кротких, о своем Ангеле… ведущий, помню, сострил про демона… Нет, не то! Что-то завязано на Ангеле, может, потому что второй роман ее называется «Двуличный ангел»?

— Что завязано?

— Страх.

— Чего вы испугались?

— Смерти.

— При чем тут ангел?

— Не могу сообразить. Ни с того ни с сего! Быстров сказал ласково:

— А если подумать? Молодой мужчина в расцвете сил в интеллигентной компании вдруг пугается. С вами раньше такое бывало?

— В экспедиции на Памир… Но я не улавливаю связи.

— А я тем более. Остановимся на этом моменте, поскольку ваши предчувствия уж так жутко исполнились. Разговор про ангела-демона. Дальше.

— Пошла реклама. Маня убрала звук, я спросил, что пишет Юлия Глан. «Порнографию», — ответил голос отца. Я обернулся, увидел их всех и подумал: суд присяжных.

— Ну, вспоминайте выражения лиц, жесты, реплики.

— Самая эффектная вот эта — «порнография». Я даже голос не узнал.

— Отца? По-вашему, отец зарезал свою дочь?

— Это невозможно!

— Напрасно вы так думаете. Возможно все.

— Старцев? — воскликнул я.

— В принципе возможно все.

— Вы так говорите… Может, вы знаете, кто убийца?

— Этого пока еще и прокурор не знает.

— Пресловутая презумпция невиновности! А сами на меня думаете.

— Не опережайте. Итак, в первом же столкновении с дружеским кружком писателей вы почувствовали там нелады. Кто, по вашему мнению, мог завидовать модной романистке?

— Теоретически все, кроме Вагнера, Мани и меня. В смысле: мы не писатели. В один момент она их всех обскакала. Но чтобы из-за этого убить… Не верится.

— Иногда человека лишают жизни из-за сущих пустяков. А мировая слава по любым меркам — не пустяк. Молодая девушка действительно занималась порнографией?

— Если снять эстетские покровы… В ее прозе есть соблазн.

— В каком смысле?

— В православном. Соблазн эротизма, оккультизма… Например, во втором романе «Двуличный ангел»…

— Опять ангел, — вздохнул Быстров. — Перескажите, только кратенько. Я должен ясно представлять возможный мотив преступления.

— По-вашему, мотив литературный?

— Я говорю: возможный. Давайте продолжать работу.

— Ну, в двух словах. У деловой дамы любовная связь с юным монахом. Вместо этой бизнесвумен (действует криминал, она поставлена на счетчик) случайно погибает юноша. Женщина тайно хоронит тело и обращается к знаменитой в Париже ясновидящей: ее, де, преследует возлюбленный в обольстительном виде ангела. По совету старухи дама ходит ночью на кладбище в лесу за монастырем, ложится на могилу и творит особую формулу. Сила ее любви такова, что монах на краткие минуты материализуется, они зачинают дитя и у нее рождается девочка.

— Что за чушь! — удивился следователь. — Вообще-то я в этом плане не силен, но неужели такую чушь читают?

— Читают тысячи и тысячи, судя по тиражам. За чушь получают престижные премии.

— Да, обстановочка у нас нездоровая, с душком.

— Премии и наша и французская.

— Стало быть, и они далеко зашли. Плохо дело, теперь мне покоя не дадут. Может, Москва отберет? Шутка сказать, французская…

«Господи! — взмолился я про себя. — Оставь „дело“ ему!»

Быстров вгляделся в свой листок сквозь круглые очки.

— Охарактеризуйте, насколько сможете, отношение каждого фигуранта к юной знаменитости. В плане ее работы.

— У Старцева и Покровского — резко отрицательное (последний разносил ее в пух и прах в своем журнале с ведома отца). У издателя, само собой, положительное. Фотокора восхищает успех как таковой, безотносительно к его сути. У Тихомировой и Громова отношение похожее, но более сложное.

— Конкретнее.

— С оттенком горечи, может быть, зависти.

— А у Марии Старцевой?

— Кажется, она единственная не считает сестру талантливой.

— Здравая девица, — одобрил старик. — Вот вы упомянули, что в течение свиданий с Юлией чувствовали чуть ли не слежку.

— Скажем, пристальное внимание.

— Где — на улице, на транспорте?..

— В ресторане Дома литераторов, куда мы ходили почти каждый день. Она там сочиняла…

— Верю, — перебил Быстров, — самое для нее место, в подпитии такой бред сочиняется.

— Юля выпивала бутылку бордо. А вначале обязательный звонок на ее мобильник. Она отвечала всегда одно и то же: «Да, в ЦДЛ… да, с мужчиной».

— Мобильник? Замечательно! Вы поинтересовались…

— Поинтересовался, — перебил я. — «У вас ревнивый друг?»

— Для нынешней молодежи нехарактерно обращение на «вы», — заметил следователь.

— Я уже говорил: мы не были близки и не успели выпить на брудершафт.

— Какие церемонии. Так что с другом-то?

— «Больше чем друг», — ответила Юла загадочно. — «Муж?» — «Больше чем муж». — «Так кто же?» — Она засмеялась. — «Литературный агент». Но издатель утверждает, что литературный агент ей не был нужен.

— Может, конкурирующее издательство и Вагнер не в курсе?

— Конечно, тут большие деньги замешаны, но чтобы прикончить курочку с золотыми яичками… абсурд!

— Номер мобильника помните?

Я продиктовал, он записал. И сразу позвонил.

— Отключен. Мертво.

— Вот как? Еще вчера утром — я проверял — были длинные гудки. Если б найти мобильник…

— Не суть важно: литературный агент и так обречен. Мы узнаем номера абонентов Юлии Глан через оператора сети. — Он тотчас связался по телефону, видимо, с помощником и отдал нужные распоряжения.

— Итак, продолжим. Кого-нибудь из этих лиц, — Быстров встряхнул листок, — в Доме литераторов вы встречали?

— Тихомирову мельком в холле. Однажды Страстова. Юлий Громов — завсегдатай. Как-то встретились и в самом ресторане.

— Осветите этот эпизод.

— Да нечего там особо освещать. Эпизод проходной. Разговор, точнее, спор шел о восприятии Евангелия: чувственном и аскетическом. Тут Юлик и подключился, обозвал Рафаэля жеребцом — абсурдист был в крепком градусе.

— Кто?

— Так он себя называет — «абсурдист» — концептуально. Ну, подсел к нам, высказался и ушел опять в свою компанию.

— Что за компания?

— Человек пять-шесть, такие шумные, наэлектризованные, сидели в другом углу. Запомнились две экстравагантные девушки, полуголые, яркие, как птички.

— Птички с панели?

— По-моему, классом повыше. Какие-нибудь старлетки из мира моды, эстрады… Лицо одной как будто знакомо, не лично, а может, по ящику видел.

— Когда это происходило?

— Давно… — я задумался. — В среду! А кажется, столько времени протекло. Да, на другой день нас с Юлой понесло в Чистый Ключ. В тот лес, в тот жуткий дом, который она у бабы Яги снимала.

— Не она снимала, — сообщил следователь.

— Не она?.. Я думал, там ее близкие рядом…

Старик покивал.

— Наверное, это тоже сыграло свою роль.

— Вам известно то, что неизвестно мне!

— Так и должно быть. Интуиция, — старик подмигнул («Господи, только б его не заменили!»), заглянул в свой листок: — Кто у нас еще остался? Вагнер одобрял, Покровский обличал, Страстов восхищался…

— Да! — вспомнил я. — По слухам, у фотокора была любовная связь с Юлией, а в четверг он сделал предложение ее сестре.

— Ага, еще один мотив обозначился: литературный, денежный, любовный… А что связывало вас с нею, я так и не понял.

— Я ее жалел.

— Это чувство тоже может далеко завести. Так что расслабляться не советую, пока все против вас. Почему вы сразу не обратились к нам?

— Мне не хватило мужества.

Быстров кивнул, взял трубку вновь ожившего телефона, послушал, приказал: «А везите его сюда!»