Из Вершинного мы поехали в неправильном направлении, чтобы запутать ожидаемую погоню. Чтобы сэкономить время, Ромэр предложил пройти через лес, ориентируясь на запад. Если бы я лучше помнила карту этого участка королевства, сообразила бы, что проще всего было дальше идти на юг по дороге, а направление менять уже после. Выйдя из леса. Но карту я не помнила, и возможность срезать путь через лес показалась заманчивой.

Но у судьбы и географии были другие планы. У природы тоже. Прогулку по лесу омрачали корни и ветки, все время попадавшиеся на пути. Еще огорчала необходимость обходить неглубокие овраги, заполненные мошкарой, вьющейся над лужами. Отвлекали кони, не понимавшие нашей прихоти и не желавшие лезть через подозрительные кусты. Если конь Ромэра еще слушался хозяина, то мой гнедой противился и все норовил пробиться обратно к дороге. Я не знаю, что сказал гнедому арданг, но после этого короткого разговора по душам с Ромэром, конь капризничать перестал.

Обходя заросли ежевики, перебираясь через поваленные деревья, мы шли через лес до самого полудня. А когда уже обрадовались виднеющемуся между стволами просвету, обнаружили, что путь преграждает река, широкой лентой вьющаяся между двумя обрывистыми берегами. Мы часа четыре шли вдоль русла на юго-восток, все больше отдаляясь от границы Арданга. Ромэр отнесся к неожиданной задержке с долей юмора и все повторял, что след запутали хорошо.

Даже несмотря на выпирающие в самых неожиданных местах из земли корни деревьев, идти вдоль реки мне нравилось. От воды веяло прохладой, кроны над головами давали тень. Нагретый солнцем воздух пах соснами, в небе и над рекой с криками летали ласточки-береговушки. Ромэр, идущий впереди, вполголоса пел песенку на ардангском. В песенке четыре приятеля отправились в поход, но заблудились в чаще. Потому что один из них уверял, что знает дорогу, второй спорил с ним и предлагал ориентироваться по солнцу. Третий спорил с первыми двумя и доказывал, что правильней всего идти по звериным следам, а четвертый просто хотел вернуться домой к жене. В самом сердце чащи путники встретили Духа леса. Задавая разные каверзные вопросы, Дух пытался выяснить, стоит или не стоит помогать горе-путешественникам. А я с удовольствием слушала красивый низкий голос Ромэра и изо всех сил старалась не выдать спутнику свое знание его родного языка. Песенка была веселая, и не рассмеяться порой было очень трудно.

Часа через три наш берег стал спускаться к воде, а на другой стороне и вовсе перешел в поля. Поля, поля и пастбища, насколько хватало глаз. Человеческое жилье не виднелось даже на горизонте. Шалаш пастухов, издали похожий на черепаху, я жильем не считала. Вскоре добрались до брода. Мы спустились к самой реке, кони, тоже уставшие после долгого перехода, рвались к воде.

— Отпусти, — улыбаясь, разрешил арданг, хлопнув своего коня по угольно-черному боку. — Поостерегутся в незнакомую речку лезть.

Мой опыт общения с лошадьми ограничивался прогулками по парку и редкими принудительными выездами на охоту. Так что я поверила Ромэру и тоже отпустила своего коня. Арданг был прав. И его черный, и мой гнедой осторожно зашли в воду лишь по колено и, согнув точеные шеи, наклонились пить. Ромэр взял длинную палку и, сняв обувь и оружие, закатал повыше штанины и вошел в реку. Прощупывая перед собой дно, он добрел до противоположного берега. Местами вода доходила ардангу чуть выше, чем до пояса, но я надеялась, что такая глубина не будет проблемой для коней. Конечно, знала, что лошади умеют плавать, но это не успокаивало. Напротив, даже усиливало страх перед этими животными.

Возвращаясь, Ромэр с головой окунулся в воду, а через минуту вынырнул в совершенно другом месте, гораздо выше по течению. Повернувшись на спину, он раскинул руки и позволил реке нести себя. Вспомнился солнечный день в окрестностях Пелиока, шум моря, крики чаек, как я в далеком детстве тоже так покачивалась на волнах. Казалось, море обнимает бережно и ласково, что ничего плохого случиться не может. Что зря беспокоится кормилица, держащая меня за руку, и зря мама велит выйти на берег. Мне так нравилось это ощущение, теплая вода, мягкие солнечные лучи, так не хотелось выходить, что послушалась только, когда позвал отец. Может быть, из-за этого воспоминания показалось, что Ромэр встал нехотя и побрел к берегу, проведя по лицу ладонями, чтобы отбросить мокрые пряди. И, может быть, поэтому предложение арданга не удивило.

— Нэйла, давай переночуем тут? — сказал Ромэр, подходя ближе.

Наверное, нужно было вспомнить о возможной погоне, о том, что день пути мы уже потеряли. Что нам предстояло еще добраться до Челна, а потом и до Пелиока, а потом бежать дальше… Наверное, стоило вспомнить об этом. Но мне было так хорошо тогда. Невыразимо спокойно и легко рядом с Ромэром. Хотелось удержать, остановить эти часы. Навсегда запомнить тихую реку, маслянисто пахнущий хвоей лес, ласточек, шуршание ветра в камышах. Мне был дорог этот день, и я, забыв обо всех тревогах, ответила: «Давай». Ромэр улыбнулся тепло и радостно, а на мгновение подумалось, что он совсем не так стремился в Арданг, как я привыкла считать.

Я готовила еду и, помешивая кашу, наблюдала за Ромэром, решившим выкупать коней. Движения арданга, стоящего по пояс в воде, были уверенными, сильными, но в тоже время в чем-то нежными. Вспомнился Брэм, как он заботился о своем коне. Отчим предъявлял в отношении лошадей странные на первый взгляд требования к будущему королю, но, выслушав раз объяснения регента, я была вынуждена с ним согласиться. «Ты должен сам уметь ухаживать за своим конем», — повторял Стратег. — «Чистить, кормить, мыть, осматривать копыта. Он должен тебе доверять, чтобы ты мог довериться ему. В походе и в сражении конь — твой самый верный друг». Изредка отчим добавлял: «Лошади всегда честней, чем люди». Я часто видела, как Брэм ухаживает за своим конем. Движения брата были почти такими же. Но чем дольше смотрела на Ромэра, тем явственней ощущала это «почти». Наблюдая за Брэмом, я чувствовала, что передо мной подросток. Эту разницу трудно объяснить, но каждый жест, каждое движение арданга были… мужскими.

Животным водные процедуры нравились. Черный ласково потянулся к хозяину и, пофыркивая, взъерошил ему волосы мягкими губами. Вид у коня при этом был чрезвычайно довольный. Любовно погладив черного по морде, Ромэр рассмеялся. Какой все же у него красивый, теплый смех.

Вскоре обед был готов, Ромэр вывел коней из реки и, стреножив, отпустил бродить по берегу. Поев, арданг лег на траву, заложив руки за голову, подставив лицо вечернему солнцу. Я села рядом, глядя на речку, на поля, стрекозу, безбоязненно севшую на травинку в зубах спутника.

— Нэйла, выкупайся тоже, — сонно прикрыв глаза, предложил Ромэр и как-то поспешно добавил: — Честное слово, не буду смотреть.

Я усмехнулась и покачала головой. Неужели он считал, мне хоть на мгновение могла прийти в голову мысль, что он будет подсматривать?

Предложение было заманчивым. Еще подумала, что, пожалуй, стоило бы постирать вещи. Вынув из сумок грязную одежду, взяла мыло и, сбросив сапоги, спустилась к речке. Вода была кристально прозрачная и теплая, течение ощущалось, но не сильно. Намочив и намылив все вещи, положила их на траву и ушла купаться. Плавать в платье, как и предполагала, оказалось очень неудобно, хорошо, что река была в этом месте неглубокая. Намокшая одежда стесняла движения, тянула на дно. Пришлось встать и выйти на берег. Прополоскав вещи, вернулась к ардангу, прикидывая, куда бы разложить одежду на просушку.

Ромэр, кажется, задремал, разморенный солнцем, потому что резко вскочил, когда я подошла. Но жесткость во взгляде мгновенно исчезла, арданг улыбнулся и сказал, что тоже пойдет купаться. Я кивнула и, развешивая одежду на раскидистом кусте, мельком поглядывала на спутника. Ромэр уплыл вверх по течению довольно далеко, за поворот. Воспользовавшись этим, я сняла насквозь мокрые платье и блузу, надела сухую одежду. Купаться больше не хотелось, хоть солнце еще не село, становилось прохладно для купаний. Я расстилала одеяла, когда вернулся Ромэр. С его одежды стекала вода, а в мокрых волосах блестели крупные капли, но улыбающийся спутник показался счастливым и странно родным.

— Это тебе, о, прекрасная дева, — арданг склонился в поклоне, преподнося мне три кувшинки.

Красивые крупные снежно-белые цветы с яркой желтой серединкой. Поблагодарив, я приняла подарок. И, оставив Ромэра переодеваться в сухое, ушла ближе к реке. Села на травянистый берег и задумалась, в полной растерянности и совершенном смущении глядя на цветы. Почему кувшинки? Почему именно они? Почему три? Почему?

Я все повторяла себе, что в Арданге, наверняка, другие легенды, а наших Ромэр просто не знает. Ведь если бы знал, не стал бы дарить мне кувшинки. Ромэр не знает, что они символизируют, это единственное объяснение подарку. Для него это просто цветы. Он хотел меня порадовать. Думаю, попадись ему кубышки или лебединый цветок, он подарил бы их…

Забавное у судьбы чувство юмора… А ведь когда-то я мечтала, что мне от чистого сердца, не из корыстных побуждений преподнесут три белые кувшинки. Небо… Мечта сбылась. И осуществил ее человек, не догадывающийся о значении подарка, не знающий легенду. Старое и по-своему красивое сказание о Крамене и Марике. Нет-нет, Ромэр не мог его знать… Даже в Шаролезе мало кто помнил легенду-основу брачного обряда. Я знала от кормилицы, непревзойденной рассказчицы…

Закрыв глаза, чтобы не смотреть на смущающие цветы, вспомнила кормилицу, как мы сидели зимними вечерами у камина, как она рассказывала разные истории. Легенда о Крамене и Марике была одной из моих любимых. Кормилица, чей тихий голос я словно наяву услышала, всегда начинала истории одинаково: очень давно, когда горы были молодыми…

…повадился страшный и свирепый лесной зверь нападать на деревни, пожирать людей. Хитрый был зверь, коварный. Стороной обходил ловушки и силки, одним ударом лапы мог перебить хребет лошади, и пожрал всех, кто пытался его одолеть. Вызвался рыцарь Крамен помочь людям, убить чудовище. Несколько дней и ночей искал рыцарь логово зверя, а найдя, сразился с бестией и победил ее. Но страшный зверь ранил благородного рыцаря в схватке. И, если бы не верный конь, вынесший Крамена из чащи, умер бы герой от ран рядом с поверженным чудовищем. В том городе, куда конь отнес рыцаря, жила прекрасная Марика, дочь хозяина тех земель и врачевательница. Она выходила Крамена, а в знак искренней благодарности рыцарь преподнес деве белую кувшинку.

В те времена было принято устраивать турниры и выдавать дочь за победителя. Отец Марики не стал исключением и так же сделал руку дочери наградой сильнейшему. Сразив всех соперников, благородный рыцарь Крамен, всем сердцем полюбивший прекрасную врачевательницу, мог по праву победителя получить в жену любимую женщину. Но он видел, что добродетельная Марика не любит его. А потому подарил деве вторую кувшинку. В знак чистоты своих помыслов и в знак того, что Марика свободна в выборе супруга.

Крамен остался жить в том городе, где жила возлюбленная, ибо расставание с ней было для него немыслимым. Испросив разрешения девы, Крамен часто навещал ее, а пораженная благородным поступком победителя Марика и сама была рада общению. Вскоре у рыцаря появилась надежда, что его чувство взаимно. Он не обманулся. И когда Марика согласилась стать его женой по зову сердца, а не по принуждению, Крамен подарил деве третью кувшинку в знак нерушимой вечной любви…

От этой легенды пошла традиция дарить на обручение три белые кувшинки, объединяя три дара в один символ искренней любви. Конечно, осенью или зимой раздобыть живые цветы трудно, но на помощь пришла смекалка. Появились вышитые изображения и картины трех сплетающихся стеблями кувшинок. Иногда такие цветы стоили состояние, потому что были расшиты золотыми и серебряными нитями, например. Удивительно, но факт. При такой популярности кувшинок о сказании почти забыли. Но откуда Ромэру было знать эту легенду? Он не мог о ней знать… Не мог и все! И волноваться нет причины.

Да, все же способность к самовнушению — одна из отличительных особенностей моего характера. Очень помогает в жизни, кстати. Именно благодаря этой способности, удалось успокоиться, найти всему рациональное объяснение и побороть смущение. Когда подошел Ромэр и сел рядом, я уже была уверена, что о значении своего подарка для меня он даже не подозревает.

Это был очень приятный вечер, кажется, я многие месяцы, а то и годы не получала такого удовольствия от общения с другим человеком. Хотя болтали мы о совершеннейших пустяках. О погоде, о том, как Ромэр ловил рыбу в реке у замка, о птицах. Арданг многих различал по голосам и очень похоже подражал трелям. Потом Ромэр нерешительно, словно не знал, как я к этому отнесусь, предложил научить меня нескольким фразам по-ардангски. Я согласилась и к явному удовольствию Ромэра довольно быстро «выучила» самые простые приветствия и узнала разницу в обращениях к женщинам и мужчинам разных возрастов и положения. Ромэру были очень приятны и моя готовность учиться, и то, что я вскоре лишь с небольшими заминками и редкими ошибками отвечала на вопросы. Наверное, тогда нужно было сказать, что мои знания его родного языка давно идут дальше, чем «Добрый день» и «До встречи». Но Ромэр так искренне радовался, а мне было так приятно видеть его улыбку, что правду не сказала. В конце нашего урока арданг спел детскую песенку о приветствиях. Забавно было слушать, как низкий мягкий голос Ромэра превращает простенькую мелодию в удивительно красивую балладу. Когда арданг закончил петь, я закрепила травинкой венок, который плела все это время, и, встав на колени, хотела подарить его Ромэру.

Улыбка с лица спутника стерлась, веселость исчезла. Выражение его глаз было странным, — недоумение, пугающий отголосок былой боли, неверие. Я, не понимая, что могло вызвать такую реакцию, глянула на венок из желтых одуванчиков, в центр которого вплела одну кувшинку, снова на арданга. В его взгляде появилась решимость, Ромэр выпрямился, расправил плечи и склонил передо мной голову. Я надела на него венок, хотя, учитывая внезапную торжественность момента, так и хотелось сказать «возложила венец».

Когда Ромэр поднял голову, я в который раз поразилась внутренней силе этого человека, стойкости, несгибаемой воле, величию. Подумала, что если Ардангу суждено было когда-нибудь иметь короля, то стать им мог только Ромэр из рода Тарлан. А еще мелькнула непростительная для принцессы Шаролеза мысль. Я почти желала, чтобы Ромэр поднял восстание и завоевал независимость для своей страны. В конце концов, я была уверена, что если бы не предательство, у Ромэра в тот раз все бы получилось.

Неожиданно возникшую неловкость нарушил сам арданг, заведя разговор о приземленном. О конях и ужине. Торжественность потерялась в хлопотах, чему я лично только обрадовалась. Казалось, Ромэр тоже.

Вечером снова сидели на берегу и почти не разговаривали. Кроваво-красный диск солнца опускался все ниже, коснулся далекого горизонта. Я пыталась не думать об отчиме, о колдуне, о грядущих трудностях, о погоне, о Верее… Нельзя было позволить грустным мыслям испортить такой замечательный день. Покосилась на Ромэра, осторожно положившего венок на колено. Не знаю, о чем задумался арданг, глядящий на медленно увядающие цветы, но его мысли явно не были счастливыми.

— Ромэр, — окликнула я тихо. Он повернулся ко мне. Как же не люблю, когда он так на меня смотрит, словно еще мгновение назад и не вспоминал о моем существовании. Но я подавила это вдруг появившееся раздражение и мягко сказала:

— Солнце садится.

Он улыбнулся и кивнул. Солнце постепенно скрылось за горизонтом. Небо тускнело, блекли краски. Темнота, надвигающаяся с востока, одну за другой зажигала на небосводе звезды. Над рекой поднимался туман.

— Смотри, видишь, там, над тем деревом звезду? — арданг указал на высокую ель. — Это Кавви, звезда путешественников. Она в любое время года на севере. И появляется на небосклоне первой. А правее видишь две звездочки рядышком? Это Лав и Тиммо. У нас говорят, что Кавви — охотник, а Лав и Тиммо — его собаки. Они весной и осенью отбегают от хозяина, но летом и зимой всегда возвращаются. А что рассказывают у вас?

— Я знаю только созвездие Лебедя, — честно призналась я. — На этом мои познания заканчиваются.

— Если хочешь, могу рассказать немного и о других? — предложил Ромэр и поспешно, словно опасаясь, что его слова не вызовут интереса, добавил. — Некоторые истории очень красивые.

— Буду признательна и послушаю с удовольствием, — заверила я, замечая в сгущающихся сумерках улыбку Ромэра.

Боже мой, как мало и одновременно как много нужно человеку для счастья… Я лежала рядом с Ромэром на траве, смотрела в густую черноту неба. Следуя описаниям арданга, мысленно соединяла звезды линиями, преображая точки в рисунки животных и цветов. Тихий голос спутника, шелест камыша, едва слышный плеск воды у берега, переливы далекой соловьиной песни… Я не заметила, как заснула. Помню только, как Ромэр укладывал меня на постель и укрывал одеялом.

— Спокойной ночи, — шепнул он по-ардангски и бережно, даже нежно погладил меня по голове.

Значительно позже я поняла, что это умиротворение, чувство правильности происходящего, тепло, с которым относилась к Ромэру, желание если не остановить утекающие сквозь пальцы минуты, то хоть навсегда удержать их в памяти, назывались счастьем…