Я не марафонец. Хорошо если бы тропинка вела с горы… А она петляла между валунами вверх – под углом градусов в сорок. Минут через десять я уже не бежал, а почти полз; дыхание мое напоминало плач астматика. Каким же нужно быть идиотом – оставить передатчик в райотделе! Представляю, что скажет генерал… И тут хоть тысячу объяснений приготовь – ни одного оправдательного. Непростительная ошибка… После ухода Слепневой я взял под наблюдение ее дом. Чхеидзе решил подстраховаться – чего не бывает? И на тебе, случилось: минут через двадцать Слепнева спешно возвращается домой. Почему не арестована? Или у Чхеидзе с Шелаури возник другой план? Я пытаюсь найти какое-то решение… Не арестовывать же ее?

Понятное дело, мне вовсе неинтересно, чем она займется сейчас со своим бедным Слепневым… Но на всякий случай подкрадываюсь к окну; там, за тюлевой занавеской в комнатке, слабо освещенной розочкой-ночником, на широкой неприбранной постели сидит этакая задумчивая особа… Любовница, по крайней мере, трех очень интересующих нас лиц. Жена одуревшего от страсти бедолаги. Самого муженька в комнате нет…

Проходит еще минут десять. Я снова заглядываю в оконце. Григория Слепнева нет по-прежнему… И тут до меня, наконец, начинает кое-что доходить… Я вспоминаю слепневское лицо, мускулистые руки, крепкий, аккуратно стриженный затылок и вдруг отчетливо понимаю, что вовсе он не жалок… Вовсе не такой униженный он мужчина, Слепнев… Я не знаю, как он выбрался из дома. Да и не это сейчас главное. Главное – это Липиеньш!

Да, я не марафонец. Но выложился, как мог. Последний километр. Вот и бугор, за которым дача Чехоевых. Я, всхлипывая, буквально вползаю на него… В лучах двух мощных автомобильных фар вижу нескольких людей – их силуэты размыты утренним туманом. Но Ше-лаури я узнаю сразу – по росту.

– Сандро! – Мне казалось, что я крикнул довольно громко, но люди у машины даже не обернулись.

Я собрал последние силы и побежал. Но машина круто развернулась и, подпрыгивая на каменистых ухабах, помчалась вниз, в город. Теперь я прекрасно знал, что означает слово досада.

И все же я заставил себя спуститься к даче Чехоевых. Светало. В утренних сумерках я легко добрался до погреба, где трое суток сидел Липиеньш. «На всякий случай», как сказал Шимановский, уверенный, что преступник в создавшейся ситуации придет за оружием. Оружие ему, по мнению Вадима Сергеевича, было жизненно необходимо – чтобы по крайней мере, избавиться от свидетелей…

– Андрюша! – Слабо позвал я, вовсе не надеясь на ответ, а так, по инерции…

Из погреба тянуло сыростью и запахом кислого вина. У самого входа валялся клочок полосатой ткани. Я поднял его – это была манжетка уже хорошо знакомой мне рубахи – рубахи Гриши Слепнева.

Вспомнилось, как в детстве мы играли в «орел-решку». О том, что монета может встать на ребро, мы слыхом не слыхивали. А сейчас был именно тот случай…

Я выбежал на дорогу и зашагал к городу.