— Аве Мали-и-и-ия! Деи-ис ви-и-и-и-и-ильт!!! Ми-ми-ми-ми-ми-ми-ми-и-и-и-и-и-и-и-и-и-и!!!

Уже занесенные бердыши враз выпали из ослабевших пальцев и с громким лязганьем попадали на землю. Бородачи схватились за уши, из носов их потоком хлынула кровь. Рядом с зелеными буковками над головами появились маленькие непонятные картинки, а красные полосочки опустели на четверть.

Константин не понял, что произошло, визг колобка не оказал на него абсолютно никакого воздействия. Но, видя бедственное положение противников, опустил меч. Нет, чести в такой победе, славы не заработаешь ни капли, перережь хоть тысячу оглушенных ратников.

Крестоносец огляделся. Пажопье все так же валялся на краю полянки, оглушенный осознанием факта неимоверного благородства хозяина, а вот с княжной было плохо. Она, лишившись чувств, безвольно и чуть дыша раскинулась на траве, а над ее головой Константин узрел ФИОЛЕТОВЫЕ буквы.

Господи, помилуй, подумал крестоносец. Вот чего все это время не хватало, но все никак не мог он уловить мысль. Просто не привык еще, что у каждого тут над головой буковки, и это — нормально. А вот отсутствие буковок — как раз ненормально. Над княжной ранее вообще не было букв. Никаких. Точно. А сейчас… Когда она упала в обморок — проявились. Как там говорил Пендаль? Босс? Очень сильный моб? Чудовище??? Вот это милое создание — порождение ада? Не может быть!!!

Рыцарь прямо не знал, что и делать.

Весь спектакль, рассчитанный исключительно на одного зрителя, пошел прахом. Что же стряслось??? Впрочем…

— Воины, приходите в себя. Посидите, отдохните. Когда вы поправитесь, я с удовольствием вас убью. А пока у меня есть другие дела.

— Ы-ы-ы… — ответили дружинники хором и на карачках поползли к лошадям. Степан Бадья, как и положено хорошему командиру, полз чуть впереди и чуть быстрее прочих. Как ни странно, лошади не испугались визга и не разбежались, а спокойно пощипывали травку. «Хм, — подумал барон, — а ведь над лошадьми оранжевые буковки, такие же, как над… этим… колобком. Что бы это значило?»

Тем временем Пани Рошек пришла в себя. Осознав, что маскировка ее исчезла, а к ней с обнаженным, переливающимся молниями мечом приближается крестоносец, взвизгнула, сжалась в комочек и, дрожа, закрыла лицо руками.

Но ожидаемого удара не последовало. Вместо этого, она почувствовала, как тяжелая мозолистая рука нежно гладит ее по голове, и горячее дыхание рыцаря, превращаясь в страстный шёпот, проникает прямо в сознание. И она все-все понимает, будто ее спаситель заговорил по-польски, позабыв свое варварское новгородское наречие.

— Все будет хорошо, прекрасная Данунашка, все будет… Во славу Господа, я избавлю вас от адского наваждения… Вы примете веру святую, правда еще не знаю, какую именно… И все у нас будет… Я верну вам княжество. Вы, княжна, прекрасны, добры, молоды, и не должны страдать из-за каких-то букв. Недаром говорил мудрый отец Себастиан: «Одно зло от грамотности». Не иначе сам Господь те слова ему в уста вкладывал… Вы — моя дама сердца, а это значит и жизнь моя, и судьба в ваших руках… Давайте помолимся, помолимся вместе!

Рыцарь вонзил меч, прямо в ножнах, в землю, сложил руки перед этим импровизированным крестом и привычно начал:

— Отче наш…

Пока он молился, рыдающая девушка успокоилась. Буквы над ее головой потускнели и пропали. Она шепотом повторяла за крестоносцем слова молитвы, и, когда они дуэтом сказали «Аминь»… Ничего не произошло. За исключением того, что, застонав, поднялся Пажопье, а пятерка ратников, цепляясь за стремена и сбруи, наконец-то поднялась и теперь нетвердо стояла у своих коней.

Колобок, непонимающе моргая, печально смотрел на них, шмыгал носиком и тихонько ми-ми-микал. Дружинники, напротив, всеми силами старались не глядеть в сторону страшного непонятно кого.

— Бадья Степан, — сказал вдруг Полбу. Дружинник, стоявший к рыцарю спиной, вздрогнул. — Ты опорочил свое имя, призвав на поединок чести солдат. Ты недостоин честного боя и рыцарского титула. Скажи своему сюзерену, что я лишаю тебя права носить Гривну. Беги, трус, и не показывайся мне на глаза, в следующий раз ты отведаешь не меча, а каблука и палки.

Ратник, все больше сжимавшийся при каждом слове рыцаря, резко обернулся. Глаза Степана горели яростью, челюсть была сжата так, что борода топорщилась не хуже константиновской.

— Бери меч… — прорычал он. Обернулся к своим. — А вы не лезьте… Тут уже это… как ее… личное.

Рыцарь кивнул и легко встал. Взялся за эфес. Потянул. И чуть не остался без пояса, меч, будто бы застрял в ножнах. Он еще с полминуты пытался, но меч заклинило намертво. Борьба с собственным оружием делала рыцаря нелепым в глазах противника, и что еще хуже — в глазах дамы.

Тем временем Бадья не спешил нападать. Гнев уже почти полностью утих, и Степан пытался понять, а что именно и кому он сейчас будет доказывать? Но спускать такие слова этому седому, похожему на созревший одуванчик, типу? Свои же дружинники уважать перестанут. С другой стороны, Кладенец… Да и в ушах все еще шумит, и круги перед глазами…

— Чо, никак? — спросил Степан.

Рыцарь мрачно, чуть не плача, помотал головой. Он уже с остервенением махал мечом, пытаясь стряхнуть с него ножны. Ничего не получалось. Степан вдруг понял, в чем дело, и его слегка отпустило. Точно. У ненормального этого — Кладенец Эбонитовый. А все кладенцы — на убийство кованы. Если нет намерения убить — меч повиноваться не будет. Стало быть… Этот… Этот пушистик просто придуривался? Перед бабой покрасоваться хотел? Тьфу, ты, нехристь… Хотя, нет, христь, конечно, вон молился, крестился, хоть и неправильно и как-то неуверенно. Но что же делать? Не ровен час, взбредет ему в голову бердыш у его дружинников выклянчить. А бой на бердышах… Это не фехтование легкими одноручниками. Один удачный, или напротив, неудачный удар — и калека. Несмотря на кольчугу. Траться потом на лекарей… Степан был мужиком степенным. Рассудительным. В молодости погулял, победокурил… Но вот, лет десять назад, женился Степан, остепенился Степан. Но наработанный авторитет храбреца-задиры и теперешняя осмотрительность позволили ему занять место десятника.

— Знаешь, чо… — Бадья почесал бороду. — Завязывай. Ты там о копьях чего-то говорил?

— Обращайся ко мне на ВЫ, червь!

— Ты не психуй, дослушай… Копья, говорил, можно ломать, да? Это у вас там, в Забугорье, тоже поединком считается?

— А что, есть? — глаза рыцаря загорелись, как у ребенка, которому пообещали вернуть любимую игрушку.

— Ну… Оглобли есть… Те же копья, только тупые. — Драться оглоблей Бадья умел. Вообще, деревенские драки стенка на стенку редко обходились без подручных материалов. Его потому бадьей и прозвали, что однажды… Впрочем, это здесь неважно. Важно, что вторым по любимости у него оружием была именно оглобля.

— Так турнирные копья и должны быть тупые!

— Видишь, как все хорошо складывается… Пошли в посад, а? Там и подеремся. Если уж неймется тебе так…

— Вам!

— Вот, победишь меня, буду тебе выкать. А пока что — недостоин. О, как!

Барон призадумался… В принципе, «Законы и Наставления Истинного рыцаря» позволяли откладывать поединок на срок до тридцати трех лет… Мало ли, война, или свинья рожает, или еще какое неотложное дело, вроде «юс прайм ноктис»…

— Ладно, — скрепя сердце согласился он. — Эй, Пендаль, переведи прекрасной Пани Рошек… Я убью этого человека в ее честь немного позже. Ну, или погибну у ее ног, с ее именем на устах, сраженный острым ко… Хм… Оглоблей? Ну это вряд ли. Ладно, про копье не переводи… Что значит уже??? Вот, болван!

Пока все эти события происходили, параллельно случились еще несколько вещей.

Во-первых, сгорели пекущиеся над углями рыбины. А во-вторых, из леса вышел ковыляющий на обрывках узловатых корней пень.

Первое безмерно огорчило Пендаля. А второе — встревожило Константина. Откровенно говоря, любого бы встревожил мшистый, поросший поганками пятифутовый пень с огромными неподвижными гляделками и сучком-носом.

Дружинники тоже увидели чудище и громкими криками «Лесовик! Спасайся кто может!» постарались привлечь внимание своего командира. Причем привлекали они внимание уже издали, отскакав на приличное расстояние. Как они, полуоглушенные, оказались в седлах было не ясно.

В общем, когда Бадья обернулся, было уже поздно. Корни-щупальца оплели могучие ноги и торс десятника и потащили под пенек.

Меч Константина, как по волшебству, покинул ножны, и с громким криком «Аве Мария» барон кинулся кромсать чудовище.

Степан матерно орал, пытаясь вырваться, его подчиненные, не решаясь приблизиться, мялись шагах в ста от места событий, а храбрый барон плясал вокруг лесовика. Он отсекал корень за корнем, но все новые появлялись из чрева монстра. Щупальца хлестали по телу рыцаря, и каждый удавшийся удар укорачивал красную полосочку на десятину. Неожиданно, прямо на самом пеньке возник колобок и ласково замимикал. Лесовик, будто замедлился, удары его корней-плетей стали не столь резки, часты и точны.

Бой занял с четверть часа. За это время белая полосочка Полбу почти опустела, а при первом же «Аминь!» прямо в пенек с безоблачно-чистого неба прилетела красиво изогнутая молния. Синяя полосочка опустела, и второй «Отче Наш» видимого результата не дал.

Наконец, последний корень был отрублен, и Степан, все еще матерно голося, высвободил ноги из гибких щупалец. Внезапно пень подобрался и резко прыгнул… Это движение было настолько неожиданным и резким, что барон не успел уклониться, и нижняя часть пня ударила его по голеням, с мерзким звуком дробя кости. Константин, не обращая внимания на дикую боль, всадил в пень меч, и, с натугой провернув, выдернул. И еще раз. И еще. А лесовик все наползал всей массой на обессиленную часть тела рыцаря, погребая под собой. И тут на помощь крестоносцу пришел отодравший от ног путы Степан.

Своим тяжелым бердышом он в два удара отрубил более десятка корней-лап и, подсунув лезвие под пень, навалился восьмипудовым телом.

Дружинники, увидев, что победа близка, кроме того, она скорее всего достанется тому, кому нужно, с гиканьем бросились подсобить десятнику. Но не успели. Взревев, как разбуженный под новый год, еще и без подарка, медведь, Бадья перевернул лесовика вверх шевелящимися, словно черви, корнями.

Посередине, в нижней части, промеж древесных щупалец обозначился отвратительный, слюнявый, щелкающий острыми редкими зубами рот. Пень, совсем как перевернутый на спину жук, дергался, раскачивался, но встать на лапки не мог.

Дружинники, воспользовавшись беспомощностью чудища, принялись сечь его бердышами, Бадья утомленно опустился наземь, а Данунашка бросилась к своему рыцарю. Колобок катался вокруг всех участников битвы, преданно заглядывал в глаза и спрашивал:

— Ми-ми? Ми-ми?

Лишь один Пажопье, мельком взглянув на хозяина, покачал головой и медленно пошел к костру спасать остатки завтрака.