Власть захватчиков в селе
Напротив дома Гаврилы, на лугу, дед увидел большое скопление людей. Они непроизвольно стояли группами, тихо говорили между собой. Кто-то был рад приходу немцев, кто-то пришел из любопытства и страха, но были и ярые противники фашистов. Здесь очень хорошо просматривалась дорога, все видели движущуюся колонну немцев. Они вышли из леса и стройным шагом двигались по мосту к селу. Этот деревянный мостик разбирали перед разливом речки весной, а когда река снова входила в свои берега, собирали вновь. Так получилось, что подготовили мост к приходу немцев. Они въехали в село на машинах, мотоциклах, их становилось все больше и больше. Уже была слышна громкая немецкая речь, хохот и бряцанье автоматов. Солдаты были обвешены оружием, гранатами и хорошо экипированы.
Из машины важно вышел офицер, он оглядел присутствующих жителей. К нему сразу подошли те сельчане, которые ждали немцев. Среди них были предатели народа: Денис Волков, Тарас Лазутин, Милак Анюхин, Васька Окунев. Немцы имели переводчика, он обратился к мирным жителям, чтобы они услышали новых хозяев.
Дед Григорий плюнул в их сторону:
– Предатели сразу повылазили, как саранча из своих нор, чтоб вам худо было! – заругался он.
Денис Волков поклонился в пояс немцам, сказал, что готовились и ждали, давно хотели смены режима, вот дождались и готовы сотрудничать. Переводчик слабо владел русским, но все же переводил с ужасным акцентом, смешно коверкая русские слова.
– Мы назначаем Волкова Дениса старостой, вместе мы устроим здесь свой порядок. Все, что мы скажем, должно неукоснительно соблюдаться и выполняться все наши распоряжения, – переводил переводчик.
– Сейчас староста поможешь нам разместить по домам наших солдат, для штаба нужно подобрать самый хороший дом, – закончил свою речь офицер.
Новый староста предложил свой дом офицерам, там им будет тепло и уютно.
Между тем, к группе непримиримых подошел немецкий солдат, он был в кепке, рукава на гимнастерке были засучены по локоть. Солдат вытащил из кармана губную гармошку и стал наигрывать, затем оглядел всех, выбрал глазами молодую девушку, подошёл и стал рядом. Этой девушкой была Таня. Он протянул ей свою руку и на ломаном русском языке произнес:
– Май имя Ганс, а твой имя? Таня отпрянула к деду Грише.
Тут раздалась команда сначала на немецком, затем на русском языках:
– Всем разойтись по домам, не собираться группами, объявляется комендантский час, после 21.00 не появляться на улицах.
Люди быстро повернулись и пошли по своим домам, дед Гриша с девочками пошли к дому Натальи. Стол был уже убран, о празднике уже никто и не вспоминал, времена поменялись. Наталья с отцом не успели обсудить то, что увидели, как в дверь раздался резкий и требовательный стук. Открыв, они увидели старосту Волкова и взвод солдат.
– Фирсова Наталья, в этом доме мы размещаем взвод солдат, приготовить все для ночлега, – требовательно отчеканил новоизбранный староста.
– А я не приму столько солдат, у меня дочери, – попробовала сопротивляться Наталья.
– Это приказ коменданта и старосты, не советую тебе спорить, – рявкнул Волков.
– А если я не соглашусь? Я не слушаю такое начальство, – стала в позу Наталья.
– За невыполнение приказов знаешь, что тебе будет? Тебе зачитать этот приказ? – Волков смотрел на ее вытаращенными глазами.
Солдаты стали понимать, что идет сопротивление, и один из них поднял автомат и направил дуло на Наталью. Наталья не на шутку перепугалась:
– Ладно, идите вы к черту, заходите в дом, вы же теперь новые хозяева.
Девочки испуганно прижались к забору, а солдаты рванулись в дом первыми, в грязных сапожищах по намытым чистым полам. Староста Волков самодовольно посмотрел на девушек, хмыкнул и направился с другими солдатами к соседнему дому. По селу то там, то здесь раздавались крики гусей, кур, визг поросят, это говорило о том, что новые хозяева захотели ужинать свежениной.
Солдаты не обращали внимания на хозяев дома, как будто их не существовало. Вломившись в дом, они снимали автоматы и ставили их под божницу, в красный угол. Божья матерь смотрела на все это с осуждением, так казалось домочадцам. На кровати бросали свои шинели, котомки, каски, громко говорили и хохотали.
В доме Натальи к печке подошел немец, отвечавший за кухню, сгреб все сковороды, кастрюли и начал растапливать печь, но у него не получалось, спросить он не мог, так как не знал языка. Тогда он вышел с топором во двор, нашел смолистую доску и стал колоть мелкие щепки. Наталья ахнула, увидев, что он делает, но немец посмотрел на нее так, что она решила не связываться с ним. Печь ему удалось растопить, и он стал готовить, выставив свои банки с тушенкой и крупой.
Один из немцев пошел шнырять по двору, выискивая что-то для себя.
Наталья многое припрятала за овином, в ровке. Увидев корову, немец подошел, погладил ее по спине, хотел взяться за вымя, но корове это не понравилось, и она нагнула рога. Немец подозвал хозяйку и показал жестом, чтобы подоила корову и принесла им молока. Наталья показала ему на жестах, что не время еще, но немец дотронулся рукой до пистолета, давая знать, что любые отказы выполнять приказание, будут караться. Хозяйка взяла подойник и села доить корову, немец тем временем подошел к борову, пнул его ногой, но боров не обратил на это внимание. Немного поразмыслив, немец решил оставить его на будущее, а сам стал хватать кур с насеста.
Он не знал, что петух у Натальи был очень драчливым и мог клюнуть при случае, если ему что-то не понравится. Петух стал летать вокруг немца, устраивая переполох, защищая своих кур, в один момент петух чуть было не клюнул немца в глаз, но Наталья вовремя подскочила, поймала петуха и заперла его в чулан. Немец заругался, схватил в руки топор, стал гоняться за курами, поймал двух куриц и отрубил им головы. Солдат забрал молоко, затем показал на кур, давая понять, чтобы хозяйка разделала их.
Справившись с делами, с камнем на душе Наталья вернулась в дом. Быстро покормив девочек, она велела им залезть на печь и не высовываться – неизвестно, что можно ожидать от непрошенных гостей.
Вдруг Наталья вспомнила, что забыла снять со стола новую праздничную клеенку, по тем временам это был самый большой дефицит, она стала беспокойно поглядывать и искать подходящий момент, чтобы забрать ее. Она понимала, что горе, война, здесь уже не имеет значения клеенка, но она помнила о святости своего дома, и сердце разрывалось от вида того, что уже произошло, а что еще будет впереди!
Между тем, немцы собрали свой стол, на столе стояли бутылки с водкой. Доставая из буфета стопки и стаканы, они обнаружили графин с водкой, который даже не успели начать Наталья с отцом, поставили на стол и его. Также немцы поставили на стол гильзу от снаряда с фитилем и зажгли фитиль. Они пили водку, закусывали, громко разговаривали, смеялись, не обращая внимания на ночь.
Наевшись досыта, они валились на кровати, не раздеваясь. Одного солдата выставили на улицу часовым. Остальные захрапели на все голоса, и вроде можно было успокоиться и поспать хоть немного. Но через какое-то время Наталья услышала, что кто-то забирается на печку, где спала она с девочками. Наталья рванулась вперед, загораживая собой дочерей, и увидела рыжего солдата, который еще с вечера приставал к Анне, старшей дочке, с вопросами, пытался говорить с ней по-немецки, но Аня быстро ушла и не появлялась на его глаза. И вот ночью он решил разыскать Анну, чтобы утешить свою грязную пьяную блажь. Не видя ничего перед собой, он шарил руками и старался нащупать девушку. Наталья вскрикнула:
– Кто здесь и что тебе нужно, уходи отсюда, паршивец!
Немец пошатнулся и упал со скамейки, вскочили другие солдаты, закричали по-немецки, загорелся фитиль.
Наталья показывала на рыжего солдата и пыталась объяснить, что он хотел надругаться над дочкой. Немцы, поняв, что произошло и глядя на рыжего, начали хохотать, потом старший резко его одернул, и рыжий, присмирев, вышел на улицу, закурив папиросу. Через несколько минут все заснули, захрапели, но Наталья не смыкала глаз, вспоминая Ивана, думая о том, как сильно ей не хватало поддержки мужа.
Ближе к утру она услышала громкий разговор двух немцев на улице, потом они стали орать и ругаться, в итоге оба ввалились в дом. Как поняла Наталья, ввалились в хату два немца, один из них был сильно пьян, второй, часовой, что-то пытался ему объяснить, но тот был неутомим и чего-то настоятельно требовал. Немцы стали выталкивать его, завязалась драка, шум.
Мать обняла испуганных дочерей и сказала им: «Нужно уходить нам к деду Грише», – оставаться там было невыносимо, смотреть на это не было больше сил. Наталья соскочила с печки, накинула на себя что попалось под руку, девочки следом, побежали во двор. Пробегая мимо стола, Наталья сдернула с него клеенку. Зачем она это сделала? Скорее, это внутреннее чувство сработало. На пол полетела вся посуда, которая стояла на столе. Слава Богу, никто не побежал за ними. Они бежали огородами по направлению к дому деда Гриши.
Уже на подходе к дому отца Наталью с дочерями остановил часовой. Он громко крикнул: «Хальт!».
Но тут, откуда не возьмись, появился дед Гриша:
– Вы, милые мои, почто из дома ночью, что случилось?
– Тятя, не спрашивай лучше, пьяные немцы устроили драку, того гляди стрелять начнут, мы испугались и решили убежать.
Дед Гриша стал говорить с часовым на немецком языке, что это его дочь с внучками. Часовой сначала не хотел их пускать, но потом дед смог его убедить, пообещав, что это только на одну ночь. В доме отца тоже были немцы, но до утра баба Хвора всем постелила, девочки улеглись первыми.
Наталья подробно поведала отцу о событиях этой ночи, а рассказать было о чем. Особенно деда рассмешило то, что Наталья схватила клеенку со стола:
– Эх, дурья ты голова, разве об этом сейчас надо думать! Скорее, немцы подумали, что они в драке перевернули стол с их шнапсом и закуской, иначе бы ты получила за это пулю в лоб, – в заключение сказал отец.
Наутро решено было, что Наталья с дочками вернется в свой дом, где они по-прежнему будут жить на правах хозяев. Придя домой, они увидели, что немцы уже встали и хозяйничали в доме Натальи. Они даже не заметили отсутствия хозяйки и ее дочек, каждый занимался своим делом, на их приход не реагировали, как будто они были совершенно невидимые. Наталью это устраивало больше, чем то, что было вчера. Она вышла в сарай, дала корму курам, поросенку, сена корове.
Вдруг Наталья увидела одного немца, по-видимому он нашел сундучок с детским скарбом, который Наталья припрятала не так давно. Немец перебирал детскую одежду, мурлыча себе под нос песенку. Он откладывал в кучку то, что ему приглянулось. Эти детские вещи и платьица дочерей были приготовлены для будущих внуков, так водилось в деревне – в магазинах в то время было пусто, и, если что удавалось достать в районе, собирали и хранили. По-видимому, немец тоже имел детей и решил прибрать находку к своим рукам. Похоже, эти завоеватели ничем не гнушались, все брали, что видели в домах местных жителей. Заботливый папаша не забыл про своих детей, обирая чужих детей. Это был тот немец, который вчера воевал с петухом. Наталья решительно направилась к нему:
– Ах ты, крохобор несчастный, что же ты делаешь, что ты рыщешь? Ты это покупал, наживал, зачем чужое берешь? – распылялась Наталья не на шутку.
Она попыталась вырвать у него из рук платье, которое он держал, но немец с силой оттолкнул ее, выхватил автомат и направил его на женщину.
– Мама убегай, он же убьет тебя, – закричала Таня, увидев эту картину. Наталья отступила и заплакала:
– Я это так не оставлю, я найду на него управу, вор несчастный, мародер. Сегодня же пойду и пожалуюсь на него старшему коменданту, он остановился у старосты Волкова, вот туда я и пойду.
– Мама, не ходи, пусть он подавится этими тряпками, – закричала Таня, глядя на мать испуганными глазами.
Но она решительным шагом направилась к дому старосты, около дома ее встретил часовой, он подошел к ней и на немецком спросил, что ей надо. На крыльцо вышел староста Волков:
– Что, Наталья, пришла, чего надо?
– Разобраться пришла и пожаловаться на мародерство немцев, не брезгуют ничем. Вещи детские, платья девчонок – все забрал один немец, а если слово скажешь, сразу автоматом бряцает, того и гляди убьет. В это время на крыльцо вышел гладко выбритый, холеный офицер, поверх теплого белья у него был накинут китель:
– Что она хочет? Переведи мне, – он позвал переводчика.
Волков оборвал заплакавшую Наталью и сам объяснил суть дела. Офицер сходил в дом, что-то написал на листе бумаги, передал в руки Натальи и сказал: «Отдашь солдатам, которые живут в твоем доме». Сам же ухмыльнулся, глядя на переводчика, и подмигнул ему.
Придя домой, она увидела этого немца, рядом лежала стопка одежды, которую он отложил для себя, все остальное валялось по двору. Она подала ему листок в руки, он удивленно взял его, и стал читать, при этом его глаза сделались злыми, он сжал зубы, затем встал, взял Наталью за шиворот и толкнул, что было силы. Она выскочила и побежала из дома, но он догнал ее и пнул сапогом прямо в живот. Немец отошел на несколько шагов и захохотал, глядя, как она согнулась от боли.
Таня и Аня подняли ее, отряхнули и повели к деду Грише. Дед выслушал ее, горько усмехнулся и сказал:
– Какую ты правду хочешь найти, ты не понимаешь, что случилось, ты понимаешь, к кому ты хотела за поддержкой? Что он написал, ты тоже не знаешь. Он мог написать, чтобы тот просто расстрелял тебя и вручить это тебе. Нужно быть осторожной, не ввязываться ни во что.
– Отец, что нам теперь делать? Домой нельзя, у тебя тоже. Куда нам идти?
Дед Гриша предложил пойти к Надежде, сестре Натальи, которая жила в доме напротив деда Гриши:
– Пойдем к Наде проситься, у нее на постое тоже три немца.
Придя к Наде, дед поговорил со старшим немцем и спросил разрешения Наталье с дочками остаться на некоторое время.
Ближе к полудню по селу пронеслась новость о том, что немцы собирают всех сельчан на сбор у комендатуры, где уже развевался немецкий флаг, на котором была видна фашистская зловещая символика с черным крестом.
Перед комендатурой собралась разношерстная толпа, в основном, это были старики, женщины и дети, лица у всех были угрюмые и мрачные. Рядом стояли и довольные временем люди. Среди них были Лазутин Тарас, его сын Семен, Милак, Матвей Матюхин.
Семен был активным комсомольцем, а теперь врага вместе с папашей перешел на сторону. Все помнили, каким неуравновешенным и не имевшим своего мнения пареньком он был в детстве.
Солнце спряталось за огромными серыми, свинцовыми тучами, было холодно и мрачно. По утрам серебрились первые заморозки. На крыльцо вышло новое начальство, за ними староста из местных, Волков Денис. По обеим сторонам стояли по взводу солдат с автоматами. Они символизировали мощь и силу немецкой армии в этом селе.
Офицер начал свою речь на немецком языке, следом переводчик переводил на русский:
– Немецкая армия под командованием фюрера пришла, чтобы освободить вас от коммунистов и социализма. Мы принесем вам свободу и порядок.
Переводчик, по– видимому, плохо знал русский и долго молчал прежде, чем перевести, это отразилось на лице офицера. Денис Волков отыскал в толпе учительницу немецкого языка, секретаря партийной организации, Веру Коростылеву, и пригласил ее перевести, чтобы сельчане все поняли, это для них важно.
Эта красивая, стройная, средних лет женщина была необычайно строга. Муж ее, Александр, ушел на войну одним из первых, она с двумя детьми осталась в деревне. Толпа поддержала ее. Рая вышла и пошла к комендатуре. Немцы оживились при виде Раи, и заговорили с ней по-немецки, даже предложили сотрудничество в комендатуре. Вера стала переводить, четко чеканя каждое слово:
– Для выполнения приказов комендатуры, в селе Глинное назначается староста – Денис Волков. Всем необходимо выполнять все его распоряжения, беспрекословно. За неповиновение будет расстрел. Это слово прозвучало глухо и непривычно, толпа охнула. Объявляется комендантский час. После 17 часов вечера ходить по селу запрещено, также запрещается собираться группами. – Рая продолжала строго переводить речь коменданта, – Если на руках имеется оружие, нужно сразу его сдать, если обнаружим, расстрел на месте. Для поддержания порядка и лояльности предлагаем вступить в полицию, желающим будет выдана форма, провизия, жалованье в немецких марках.
Группа, которая поддержала новый режим, заметно оживилась. Они переговаривались между собой и потирали руки.
– Желающим записаться в полицию просьба обратиться к старосте. Есть ли вопросы, задавайте.
– Будут ли работать магазины, почта? – раздалось в толпе.
– Нет, этого пока не будет. Идет война. Все будет, когда мы возьмем Москву, уничтожим режим, а потом у вас будет все, что нужно. Собрание закончено. Всем приказано разойтись по домам.
Люди расходились по домам молча, шли тихо подавленно, опустив головы. Теперь они до конца стали понимать, что произошло, в их души поселился страх, ненависть, но в сердцах они надеялись на победу Красной Армии, на разгром врага.
Но среди них были и те, кто радовался, не скрывая это, от своих сельчан. Лазутин Тарас по дороге домой обсуждал с сыном приглашение работать в полиции:
– Вот где себя можно проявить, Семен!
Сын в душе радовался, он считал себя униженным при Советской власти. Еще в 1927 году их семью раскулачили. Они с отцом это хорошо запомнили и ждали момента своего реванша, вот это время и настало. В душе Семена, бывшего комсомольца, в отличие от отца, на душе было не совсем спокойно, он понимал, что пойдет он с отцом на предательство.
– Отец, а что если я не пойду в полицию, я должен подумать, – сомневался Семен, глядя на отца.
– А куда ты пойдешь? В партизаны, в Красную Армию? – горячился отец.
– А я не пойду ни туда и не в полицию, буду просто жить, – парировал Семен, выражая сомнение.
– Да, сын мой, конечно, так тебе и позволили в твоем возрасте сидеть в деревне с бабами, ты должен быть твердый духом, – твердил свое отец.
Думаешь, женишься на Анне, и они оставят тебя в покое, но идет война, время тяжелое, надо решать.
– Аннушка узнает, что я в полиции, все от меня отвернутся, не по душе мне это, отец, – грустно отвечал Семен.
– Ладно, нюни распускать: «Люблю Анну», – бросит, найдем тебе новую невесту! Запишешься завтра же в полицию, я сказал! А не то я породил тебя, я и убью, – запомни, сынок, мои слова.
Они свернули к дому, горячо обсуждая между собой, делая выбор, который может изменить жизнь.
Наталья с дочками не пошла домой, осталась у сестры Нади, у которой были свои дети, два мальчика, младшему, Ванюшке, было всего 9 месяцев. На постое были три немца, которые все время занимались разматыванием проводов, подключали что-то, спорили, записывали. Скорее всего, это были радисты. Казалось, что их не интересует ничего, но это не совсем так. Надя была красивой молодой женщиной, и один немец искоса наблюдал за ней похотливым взглядом, как бы присматривался. Но Надя не обращала на них никакого внимания, делая свои дела как обычно.
На второй день вечером, все улеглись спать. Наталья с девушками залезли на печь, благо, она была широкая и вмещала до четырех человек, спать было тепло и спокойно. Среди ночи проснулся Ванюшка, заплакал, закряхтел, он спал в люльке рядом с кроватью Нади. Она встала и стала ногой качать люльку, и тут вдруг она почувствовала, что чья-то рука гладит ее колено. Надя резко отдернула ногу, как будто ее обожгло, она вскрикнула, заплакал громко малыш, проснулась Наталья и прислушалась, что происходит. Немцы зажгли фитиль и, обращаясь к Наде, спросили, что произошло.
– Меня испугал ваш солдат, – она показала на белобрысого солдата, – зачем он подошел ко мне, когда я была с ребенком? Он пытался со мной заигрывать, я этого не буду терпеть, попрошу прекратить это навсегда.
Немцы плохо понимали русскую речь и больше слушали своего соратника, чем то, что говорила Надя. Немцы заржали, глядя на своего товарища, и на своем языке поговорили с ним, затем выключили свет и улеглись спать.
Наутро, два немца ушли, а третий, ночной блудник, остался, возможно, специально, чтобы взять реванш днем, раз ночью не удалось. Он взял ведро, в котором была питьевая вода, вылил ее в умывальник и приказал Наде принести свежей воды. После этого он снял сапоги, портянки и стал мыть ноги, затем снял штаны и нассал прямо в воду. Женщины молча вышли из дома, но он вернул Надю назад, приказал остаться. Тут не выдержала Наталья и решила ввязаться:
– Что же ты делаешь, сволочь, при детях! Ну и нация! Все полоумные! И еще хотите победить в войне, с такими умишками у вас не получится.
Немец, не понял ее слов, но по глазам засек, что она его оскорбляет, он взял автомат, глядя на Надю приказал постирать его портянки, Надежда отказалась. Неизвестно, чем бы это все закончилось, но вернулись немцы и стали заниматься все вместе своими делами.
Наталья и Надя посокрушались, покачали головами, но ничего сделать они ничего не могли и решили, что пока надо терпеть, ведь у немцев оружие, в следующий раз они могут его и применить. «Будем ждать наших, когда-то все это закончится, освободят и наше село от немцев», – с надеждой заключили сестры.
На второй день пребывания Натальи у сестры ближе к вечеру к ним зашел немец. Таня его вспомнила, он играл в губную гармошку и хотел познакомиться с ней в день прихода их в село. Уже несколько дней он высматривал Таню и выследил ее здесь. Он подошел к ней и протянул ей руку:
– Меня зовут Ганс, а тебя? – показал он рукой на нее.
Таня руку не подала, но сказала: «Таня».
Он вытащил из кармана флакончик духов, открыл его, понюхал сам и протянул Тане, но она отвернулась и отошла к матери.
По-видимому, девушка понравилась Гансу, и он хотел построить отношения, но Таня этого не желала все сердцем. Впоследствии этот немец стал ее преследовать, приходить, проявлять настойчивость. Он даже обращался к деду Грише, чтобы тотему посодействовал. Он сказал Тане, что намерения у него могут перерасти в серьезное чувство. Однажды он привел деда, который вызвал Таню, она вышла не одна, а с сестрой:
– Ну и что ему надо?
Дед переводил.
Ганс взволнованно начал говорить:
– Таня, ты мне понравилась, я мечтал познакомиться с русской девушкой, такой, как ты. Я хочу с тобой встретиться и после войны. – говорил он взволнованно. – А сегодня пришел попрощаться с тобой, меня переводят в другое место, но я найду тебя, жди меня только. Я вернусь за тобой, помни меня.
Глаза его возбужденно горели, он ждал ответа. Анна даже присвистнула:
– Ничего себе, жених! Знаем мы этих фрицев, насмотрелись, шугни его, Таня, отсюда. – и, глядя на немца, добавила – У нас свои парни есть, и мы их ждем, они воюют с вами.
– У него нет девушки в Германии, ему понравилась Таня, – перевел дед Гриша.
Таня покраснела, но ответила ему:
– А вот у меня есть парень, мы любим друг друга, я жду его с войны.
– А где он, почему он тебя не защищает? Ведь мы пришли сюда, и мы победим, мы убьем всех, кто не согласен с нашим режимом. Тебя я сделаю счастливой, поверь мне.
– Кто тебе сказал, что вы победите?! Победим мы, наш народ! – Таня перешла в наступление.
– И все-таки, я желаю найти любовь русской девушки, – он попытался подойти к Тане, приобнять ее, но она увернулась, помахала ему рукой и сказала: «Ауффидерзеен!».
Ганс помахал ей рукой, ответив ей по-русски: «До свидания!», – повернулся и зашагал, то и дело оглядываясь и махая ей рукой.
– Надо же, и среди немцев бывают порядочные люди, но ждать немца – как-то это не по-людски, да и что скажут люди, узнав об этом, – растерянно произнесла Таня.
– Люди узнают, а о чем они узнают? Это только разговоры и ничего больше, правда, Танюша? А мы умеем хранить тайны. – сказал дед Гриша.
На утро немцы, пробывшие здесь несколько дней, получили приказ покинуть село Глинное.
Вернувшись в свой дом, Наталья увидела полный разгром, как будто здесь жили не люди, а скотина. Единственное, к чему они не прикоснулись – это красный угол, где висели иконы, и это обрадовало Наталью. Николай Угодник, Богородица смотрели с одобрением на хозяйку, как бы говоря: «Нужно набраться терпения, стойкости духа, все будет хорошо, мы благословляем вас».
Везде валялась грязная, битая посуда, окурки, бутылки, постель была грязная и вонючая. В сенцах немцы оторвали и выломали на растопку доски, зияли дыры. Наталья выругалась, ведь на улице была зима. Во дворе ее встретила корова, протяжным мычанием жалуясь на долгое отсутствие хозяйки. Боров тоже уцелел и постоянно визжал от голода, курей всех перерезали, везде были остатки пера и крови. Наталья стала убираться во дворе, радуясь, что она с дочками снова вернулись в дом, где нет немцев. Ничего, все уберем, будет все как прежде.
Аня с Таней и Машей принялись убирать в доме. Они наводили порядок, собирали все разбросанные по полу фотографии – немцы разбили все рамки, стекло было повсюду. Девочки удивлялись: «Чем им помешали рамки с фото?!А еще говорили, что они культурные люди. Сволочи, одним словом!».
Таня с любовью брала в руки каждую фотографию, разглаживала ее руками и приговаривала: «Вот папа, а вот они вместе с мамой, это сестренки, а это я».
«Буду помнить вечно и любить тебя, но и ты, конечно, не забудь меня!» – эта надпись красовалась рядом с ее портретом в образе сердечка. Одну такую фотографию она подарила своему парню, Володе Косову, он очень просил ее. «Где он сейчас?» – вспомнила о нем Таня, – «Давно не было от него весточки». Она достала его карточку и всмотрелась в его лицо: молодой, красивый, среднего роста паренек. Как-то заныло под сердцем, жив ли он?
Хотя порядок в доме был наведен, но все напоминало о том, что здесь побывали чужаки, которые посягнули на святыни. В селе, вроде бы, стало спокойно, но немецкий флаг по-прежнему развевался над сельсоветом. На ночь его, все-таки, снимали, а утром снова вывешивали.
По селу теперь шныряли полицаи, их было немало, немцы оставили их для поддержания своего порядка. Время от времени появлялись с проверкой наряды немецких солдат из Кокоревки, Салтановки или Навли. Полицаи, уверенные в своей безнаказанности, проявляли жестокость и раскрепощенность в своих действиях. Они набирали людей для отправки в Германию на работы, забирали продукты, птицу, мясо, а также шныряли по домам в поисках партизан. Командовал полицией Денис Волков, правой рукой был Окунь, Милак и другие.
По ночам было неспокойно, отдаленно слышались взрывы, летали самолеты, порой очень низко – казалось, немцы завладели всем. А когда гремели мощные взрывы, казалось, что земля содрогается. Дед Гриша утверждал, что это не просто взрывы – это наши партизаны пускали под откос немецкие поезда, и мы каждый раз радовались этому событию.
Иногда появлялся Танин друг по школе, Коля Немыкин, он партизанил в лесах. При встрече дед Гриша спрашивал:
– Это ваша работа, Коля, пустили немцам огоньку?
– Да, все возможно, дед. Мы им просто так не сдадимся, едрена мать, мы им тоже покажем и в боях, и в делах, кузькину мать.
– А вы – это кто? Много вас-то? – спрашивал дед.
– Пока не так много, но численность растет с каждым днем. Не имею права разглагольствовать на эту тему, дед Гриша. Жарко будет всем скоро, вот поживем, увидим!
Зима 1942 года выдалась на редкость холодной и снежной. Снегу выпало много, многие дома оказались под снегом, виднелись только крыши. Жизнь в селе, казалось, затихла, но это было только на первый взгляд. Немцы и полицаи вели активную пропагандистскую деятельность на службе у фюрера.
По дворам рыскали полицаи, забирали у людей последнее – нужно же было чем-то кормить всю эту немецкую армию. Люди тоже приспосабливались к этой жизни, как могли: старались прятать все, что считали нужным, лишь бы не попало в руки полицаям, хотя особенно и прятать то было нечего, урожая и запасов с осени было крайне мало. А кому было сеять, сажать, убирать? Мужиков забрали на войну, кто подался в партизаны, в полицаи – в селе остались одни бабы и старики.
Старались снабжать провизией партизан, когда кто-то тайно ночью пробирался в село, но собирали для них заранее. Обычно из партизан пробирался Коля Немыкин или его брат Яков, ребята активные, порядочные. Наталья тоже приносила партизанам все, что могла, из своих припасов. Женщины несли и приговаривали: «Все отдадим вам, родненькие, только разбейте ненавистного врага».
Ребята успокаивали женщин, набивали рюкзаки провизией и под покровом ночи, несмотря на мороз, пробирались тайно в лес, к своим партизанам в отряд.
У Натальи в хозяйстве была корова, боров, они с девочками заложили с осени картошку, свеклу, смололи немного муки, наносили грибов, ягод из леса.
Больше всего Наталья боялась, что уведут немцы-ироды корову, но пока бог миловал, были с молоком. На святки было решено зарезать борова, пока не отняли полицаи. Но прежде думали, как это сделать тихо. Ведь за ходом скотины наблюдали полицаи, и все было записано и взято на учет, а хочется и запасы сделать, и партизанам дать мяса.
Решили дождаться сильной метели и пурги, чтобы не так слышно было, и дождались. Перед святками мороз ослаб, пришли метели. Дед с сыном Данилой собрались ранним утром и пошли к Наталье резать кабана. Данила был мужик средних лет, инвалид, хромой на ногу, но достаточно крепкий и сильный. Они связали кабану ноги веревкой, натянули мешок на голову, затем Данила взял тяжелую дубинку с наконечником и со всей силы ударил кабана в лоб. Кабан даже не успел взвизгнуть, как тело его осело, под тяжестью веса. В это время Данила уперся в бок кабана, поднял его ногу и всадил нож прямо ему в сердце. Прислушались, вроде бы тихо.
– Слава богу, получилось! – облегченно вздохнули мужики и закурили.
Тушу решили не осмаливать, так как запах горелого мяса может привлечь посторонних. Дед Гриша с Данилом быстро разработали тушу – благо, опыта в этом деле было хоть отбавляй. Тушу разрезали по кускам и спрятали по тайникам. Вечером передали партизанам часть туши, они были очень рады такому подкреплению сил.
Казалось, все прошло благополучно, но не тут-то было. Через пару дней у них появился наряд полиции во главе с Окунем. Кто донес – неизвестно, но Окунь был извещен о том, что закололи борова.
Он начал с порога:
– Куда дели кабана? Наталья, отвечай – ты хозяйка, в вашем доме по записи числится кабан.
В разговор вступил дед Гриша:
– Кабан сдох, кормить то нечем, несколько дней не жили мы здесь, он заболел и вот его нет.
Как назло, на глаза попались уши, которые дед принес девчонкам для лакомства.
– Я вижу, вы забили его, где мясо? Вы что не знаете, что за самовольный убой скотины полагается по новому закону расстрел?
– Да хряк он был, мясо у него было несъедобное, с запахом, забили и мясо выбросили, без толку кормить было. Сходи в конную могилу, увидишь его там, туда свалили, – с огорчением говорил дед Гриша.
– Посмотрим, сходим, но если ты соврал, то сам, старый хрен, останешься без своих яиц, – захохотал Окунь и вышел их избы. – А ты, Наталья, пойдем, покажешь, что у тебя можно взять из продуктов.
Все осмотрев, Окунь заглянул в погреб и в конце сказал:
– Если будешь помогать партизанам, то знай, не сносить тебе головы, пеняй на себя, я предупредил тебя, – повернулся и ушел, взяв с собой то, что бросилось на глаза из припасов.
На следующий день по селу пронесся слух, что убили женщину. Она несла картошку и разные припасы партизанам. А в это время полицай просматривал окраину леса. Он окликнул женщину, но она не остановилась, а наоборот, припустила быстрее, полицай выстрелил ей в спину. Убедившись, что она мертва, полицай пошел дальше. Жители похоронили ее на кладбище. А звали ее Алдона, она носила пищу партизанам, там, в отряде, был и ее муж.
