Между тем, Нидия испытывала невыразимые муки. При ее внешней слепоте, внутреннее ее зрение было особенно остро и минутами она бывала близка к тому, чтобы понять связь всего преступного поведения египтянина, но, она содрогалась перед ужасающей ясностью, с которой представлялось ей все это, из сотый раз повторяла себе одно и то же: «Главк, твой великодушный благодетель, который вырвал тебя из когтей жестокого Бурбо, должен невинно принять ужасную смерть! Что можешь ты для него сделать? О, боги! все и ничего! Но ты должна выйти, быть свободной, давно пора; соберись с духом, быть может, сердце и подскажет тебе что-нибудь!» Она опять и опять ощупью искала выхода из своей темницы и все находила только один, и тот был заперт; тогда стала она стучать и кричать, пока не подошел к дверям ее сторож.

— Чего ты, девочка, скорпион тебя укусил, что ли? Или ты думаешь, что мы тут умираем от тишины?

— Где твой господин? И зачем меня заперли? Мне нужен воздух и свобода; выпусти меня!

— Ого, малютка, да разве ты не знаешь, о могуществе Арбака? Он — царь, бог!.. Он приказал, чтобы ты была тут заперта, ну, потому и заперли. Воздуха и свободы нельзя тебе иметь, а вот что-нибудь получше — еду и питье — можно.

— О, Юпитер! — со стоном сказала девушка, заламывая руки. — Но я хочу и должна быть свободной!

— В таком случае ты должна поворожить; ну, да ведь ты фессалийка, а там, говорят, умеют колдовать и ворожить; попробуй-ка!

При этих словах Нидию внезапно осенила мысль, не удастся ли ей что-нибудь при помощи хитрости, и она перешла тоже в шутливый тон:

— Ворожить и предсказывать судьбу я умею, положим, но, к сожалению, не себе, а только другим. Это уже так у нас в семье…

— А другим, значит, можешь? например, такому доброму малому — Созию — мне то есть — можно?

Она в раздумье спросила:

— А что же ты хотел бы узнать?

— Странный вопрос для раба! Разумеется, хотелось бы мне узнать, скоплю ли я достаточно, чтобы выкупиться на свободу, или, может быть, египтянин отпустит меня даром за мои услуги? Вторым делом, хотел бы еще узнать, куплю ли я лавочку на форуме с мазями, которую я давно уже имею в виду? Торговля москательными товарами — очень тонкое и хорошее занятие для такого человека, как я…

— Твое желание очень скромно и не превышает моих сил и искусства. Только надо обождать, пока будет темно.

— Ну, этого нечего ждать: я ведь потому и пришел на твой крик с огнем, что уже темно; впрочем, ты ведь этого не видишь, слепая курица!

— Так это — самое настоящее время: духи воздуха ходят теперь, — таинственно сказала Нидия, — это демоны, участвующие также в будущей судьбе человека. Чтобы сделать тебе удовольствие, Созий, я начну заклинание.

Раб начал уже слегка дрожать и робко спросил:

— Надеюсь, это обойдется без всяких ужасов? Я не охотник до привидений.

— Не бойся ничего, — успокаивала девушка, — ты ничего не увидишь, только узнаешь по шуму воды, исполнится ли твое желание или нет. Но только заметь себе, что духи шуток не любят, и если ты не будешь следовать моим указаниям, то всю жизнь Гидрарий тебе этого не забудет, с ним не развяжешься легко…

— Его зовут Гидрарий? да, от слова вода верно! Говори уж, что надо? он останется доволен.

— В таком случае пойди, приотвори немного садовую калитку и поставь там — в проходе немного воды и фруктов, чтоб для духа, которого я буду призывать, вход оказался как можно заманчивее. Потом принеси мне в кубке самой холодной воды, и ты узнаешь тогда все, чему меня научили некогда в Фессалии. Только не забудь относительно калитки — от этого все зависит.

— Уж положись на меня; но только, прежде чем принести тебе воды, я ополосну кубок вином, для храбрости; не мешает немножко подбодриться для такого случая.

Ничего не подозревая, он удалился исполнять все, что ему поручила Нидия; слепая же стала молиться богам, чтобы простили ей ее хитрость и помогли привести в исполнение ее план.

Легковерный Созий хлебнул как следует другого напитка, чем тот, который он поставил для встречи духа, и, подкрепившись таким образом, вернулся опять в комнату слепой.

— Готов ты? — с бьющимся сердцем спросила его Нидия. — Принес свежей воды?… Не забыл и про садовую калитку, верно?

— Будь покойна, все сделал, как ты приказала, и даже положил там на столике немного орехов и хороших яблок…

— Хорошо, значит дух явится. Открой еще дверь комнаты, немножко — только щелочку… Так, хорошо… Теперь дай мне лампу!

— Что? но ведь не потушишь же ты ее?

— Нет, но надо произнести заклинание над лучом света: в огне живет дух, которого необходимо изгнать. Садись теперь!

Не без страха повиновался раб. Нидия наклонилась на минуту над лампой, производя какие-то странные движения руками, потом выпрямилась и тихим голосом пропела:

— Ну, теперь наверно придет привидение, — сказал Созий. — Я чувствую, что уже у меня волоса встают дыбом на голове!

— Поставь твой кубок с водой на пол, а мне дай твой платок, чтобы завязать тебе лицо и глаза.

— Я знаю, это всегда так делается при всяком колдовстве. Только ты уж очень крепко завязываешь, послабее, послабее!

— Так; видишь ты что-нибудь?

— А ни-ни! Ничего решительно; еще меньше тебя.

— Хорошо; теперь спрашивай, что ты хочешь узнать, тихим голосом, три раза. Если ты услышишь, что вода закипает и клокочет при этом, значит — ответ утвердительный; если же в воде будет тихо, значит — нет.

— Но, маленькая колдунья, уж ты не морочишь ли меня? Смотри, не сделай чего-нибудь с водой!

— Я поставлю кубок тебе на колени, держи его ногами, — вот так! Тогда ты будешь спокоен, что я не могу его тронуть без твоего ведома.

— Ладно, ладно. И так, отец Бахус, помоги мне. Ты знаешь, что я всегда тебя любил больше всех других богов и охотно пожертвую тебе серебряный кубок, который я стянул в прошлом году у погребщика, если ты замолвишь за меня словечко у Гидрария. А ты, водяной дух, слушай: буду ли я в состоянии откупиться на будущий год? Ты знаешь, что я уже три года откладываю все, что мне удается честно приобрести, и что мне не хватает еще двухсот сестерций до необходимой суммы, чтоб купить себе свободу. Буду ли я в состоянии, добрый дух, собрать недостающую мне сумму в течение этого года? Говори же! — Никак закипает вода? — Нет; тихо как в могиле. — Ну, хорошо, пусть не в этом году, ну, может быть через два года? Ага! я что-то слышу: это верно дух царапается у двери: сейчас, значит, он будет здесь. Так через два года, дружище? Сделай, пожалуйста, уж так, чтобы в два года: ведь это достаточное время. Что же! все еще тихо? Ну, два с половиной, три, четыре года? Чтоб тебя мыши покусали, дух ты добрый, как видно!.. Что ты дух не женской породы, это я вижу; а то не мог бы так долго молчать. Через пять, шесть… шестьдесят лет?… Убирайся ты к дьяволу, не хочу больше тебя и спрашивать! — И в досаде он толкнул кубок так, что вода потекла у него по ногам; с проклятиями он стал рвать платок, и, когда освободил голову, то увидел, что он был впотьмах. — Эй ты, слепая колдунья, где ты? И лампы нет! Ах, обманщица! Да и ее тоже нет? Погоди, поймаю я тебя, — поплатишься ты мне за это! — Раб ощупью нашел дверь: она оказалась запертой снаружи на задвижку; он сам очутился пленником, вместо Нидии. Что делать? Шуметь нельзя, Арбак узнает тогда, как его одурачили, да и слепая уже наверное прошла теперь через комнаты и ее не поймаешь. «Если постучаться рано поутру, услышат другие рабы, — подумал Созий, — и тогда я успею найти и вернуть Нидию, раньше чем Арбак узнает о ее бегстве».

Тем временем слепая, руководимая своим чутьем, верно нашла дорогу и была уже вблизи садовой калитки, когда услыхала вдруг голос египтянина. В испуге и раздумье, она приостановилась на минуту, но, вспомнив, что есть другой выход из сада, где, быть может, она найдет открытую дверцу, она изменила прежнее направление; услыхав шаги и голоса, Нидия почувствовала, что сбилась с пути и не знает, где находится. Воздух сделался сырой и холодный, голоса все слышались за нею; вытянув вперед руки она шла все дальше, поминутно натыкаясь на какие-то каменные столбы. Ощупью пробиралась она все дальше и дальше, стараясь только уйти от настигавших ее шагов, и вдруг нашла на какую-то стену, преграждавшую ей путь. Как быть? Куда теперь спрятаться? Никакой ниши, никакого отверстия она не могла нащупать! В отчаянии постояла она на одном месте, но вновь вспугнутая приближавшимися голосами пошла вдоль стены, пока не упала, толкнувшись на всем ходу о какое-то препятствие. Хотя она и сильно ударилась, но не потеряла сознания; она не вскрикнула, напротив, даже благословляла случай, приведший ее в образуемый стеной и столбом уголок, где она и притаилась. Там, сдерживая дыхание, она ожидала своей участи. Посетителями этого подземелья, куда она попала, были Арбак и Кален; египтянин нес в руках тусклый фонарь, а жрец, хотя и очень желал посмотреть на сокровища Арбака, но испытывал невольный ужас в этом сыром и затхлом воздухе, и с отвращением смотрел, как закопошились при свете фонаря разные испуганные их приходом гады и поползли в темные углы. Два сырых коридора вели из низенькой комнаты направо и налево; Арбак пошел направо, и, когда они проходили мимо угла, где притаилась Нидия, последняя услыхала, как Кален говорил:

— Жизнерадостному Главку завтра отведут помещение еще пострашнее этого!

— За то послезавтра тем теплее и светлее ему покажется на арене, — заметил Арбак, и потом, медленно и как бы в раздумье, добавил:- Впрочем, одно твое слово может спасти его, а Арбака сделать жертвой львиного голода.

— Но слово это никогда не будет сказано, — уверял Калень.

— Верно, мой друг! — сказал Арбак, доверчиво кладя руку ему на плечо: — оно никогда не должно быть сказано. — А теперь мы у цели.

Колеблющийся свет фонаря осветил маленькую деревянную дверь, вделанную глубоко в стене и обитую множеством железных полос и скобок. Арбак вытащил из-за пояса кольцо, на котором было несколько коротких крепких ключей. Как билось сердце алчного жреца, когда послышался звук отодвигаемого засова и скрип ржавых петель открываемой двери, которая будто сердилась, что вынуждена была впустить к оберегаемым ею сокровищам!

— Входи, мой друг! — сказал Арбак. — Я буду держать фонарь высоко, чтобы твои глаза могли всласть налюбоваться грудами золота.

Нетерпеливый Кален не заставил повторять приглашение и стремительно двинулся ко входу. Но едва он перешагнул порог, как египтянин сильным ударом руки толкнул его вперед.

— Слово никогда не должно быть сказано! — закричал он с адским хохотом, и дверь за жрецом снова замкнулась. — А не то, говори кому хочешь, и можешь еще добавить, что этот волшебный сироп, от которого, греческий шут потерял рассудок, был тоже моим подарком ему! — закричал Арбак ему в дверь.

Свалившийся на несколько ступеней вниз от полученного толчка, Кален не почувствовал сразу и боли от падения; он вскочил, начал стучать в дверь и отчаянно кричать:

— Выпусти меня, выпусти! Не стану я требовать и золота твоего!

Слова едва проникали сквозь толстую дверь и Арбак снова разразился хохотом, потом топнул сильно ногой и сердито закричал:

— Все золото Индии не доставит тебе теперь и корки хлеба. Пропадай, несчастный, за то, что ты угрожал Арбаку и мог его погубить. Твои предсмертные крики не разбудят даже эхо в этом подземелье. Оставайся же здесь со всеми ужасами голода и смерти!

— О, помилосердуй, сжалься! Бесчеловечный злодей!.. — слышались вопли Калена, но удалявшийся Арбак уже не слыхал дальше. Безобразная, раздувшаяся жаба лежала не шевелясь на дороге; свет фонаря упал на уродливую гадину с красными вывороченными глазами. — Ты отвратительна и гадка, — прошептал Арбак, осторожно обходя ее, чтобы не причинить ей никакого вреда, — но ты не можешь навлечь на меня никакой беды, и потому можешь быть уверена в свой безопасности на моей дороге… — И плотнее закутавшись в плащ, он поспешил выйти на чистый воздух.

Нидия с ужасом слушала из своего уголка все происходившее. Завтра Главк должен был быть осужден! Но еще жив был человек, который мог спасти его, и этот человек был всего в нескольких шагах от нее! Ей слышны были его стоны, мольбы, проклятия, хотя звуки и доносились глухо до ее слуха. Он был заперт, но она знала тайну его плена; если бы только она могла выбраться отсюда и дойти до претора, то можно было еще выпустить арестованного Калена и спасти Главка. Душевное волнение давило ее, голова кружилась, мысли путались; Нидия чувствовала, что теряет рассудок, но сильным напряжением воли она превозмогла свою растерянность и, убедившись, что Арбака совершенно не слышно, стала пробираться, руководствуясь тонким слухом, к двери, за которой находился Кален. Тут она явственнее услыхала его жалобные стоны. Она три раза начинала говорить, но голос ее был слишком слаб, чтобы проникнуть через толстую дверь. Наконец, она нащупала замок и приложила губы к замочной скважине; заключенный ясно услышал, что кто-то назвал его слабым голосом по имени. Волоса стали у него дыбом, кровь остановилась в жилах… Что за таинственное существо могло проникнуть в это ужасное одиночество?

— Кто там? Какой дух или исчадие ада зовет погибшего Калена?

— Жрец, — отвечала слепая, — незамеченная Арбаком, я сделалась, по милости богов, свидетельницей его преступления. Если я сумею сама выбраться из этих стен, то я могу тебя спасти. Но подойди ближе, чтоб твой голос мог достигнуть через замочное отверстие моего слуха, и отвечай на мои вопросы.

— О, преблагословенное существо! — радостно воскликнул жрец, сделав, как ему сказала Нидия. — Говори, спрашивай, я век буду благодарен тебе, если ты меня освободишь!

— Ну, так скажи: можешь ты доказать, что афинянин Главк невинен?

— Могу, могу, перед небом и землей я могу поклясться в этом. Арбак — убийца; разве он сам не хвалился тут недавно, что он отравил афинянина? Мщение, трижды мщение на голову преступного египтянина!

— Довольно! — остановила его Нидия. — Я чувствую, что мне будет предназначено спасти тебя. Силы, которые привели меня сюда, поведут меня и далее. А пока, жди — в терпении и надежде!..

— Но будь осторожна, будь умна, незнакомое мне, но доброе существо! Ничего не пытайся достигнуть через Арбака: это камень, а не человек. Иди к претору, скажи ему все, что знаешь, выхлопочи приказ о домашнем обыске у египтянина, приведи сюда солдат и опытных слесарей, — эти замки необычайно прочны. Время летит: я могу умереть с голоду, обессилеть, если ты не скоро справишься. Иди, иди! Нет — постой, ужасно оставаться тут одному! Здесь воздух, как в могиле, и кругом — скорпионы и какие-то бледные призраки… Останься, останься еще!

— Нет, — сказала Нидия, напуганная его страхами и воодушевленная желанием скорей сообразить, что ей делать, — нет, уже ради тебя самого я должна идти. Надежда пусть будет твоим товарищем, прощай!

И с этим она опять ощупью, держась столбов вдоль стены, дошла до отверстия, ведущего наверх; тут она приостановилась. Ей казалось вернее обождать здесь, пока ночь надвинется настолько, что весь дом погрузится в сон, и тогда она может выйти из него незамеченной. Она опять присела, выжидая ночи и в твердой уверенности, наполнявшей радостью ее преданное сердце, что, хотя Главк и находится в смертельной опасности, но судьба предоставляет ей спасти его.