Над крышей на фоне звездного неба внезапно возникла голова; силуэт безликим призраком проскользнул в комнату; на секунду застыл, осваиваясь, и прокрался к дивану вдовца. Я поднялся с пола за столом и нажал на кнопку зеленой лампы. В ее отблеске проступил, вдохновляя на подвиг, адмирал при полном параде, засверкал острый нож и черный балконный провал дохнул смертным сквознячком.

— Вам со мной не справиться, я вас ждал. И назвал ваше имя Вагнеру.

— Согласен. Поиграли — и баста! — ночной гость с неожиданной силой вонзил нож в мой «прообраз» из двух одеял на диване. И сел, сжимая рукоятку.

— Сколько у вас ножей?

— Сколько надо.

— Вы не «поиграли», а пролили кровь. Я в недоумении.

— «В недоумении»? — печально передразнил он. — Тоже слабовато.

— В ужасе! — меня уже настигла, как фурия, дикая дрожь «из подвала». — Не будем изощряться в словах. Скажите только: за что?

— За порнографию. Когда вы догадались?

— Поздно. Только у ведьмина омута картина преступления начала для меня проясняться.

— Поговорим? — он был загадочно спокоен, как бы уже неподвластен нашему миру. — Скажите, на чем я ловился, — и я вам кое-что поведаю.

Я сказал:

— Трупный запах.

— От меня пахнет трупом?

— Временами.

Он откинулся на спинку дивана.

— Решили меня с ума свести? Я не хочу.

— Вы пили настойку Марины Моравы?

— От стресса. К сожалению, она кончилась.

— Принимали внутрь?

— Внутрь. Изредка, в момент обострения, протирал виски. Но настойка не пахнет!

— Неужели? Незабываемый аромат, который в конце концов выдал вас безошибочно, как клеймо на лице раба.

— Ну, мракобесие, — поразился убийца, — ну, сатанизм!

— С которым боролся ваш «Ангел-Хранитель». Юлия Глан сказала мне при первой же встрече, что знает религиозных фанатов.

— Меня никто не знает.

— Не заноситесь. Вы зарезали ее, исходя из теории?

— Исходя из вечности. Спаситель заповедал любовь к своим врагам и гнев к врагам Божьим. «Не мир — но меч!»

— У меня странное чувство, что вы надо мной смеетесь.

— А сколько времени? — Мы взглянули на напольные часы: четверть двенадцатого. — Еще так рано.

— Для чего рано?

— Для смеха сквозь слезы.

— Да, слез в вашем безумном смехе не чувствуется. Юла переходила из одних дружеских рук в другие. Вы были у нее первым?

— Формально — я. Девчонка, которую я знал с рождения, была уже порядочно испорчена отцом (что они там подсмотрели?) и фотолюбителем.

— А когда вы с ней познакомились в новом качестве?

— Почти два с половиной года назад.

— На даче?

— Наша любовь началась в ЦДЛ. И окончилась после публикации первого романа.

— Юла назвала его «Школой Платона»! — ахнул я.

— Я не смог простить такого кощунства и начал борьбу.

— Вы звонили ей из телефона-автомата в холле ЦДЛ?

— У меня есть мобильник. Должно быть, новый обожатель-издатель за ней следил.

— У него тоже есть мобильник. И не Вагнер зажег свечу в ту ночь. Приготовил бордо и бокалы. И наточил нож.

— Вот это сделал я. Мы с Юлой договорились встретиться наедине. Она сказала, что научилась водить автомобиль и приедет самостоятельно.

— Вы ж давно расстались.

— Но она продолжала свое богомерзкое творчество! И на юбилейном вечере вы меня подтолкнули: ее надо остановить.

— Я ж не имел в виду — зарезать. И как Юла могла согласиться на свидание в лесу!

— О своем крутом намерении я ее не уведомлял. К тому же она привезла защитника и при вас хотела унизить меня: помните открытый погреб?

— Сколько раз вы там бывали с нею?

— Один-единственный. Историю этого Богом забытого, магического места я не знал; когда мой замысел только зародился, то приехал осмотреться и сделал слепок ключа. В четверг я оставил свою «волгу» на другой опушке в зарослях, все приготовил…

— Вино с зельем Марины Моравы?

— Понятия не имел! И вообще не связывал Тихомирову с Чистым лесом.

— Лекарство от стресса выпили?

— Последнюю порцию использовал, для этой цели хранил. Христианину нелегко решиться на убийство.

«Сумасшедшему, наверное, легко!» — подумалось мельком; я слушал фанатика жадно, с неистовым вниманием; но все казалось мне: какая-то тайна ускользает… А он продолжал спокойно и просто:

— Все приготовив, я вышел на воздух покурить и услышал ваши голоса, и спрятался за угол дома. Юла спросила, влюблены ли вы в нее, вы что-то промямлили, и она сказала четко и резко: «Так разберитесь в своих чувствах, потому что сегодня нас ждут кое-какие испытания».

— Таким образом, вы поняли, что Юла мне о вас ничего не говорила.

— В этом я был уверен. Если б я еще знал, что вам не она нужна, а младшая… но вы заявили об этом только на другой день, — Платон засмеялся. — Выбрав меня в конфиденты, вы нечаянно попали в самый нерв.

— Так ревность причина…

Он перебил:

— Юлия Глан подлежала уничтожению — примите как данность. В окошко было видно, как вы с ней выпили вина, разом упали на тахту, она ничком, вы навзничь — и остались странно недвижимы. Что за черт! Меня опередили? — пришла мысль о мгновенном яде… Выждав, я вошел, чуть не провалился в подземелье, но обошлось. На пурпурном ковре лежат два трупа. Но сердца ваши продолжали упорно биться, я прощупал пульс: у нее, у вас.

— Жест доктора. Вот почему в тонком сне мне привиделся целитель Пантелеймон, склонившийся над трупом — это уже запах бальзама навеял… Вы довольно неловко порезали себе руки.

— После вашего заявления про уникальную осязательную память я понял: вот-вот начнутся рукопожатия.

— И я понял, как вы решили их избежать. Точнее, впервые заподозрил простодушного литературоведа, увидев третий нож из той серии и кровь на руках…

— Блеск! — перебил он меня ее словечком. — Серийный убийца!

— Это недалеко от истины. Почему тогда в избушке вы меня не прикончили?

— Еще не стал серийным, — усмехнулся Платон. — Я решил, что вам больше подойдет роль подсудимого. Я ошибся.

— У вас были возможности исправить ошибку.

— Не было. Спать вы не ложились, свет не гасили, сколько я ни проверял. Ночью на даче тоже сумели ускользнуть, с Маней, а после ведьмина омута я стал опасаться обыска и подложил нож в общую кучу на кухне.

— Вы ненатурально спокойны сейчас и хладнокровны, — вырвалось у меня.

— Натурально. Не будем касаться моего душевного состояния. Что еще вас интересует?

(Про его «интерес» я догадывался: Платон не выпускает из рук нож, а меня «заговаривает».)

— Все!

— После отмщения, так сказать, я пошел к машине, остановился закурить, издалека приближались шаги, очень легкие, очень быстрые. Нырнул в подлесок. Белый ангел, не иначе глюки начались. Но тут же сообразил: это сестра спешит на помощь. Сюрреализм. И уже почти на опушке — ведьма в черном. О, думаю, духи сбираются к трупу, как птицы… И вы подтверждаете утром на балконе: мертвая исчезла, унесли ее. Волшебная сказка для детей, от которой я был разбужен наркоманом.

— За что вы убили Дениса?

— За шантаж.

— Чем он вас достал?

— Он угрожал донести вам о нашей связи, Юла выдала тайну другу детства.

— Что тут криминального?

— Я же скрыл наши отношения с жертвой от вас, ото всех — и вдруг так невовремя, так трагически все выйдет наружу! Мы с ним говорили по телефону, он — не понижая голоса, непринужденно. Я понял, что шантажист дома один, и хотел было подойти, потому что шантаж наркомана кончается только с его смертью. Триста баксов — для начала. Но слышу, он огрызнулся в сторону, ага, мама домой явилась! Парень позвонил позже и проговорился, что поедет завтра утром в Чистый Ключ. Понятно, классика нашего обобрать… хотя там и брать-то нечего.

— Денис вам про Старцева сказал?

— Нет, я позже сопоставил, вы навели на завязку: «волшебный замок», дети, исчезновение матери… Ну, утром отправился за ним следом. А мальчишка пошел к источнику, в лес… Мы встретились возле чертовой избушки.

— Денис потребовал у вас триста баксов?

— Он, видите ли, передумал брать деньги. У одержимых это сиюминутное настроение.

— Вы не поинтересовались, как он нашел дом в лесу?

— В детстве они с девочками Старцевых выследили двух голых гадов, которые занимались здесь любовью с желтым цветком. Так Денис выразился.

— И он, не опасаясь вас, вошел в дом?

— Бестрепетно. Выпил вина, которым я угостил его. И так далее.

Вот теперь я ясно различал в нем признаки душевного распада.

— Мальчик пошел в храм, Платон! И его вы зарезали, «исходя из вечности»?

— «Мы другие», сказал он вам. У «других» нет вечности, назавтра он любой ценой достал бы героин.

— Так вы ж еще не знали, что Денис колется!

— Не знал. — Покровский задумался. — Нет, непохоже, что он был «под балдой». Я смотрел на него и дивился, как вы на меня сейчас: сумасшедший… А теперь уверен: Денис давно заметил мою слежку, он хотел, чтоб его убили.

— Господи, какая тоска! — вдруг выговорилось. — «Вы пижонили, говорил он мне, а мы умираем». — Я помолчал. — Но не надейтесь, Платон, что я вас убью.

Платон засмеялся. Наверное, я никогда не узнаю, за что на самом деле погибли эти «другие».

— Вы украли на Кутузовском дискету с «Марией Магдалиной в зеркалах»? — вопрос второстепенный, поскольку ответ очевиден. — Вы уничтожили ее?..