За час до заката пятьдесят копейщиков сменили своих соотечественников у ворот усадьбы капитана. Двое людей Барусса с тревогой ждали прибытия переговорщика от дожа, который предложил им высочайшее помилование, если они беспрепятственно пропустят внутрь солдат дожа, если и когда такой приказ будет отдан. Услышав об убийстве кардинала, наемники решили, что не хотят становиться жертвами неизбежной бойни и потому примут подобное предложение. Начальник копейщиков дожа утверждал, что их сюда прислали, чтобы не допустить бегства преступников, но в знак искренней преданности люди Барусса тут же сообщили ему о смерти Бунюэля. Поскольку венецианские солдаты были совершенно равнодушны к судьбе какого-то французского фата и подозревали, что дожу на него тоже плевать, начальник потребовал немедленно впустить своих копейщиков. Один из сторожей поспешил к воротам, но стрела, выпущенная из окна дома, пронзила предателю ногу, так что он с воем покатился по земле. А затем все покатилось в тартарары. До сего дня венецианцы вполголоса повторяют, что тогда Господь отвратил взгляд Свой от Венеции.

Услышав крики у ворот, Барусс высвободил рычаг требушета, и Гроссбарты радостно завопили, увидев, как якорь, монеты и мертвый кардинал взлетели прямо к закатному солнцу. Родриго бежал по второму этажу, поскольку на первом уже полил каждую комнату маслом. Арбалетчики, которые прежде сторожили рыцаря, теперь стреляли из окон бывших комнат Гроссбартов, а шевалье Жан и Мартин смотрели на катапульту с террасы.

Шевалье Жан был потрясен; желание броситься бежать на другую сторону дома угасло, когда он увидел решимость Барусса. Трое арбалетчиков, оставшихся с ними на террасе, издали три крика и сделали три выстрела, когда копейщики выбежали на двор, обогнув дом со стороны конюшни. Мартин юркнул внутрь, следом за ним помчался шевалье Жан, который испугался, что его может ранить шальной арбалетный болт или убить на месте один из спасителей, не опознавший рыцаря без доспехов.

Из окна на солдат перед входной дверью упала масляная лампа, и несколько человек запылали, как факелы, но потом человек Барусса получил стрелу точно между глаз. Наемник накренился вперед на подоконнике, пока двое его товарищей отступили в зал. На сей раз дож прислал множество лучников, чтобы исправить утреннюю ошибку. Двое выживших охранников увидели в коридоре Родриго, который нервно смеялся на бегу.

Земля вздрогнула под ногами Гроссбартов, когда упал противовес, а наскоро собранная катапульта треснула и развалилась у них за спиной. Уже на первом шаге к дому Аль-Гассур понял, что его нагонят копейщики, так что араб выхватил нож, рассек ремень, удерживавший его якобы отрубленную ногу, бросил костыль на плечо и припустил следом за хозяевами.

На террасе арбалетчики Барусса сделали второй залп, их коллеги из отряда дожа ответили тем же. Двое наемников упали, пронзенные множеством стрел, а третий как раз наклонился, чтобы взять масляную лампу и бросить в нападавших. Когда Гроссбарты во главе с Гегелем взбежали на террасу, каждому досталось по несколько болтов. Они отскочили от плеч Манфрида и ног Гегеля – краденые доспехи спасли им жизни. Аль-Гассур отстал от братьев настолько, что счастливо избежал залпа.

У Барусса брони не было, поэтому два болта вошли капитану в плечо, а третий пронзил бедро. Не обращая внимания на раны, он сбил с ног последнего наемника, когда вломился в дом, так что несчастный упал на свою лампу. Та разлетелась вдребезги, окатив арбалетчика жидким пламенем. Гроссбарты перепрыгнули горящего заживо охранника, следом за ними метнулся Аль-Гассур – за считаные мгновения до того, как копейщики добрались до террасы. Если Гроссбарты и заметили, что их слуга чудесным образом отрастил утраченную конечность, они не подали виду, а промчались по разгоравшейся лестнице следом за раненым капитаном на второй этаж.

Поскольку наемники Барусса бросали со второго этажа масляные лампы в штурмующих, по стенам дома начал карабкаться огонь, а стрелы со свистом летели из затянутых дымом окон. Аль-Гассур обогнал хозяев на лестнице, так что костыль мотылялся прямо перед их измазанными сажей лицами. Балюстрада уже трещала и шипела, сапоги братьев дымились, когда они добрались до растерянных Родриго, Мартина, шевалье Жана и двух оставшихся в живых наемников, которые ждали у запертой двери в комнату Барусса. Бицепс француза прошил болт, выпущенный одним из стрелков дожа, поскольку рыцарь все же попробовал сбежать через парадный вход, а его золотые локоны опалил огонь при поспешном возвращении через пылающий дверной проем.

Возившийся с ключами Барусс, несмотря на тяжелые раны, хохотал так, что тряслись стены. Один из наемников потерял сознание от жара, перевалился через балюстраду и упал, прежде чем кто-либо успел его подхватить. Когда распахнулась дверь, они увидели, что несколько копейщиков все же рискнули войти в пылающий дом и побежали за ними по лестнице. Барусс повернулся, чтобы схватиться с ними, но Гроссбарты затащили его внутрь и захлопнули дверь, зная, что у него остался единственный ключ от клетки, где они все теперь сгрудились. Капитан отомкнул металлическую дверцу, и они ворвались внутрь, но тут Аль-Гассур задел тлеющую дверь, и его пропитанная маслом одежда вспыхнула. Остальные бросились прочь от него, но араб метнулся и сиганул в воду, так что его усы – и все остальное – громко зашипели.

Аль-Гассур всегда считал асексуальность глубоко практичным делом, но, когда открыл глаза в жгучей морской воде и увидел образ ангела всех своих подавленных желаний, воплощение женственности, его сердце начало плавиться, а другая часть тела окаменела. Барусс бросился следом за арабом и выволок его из воды за волосы. Женщина метнулась прочь в темный угол бассейна. Шевалье Жан попытался превратить свою рану в драму и трагедию, но протяжные стоны принесли ему лишь оплеуху от Гегеля. Когда последний оставшийся наемник вытащил болт из его руки, гордый рыцарь хотел было лишиться чувств, но Гегель ухмыльнулся и подставил острие кирки под его подбородок. Это сразу помогло французу твердо встать на ноги.

Манфрид догнал капитана и хорошенько пнул ногой Аль-Гассура, который завывал на полу. Нужда заставила араба сделать то, о чем Манфрид тайно мечтал всякий раз, входя в эту комнату. Барусс стащил простыню с кровати и перевалился через край громадной ванны. Оказавшись по пояс в воде, он что-то зашептал, обращаясь к женщине.

Где-то за дверью обрушилась балка; копейщики, пытавшиеся пробиться внутрь, завопили, когда пол подался под ногами и увлек их в огненную преисподнюю. Тот, что успел схватиться за балюстраду, страдал чуть дольше товарищей, но наконец разжал сплавившиеся пальцы и упал. Мартин носился по комнате, рассыпаясь в проклятьях, и плевался, его слюна шипела на дымящихся коврах.

– К Деве! – заревел Гегель, хватая одну из сваленных на столе сумок и засовывая ее Мартину под левую руку.

Барусс загородил Манфриду вид, но затем она выступила вперед. Ее тело укрывало лишь мокрое полупрозрачное полотно. Аль-Гассур пополз за последним наемником и Родриго, которые уже скрылись за статуей Девы Марии. Гегель схватил брата за руку и прижал к его груди сумку.

– Это не Гипет, братец, – нараспев проговорил Гегель, глядя Манфриду в глаза.

Она сделала еще шаг по направлению к Манфриду, но тот сумел найти в себе силы отвернуться. Шевалье Жан и наемник спускались за Родриго по железным скобам; за ними, немного поотстав, пыхтел Мартин. Аль-Гассур потянулся за упавшей на пол монеткой, но та обожгла ему пальцы, а где-то в комнате начали взрываться бутылки, взревел огонь, и на них посыпались осколки стекла, сверкающие в охватившем стены пламени. Затем Гегель швырнул арабу полный мешок дукатов, который тот подхватил, заслышав звон, вместе со своим упавшим костылем, прежде чем скрыться в шахте.

Капитан вскинул на плечо одну из сумок, но оставалось еще шесть, и братья неуклюже сбросили их в колодец позади Пресвятой Девы. За их спинами раздался жутких хруст и треск, и Гроссбарты увидели, как вся громадная ванна сперва на миг приподнялась, а затем рухнула вниз, увлекая за собой пол в комнате. Гегель прыгнул за Деву и задом принялся спускаться в колодец, но с досадой заметил, что Манфрид повернулся к чему-то невидимому для брата. Гегель успел преодолеть всего одну скобу, прежде чем вообразил, как коварная женщина губит разом Барусса и Манфрида.

Упавшее сверху стропило придавило женщину к полу. Капитан безуспешно попытался его поднять, завопив, когда тлеющее дерево обожгло ему руки. В нос Манфриду ударила вонь горелой кожи и мяса; он отвернулся от Девы и брата, чтобы помочь капитану. Женщина не кричала, не стонала, не плакала, лишь улыбнулась им, когда они подняли с ее ног пылающее бревно. Она скользнула прочь, и мужчины бросили стропило – в тот самый миг, когда пол провалился под балкой.

Теперь от Девы их отделяла пропасть, по трескучим стенам вокруг их островка пола вилось пламя. Лицо капитана потемнело, его слезы превращались в пар прежде, чем касались земли. Манфрид схватил женщину в охапку, покрепче уперся каблуками в пол и швырнул ее через огненный провал. Она ударилась головой о ноги Девы, растянулась и лежала неподвижно. Капитан взвыл и прыгнул следом.

И почти допрыгнул.

Его ноги болтались над пламенным пеклом, пальцы вцепились в дымящийся пол, а Барусс, не сводя глаз с ее прекрасного лица, попытался подтянуть свою тушу наверх. Манфрид прыгнул за ним, перестарался и врезался в Деву. Он свернул статую с пьедестала, та зашаталась и повалилась, разорвав стену так, словно та была сделана из мокрого пергамента. Инстинктивно Гроссбарт попытался не дать Ей упасть, но потом почувствовал руку на своей лодыжке и увидел, как женщина улыбается ему, несмотря на кровь, бегущую по лбу. Забыв о капитане, Манфрид упал на колени, чтобы поцеловать ее, но тут из колодца выбрался Гегель и все испортил.

Увидев, что женщина смотрит не на него, а на Манфрида, Барусс разжал пальцы и закрыл глаза. Гегель, который успел привязать себя к железной скобе веревкой, метнулся к Баруссу. Ему удалось перехватить одну из рук капитана, но, лежа на животе, Гроссбарт мог только удерживать его и смотреть в удивительно спокойное лицо Барусса.

Манфрид поднял ее, так что простыня прилипла к его доспеху, отвел глаза и легонько подтолкнул женщину к колодцу. Гегель хрипел и извивался на полу: капитан постепенно выскальзывал из его хватки. Но тут подоспел Манфрид, и вместе они сумели вытащить Барусса наверх. Еще кусок пола осыпался под грудью капитана, так что братья его чуть не потеряли, прежде чем они втроем спиной вперед упали в нишу, где прежде стояла статуя. Гегель перерезал веревку и стал спускаться по скобам. Барусс подтолкнул Манфрида за ним. Капитан уходил последним, железные скобы обжигали ему ладони. Прощальный взгляд, который он бросил на свой дом, затмевали волны жара и клубы дыма.

Родриго шел по узкому выступу вдоль канала. Сальная свеча, которую он поджег от стены, прежде чем спуститься сюда, осветила шевалье Жана и наемника у него за спиной. Каждому из них Родриго выдал по свече. У рыцаря не было сил, чтобы напасть на них или попытаться бежать: он тяжело дышал, прислонившись к стене и опустив босые ноги в воду. Затем подоспели Мартин и Аль-Гассур. Позади них упали несколько сумок. Затем – ничего.

Когда все поняли, что оставшиеся четверо, наверное, заживо испеклись наверху, спутники разделили сумки, которые могли унести, и двинулись прочь. Только Мартин задержался, чтобы помолиться в вихре искр, сыпавшихся из колодца. Каменный потолок вздрогнул, и они ускорили шаг, но остановились, услышав торжествующий вопль Мартина. В зареве из колодца они увидели бледную, но целую и невредимую женщину.

Затем вниз свалился Гегель и заорал:

– Постойте, пиздюки драные!

Манфрид сорвался с последних нескольких ступеней и чуть не скатился в канал, но Гегель помог ему подняться. Братья чудом избежали смерти под тушей Барусса, который едва не застрял в узком колодце. Схватив оставшиеся сумки, он подтолкнул их вперед по выступу, туда, где ждали остальные. Из трубы позади них сыпались горящие обломки, освещавшие дорогу.

Женщина взяла Барусса под руку и при этом улыбнулась Манфриду. Они спешили прочь по тоннелю, свечи гасли одна за другой – под каплями воды и нечистот. Последняя погасла ровно в тот момент, когда маленький отряд оказался у лестницы, по пояс в зловонной воде.

– Сколько моих людей с нами? – спросил Барусс.

– Мы все – ваши люди, капитан, – воскликнул Родриго.

– Да нет, моих личных негодяев, – пояснил Барусс.

– Мы тут оба с Гегелем, – отозвался Манфрид.

– Это я знаю, – вспылил Барусс. – Я имел в виду парней, нанятых для охраны усадьбы, которые пополнят команду на борту у Анджелино.

– Моя собственная персона, – сказал наемник, – как то: Рафаэль.

– Кто еще? – спросил Барусс.

– Моя собственная персона одна, – ответил Рафаэль, которому немецкий явно не давался.

– Серы черту в нужник. – Барусс потер обожженными пальцами черный лоб.

– Также тут суть мой… э-э… мой… – Рафаэль сказал что-то на языке, которого не понимал никто, кроме шевалье Жана, затем просветлел: —…заложник! Тут еще мой заложник.

– Рыцарь? – уточнил Барусс, щурясь в темноте, затем переключился на итальянский: – Ты все еще с нами, Жан?

– «Мессер Жан», – возмущенно поправил тот.

– Нам свидетели не нужны, – заявил Барусс. – Рафаэль, перережь ему глотку.

– Постой! – взвизгнул шевалье Жан.

– Постой, – согласился Барусс.

– Поторопитесь, – добавил Гегель по-немецки, глядя на лестницу.

– Хотя наш план до сего часа работал безупречно, – затянул шевалье Жан, – моя смерть может его испортить.

– Это как же? – уточнил Барусс, выхватил саблю и шагнул на звук голоса французского рыцаря.

– Если мое тело найдут здесь или поток вынесет его в каналы, что тогда? Дож поймет, что кто-то сбежал и не погиб в пожаре! – улыбнулся собственной мудрости шевалье Жан. – И если вас обнаружат после того, как мы отсюда выйдем, по-прежнему остается моя баснословная цена в форме выкупа.

– Моей собственной персоне его немножко убить? – спросил по-немецки Рафаэль из-за плеча рыцаря.

– Нет, – решил Барусс, повинуясь минутному капризу. – Мы успеем его прикончить. Не представляю, правда, как мы можем заставить кого-то выплатить этот «баснословный выкуп». Ладно, полезли наверх.

Гегель разогнал собак, которые возились у выхода из тоннеля: с обычным садистским удовольствием проломил одной из них голову киркой. Переулки огласились страшным лаем, но, в отличие от тишины прошлой ночи, сегодня весь город гудел и дрожал. Следующим на улицу выбрался Манфрид и тут же поскользнулся в рыбном болоте прямо перед Родриго. Затем поднялись остальные. Последней выкарабкалась на улицу женщина. Гегель подошел к перекрестку, но не нашел и следа мертвых беспризорников. Прислонившись к стене, он понял, что дорогу им освещает не только заходящее солнце – дом Барусса по-прежнему горел.

В переулках никого не было, кроме нескольких пьяных попрошаек, которых Барусс безжалостно приказал убить. Манфрид и Гегель расхохотались, когда шевалье Жан предложил в этом помощь, а потом с гордостью приняли эту обязанность на себя. Аль-Гассур узнал одну из жертв – своего приятеля-мошенника по имени Шестипалый Пьетро, и нелюбовь араба к Гроссбартам сменилась полноправной ненавистью. Он тут же попытался сбежать от этих мерзавцев, но братья его вернули в строй несколькими меткими пинками. Аль-Гассур проклял себя за то, что под землей снова подвязал ногу. Предсмертные вопли несчастных пьяниц не привлекли ничьего внимания, и маленький отряд без приключений добрался до таверны.

Анджелино впустил их в заднюю комнату, а оттуда в зал, где находился только слепой трактирщик. Отряд рассыпался, затем вновь воссоединился у очага: кто-то подтаскивал стулья, кто-то выжимал одежду. Слепой старик не успел выйти из-за стойки, до того, как на него обрушились Гроссбарты, требуя одну кружку пива за другой. Когда они просто выкатили бочку из-за стойки, старик сник, но протестовать не решился.

Анджелино ухмыльнулся Баруссу:

– Что ты наделал?

– Устроил ему пекло с ясного неба, в которое бы он сам меня бросил, – самодовольно пояснил капитан.

– С ясного неба! Золотой дождь пролился над Венецией, а? Кабы я не знал, что где лежит, сам бы сейчас вместе со всеми пытался отыскать себе пару дукатов.

– А якорь произвел должное впечатление?

– Якорь?

– Якорь прямо на голову Страфаларии, если мои мастера правильно собрали машину.

– Будем надеяться, что так, хотя не могу сказать, попал он в цель или нет.

В этот момент Анджелино заметил женщину и вздрогнул. Она сидела на полу, прижав ухо к стене между пивной бочкой и входной дверью.

– Господи Иисусе.

– Ты – хороший человек, – прошептал Барусс, сжимая плечо Анджелино. – Мы скоро от нее избавимся.

– Скорей бы, – ответил Анджелино и, увидев боль на лице друга, добавил: – Но чему быть, того не миновать.

– А где Зеппе? – вмешался в разговор Гегель.

– На судне, – ответил Анджелино, – как только подойдут остальные ваши люди, отчаливаем.

– Какие остальные люди? – спросил Манфрид.

– Остальная команда, которую вы обещали привести, – сказал Анджелино и резко повернулся к Баруссу. – Ты говорил больше шести, но меньше дюжины, если не считать этой компании?

Барусс печально покачал головой:

– Не думал, что всех моих наемников, кроме одного, растопчут, как спелый виноград.

Анджелино опустил голову:

– Черт побери, Алексий, ты хочешь сказать, что нам плыть через моря с этой братией, и все? Это не скелет даже, просто несколько костей!

– Уже ничего не поделаешь, – пожал плечами Барусс. – Так что пошли.

Анджелино опять покосился на женщину:

– Уверен, что нет другого варианта? Только на борту с нами?

– Анджелино, – проговорил Барусс, – прошу тебя…

– Ничего не поделаешь, слышал, слышал, – перебил Анджелино. – Но Джузеппе это не понравится.

– Джузеппе? – нахмурился Барусс. – Только не он.

– Именно он, – набычился в ответ Анджелино. – Я капитан, и я набираю себе команду. Если не я решаю, кого ты берешь с собой, уж точно не твое собачье дело, кого беру я.

– А кто еще на борту? – спросил Барусс.

– Скоро узнаем, – вмешался Гегель. – Пора уходить. Эй, свинорыл, помог бы мне, что ли!

С трудом оторвав от женщины глаза, Манфрид как следует приладил затычку, затем перевернул бочку и покатил к двери. Остальные столпились у выхода позади Анджелино, при этом Рафаэль не забывал все время стоять за спиной шевалье Жана. Гегель вернулся к стойке и вытащил на свет Аль-Гассура, который заполз в укрытие и притворялся спящим. Отправив араба к другим, Гегель сунул руку в сумку, вытащил золотой слиток и протянул его слепому трактирщику.

– Если ублюдок, которому ты попытаешься это сбыть, скажет, мол, фальшивка, кусай его за лицо, вцепляйся в слиток и ори, пока стража не подоспеет, – посоветовал Гегель.

Трактирщик пробурчал что-то невразумительное, может быть, по-итальянски, но золото со стойки вмиг испарилось. Вновь повернувшись к встревоженным спутникам, Гегель ухмыльнулся и поднял кирку. Капитан протянул руку женщине, и та встала рядом с ним.

– Попрощайтесь с этим городом и пожелайте ему удачи, – объявил Барусс. – Только самые глупые из вас могут надеяться снова его увидеть, ибо теперь преступления наши не сосчитать. Мы должны навеки покинуть его, и, если будет на то милость Божья, нас ждет судьба получше, чем всех здесь живущих. Проклятия их не найдут нас, и суд, который они хотели бы учинить, не свершится.

Родриго закрыл глаза и прошептал слова прощания единственному городу, который знал, городу, где из поколения в поколение жили и умирали его предки. Мартин зевнул, Аль-Гассур тоже, а на глаза французскому рыцарю навернулись слезы, когда он осознал, что его все-таки не спасут. Рафаэлю понравилась мелодраматическая речь капитана, поскольку наемник менее всех прочих представлял, куда они отправляются.

– Наружу, а потом до конца причала, – сообщил Анджелино. – Они засветят фонарь, как только мы откроем дверь, так что не ошибетесь. Но если кого увидите слева или справа, хватайте и убивайте, молодого и старого, мужчину или женщину.

– Ну, вперед, – сказал Манфрид, поднимая заряженный арбалет.

– Благослови нас Дева Мария, – нараспев проговорил Мартин, и Анджелино распахнул дверь.

Ни о какой скрытности на пути к кораблю не было речи. Отряд только что не кричал на бегу. Глухая неудача привела подвыпившую пару к портовой таверне, где можно было бы отпраздновать обретение пяти золотых дукатов, которые свалились в канаву перед ними прямо с неба. Аль-Гассур и Родриго отвели глаза, когда Гроссбарты взялись за дело. Болт Манфрида вонзился в грудь удивленной девушке, и, прежде чем ее череп треснул от удара о мостовую, Гегель вогнал кирку в сердце ее кавалера.

Других свидетелей не оказалось. Гроссбарты быстро сбросили тела с причала, прежде чем вернуться за своей бочкой. Подкатив ее к кораблю, они услышали яростный спор между Джузеппе и Баруссом, но прежде чем братья успели вмешаться, Джузеппе смирился, когда на сторону капитана встал Анджелино. Не торопясь, Гроссбарты вкатили бочку по трапу, и пара молодых крепышей в заляпанных смолой штанах отвязали швартовы. Хотя братьям было очень интересно узнать, как двигается корабль, Барусс прогнал их под палубу, с глаз долой. Спрыгнув с крутой лесенки, Гроссбарты увидели своих товарищей, которые уже расположились в большой пустой комнате. Но только когда матросы спустили вниз бочку с пивом, братья успокоились и уверились, что до Гипта теперь рукой подать – всего-то пересечь море.

– За что вы свой корабль держите? – спросил Гегель у великана по имени Мерли.

– Вы скоро привыкнете к качке, – снисходительно ответил тот.

– Еще раз попробуешь меня мочой напоить, твоя покраснеет, – пригрозил Гегель, раздраженный веселым хрюканьем брата. – Имя какое, парень? Мне говорили, что вы их как-то называете.

– «Поцелуй Горгоны», – ответил Мерли.

– Что ж, – заключил Манфрид, – красивое имя.