— Ми-ми-ми!!! Фофан хоро-о-о-оший! — влетел в горницу счастливый колобок.
— Ваша милость, ваша милость, скажите ему! — вбежал следом взлохмаченный Пендаль.
Константин непонимающе приподнял бровь, а Володимир Ярович, как всегда, хохотнув, съязвил:
— Мы с Тамарой ходим парой. Мы с Тамарой санитары… Завидую я тебе, барон. Ежедневный цирк онлайн. Тарапунька и Штепсель, гы-гы!
— Фо-о-офан!
— Господин барон, он лут не отдает! Хомяк позорный!!! Скажи-и-и-ите-е!!!
— Ну, Тарапунька и Фофан, сори-и-и! — Дымов уже стонал и чуть было не катался по полу.
— Отставить.
Рыцарь пристально посмотрел на слугу.
— Рассказывай по порядку. Прошел он экзаменацию, да?
— Ну, дык, это… Прошел. Признан серым с уклоном к свету. Нужно воспитывать… Что в него будет заложено… в смысле морали, а не лута, то из него и вырастет. Но, ваша милость, он отказывается лут…
— Фо-о-офан хороши-и-ий. Фо-о-офан ми-и-илы-ы-ый! У-у-умный Фо-о-о-офан!
— А где епископ? — вмешался Ставросий.
— Тут я, — вошел Кондратий и плюхнулся на единственный свободный табурет. Выглядел он неважно. Весь какой-то осунувшийся, бледный, пронзительный взгляд сменился маниакальным блеском.
— В общем так. Фофан ваш, барон, жить будет. Он, как пустой кувшин, чем наполнишь, тем и станет. Ребенок, заготовка. Развоплощать такого — грех великий, ведь потенциально может и в святые выбиться. Такие петы — большая редкость. Наследие мощных рейдбосов, может быть отдан только добровольно, а для этого с ним нужно договориться. Предложить нечто равноценное за часть их сущности. И это самое отдать. И тут встает другой вопрос. Что ты дал Лихоману, рыцарь?
Крестоносец недоуменно пожал плечами.
Боромир немного засуетился, хлопнул себя ладонью по лбу и вскочил.
— Ой! Как я мог забыть! Там же это… Селяне. На покос. Ой, на пахоту. Ну… В поле. Надо это… Протабелировать, вот. Короче, мне пора.
— Сидеть, — негромко сказал успокоившийся Дымов. — Рассказывай.
— Чего? — староста посмотрел на посадника кристально честными глазами.
— Пять, — отчеканил Дымов. — Четыре. Три. Два. О…
Боромир судорожно сглотнул и примирительно вскинул руки.
— Все, все! Не надо! Я дал ему дом. На старом кладбище. С гарантией, что как смотрящий за местностью буду предупреждать о наездах и больших рейдах. И что не трону, пока границ языческого кладбища не нарушает. Но он иногда выползал, и приходилось напоминать, кто тут…
Ставросий взорвался.
— Ах ты!!! Тля подзаборная! Борода бедовая! Со слугой и рабом тлена договариваешься? Зло и тьму укрываешь? Стучишь и наушничаешь??? У-у-у-у! Змея подколодная! Именем Господним я…
— СТО-О-ОП! — заорал Кондратий. — Стоп! Ставросий, уймись!
— Не уймусь! Он погост и деревни от таких оборонять обязан! Без жалости! Прокляну!
— Ставросий! Сядь! Рыцарь, ты тоже сядь. Сейчас разберемся. Боромир. Как ты до такого дошел?
Могучий староста как-то ужался и затравлено глядел на служителей церкви и помрачневшего Дымова.
— Три года. Мы договорились на три года. Жалко мне его стало. Одинокий он был, весь мир против него… Он, когда из леса вылез, весь пораненный, хэпэ в красной зоне, на глазах слезы… Не смог я тогда его добить. Не поднялась рука. А потом… Потом… Почти подружились. Хоть и слуга он был Разложеню, и раб его безвольный, но чувствовалось, не по своему желанию… Просил он лишь о передышке. Перекантоваться где-нибудь, где его Хозяин Тлена не засечет. А где лучше всего прятать? Правильно, среди подобного. Вот, я и позволил на старом кладбище обосноваться. Туда все равно никто своей волей не ходит. Вот так. Он там жил и никого не трогал, только иногда вылезал страхом подзарядиться. Вот и все. А я всех предупреждал, чтоб туда не совались. Даже запрещал. Вот, только этого не успел… И вот, как оно вышло… Может… Перевоспитался бы?
И Боромир неожиданно всхлипнул.
— А я? — Тихо сказал Пендаль. — И… И другие… Он, Лихоман этот, не к ночи будет помянут, в рабство людей забирал. И как консервы использовал. Знаешь, сколько на нем загубленных душ? И, стало быть, на тебе тоже.
— В общем, все ясно, — вздохнул Володимир Ярович. — Благими намерениями… Ох-хо-хо… Боромир, Боромир…
— В рабство? — староста, казалось, не слышал посадника. — Как в рабство? Не может быть!
— Подтверждаю, — кивнул рыцарь. Губы его сжались в тонкую нить.
Перед ним стояла непростая морально-этическая дилемма. Можно ли принимать оружие из рук запятнавшего себя дружбой с тьмой барона? Этот мир все больше давил на прямой, как копье, разум крестоносца. Многие, да что там многие, почти все устои рушились, подменялись понятия, авторитеты и приоритеты. Но такое… Точно непростительно.
— Виноват, — окончательно сник староста. — Не знал. Судите… А ведь он клялся… Совсем старый стал, разумом размяк… Как же я с таким грузом жить буду… Господи…
Осознавший тяжесть проступка Боромир закрыл лицо лопатообразными ладонями и заплакал.
— Вот что, — мягко сказал посадник. — Как тебя наказать, и стоит ли вообще наказывать, решим после. Дело это наше, семейное, не стоит сор выносить… Согласны, торговцы опиумом?
Епископ с батюшкой переглянулись и синхронно кивнули. Оба были задумчивы и даже не обратили внимания на подначку. А ведь Дымов рассчитывал переключить их внимание на себя, отвлечь от придумывания кар старому, хоть и невольно предавшему другу.
— Сейчас задача следующая. Проапать рыцаря. Отправить на подвиги. Княжна там его того… страдает…
…
Стальные когти на ржавых цепях вырвались из стен и впились в нежное девичье тело раскаленными крюками.
Девушка вскинула руки, и цепи осыпались прахом. Порезы на глазах затянулись, а огненно-рыжая шевелюра стала чуть короче. Почти незаметно, но вполне ощутимо для княжны. Рыжие волосы взметнулись, создавая идеальную защитную сферу.
Бабка зашипела, стала крутить фиги и показывать незнакомой с американизмами полячке факи. Воздух потемнел и сгустился. Из сумрачных углов послышались стоны, нечеловеческий хохот и скрипы. Именно такие, что слышал Константин в комнате с рычагом. Заплясали зловещие тени, по полу потек густой черный туман.
Данунашка попыталась молиться, но слова застревали в горле, а мысли путались. Кокон волос, непрерывно атакуемый зловещими тенями, постепенно истончался. Срочно требовалось что-то делать.
Бабка уже истерично орала, прыгала вокруг сферы волос, непрерывно махала руками и брызгала ядовитой слюной. Повинуясь ее приказам, призрачные твари шли на таран и погибали в неяркой ауре княжны. Но каждое развоплощение темной сущности отнимало драгоценные поинты волосяного щита.
Маленький кинжал, носимый княжной за поясом, не годился для контратаки. Атакующих заклинаний у нее нет. Только бафы, хилки и… Но это… Это оружие последнего шанса. Даже если получится, она станет беззащитна. И бесполезна.
Очередная волна тьмы накрыла кокон. Со звоном лопались и с тихим «пш-ш-ш…» исчезали волоски.
Девушка грязно, совсем не по-княжески, выругалась на смеси польского и русского. Если не решиться, защита будет рано или поздно продавлена. Вон, как ухмыляется гнилыми клыками противная старуха! Не иначе к очередной подляне готовится.
Гордая пани зажмурилась и пробормотала:
— Moja miłość, wierzę, uratujesz… Pomożesz. Przyjdziesz. Kocham cię, mój drogi rycerzu!
Сжала на груди кулачки и громко закричала. Таким децибелам позавидовал бы и Лихоман.
Жаль. Ох как жаль, но полумер здесь нет… Выложиться придется без остатка.
Кокон волос взорвался, расшвыривая налипшие тени. Тело княжны слегка засветилось. Волосы сами собой скрутились в тугую косу, распрямились в подобие копья, оторвались от головы и рванулись в сторону непонимающе открывшей рот людоедки.
Сверкающая стрела вонзилась в тощую грудь бабы Гули и, отшвырнув к стене сломанной куклой, полностью растворилась.
Старуха мертвыми глазами смотрела в потолок, и лицо ее постепенно менялось. Исчезли клыки, звериный оскал, жесткие складки и морщины. Вот, на полу лежит обычная немолодая женщина, могущая быть чьей-то доброй бабушкой.
В мрачной комнате стоит абсолютно лысая девушка. Не осталось даже бровей и ресниц. По щекам текут крупные прозрачные слезы.
— А вот теперь… — раздалось сверху. — Теперь поиграем.