— Вот Пещера Индрика-Зверя. Индрика давным-давно нету, сгинул неизвестно где и не пойми куда. Но пещера его — вот. Бесконечная. Я, по крайней мере, всю ее так и не облазил. Там такие лабиринты, что стоит зайти поглубже — навряд ли выйдешь.
Отряд в сопровождении Боромира стоял у крепкой дубовой двери, подпертой двумя огромными бревнами. И тяжеленым камнем, больше похожим на маленькую скалу.
— Дверь смастерили, дабы мальцы не лазали. Но все равно умудряются. Только за три последних года потерялись в пещере пятеро. Что поделать — мальчишки… Двоих мы, кстати, нашли. А троих — нет. Вот, когда искали — наткнулись на узкий лаз. Там только на четвереньках можно проползти или на брюхе. К нему можно пройти, если повернуть четыре раза направо, четыре — налево, потом снова четыре направо. Выйдете в зал с большим подземным озером, почти круглым. На дне озера будет что-то светиться, но лезть и доставать это — не советую. Те, кто нырял — больше не вынырнули. Так вот, войдете в зал, и через пятнадцать шагов справа будет этот самый лаз. На высоте в полтора роста примерно.
Константин, Ставросий и Пендаль слушали внимательно и не перебивая. Фофан, хоть и не перебивая, не внимательно. Очень мучился похмельем. С непривычки, наверное.
— Ну, вот… Лаз прямой, без ответвлений. Ну, в смысле, не то чтобы как стрела прямой, извивается немного, но без неожиданностей. Через него попадете в Подземные Хоромы. Мы несколько раз там засаду на Крота устраивали и дожидались-таки. Но он всякий раз ускользнуть умудрялся. Зато всегда возвращался. Даже если мы там все ломали и рушили — восстанавливал. Постоянно. Так что, думаю, и сейчас вы его там застанете. Он, как и всякая порядочная нечисть, днем всегда спит, поэтому мы вовремя.
— Я с вами тогда не ходил, — вмешался отец Ставросий. — Какой он? Чем опасен? Опиши.
— Да не знаю, я его даже не видел ни разу. Огонь там не горит, свет только от гнилушек да от редких вещей… Вот, у барона шпоры и Крест будут светиться, у тебя, батюшка, кадило да распятье, у мастера вашего — фляжка. А вот Фофан…
— Ми — ми-и-и… — видно, на колобка напал нешуточный сушняк и мимикалось ему с трудом.
— Говорит, что и так в темноте отлично видит, — перевел корзинщик.
— А, ну хорошо… В общем, он убегал постоянно. У него там нор — видимо-невидимо. Никому ничего плохого сделать то ли не мог, то ли не успевал. Так что вы, прежде чем его ловить начнете, чем-нибудь все норы заткните. Хотя, сложно это будет, больно много их… Э-э-э-эх!!! Кабы мог я с вами пойти!!!
— Сам знаешь…
— Да, знаю! Знаю! С Богом!!!
И Боромир широко перекрестил отряд, накладывая слабенький, зато долгоиграющий баф к удачливости.
— А как же мы сюда войдем? Проход ведь завален. Да и дверь заклинена… — рыцарь с сомнением осмотрел конструкцию. — Нужно было пейзан с собой взять, чтобы расчистили. А потом снова вход замуровали.
— Ну, во-первых, вход — он же выход. Если замуровать — то вместе с вами, — ухмыльнулся Боромир. — А во-вторых, за этой дверью — голая скала.
— Как так? А тогда зачем…
— А что бы никто не догадался.
Староста раздвинул кусты и указал пальцем на нору, с виду похожую на неглубокую скальную трещину. Не более метра высотой и полуметра шириной. Наполовину заваленная всяким мусором, типа мелких камушков, веточек и позапрошлогодних листьев. Совершенно неинтересная и унылая дырка. В такую пацанва и лезть не захочет. Что там делать? В прятки играть? Дык, не маленькие уже.
— Вот, настоящая Пещера Индрика-Зверя. Дальше объяснять?
Объяснять не пришлось, все всё поняли.
Ну, кроме колобка, но тому было пофиг. Ему было плохо. Он уже в тысячный раз за это утро зарекся пить вино.
— Там, в пещерах, никто не живет. Просто, если вдруг кто и заведется — быстро заблудится и подохнет. Так что, если с пути не собьетесь, ничего страшного не произойдёт… Повторите очередность поворотов.
Все повторили, даже Константин не сбился. До четырех он считал с некоторых пор вообще без ошибок.
— Хорошо… Услышите стоны, плач и топот — не обращайте внимания. Живых там нет, спасать некого. Просто ветер, эхо или бесплотные призраки. Помните о цели и идите только к ней. А я… Мне пора к посаднику. Может, службой смогу искупить…
Боромир громко вздохнул.
— Барон, — сказал на прощание Константин. — Я понимаю ваши чувства. И прошу об одном — перестаньте себя корить. Вы поступили, как истинно благородный человек и христианин. Зло же все равно было повержено. И кто знает, чего бы натворило это отродье, не повстречайтесь вы тогда.
— Нужно было убить его сразу! — прошипел староста, сжав огромные кулаки.
— Убить молящего о милосердии? Да, он был злом. Но в даже в нем была искра света Господня. Вот она.
Рыцарь показал на блюющего Фофана и, поморщившись, отвернулся.
— Хотя, эту искру еще придется раздуть.
Было видно, что напряжение, сковавшее Боромира, немного спало. Он поочередно обнял всех, немного поцарапавшись о бывший свой, а теперь рыцарский доспех. Утер одинокую слезу и молча зашагал к погосту.
— Вперед! — сказал Константин. — ДЕС ВАЛЬТ!
И гордо скрючившись, первым протиснулся в трещину.
…
Действительно, особых неприятностей тьма пещеры не представляла. За исключением нытья Пендаля, доставшего даже колобка рассказами о том, как именно безобидному крафтеру страшно. Множество вещей классом не ниже редких вполне достаточно разгоняли подземный мрак. Не то что бы совсем светло стало, но вполне достаточно, чтобы не долбануться головой об очередной сталактит.
Отсчитав нужное количество поворотов, отряд вышел к озеру. Противников или стоящих внимания препятствий им не встретилось, и путники немного расслабились.
— Ваша милость, можно я водички наберу?
— Нет.
— Ну-у-у-у, ва-а-а-аша-а-а ми-и-и-илость…
— Стой! Куда?!!!
Фофан, не спрашивая разрешения, ломанулся к озеру со светящимся дном и припал к воде. Сушняк доконал бедолагу.
Вы, наверное, думали, что сейчас из воды выпрыгнут гигантские щупальца и утянут несчастного на дно? Или вылезут какие-нибудь скелеты и начнется неравный бой? Или колобок, отравившись, умрет в страшных мучениях?
Ничего подобного не произошло.
Фофан напился, и путешествие продолжилось.
А Пажопье под шумок успел наполнить фляжку.
Присмотрелись к светящемуся ровным зеленоватым светом непонятному предмету на дне кристальной чистоты озера. Но что это такое, не поняли и решили не ломать над этим головы.
Тишину разбавлял лишь мерный стук капель и дыхание спутников.
Лаз, как и было сказано, обнаружился. Вот только был перегорожен вмурованной в стену решеткой.
Зачем и кто ее установил — совершенно неясно. Крот? А не проще ли тогда обвалить тоннель? Или, учитывая его землеройные таланты, понаделать отводы-ловушки. Деревенские? Точно нет. Староста бы знал и уж о таком препятствии, несомненно, сообщил.
Поскольку иного пути приключенцы не знали, решили решетку ломать.
Решить — легче, нежели сделать.
Особо шуметь они не хотели, в пещерах звук разносится очень далеко. Потому, орудуя кинжалами, в час по чайной ложке ковыряли каменной твердости цемент. Ковырял Пендаль. Во-первых, как слуга, обязанный делать подобную работу, а во-вторых — крафтер-универсал, у которого хоть на несколько единичек прокачан навык каменщика.
Константин и Ставросий молчали и недовольства не выказывали. Почему недовольство должно было иметь место? Так ведь, чтобы дотянуться до решетки, толстячку приходилось попеременно сидеть на плечах то у одного, то у второго.
Спустя несколько часов один из прутов решетки поддался и со скрежетом вышел из паза. Вслед за ним выскочили остальные.
Корзинщик подул на горящие огнем ладошки и решил вознаградить себя за труды парой глотков вина. Все это время фляжка находилась на ответхранении Фофана, дабы не ухрюкался почтенный мастер до окончания производственно-ломательного процесса.
— Демонтаж конструкции окончен, — доложил он. — Спускайте меня, ваша милость.
Константин хекнул и присел на корточки. Его изрядно утомил и бесконечно стеснял этот самый демонтаж. Мало того, что толстячок весил как пять среднестатистических дам сердца разом, которых рыцарь время от времени носил на руках, так еще на голову, в глаза, в нос и в уши постоянно сыпалась каменная крошка. Да и увидь какой посторонний рыцарь восседающего верхом на господине слугу — позора не оберешься.
Колобок, предупрежденный о том, что выдавать Пендалю флягу можно только по окончании работ, придирчиво выполнял функции госконтроля. Он высоко подпрыгивал и старался разглядеть брак. Наконец, убедившись в отсутствии наличия преграды, с явным неудовольствием вернул Пажопье фляжку.
Корзинщик припал к горлышку, сделал два громадных глотка. Замер и упал столбом, как стоял. На спину упал, гулко стукнувшись затылком о каменный пол. Темно-бурая жидкость вытекала из зажатой в руке фляжки, образуя отвратительно выглядевшую лужу.
Батюшка среагировал первым.
Пинком отбросил злополучный Грааль. Склонился над Пендалем, ощупывая, обнюхивая и осматривая.
— Слава Богу. Жив. Просто пьян вусмерть.
— С двух глотков? — удивился взволнованный рыцарь. — С его-то привычкой к этому делу?
— Вино-о-о — ка-а-а-ака! Фо-о-офа-а-а-ан — нет!
— Это не вино. — Ставросий разглядывал быстро испаряющуюся лужу и хмурился. — Не знаю, что, но точно не вино.
Опасливо макнул в жидкость мизинец левой руки, поднес к носу. Вдохнул. Перекрестился. Быстро лизнул.
Полбу еще никогда не видел настолько пьяных священников.
Развезло батюшку мгновенно и совсем. Он плакал, смеялся, каялся, рвался в моря, обещал всех победить и поминутно интересовался у Фофана уважает ли тот его. Напоследок, спев заплетающимся языком похабную песенку о новгородском князе и его отношениях с вечем, заснул, громогласно храпя.
— Пресвятая Дева, и что делать? — растерянно пробормотал Константин.
И правда. Половина отряда выбыла из строя еще до прямого соприкосновения с противником. Ждать, когда протрезвеют? Так ведь время идет, а княжна до сих пор не спасена.
Но и оставлять в подобном беспомощном состоянии боевых товарищей рыцарь не привык.
Подобная дилемма решалась, с точки зрения крестоносца, только одним способом. Обращением за советом непосредственно к Вседержителю. Дабы до Вседержителя дозвониться поскорее и получить ценные указания, рыцарь опустился на колени перед мягко светящимся крестом и принялся громко молиться.
Начал с молитв католических, крестясь слева направо. После перешел к православным и закрестился справа налево. Когда запас молитв уже подходил к концу, а абонент еще не отозвался, дошла очередь до той, которая снимает малое отравление.
Батюшка перестал храпеть, застонал и, тяжело опершись на локти, приподнялся. Пендаль лишь пукнул, более ничем не выказав признаков, теплящейся в складках жира жизни.
Отец Ставросий осмотрелся и нахмурился. Видно, все вспомнил. Покряхтел, помаялся, попросил водички. Водички не оказалось, единственная емкость была наполовину заполнена той самой убойной гадостью, из-за которой он сейчас и просил водички.
Батюшка прошамкал что-то сухими губами и чуть ли не на карачках пополз к светящемуся озеру. Раз колобок пока не сдох, то и меня Бог милует, рассудил он.
С каждым глотком возвращалась бодрость и сила духа. Велико было желание залезть в это целебное озеро целиком, но батюшка хорошо помнил предупреждение Боромира.
— Видно, не простая здесь вода, — сказал он, окончательно придя в себя. — Давай-ка этого пропойцу отлить ею попробуем.
Носить воду в ладошках было неудобно, потому понесли самого Пендаля. Положили лицом в воду, подождали полминутки…
Корзинщик воспрял, закашлялся, отплевываясь, попытался уползти куда-нибудь и там спрятаться от мучителей. Было видно, он еще далеко не полностью протрезвел. Только мычал, хрюкал и неумело лягался. Ставросий и Константин напряглись и в целях профилактики макнули Пажопье еще разок. Потом еще. И еще.
— Вино-о-о ка-а-ака! — назидательно повторял Фофан каждый раз, как несчастного вынимали дабы дать отдышаться.
— Ва-а-аша-а-а ми-и-и-илость! — наконец взмолился корзинщик почти человеческим голосом. — Я… уппф-буль-буль-буль… бр-р-рупф-фст-тсс-… в порядке! Хватит! Больше не надо!
— Вино — ка-а-а-ака! — снова тонко намекнул колобок довольно щурясь.
— Вынимаем? — спросил батюшка.
— Давай еще раз, на всякий случай, — решил крестоносец.
— Не на…бр-буль-буль-буль… пф-ф-ф-фрст…
Потом долго обсуждали, вылить ли из волшебного Грааля мерзкую гадость, наводящую алкогольное отравление одним своим видом. Хозяйственный Пендаль настаивал, что, мол, может пригодиться, хотя б в медицинских целях и ему дозволили гадость оставить. Но строго настрого запретили пить и даже нюхать. Пажопье на всякий случай наполнил бутылку до краев, ведь почти половина пролилась впустую.
И отряд, наконец, полез в дырку, ведущую к…
…
Существо постепенно собирало себя. Нет, оно не ползало, приклеивая оторванные руки-ноги. Оно собирало себя духовно. Метафорически, сосуд, некогда содержавший в себе сущность Данунашки, опустел и теперь наполнялся из полноводных источников, бьющих в округе.
А в округе били только весьма специфические источники. Ненависть. Злоба. Жадность. Гордыня. Зависть. И прочие в таком вот духе… Зачерпнув отовсюду по чуть-чуть, существо перемешало все это в себе.
Хм, а это что? Тут такого не было… На самом дне себя оно обнаружило золотистое уплотнение, похожее на ложку меда в бочке дегтя. Существо попыталось понять, что это, но не смогло. Уплотнение мало-помалу растворялось в агрессивной среде негатива, и существо решило не заморачиваться. «Само собой, рассосется», — подумало оно.
А пока…
— Приказывай, хозяин, — сказало существо, склонив точеную голову, некогда принадлежавшую гордой польской княжне. Паутинки, неимоверное количество паутинок, росли там, где некогда были прекрасные рыжие волосы. И если кто-нибудь осмелился бы заглянуть существу в глаза, он бы ужаснулся. Глазных яблок не было. Вместо них из глазниц выглядывали шевелящие лапками пауки.