О легендарной, священной земле, где в течение 225 дней неприступной скалой на пути врага стояли советские моряки, написано много яркого, пережитого, волнующего. Но массовый народный подвиг и через десятилетия продолжает представлять истории все новые и новые имена, факты. Так, по следам их родился и этот материал, в котором мне хотелось рассказать о малоизвестных страницах героической борьбы, о скромных тружениках обороны и возрождения Малой земли.
ХЛЕБ МАЛОЙ ЗЕМЛИ
Из донесения политотдела 18-й армии о боевых действиях 27 июля 1943 года:
«На захваченной нашими десантными частями земле в районе Станички оказались участки, засеянные озимой пшеницей. Урожай выдался на славу. С 20 июля в подразделениях бригады Потапова активно приступили к уборке урожая. Бойцы штабных подразделений, жертвуя сном и отдыхом, под носом у противника собирают колосья пшеницы, а днем, просушив ее на солнце, обмолачивают. Работами по уборке и обмолоту пшеницы руководят опытный украинский колхозник Михаил Николаевич Корниенко. Собрано, обмолочено и сдано на продсклад бригады 1336 кг первосортного зерна. Уборка продолжается.Начальник политотдела 18-й армии
На уборке особенно отличились комсомолки Полина Сербина, Нина Губина, Тося Бабкова, Аня Гельман, Дарья Лазебник и многие другие…полковник Л. Брежнев»
Этот документ я показала Семену Тимофеевичу Григорьеву, когда на месте высадки легендарного десанта рассказывал он о боях за Станичку, о том, как насмерть стояли на рубежах его боевые товарищи, кровью оплачивая каждый отбитый у врага окоп, дом, переулок.
Земля эта для него священна трижды и измеряется не метрами, а памятью.
Сюда февральской ночью 1943 года вслед за куниковцами высадился штурмовой отряд Григорьева. Здесь в первые дни обороны принял Семен Тимофеевич командование 142-м батальоном 255-й бригады морской пехоты. Здесь улицы сегодня носят имена погибших друзей, их черты узнает он в скульптурах и барельефах, их фамилии читает на обелисках. Здесь проходил едва ли не самый трудный участок Малой земли. Помните — «горела земля, дымились камни, плавился металл, рушился бетон…»
И именно здесь тяжело раненная земля весенним утром 1943 года родила чудо: в лощинах и овражках зазеленела вдруг пшеница.
Сегодня лишь в памяти людской сохранилась старая Станичка, заложенная отставными матросами сто лет назад. Стертая с лица земли жестокими боями, она возродилась памятником народного подвига — Куниковка, новый многоэтажный район Новороссийска.
Семен Тимофеевич показывает бывшие поля: с правой стороны улицы имени Героев-десантников, в строящемся 9-м микрорайоне — от городского кладбища до моршколы заплатами на обожженной земле взошла тогда пшеничка. Именно пшеничка. Во всех рассказах участников той необыкновенной уборки она называлась только так — ласково, уменьшительно.
Откуда взялась она в эпицентре боевых действий? Кто посеял ее?
Версию о том, что это неубранный, перезимовавший урожай 1942 года, отвергли все бывшие колхозники, с которыми удалось поговорить: лето выдалось добрым, пшеницу в здешних местах убирают рано — «до немца успели бы» — да и вообще в то лето поля эти были под помидорами. Наконец, в совхозе «Малая земля» у Елизаветы Минасовны Геворкянц, жившей до войны в Станичке и работавшей в колхозе «Новый путь», услышала: сеяли осенью сорок второго уже при немцах, приказ такой был дан населению — использовать земли после уборки помидоров и парниковые; люди не очень-то и сопротивлялись, каждый шел на сев со своей думой: выбьют к лету фашистов — самим и сгодится.
Словом, посеяли пшеничку на оккупированной территории, а взошла она на Малой земле. В самые жестокие апрельские бои зазеленела.
В июле уже золотился урожай. Солдаты из хозвзвода 142-го батальона, в расположении которого оказались пшеничные делянки, ночью настригли вещмешок колосков, обмолотили, смололи на мельницах, сделанных по такому случаю из снарядов, и испекли оладьи. Угостили ими и командира бригады А. С. Потапова и замполита М. К. Видова.
Сперва думали собрать пшеничку для бригадной кухни, тем более, что в дни наиболее ожесточенных боев, когда подвоз продуктов на Малую землю прекращался совсем, матросский рацион доходил до двух сухарей в сутки. Но кто-то предложил: отправим урожай на Большую землю, поможем стране, там тоже голодают. Предложение обсудили на совещании командиров частей и замполитов, потом на партийных и комсомольских собраниях. Решение было единым: собрать пшеницу и две трети ее сдать государству. Так началась невиданная ни в какой истории хлебоуборочная кампания.
По-прежнему гремели бои, по-прежнему «роты сдерживали натиск батальонов, батальоны перемалывали полки», кровью умывалась земля. А смеркалось — и уходили бойцы в хлебные рейды. Определили и еженощную норму — мешок колосков на человека. В целом каждый батальон должен был собрать не менее двух центнеров зерна.
Теперь, спустя почти четыре десятилетия, кажется, что не могла память людская сохранить все подробности этой, в общем-то, не самой главной в эпопее Малой земли операции. Но оказалось, что смогла. Более того, разговоры с очевидцами и участниками ее убеждали, что люди не всегда помнят тот или иной бой, как правило, не скажут, скольких раненых вынесли из боя — не до того было! — а хлебную операцию помнят все, наверное, потому, что многих, хоть в мыслях, возвращала она к дому, к привычному крестьянскому труду. Наверное, поэтому и просились «по колоски» каждую ночь все новые и новые добровольцы, и скоро из привилегии хозвзвода ночной хлебный фронт стал делом всех. Ходили матросы, красноармейцы, операционные сестры, повара, ходил и командир бригады Алексей Степанович Потапов.
В 142-м батальоне рекорд уборки принадлежал парторгу второй роты сержанту С. Х. Валиуллину, а менее чем через два месяца этот бесстрашный человек, как и Александр Матросов, закрыл своим телом амбразуру.
На пшеницу собирались, как в наступление, в некоторых частях даже выдавали уходящим чистое белье, новую обувку. Колоски срезали ножами, стригли ножницами, рвали руками, зубами; кто-то вязал снопы, кто-то вталкивал в вещмешки. Временами фашисты зажигали осветительные ракеты — «люстры», и тогда становилось светло, как в солнечный день, и следовал обстрел. Особенно жестокий, если били с моря. Дней за 10—12 убрали всю пшеницу. Умудрились почистить поля даже в нескольких метрах от неприятельских позиций. 142-й батальон собрал тогда около 1300 килограммов зерна, а в целом по бригаде эта цифра определялась как 5—6 тонн. Рассказывают, что, когда отправляли урожай в Геленджик, приложили к нему письмо, в котором малоземельцы просили не молоть эту пшеницу, а посеять на освобожденной земле.
Уже в конце сентября 1943 года, по словам бывшей колхозницы Павлы Серафимовны Шматовой, вновь посеяли здесь пшеницу и сеяли до 50-х годов, пока не оказались поля в черте города.
Теперь славна эта земля виноградниками, славна на весь мир солнечными плодами и ароматными лечебными винами. Но в судьбах многих людей, в их воспоминаниях, как и в гербе всего Краснодарского края, виноградная лоза навечно переплелась с янтарными колосьями.
ХЛЕБ ДЛЯ МАЛОЙ ЗЕМЛИ
Раиса Ивановна Никольская — человек, хорошо известный не только в своем крае. Знакомством с ней гордятся известные актеры, ученые, космонавты, подводники Северного флота, у нее часто бывают делегации из Австрии, Венгрии, ГДР, ФРГ. Герой Социалистического Труда, четверть века директор совхоза-миллионера «Геленджик», она одна из создателей лучших советских вин Алиготе Геленджик, Совиньон Геленджик, Мускат янтарный, удостоенных золотых медалей и дипломов на международных и всемирных конкурсах вин.
В дни торжеств рядом с высшими наградами Родины Раиса Ивановна надевает дорогой для нее Почетный знак «Ветеран Краснознаменного Черноморского флота». Награждена она им за хлеб для Малой земли, за тот пахнущий порохом и смоченный слезами хлеб, что под бомбами и снарядами выпекала для моряков вместе с другими женщинами Геленджикского хлебозавода.
Спросите сегодня любого ветерана-черноморца, где начиналась Малая земля, ответ будет один: «В Геленджике». В этом прифронтовом городке, отделенном от Новороссийска в мирное время просто двадцатью километрами моря или часом езды на машине, формировался десант на Малую землю, отсюда еженощно уходили к ее горящим берегам с подкреплением, продовольствием, снарядами, топливом катера, теплоходы, боты, деревянные баркасы, сейнеры, шаланды «тюлькиного флота», сюда вывозили раненых малоземельцев, и здесь под любыми бомбежками и обстрелами круглые сутки работал хлебозавод — 40 тонн в день для передовой.
Придя на рабочую смену в июне 1942 года, Раиса Ивановна рассталась с заводом лишь через восемь лет, когда избрали ее коммунисты района своим секретарем. Через тридцать лет, обращаясь к молодежи, Раиса Ивановна напишет в городской газете «Прибой»:
«Очень часто, когда я беру в руки мягкую, душистую булку, то вспоминаю тот другой хлеб, который был полит кровью, слезою и потом… Сейчас, когда нам светит мирное солнце, когда хлеб пахнет только хлебом, разве можно забыть о фронтовом хлебе, что пах порохом».
Фашистам была ясна роль этого городка, и они бомбили его беспрестанно. На углу улиц Островского и Кирова хорошим ориентиром для вражеских самолетов служила труба хлебозавода. Часто бомбы ложились прямо на заводской двор. Когда начинался налет, в бомбоубежища не спускались: останавливать производство было нельзя — тесто могло перекиснуть, хлеб сгореть.
А что в те дни значил кусочек хлеба? У женщин, вымешивающих опару, от голода кружилась голова, из толченых желудей пекли они лепешки своим детям, на счету был каждый кусок, каждый грамм муки.
На Малую землю хлеб отправляли в мешках, хорошенько завязывая на дорогу. Радовались, когда наутро мешки пустыми возвращались на завод — значит, дошел хлебушек по назначению, значит, сыты сегодня там, на огненной полосе. Гул воздушных боев над Станичкой и Мысхако был слышен в Геленджике, а с мыса Дооб, из Кабардинки, видна вся в завесах дыма и пожарищ непобежденная земля.
Иногда мешки не возвращались — значит, транспорт не дошел до Малой земли. Иногда мокрый, раскисший, горько-соленый хлеб привозили обратно. Вновь замешивая его, растирая на терках, работницы плакали.
А на Михайловском перевале, где жили дети Никольской, шестилетний Витя стрелял соек, чтобы прокормить трехлетнюю Риту и бабушку.
В одну из февральских ночей Раиса Ивановна подходила к своему дому. У калитки ее остановил матрос:
— Вы живете здесь? — он протянул сложенную опасную бритву. — Я ухожу на тот берег. Останусь жив — вернусь за ней.
Более тридцати лет хранилась в семье Никольских бритва неизвестного моряка…
В Геленджикском музее — несколько фотографий работников хлебозавода военной поры: бригадиров К. Н. Литвиновой, Е. Ф. Ластовки, директора завода В. А. Князева, механика А. У. Крицкого, за боевые заслуги награжденных орденами и медалями. Эти фотографии на музейной стене — рядом со снимками, сделанными в июле 1943 года на Малой земле. Внимательно рассматриваю их и вдруг — знакомые фамилии: санинструктор Н. А. Губина, санинструктор А. В. Бабкова, операционная сестра П. И. Сербина… и еще фото — самодельной мельницы 3-й роты 142-го батальона 255-й бригады морской пехоты — имена, события, что дошли до нас в донесении полковника Л. И. Брежнева.
СУДЬБЫ
(Полина Сербина, Антонина Бабкова, Дарья Лазебник)
Слишком много лет минуло с тех пор и сложны дороги, которыми шли к Победе, чтобы легким представлялся поиск этих женщин, реальными встречи с ними. И все-таки надежда жила. Беседы с малоземельцами, доброжелательная помощь сотрудников музеев и просто незнакомых горожан, работа в архивах. Наконец…
Встреча первая
В городе Крымске, там, где маленькие нарядные домишки Адагумских переулков воссоздают облик довоенной станицы, в домике с голубыми ставнями живет Полина Иосифовна Сербина-Омелина. Так уж случилось, что станица Крымская, в боях за которую получила она свое боевое крещение, стала ее домом. Входишь — и горькая, героическая память встречает за первым же порогом: музей, стенды с фотографиями, экспонатами, брошюры, книги, газетные публикации, карта битвы за Кавказ.
Это не боевой путь одной семьи, не хроника малоземельцев Омелиных, это любовно воссозданный подвиг народа. Здесь земля Новороссийска, Москвы, Киева, Бреста, Сталинграда. И, конечно же, — Малая земля: слой осколков, мин, снарядов, бомб, порыжевшие солдатская каска, автомат, мина, граната, позеленевший от времени шприц из санитарной сумки медсестры, боевые ордена, медали. И лица, лица, лица — фронтовая молодость поколения.
Два чеканных офорта на стене вместили целую жизнь Полины Иосифовны. Неизвестный матрос с новороссийской набережной и Солдат у Вечного огня на Сопке Героев.
Перед войной, когда на месте Сопки Героев располагался хутор Горишний, Поля Сербина жила здесь в большой крестьянской семье: только детей — десять душ. Работали в колхозе имени 9 Января. Колхоз по тем временам богатый: звуковое кино, духовой оркестр. В десять лет Поля умела ломать табак, нанизывать его на шнуры, пачковать, с сестрами и матерью Анной Ивановной вязала хлебные снопы. В тринадцать лет порадовала семью первыми колхозными премиями за отличный труд во время каникул: поросенок, стулья в избу и материал на сарафан. Умер отец, семье нужна была помощь — она оставила школу, пошла в колхоз.
Незадолго до войны секретарь комсомольской организации колхоза Полина Сербина получила две специальности: техника-животновода и санинструктора. А началась война, ушли на фронт мужчины, и жизнь заставила девушку стать еще и зоотехником, и ветврачом. Колхозные коммунисты приняли Полю кандидатом в члены партии.
Летом 1942 года на заседании правления колхоза Полина отчитывалась о заготовке кормов на зиму, а всего через месяц в лесу у станицы Северской спасала она колхозный скот — тысячу голов, когда выяснилось, что дальше гнать его некуда: дорога на Горячий Ключ уже у немцев. Всего через год судьба солдата привела Полину вновь в Горишний. Пепел и труба на месте родного дома, да еще щипцы, которыми клеймила она скот, да детское платьице в крови — сестренкино…
Сердце окаменело раньше. Если бы оно могло разорваться от горя, оно разорвалось бы еще на Малой земле. Операционная сестра, комсорг медсанроты, сколько горя и смерти видела она за этот год, сколько мучений, страданий, утрат. Кровь людская текла в море, проходя через сердца живущих…
Было нужно — и ползла сестричка к колодцу за водой, припадая к мокрой земле и скрываясь за баррикадами трупов, было нужно — стояла часовым; ежеминутно рискуя жизнью, собирала желуди и мушмулу, чтобы покормить раненых; ночами шла по колоски, научилась не спать, быть храброй в любые моменты, даже когда 500-килограммовая бомба, упавшая прямо в стационар, на глазах прошла сквозь пол, так и не разорвавшись. Такие секунды стоят жизни. Сколько их было у Полины Иосифовны, вошедших в сердце острой болью. Советский моряк на ее глазах бросился с гранатами под прорвавший оборону танк. А 19 матросов, связанных колючей проволокой и заживо сожженных фашистами!
Трудные пережиты дороги: и Керченский десант, и форсирование Днестра, и штурм Сапун-горы, и бои под Балаклавой. За смелость, волю и геройство награждена Полина Сербина двумя орденами Красной Звезды, медалями «За боевые заслуги», «За отвагу» и другими.
Ей сейчас под шестьдесят. А так и осталась хрупкой, женственной, очень похожей на ту девушку с военной фотографии, которую не портили ни сапоги 42 размера, ни мужская гимнастерка с чужого плеча.
Отслужили в армии сыновья, и в домашнем музее — макет Холмских ворот Брестской крепости уже как память о солдатских буднях сына Геннадия. Заслужена пенсия: всю послевоенную жизнь Полина Иосифовна — рабочая на консервном заводе. Годы мало состарили ее — подвижна, деятельна, вся в энергии, порыве. И в воспоминаниях верна себе. Самое яркое — как шли февральским морем с десантным отрядом на Малую землю и, когда в ночи увидели огни берега, тихо запели «На рейде большом…» Так и запомнились на всю жизнь аккомпанирующий плеск воды за бортом и песня — шепотом, на едином дыхании — последняя мирная минута у огневого рубежа.
Встреча вторая
На столе — две фотографии: русоволосая девушка в морской форме с орденом на груди с группой матросов в дозоре и она же, одна, вдруг улыбнувшаяся корреспонденту. Сделаны они в июле 1943 года между 19 и 29 числами, когда на Малую землю по рекомендации начальника политотдела 18-й армии полковника Л. И. Брежнева приезжала фотокорреспондент «Комсомольской правды» Наталья Михайловна Аснина. Было это как раз в те дни, о которых говорилось в донесении, — когда убирали пшеничку.
Снимки Н. М. Аснина выполняла для постоянной выставки ЦК ВЛКСМ «Комсомол в Отечественной войне», тщательно записывая данные о своих героях. И вот через десятилетия ее общая тетрадь в коленкоровом переплете, хранящаяся в Геленджикском музее, принесла первые сведения о Тоне Бабковой. Под № 72 читаем:
«Лучшие разведчики: санинструктор Антонина Владимировна Бабкова (награждена орденом Красной Звезды), старшина 1-й статьи Ермолаев Н. В., старшина 2-й статьи Тимченко Д. С. — комсорг роты, кандидат ВКП(б) и старшина Мурашов П. С.»
№ 73 — «Отважная девушка вместе с разведчиками ходит в тыл врага. Тоня Бабкова, санинструктор. Дважды была ранена и после госпиталя, отказавшись от отдыха, вернулась на Малую землю».
В фондах музея истории города-героя Новороссийска хранится тоненькая папка-дело «Антонина Бабкова, санинструктор роты разведки 255-й бригады морской пехоты». В ней — воспоминания однополчан, письма командира роты Героя Советского Союза В. Г. Миловатского и начальника штаба 322-го батальона А. О. Савицкого. По этим документам можно восстановить факты короткой, но героической Тониной жизни.
Тоня — морячка с детства, росла в Батайске, Азове. К началу Отечественной войны ей было шестнадцать лет. Вместе с отцом, судовым механиком, на катере, включенном в Азовскую флотилию, отступала она к Тамани. С отрядами морской пехоты Ц. Л. Куникова и А. И. Вострикова в девятибалльный шторм выходили они из окружения. Жестокий налет вражеской авиации — гибнет отец, в щепы разбит катер. Тоню спасают матросы. Так в составе батальона морской пехоты Бабкова дошла до Новороссийска. Окончила школу Красного Креста и в боях за станицу Абинскую заслужила первую правительственную награду.
«Она умела вовремя оказать первую помощь раненым, метко стреляла из пулемета «максим», вместе с матросами участвовала в уличных боях…»
«Мужественно сражалась она в бою за высоту 219,8. Овладев этой высотой, рота в течение четырех суток отбивала атаки противника. В последние два дня нас оставалось боеспособных 18 человек… Тося брала автомат и вела огонь по врагу».
В составе молодежного разведывательно-диверсионного взвода высадилась Тоня Бабкова 5 февраля 1943 года на Малую землю в районе рыбзавода. Сейчас памятная стела указывает в Куниковке место высадки первых штурмовых отрядов; овражки и колдобины пустынной порыжелой земли напоминают о ходах сообщения, истинных артериях жизни, которые по всем направлениям пересекали героический плацдарм. А кольцо троллейбуса, которым теперь запросто проехать на Малую землю — как круг почета в память о насквозь разбитом, но выдержавшем все 225 дней штурма здании бывшей Новороссийской радиостанции, что стояло на этом месте и в котором размещался штаб 255-й бригады морской пехоты — Тониной бригады.
Трудно сейчас в деталях восстановить геройскую жизнь Тони на этом горячем рубеже, да и нет такой необходимости. Обстановка тех легендарных дней с большой точностью воспроизведена во многих книгах воспоминаний самих участников обороны, и прежде всего в книге Л. И. Брежнева.
«Достаточно сказать то, что Тоня находилась весь период обороны наших войск на Малой земле. Она участвовала в освобождении города Новороссийска. Высадившись десантом 10 сентября в районе портового холодильника, она мужественно сражалась вместе с моряками и погибла геройской смертью».
И последний документ, переданный мне заведующей мемориальным отделом музея Б. Д. Стариковой.
АКТ
1943 года сентября месяца 16 дня
Мы, нижеподписавшиеся, офицеры и рядовые Н-ской части капитан 3-го ранга Назарук, капитан Сафонеев, лейтенант Скородумов, краснофлотец Голаваха, составили настоящий акт в том, что при взятии города Новороссийска мы обнаружили в подвале здания холодильника трупы шести сожженных заживо краснофлотцев. Среди них была одна девушка. На трупах видны следы пыток: выколоты глаза, разбитые черепа, сломанные конечности… Около трупов лежали жаровни с углями, бутылки с бензином и металлические орудия пыток. Фамилии не установлены.
По остаткам одежды, наградам, по сапогам, сшитым незадолго до этого батальонным сапожником, однополчане опознали Антонину Бабкову…
Она навсегда осталась в новороссийской земле. На площади Героев, над братской могилой, что в сотнях метров от места Тониной казни, в трауре приспущены знамена. Лицом к морю в почетном карауле вахту скорби несут будущие моряки, и каждый час над чашей с Вечным огнем суровой памятью звучит мелодия новороссийских курантов.
Встреча третья
Дарье Федоровне часто снится один и тот же сон: видит она себя в чужом, незнакомом городе, вроде бы навсегда уехала из Новороссийска и нет пути назад. Это каждый раз ужасает Дарью Федоровну, она плачет и просыпается.
С Новороссийском у нее родство кровное в самом прямом смысле: скреплено собственной кровью, жизнями близких, боевых товарищей. Поэтому и, нет для Дарьи Лазебник города дороже, поэтому даже во сне страшит мысль о разлуке с ним.
Часто в первые годы после войны прямо с работы, — а работала она на стройке, потом почти 20 лет на кроватном заводе, — выпросив ведерко с краской, шла Дарья Федоровна на места боев, близкие ей до боли, до слез, где под безымянными обелисками погребены малоземельцы — знакомые и незнакомые. Подновляла памятники, ухаживала за могилами, сеяла на них цветы. Потом состоялись перезахоронения, и заботы ее стали ненужными. А память жила, бередила душу.
Каждое 15 сентября, накануне дня освобождения Новороссийска, когда съезжаются на Малую землю ее защитники, вместе с ними отправляется Дарья Федоровна в Южную Озерейку, где в февральскую ночь высадки первого десанта героически погибли более тысячи краснофлотцев. Едет, чтобы бросить в море и свой венок, свои цветы. Долго потом качают волны эти скорбные знаки народной памяти.
В Новороссийске тщетно искала я дом, где несколько лет назад жила семья Лазебник — адрес устарел. На этом месте в Куниковке ныне большая стройка: уже и стены поднялись, и крыши наведены — Дворец культуры и гостиница. Увидев постороннего, из прорабской выглянула женщина. Оказалось, что жила и она когда-то в том несуществующем теперь доме. «Нужно ехать до улицы Журналиста Луначарского, дом с лоджиями».
Дом имел пять подъездов и столько же этажей…. Но мне повезло. Первая же прохожая, у которой я спросила про Дарью Федоровну, «пожилую-пожилую», удивленно ответила, что Лазебник знает, только она совсем не пожилая, даже еще не пенсионного возраста.
Оказалось, что Дарья Лазебник на фронт ушла молодешенькой. Местная, из станицы Анапской, из колхоза имени Димитрова. С детства умела многое: и хлопок убирать, и снопы вязать, могла и обед приготовить, и постирать, и виноград обрезать. Как любая крестьянская девушка той поры.
На Малой земле красноармейца Лазебник определили при интендантстве. Стряпала, носила матросам еду в термосах, ходила по воду, стирала белье. Правда, другой смысл приобретали там, на пропитанном кровью героическом пятачке, самые обычные слова. «Носила еду» — это когда ползком минными полями, под бомбами, обстрелом. «Ходила по воду» — собирала ее по каплям со стен госпиталя, что располагался в скале под землей. В разбитых хатах ночью вывешивали стираное белье и даже гладили его порой просто камнем.
И все-таки кому-то может показаться, что легкой была служба. Да только на Малой земле легкого не было ничего. И ранило-то Дарью, когда раздавала обед. В госпиталь не пошла, так под скалой, отгороженной от морского прибоя мешками с песком, и отлежалась. А собственно лежать было некогда.
Из станицы их трое девчат: Катя Гончарова, Мария Денисова и она. Вместе и стряпали, и стирали, и за пшеничкой вместе ходили. Молотили палками в разбитых домах.
Так уж получилось у Дарьи, что за свою недолгую довоенную жизнь никуда из колхоза не выезжала. И первая же дорога оказалась такой непростой — с десантом морской пехоты на Малую землю. Плавать не умела, и казалось ей, что все страшное — на море, а стоит ступить на землю — и тревоги, опасности кончаются, опять будет мир.
Не знала она, что земля может быть горящей. Не знала и того, что горе уже прописалось в ее хате: после пыток и истязаний фашисты расстреляли отца Федора Никоновича. До сих пор иногда пытается Дарья Федоровна представить, где же хранил отец то оружие, что искали у него гитлеровцы: в дупле ли вербы на огороде или в камышах у речки. Не нашли тогда ничего, не выдал ни отец, ни связной его — матрос.
Теперь в центре станицы в братской могиле их прах. И памятник, каких десятки, сотни на этой истерзанной земле. Но продолжается жизнь Федора Никоновича в памяти людской, во внучках, правнучке, которых выпестовали, согрели щедрое и нежное Дарьино сердце, ее рабочие руки.
* * *
После публикации в журнале «Крестьянка» моего очерка «Та единственная страда…» об уборке урожая на Малой земле в июле сорок третьего, в редакцию пришло письмо с Украины. Журналист А. Приходько из Краснограда, что на Харьковщине, сообщал, что «опытный украинский колхозник» Михаил Николаевич Корниенко, который руководил этой уборкой, жив, ему 76 лет, адрес его такой-то.
А после того, как журнал рассказал о судьбах девушек — помощниц Корниенко, которых тоже называл Л. И. Брежнев в донесении, Михаил Николаевич сам прислал мне большое письмо.
«Да, я точно тот Михаил Корниенко, что убирал пшеницу на Малой земле, — пишет он. — Очень рад и благодарен, что помнят о том люди. Служил я в 255-й бригаде морской пехоты. Автоматчиком был. В одном из боев, видимо, уже в июле, меня ранило в голову. В госпиталь ехать я отказался. Командир бригады Потапов приказал санитарке делать мне перевязки на месте. И дней 15 меня в бой не посылали. А потом вызывает Потапов. «Вы колхозник? — спрашивает. — Надо убрать пшеницу». Про пшеницу в расположении нашем я уже слышал. «Есть, — отвечаю, — убрать». Приказу как награде обрадовался. Хлебороб я. От рождения при земле состоял. Семь лет от роду было, когда пошел по найму к куркулям. А стали артели организовываться — вступил в числе первых. И день помню, и год — 15 октября 1929 года.
Крестьянские работы все знаю. Правильно в донесении сказано: «опытный». Бригадиром полеводческой бригады избирали, председателем колхоза. Так до пенсии у земли и был. И еще два годочка проработал.
А на фронте, в армии, с 10 августа 1941-го по 15 августа 1945-го, 4 года полностью. В гости зову однополчан: улица 19 сентября, дом 44. От военкомата — квартал.
Хочется друзей повидать, девчат фронтовых, а еще прошу: расскажите, что с землей той сталось, что за хозяйства там, что за люди живут».
Что сталось с той землей… Что за люди ходят по ней сейчас… Чем живут, что помнят?
НА ЗЕМЛЕ ГЕРОЕВ
Когда, сорвавшись с Мархотхского хребта, летит по Малой земле норд-ост и, без оглядки проскакав по пяти вершинам Колдуна, кубарем скатывается в виноградники, — в такие часы болит у Анны Алексеевны память. Не раны, не контузии — память.
Землю эту Анна Алексеевна Козлова знает сызмальства: это земля ее детства, ее любви и материнства. Отсюда, из Мысхако, на второй день войны ушла она в морскую пехоту. И именно сюда, имея за спиной тяжелые бои за Одессу, Севастополь, ранения и награды, эта маленькая женщина («Детсад!» — сказал, увидев ее впервые, командир батальона) вернулась с десантным отрядом в одну из февральских ночей 1943 года, с которых началась летопись мужества Малой земли.
Нужно было быть не просто смелой, чтобы выброситься на ощерившийся огнем и смертью берег.
Нужно было быть исключительно мужественной, чтобы среди минных полей, когда каждое движение могло стать последним, тянуть связистскую катушку.
И нужно было быть сверх сильной, чтобы запретить себе даже думать о крохотной дочурке, до которой по мирному счету не часы, а всего лишь минуты пути.
Второй в ее жизни десант — уже после ранения — осуществлялся в Мысхако, в сотне метров от дома. Нужно было стать сверхчеловеком…
Тяжелые бои в Станичке и в Мысхако пришлись на ее долю. Тогда «дважды моряки», «трижды коммунисты» скалой стали на пути врага. За личную храбрость в беспрецедентных по жестокости апрельских боях, каждый день которых отдельно увековечен сегодня в совхозном мемориале, удостоена Анна Алексеевна второго ордена Красной Звезды.
В братских могилах на совхозной площади лежат ее боевые друзья, герои-малоземельцы. Стелами, мемориалами, обелисками памяти взошла родная земля. И какой крепости требовались душевные силы, чтобы ежедневно пропускать прошлое через свое сердце. Анна Алексеевна пошла на это — на всю жизнь осталась на Малой земле. Коммунистка с 1942 года, воспитала она трех дочерей — коммунисток.
…В совхозе «Малая земля» закончился рабочий день, Анна Алексеевна подписывает последние наряды, говорим о пережитом. Постепенно ее насквозь прокуренная бытовка вновь заполняется народом, разговор становится общим. Он о земле, о той израненной, перепаханной снарядами и минами, пропитанной кровью, начиненной металлом, ставшей легендарной, священной.
К этой теме и раньше возвращались все мои собеседники, когда в разговоре со старыми крестьянами (а сегодняшний винсовхоз «Малая земля» объединил совхоз и два колхоза довоенной поры) стремилась я постичь природу этого подвига человека и земли.
На центральной усадьбе совхоза — памятник, не имеющий аналогов в целом мире — 1250 килограммов осколков снарядов, мин, бомб. Именно столько смерти обрушили фашисты на каждого защитника Малой земли из тех 11 эшелонов, что должны были по плану Гитлера на столетие стереть с Новороссийщины все живое.
Но люди выстояли. Выстояла и земля.
Это был страшный труд — возрождение земли. Люди шли вслед за саперами, засыпали воронки, траншеи, собирали металл, который насквозь прошил каждый сантиметр почвы, перекапывали ее вручную, и вновь кровью орошалась земля — еще долго страшное военное эхо уносило жизни. А когда в засушливое послевоенное лето начались лесные пожары, на склонах Колдуна вновь рвались мины и снаряды, и люди спешили спасти от огня виноградники, с таким трудом взращенные в долинах смерти.
Женщины, дети, старики, инвалиды — вот кто врачевал и холил больную землю. Жили в землянках, в развалинах, прикрытых лопухами, ели хамсу, время от времени выбрасываемую все еще грохочущим от взрывов мин морем. Удобряли землю золой, что собирали у очагов, морской капустой. И благодарная земля радостью оплатила этот труд. Лишь три года минуло после войны, когда здесь, на виноградниках «Мысхако», был получен рекордный урожай, и 19-летняя Люба Стеклова стала первым на Малой земле Героем Социалистического Труда.
А земля все щедрее одаривала людей. В 1948 году Любовь Стеклова собрала 93,7 центнера винограда с гектара при норме 43, на следующий год — 116, затем — 120. Ей едва минуло 21, когда она стала кавалером трех орденов Ленина, а ее комсомольско-молодежное звено признали самым лучшим в стране. Так родилась сегодняшняя трудовая слава совхоза.
Теперь они работают вместе, в одном хозяйстве — Анна Алексеевна Козлова (ныне она Ахметова) и Любовь Александровна Стеклова, две героические женщины с «Малой земли».
Одна ценой своей жизни отстаивала этот клочок земли, инвалидом I группы встретила здесь первый мирный день. Вторая, словно приняв из ее рук эстафету подвига, возрождала землю, которую, казалось, невозможно вернуть к жизни.
6—6,5 тысячи тонн винограда, 600 тысяч декалитров виноматериалов производит совхоз ежегодно. На месте снесенных военным ураганом дубрав и садов вытянулись тополя, шпалеры виноградников перешагнули через надолбы и противотанковые ежи переднего края обороны, в бывшей Долине смерти, на полях первого отделения совхоза, наливаются солнцем душистые гроздья «каберне», а в прежних подвалах совхозного винзавода, где в штабе 83-й дважды Краснознаменной бригады морской пехоты начальник политотдела 18-й армии Л. И. Брежнев вручал партбилеты уходящим в атаку краснофлотцам и красноармейцам, теперь лучшие молодые рабочие, курсанты, учащиеся города Новороссийска из рук ветеранов получают паспорта, партийные и комсомольские билеты.
На израненной земле упрочился мир.
В наши дни Герой Социалистического Труда Любовь Александровна Стеклова — председатель рабочкома совхоза «Малая земля», она член краевого и заместитель председателя районного комитетов защиты мира. Выступала она на 2-й Всесоюзной конференции сторонников мира, на пленумах ВЦСПС и ЦК профсоюза работников пищевой промышленности, членом которых избиралась. В ее словах всегда — забота о мире. Подростком испытавшая на себе все ужасы войны в самом горячем ее квадрате, мать троих детей, воспитанных на земле скорби и утрат, она хорошо понимает, почему щемит у ветеранов сердце и болит память в дни, когда свирепый норд-ост распускает бороду с Мархотхского хребта.
Краснодарский край,
1978 г.
Малая земля. Июль 1943 г.
Бригадный фотограф И. А. Кушниренко сохранил для истории беспрецедентную хлебную страду. Публикуются впервые.
Самодеятельная мельница 142-й роты 255-й бригады морской пехоты.
Госпиталь в скале. В центре — операционная сестра Полина Сербина.
«Сестрички». На переднем плане — Шура Терехова, Полина Сербина, Нина Губина. Фотографии Н. М. Асниной. Из фондов Геленджикского историко-краеведческого музея.
Совхоз «Малая земля». Памятник «Взрыв».