В тот день, которому суждено было быть последним днем существования Помпеи, с раннего утра в воздухе было необычайно тихо и душно, а море, несмотря на это, сильно волновалось, что не мало удивило рыбаков, по обыкновению выехавших ранним утром на свой промысел. В долинах и низменностях лежал легкий туман, из которого выступали высокая городская стена, колонны многочисленных храмов, статуи форума и триумфальная арка. Очертания же далеких гор сливались и терялись в переливах разнообразнейших цветов утреннего неба. Облако, несколько дней скрывавшее вершину Везувия, в этот день исчезло и гора, не представляя ничего угрожающего гордо смотрела на расстилавшийся у ее ног мирный пейзаж. Через городские ворота, сегодня открывшиеся ранее обыкновенного, вереницей потянулись всякого рода повозки, колесницы, всадники и пешеходы из близких и дальних мест, стремившиеся в Помпею. Все были одеты по-праздничному и весело настроены, в ожидании объявленного на тот день боя гладиаторов шумная толпа направлялась к амфитеатру, размеры которого поражали по отношению к маленькому городу своей громадностию; но, при огромном стечении народа из окрестностей, даже и такой обширный амфитеатр едва мог вместить всех любопытных. В виду особенного интереса, который представляло объявленное на сегодня зрелище — состязание двух важных преступников со львом и тигром, наплыв народа был особенно большой.

В этот же ранний час какая-то странная фигура пробиралась к уединенно расположенному дому египтянина. Нетвердая походка этой высокой, худой незнакомки, ее странная, кое-как наброшенная одежда, ее мертвенно-бледное лицо и бессвязное бормотание обращали на себя внимание встречных. Одних это приводило в веселое настроение, других же пугало, как будто кто-то давно погребенный вновь явился из царства теней, чтоб пугать живых. Одни толкали друг друга при виде ея, шутя и смеясь, другие суеверно сторонились или же в страхе останавливались, следя за этим привидением, пока таинственная женщина не скрылась за поворотом колоннады, которая вела к жилищу Арбака.

Черный привратник, открывший на ее стук двери, содрогнулся при виде страшилища, так же как и сам Арбак, когда увидел перед собой волшебницу Везувия. Тяжелые, мучительные сны преследовали всю ночь египтянина и, как бы желая отстранить от себя ужасное явление, он закрыл глаза рукою и воскликнул:

— Что это: сон еще или я в царстве мертвых?

— Могущественный Гермес, твой друг и твоя верная слуга пришла тебя навестить, — сказала старуха.

Наступило продолжительное молчание, во время которого египтянин старался побороть свою душевную тревогу и избавиться от ужаса, навеянного на него ночными видениями. Наконец, он овладел собой.

— Да, это был только сон, но я желал бы никогда в жизни не иметь больше подобных снов! Даже счастливый день не в состоянии вознаградить за муки такой ночи! — сказал он, и обратившись к своей гостье, спросил: — Как попала ты сюда и зачем?

— Я пришла предупредить тебя, — ответила колдунья своим гробовым голосом.

— Меня предупредить? Но о какой же опасности?

— Выслушай меня: городу угрожает несчастие. Беги, пока еще есть время! У меня в пещере есть пропасть, и вот уже несколько дней, как я вижу какой-то темно-красный ручей на дне ее и при этом, в мрачной ее глубине, что-то непрерывно кипит и шипит. Но когда я посмотрела туда прошлую ночь, то там уже был яркий огонь, и пока я еще смотрела, лисица, которая у меня жила и всегда лежала около меня, жалобно завыла, заметалась, вдруг свалилась и издохла с пеной у рта. Я заползла опять в свою постель, но всю ночь слышала, как вздрагивала и колебалась скала, а из-под земли доносились глухие раскаты, как бывает, когда едут тяжелонагруженные телеги. Сегодня поутру я встала очень рано, и, опять посмотрев в пропасть, заметила, что в этом огненном ручье, который за ночь стал гораздо шире, носились большие черные куски — обломки скалы. В стенах моей пещеры образовались трещины, и из них выходил серный дым, понемногу наполнивший все помещение. Я поскорее забрала свое золото и травы и поспешила оставить пещеру, служившую мне жилищем много лет. Вдали от Помпеи, обреченной на погибель и на скорую погибель, я отыщу себе новое жилье. Высокий учитель, не сомневайся: гора с ревом раскроет свою пасть и город, который выстроен над потоком недремлющего ада, обратится в груду развалин. Позволь предупредить тебя: беги!

— Благодарю тебя, сибилла, за твое заботливое предостережение! Оно не останется без вознаграждения: там — на столе стоит золотой кубок, возьми его себе. Что же касается явлений, которые ты заметила в недрах скалы, то возможно, что они указывают на близость разрушительного землетрясения. Во всяком случае, они укрепляют мое намерение покинуть эти места, и послезавтра я приведу его в исполнение. А ты, дочь Этрурии, куда направляешься?

— Я сегодня же перееду в Геркуланум, а оттуда пойду вдоль берега искать себе новой отчизны. Друзей у меня нет; оба мои спутника — лиса и змея — издохли! Прощай, великий Гермес!

— Прощай, сестра! — сказал египтянин тоном, ясно указывавшим на желание поскорей отделаться от отвратительной гостьи. И только что колдунья удалилась, предварительно спрятав подаренный ей золотой кубок в складках своей одежды, Арбак позвал своего слугу, так как было время уже собираться в амфитеатр. Он одевался сегодня с особенной тщательностью. Белая туника его из блестящей ткани была украшена драгоценными камнями; накинутая на нее тога, ниспадавшая мягкими складками, была превосходного пурпурового цвета, а сандалии были богато вышиты золотом и изумрудами. День, когда он должен навсегда избавиться от ненавистного, но все же еще опасного из-за могущего открыться преступленья, Главка, — был для него торжественным праздником.

Обыкновенно люди с достатком и известным положением отправлялись на такие игры в сопровождении своих рабов и вольноотпущенников; поэтому многочисленные слуги Арбака уставлены были в порядке, в ожидании носилок их господина; только рабыни, прислуживавшие Ионе, да Созий, стороживший пленную Нидию, должны были оставаться, к их величайшей досаде, дома.

— Калиас, — сказал Арбак слуге, застегивавшему ему пояс, — мне надоела Помпея, и я думаю покинуть и город и страну, если через три дня ветер будет благоприятный… Ты знаешь — в гавани стоит судно александрийца Нарзеса, — я его купил у него и послезавтра думаю перенести на корабль все мои сокровища.

— Уже так скоро? Хорошо; воля Арбака должна быть исполнена. А Иона?

— Сопровождает меня. Довольно! Что утро хорошее?

— Пасмурно и душно; будет страшная жара сегодня.

— Бедные гладиаторы и еще более несчастные преступники! — вздохнул египтянин полупритворно, а наполовину искренно, под влиянием сострадания, вызванного какой-то внутренней боязнью. — Пусть рабы займут свои места и держат наготове носилки!

Арбак вошел в свой кабинет, наполненный свитками папирусов и астрологическими приборами, а оттуда вышел на крытое крыльцо, откуда видно было, как двигалась толпа к амфитеатру, широко разливаясь бесконечным потоком; слышны были рычание голодного льва и взрывы народного восторга от этих звуков нетерпения царственного зверя, заранее обещавшего удовлетворить их жажду кровавых зрелищ. Потом египтянин перевел взоры на Везувий: величаво-спокойный гигант ничем не обнаруживал своей внутренней работы, и Арбак пробормотал про себя: «Быть может, и готовится землетрясение, но во всяком случае не так-то еще скоро, и мы имеем достаточно времени Но все же предостережение засело мне в голову, явившись как будто объяснением моего ужасного сна. Никто из сведущих людей не пропускал мимо ушей подобных предостережений, и я завтра же, а не послезавтра, сяду на корабль и скажу навсегда «прощай!» этим злополучным берегам».

После такого решения Арбак принял свою обычную уверенно-гордую осанку, сел в свои носилки и в сопровождении длинного ряда рабов, предшествуемый хором музыкантов, двинулся к амфитеатру.