Аль-Гассур спал в углу, погруженный в видения, где он плыл по подземным океанам со своим новым братом и их безымянной женой. Они с Баруссом стали теперь даже более близки, чем кровные родичи, связанные друг с другом священным браком, как и со своей общей суженой. Ее песня навеки связала их троих, и в темнейших глубинах, укрытых сверху мирами верхних морей, а поверх них – мирами суши, чтобы их не достиг свет солнца и луны, Аль-Гассур понял, что обрел наконец дом, где его не будут судить лишь по внешности и одежде.

Крики вырвали Аль-Гассура из сновидений, и он перекатился на бок, давясь сонным смехом. Вчера, прижав ухо к двери, он узнал, что они задумали сделать там, на палубе, и полностью одобрил этот план. От шума и воплей очнулся и Родриго: у него мучительно гудела голова, все мышцы ныли от вынужденной позы, в которой он провел ночь по прихоти кулака шевалье Жана.

Кое-как поднявшись на ноги, Родриго потребовал отчета, что произошло прошлой ночью, но араб ответил вполне убедительным подражанием голосу покойного брата юноши и бывшего хозяина самого Аль-Гассура – Эннио. Когда Родриго двинулся к щуплому слуге, чтобы выбить из него правду, если придется, араб метнулся прочь. Крики наверху стали громче, Родриго не сдавался, но даже на одной ноге добыча все время от него ускользала.

– Их вешают! – взвизгнул наконец Аль-Гассур, пока они оба танцевали по крошечной комнатке. – Смерть Гроссбартам! Смерть!

– Что? – Родриго замер. – А что Барусс об этом думает?

– Он избит и связан! Эти ублюдки убили ее, теперь убьют его, а потом и меня!

– Гроссбарты?

Поскольку Родриго всю ночь провалялся в кубрике, ему, наверное, было простительно, что он не догадался, какие события произошли после его судьбоносной встречи с кулаком шевалье Жана.

– Смерть предателям! Справедливая кара за их преступленья! За Шестипалого Пьетро, зарезанного на улице! За моего брата Барусса и за нашу жену! Кара!

Аль-Гассур закрыл глаза, и Родриго подавил в себе желание ударить бывшего обитателя сарая в усадьбе Барусса.

– Закрой рот, а то пожалеешь, что Гроссбарты до тебя не добрались, – бросил Родриго и сплюнул, но драматически выйти после этих слов не получилось: дверь оказалась заперта с другой стороны. Юноша выхватил клинок, принялся сыпать проклятиями и рубить дверь.

Сны предупредили Гегеля о грядущей угрозе, но, когда он открыл глаза и рот, чтобы предостеречь брата, предатель Джузеппе уже накинул петлю ему на шею, а на крышке трюмного люка лежал покалеченный Леоне и целился из арбалета точно в лицо Гроссбарту. Шевалье Жан занес веревку над головой Манфрида, а тяжелая сабля Лючано щекотала тому живот. Братья обменялись взглядами, но не шевельнулись, поскольку разом поняли, что нервозность заговорщиков может закончиться для них фатально. Теперь, задним умом, Гроссбарты, конечно, решили, что так попасться – во сне, на открытой палубе – было довольно глупо и постыдно и, честно говоря, вполне предотвратимо.

Рядом с Баруссом лежал окровавленный и связанный Рафаэль. Заговорщики хотели переманить его на свою сторону, но их планы испортил праведный гнев шевалье Жана. Рыцарь настаивал, что этот человек будет хранить верность Гроссбартам, чтобы получить повод хорошенько его избить, а лучше и вовсе прикончить. Петли свисали с реев, но все были согласны, что сначала над братьями нужно поглумиться.

– Это что за вероломство? – возмутился Гегель.

– Ты – бунтовщик, и как капитан этого судна я обязан перед Богом и людьми вас повесить, – выдохнул Джузеппе в ухо Гегелю. – Я говорил Анджелино не браться за этот рейс. Если бы он послушал своего первого помощника, остался бы жив, а вы, псы, уже померли бы.

– Вот уж отблагодарили нас за то, что жизнь вам спасли, – протянул Манфрид.

Шевалье Жан обратился к Джузеппе по-итальянски, моряк перевел его слова на немецкий:

– Он хочет поблагодарить вас за то, что вы помяли его доспехи, и они теперь воняют как пейзанский понос.

Тем не менее рыцарь, разумеется, надел свои якобы помятые и вонючие латы, прежде чем попытаться повесить Гроссбартов. Он пнул ногой обрывок шкота, валявшийся у ног Лючано, и кивком указал на Манфрида. Четверо заговорщиков на некоторое время погрузились в короткий, но горячий спор о том, рискнуть и попытаться связать Гроссбартам руки или вздернуть как есть. В конце концов они решили, что если кто-то из братьев вывернется из петли, их всегда можно пристрелить или зарубить, и от дополнительного связывания отказались.

– Отрубим вам головы, чтобы поднести дожу и вернуться домой! – объявил Джузеппе. – Привезем еще и Барусса, и нас встретят как героев, да еще золото вашего дурня-капитана нам достанется.

– Готов, братец? – спросил Гегель по-гроссбартски.

Но прежде чем Манфрид успел ответить или что-то сделать, Джузеппе побежал прочь по палубе, и веревка вздернула Гегеля на ноги. Подпрыгивая на опухшей ноге, Гегель потянулся рукой к поясу, но все ножи пропали. Он заметил кусочек алого кушака, торчавший из-за мачты, и его уныние расцветилось ненавистью.

– Ах ты, сопливый пиздюк! – прохрипел Гегель. – Ты же с нами должен быть! Помогать биться с Ее врагами!

– Воля Марии исполнится, – ответил Мартин, покорно выходя из укрытия. – Мы – лишь орудия высшей воли.

– Будьте вы прокляты! – взревел Манфрид и саданул локтем шевалье Жана так, что боль от удара по нагруднику отозвалась в плече. – Вы все тут – драные еретики, вот вы кто!

– Жалко, что мы не можем вас сжечь!

Джузеппе потянул снова, и ноги Гегеля оторвались от палубы. Гроссбарт ухватил веревку обеими руками, чтобы петля не сломала ему шею. Раскачиваясь, он попытался достать ногой Джузеппе, но тот лишь подтянул его повыше. Гегель сучил ногами, безуспешно пытаясь найти хоть какую-то опору на парусе за своей спиной.

– Клянусь бородой брата, лучше бы вы нас распяли! – взвыл Манфрид, пытаясь достать ногой Лючано.

– Отличная идея! – согласился Мартин, отрезал два куска веревки и принялся взбираться на мачту, цепляясь здоровой рукой.

– Эй, постой, – окликнул его Джузеппе, – у нас нет ни гвоздей, ни времени.

– На самом деле, – пропыхтел в ответ Мартин, – веревки хватит, ибо самоубиение свершает Господь.

Шевалье Жан спросил у Джузеппе, что за чертовщина тут творится, но вместо того чтобы поддержать нового капитана, рыцарь рассмеялся, когда тот перевел. Эта идея успокоила и осужденных, так что Джузеппе смирился – по крайней мере, в случае первого Гроссбарта. Он подтянул Гегеля еще выше, и вскоре тот качнулся так близко, что Мартин сумел его поймать. Разумеется, это означало, что Гегель мог схватить Мартина, что и сделал, хоть это и означало для него верную смерть.

Петля затянулась на горле Гегеля и стала его душить, а сам он душил Мартина. Потом Гегель заметил рукоятку своего ножа, которая торчала из-под кардинальского облачения, отпустил священника и неуклюже перекинул одну руку через рей. Гроссбарт злобно воззрился на хрипящего кардинала, который чуть не свалился с мачты.

Немного поругавшись с Мартином, Гегель смирился и позволил слабенько привязать свои руки к рею, чтобы снизу казалось, будто он распят. На самом деле локти и ладони его поддерживали. Отсюда он разглядел, что веревка у него на шее переброшена через противоположный рей, так что он все равно повесится, если высвободится или если Джузеппе натянет веревку.

На палубе даже Джузеппе отвлекся на Рафаэля, который перетер веревку о торчащий гвоздь и вцепился в Лючано. Манфрид ухватился за петлю и отпрыгнул в сторону, увлекая за собой шевалье Жана. Рыцарю хватило ума не отпускать пойманного Гроссбарта, и его потащило вперед, когда Манфрид качнулся и чуть не задел Лючано и Рафаэля. Мартин застыл на полпути вниз, незаметно уложил кинжал на рее за левой рукой Гегеля.

Джузеппе осознал, что ситуация изменилась, и налег на веревку Гегеля всем весом, а потом закрепил ее на фальшборте у себя за спиной. Мартин привязал Гроссбарта только для виду, но, когда веревка потянула его в сторону фок-мачты, он не успел вовремя выпростать руки. Гегель ощутил, как веревка врезается ему в шею, мог только хрипеть и молиться.

Манфрид, который по-прежнему висел на собственной веревке, качнулся обратно в сторону рыцаря. Под ними катались Лючано и Рафаэль, которые отчаянно боролись за саблю Лючано. Ноги Манфрида врезались шевалье Жану точно в грудь, и он упал навзничь, но, поскольку рыцарь не выпустил при этом веревку, Манфрид взлетел выше. Джузеппе замахнулся, чтобы ударить по ногам клинком, но прежде чем он нанес удар, Леоне вскрикнул и разрядил арбалет.

У трапа возник Родриго, и болт Леоне пролетел у него над плечом. Моряк в панике начал перезаряжать оружие, а Джузеппе бросился на Родриго, который понятия не имел, что произошло, но поднял меч, чтобы разъяренный первый помощник не зарубил его на месте. Шевалье Жан поднялся на ноги, так что Манфрид опустился ниже.

– Гегель! – выкрикнул Манфрид, заметив Родриго.

Юноша поднял глаза на распятого Гроссбарта и чуть не поплатился за это ухом: сабля Джузеппе едва коснулась его лица. Родриго парировал удар и отступил. Главный заговорщик возмещал недостаток умения яростью, а долгое обучение Родриго мало подкреплялось школой настоящего боя. Поэтому великолепный финт юноши позволил ему обойти клинок противника и ранить его в левую руку, а потом взбешенный моряк снес с головы Родриго часть кожи с волосами.

Перед глазами Гегеля вспыхивали и гасли световые пятна, он сучил ногами и скрипел зубами. Звуки снизу доносились все глуше, боковое зрение заполонили тени, смыкавшие кольцо вокруг растущих проблесков света. А потом и их поглотила черная волна, так что Гегель остался в кромешной тьме совсем один.

Мартин забрался обратно на мачту исключительно из чувства самосохранения, но, когда добрался до рея, понял, что произошло с Гегелем. Пытаясь устроиться на рее, священник толкнул коленом кинжал, и тот, кувыркаясь, полетел куда-то в трюм. Мартин не смог придумать, что еще сделать, поэтому стал отвязывать Гегеля единственной свободной рукой.

Рафаэль ударил Лючано коленом между ног, моряк нанес удар лбом в лицо и сломал наемнику нос – в третий раз за его короткую жизнь. После второго удара в пах Лючано выпустил меч и лишился чувств на несколько мгновений, которых Рафаэлю как раз хватило, чтобы завладеть оружием и встать. Он двинул Лючано сапогом в лицо, чтобы не остаться в долгу с носом. Полуослепший от крови и боли в носу, наемник оглянулся в поисках следующей цели и увидел рядом шевалье Жана.

Рыцарь почувствовал, как возвращается паника, когда все происходящее стало меньше напоминать расправу над крестьянами, задумавшими устроить жакерию, а больше – жестокую битву при Пуатье, в которой, правда, он сложил оружие и насладился кратким периодом отдыха, пока за него не заплатили выкуп. Как бы ни был наивен французский аристократ, от этой шайки он не ожидал куртуазного и благородного поведения. Он выпустил веревку, и Манфрид упал прямо на плечи Рафаэлю. Они оба повалились на палубу, а шевалье Жан выхватил меч, который отыскал прошлой ночью.

Родриго неуклюже отступал; кровь обожгла ему один глаз, но юноша сумел уклониться от следующего взмаха клинком Джузеппе. Не иначе, как по воле Провидения, моряк прогнал его через всю палубу, пока оба не очутились рядом с веревкой Гегеля, которую Джузеппе нечаянно перерубил, когда Родриго в очередной раз пригнулся. Веревка просвистела перед лицом моряка, и тот рефлекторно отскочил; под колени ему попалось ограждение трюма. Главный заговорщик упал спиной вперед в открытый трюм, на миг погрузился в соленую воду и вынырнул, чтобы увидеть, как на него падает отвязанный Гегель. Мартин успел освободить левую руку Гроссбарта и достаточно повозился с правой, чтобы она выскользнула из пут.

Снова щелкнул арбалет Леоне, и на этот раз болт вошел в плоть. Перепуганному моряку на миг показалось, что Родриго буквально поймал стрелу в воздухе, но потом кровь хлынула по обеим сторонам ладони. Родриго посмотрел на болт, прошивший насквозь его руку, и удивился, почему ему не больно, и в этот миг боль пришла. Леоне выронил арбалет и попытался вытащить нож, но клинок Родриго проскользнул у него между зубов и вышел из шеи сзади. Кровь брызнула в лицо юноше, когда он провернул оружие, чтобы высвободить его.

Приметив свою булаву на палубе, Манфрид ринулся к ней, а Рафаэль набросился на шевалье Жана. Оружие наемника отскочило от рыцарских лат, и француз ударил Рафаэля по голове навершием меча. Тот повалился к ногам рыцаря, который с размаху пнул поверженного противника ногой в живот. Шевалье Жан еще долго избивал бы своего прежнего сторожа, но заметил, как Манфрид бежит по палубе, и погнался за ним.

Джузеппе видел, что Гегель падает прямо на него, но не успел отодвинуться, прежде чем Гроссбарт приземлился. И, хотя душа Гегеля пребывала в тот миг в лоне Девы Марии, его тело совершило еще один смертный грех, когда своим весом вогнало голову Джузеппе под воду и раскроило ему череп о край золотого слитка. Трупы Джузеппе и морской твари смягчили падение Гегеля лучше, чем золото и вода помогли Леоне прошлой ночью. Когда холодная жидкость обволокла спину Гроссбарта, его легкие рефлекторно потянули в себя воздух, а могучие мускулы шеи сумели ослабить петлю. Омерзительная рыбья вонь убитого чудища, которую он вдохнул вместе с воздухом, заставила его закашляться, а желудок – судорожно сжаться. Гегель Гроссбарт снова вздохнул, но уже потому, что плотский мир так жестоко обошелся с его умиравшими чувствами.

Манфрид сжал в одной руке свою булаву, в другой – валявшуюся неподалеку кирку брата. Затем он повернулся к шевалье Жану, как раз когда рыцарь ударил мечом наотмашь. Клинок разлетелся на части от встречного удара булавы Манфрида, металлические осколки застучали по латному нагруднику и впились в кожу Гроссбарта. Тем же движением Манфрид вогнал кирку в промежность рыцарю, так что железное острие пробило рваную дыру в гульфике и в том, что он призван был защищать.

Оказавшись вплотную к противнику, Манфрид не мог уклониться от обломка меча шевалье Жана, который устремился к посиневшему горлу Гроссбарта. Однако рыцарь почему-то выпустил оружие и неуклюже отвесил ему пощечину, так что сломанный клинок рассек прежде целое ухо одного из братьев и улетел за борт. Удар Родриго не смог пробить толстый железный наруч, но его хватило, чтобы обезоружить шевалье Жана и еще сильнее разъярить Манфрида.

Онемение в паху рыцаря сменилось обжигающей болью, когда Манфрид рывком высвободил кирку. Прежде чем шевалье Жан успел совладать с ней, Гроссбарт и Родриго повалили его на палубу. Латы прогибались там, где на них приходились удары булавы, оставляя кровоподтеки на коже и внутренних органах под ней. Клинок Родриго отхватил рыцарю кончик носа, наружу хлынули кровь и слизь, лишив его даже подобия почетной смерти. Жан прикрыл изуродованное лицо руками и стал ждать удара, который прервал бы разом и жизнь, и унижение.

– Держи его здесь, но, если убьешь, тебе конец, – прорычал Манфрид Родриго и бросился прочь, чтобы найти брата.

Мартин увидел Манфрида, который бегал по палубе и звал брата, но не подал голоса, только съежился на верхушке мачты и стал молиться. Потом Манфрид увидел лежавшего в трюме брата: белое лицо, неподвижное тело. Хриплое дыхание Гегеля замедлилось до неприметного свиста, но Манфрид подхватил его, перебросил через плечо и потащил наверх, будто брат просто напился до бесчувствия. Вернувшись к шевалье Жану и почему-то рыдающему Родриго, Манфрид бросил Гегеля сверху на рыцаря.

Тот приземлился лицом к лицу с французом, и тот отнял руки от собственного изуродованного носа, чтобы столкнуть с себя Гроссбарта. Не обращая внимания на попытки шевалье Жана, Манфрид подтянул безвольное тело брата повыше, чтобы оно закрыло рыцарю рот, а в жалких остатках носа накопилось слишком много крови, чтобы дышать. Манфрид надавил на спину Гегелю и душил рыцаря, пока тот не прекратил извиваться. Потом Гроссбарт позволил французу сделать один отчаянный глоток воздуха, прежде чем вновь нажать на спину Гегелю.

Изрыгая одно проклятье за другим, Манфрид продолжал ритмично нажимать грудью Гегеля на голову рыцаря, пока этот процесс мучительно и постепенно не оторвал Гегеля от Ее лона и не бросил прямо в объятья француза. Руки Гегеля задрожали и метнулись к источнику боли в груди. Пресвятая Дева вернула то, что отняли люди, и, распахнув веки, Гегель Гроссбарт одним движением выдавил глаза Жану.

– Чудо, – прошептал Манфрид.

– Чудо, – ахнул Мартин.

– Хр-р-р, – пробулькал задыхающийся рыцарь, из глазниц которого теперь тоже сочилась кровь.

– У-ух, – простонал Гегель.

– Чертово чудо! – завопил Манфрид. – Слава Деве Марии!

– Слава, – выдавил из себя Гегель. – Нам.

– Давай снимем, – проговорил Манфрид. – Понимаю, что ты потрясен Ее вмешательством, Риго, но хватит жевать глазами сопли, помоги мне снять с него петлю.

Родриго подчинился, но теперь, когда бой завершился победой, его раны заболели так, что юноша едва стоял на ногах. Они прислонили Гегеля к бизань-мачте и приложили к его губам бутылку. На палубе лежали Рафаэль, Лючано и шевалье Жан; все были так избиты, что не могли пошевелиться, поэтому Мартин спустился, чтобы присоединиться к победителям. Но стоило ему подойти, как Манфрид вскочил, схватил кардинала за грудки и швырнул на доски между ног Гегеля.

– Хочешь, я его зарежу, или ты сам, когда отдохнешь? – заботливо спросил Манфрид.

– Умоляю! – пискнул Мартин.

– Ты принимаешь Ее? – прохрипел Гегель.

– Да!

– Принимаешь Ее чудо? – продолжил Гегель.

– Да!

– Я умер, – сказал Гегель и подмигнул брату. – Я видел Ее.

– Ты – мученик, – прошептал, склонив голову, Манфрид.

– Она вернула меня к жизни, – натужно выдохнул Гегель.

– Истинное чудо! – согласился перепуганный кардинал.

– Тогда грех твой отпущен, – сказал Гегель и прикрыл глаза, пытаясь вспомнить, что видел на том свете, но образы уже поблекли, как листва в воде. – То же с остальными, брат.

– Что? – Манфрид не мог поверить своим обрезанным ушам.

– Всякий, кто примет истину, спасется, – прохрипел Гегель. – Кроме чванливого француза и подлого Зеппе. Их уже не спасти.

– Даже во сне ты сразил Джузеппе! – поспешил возликовать Мартин и совершил тактическую ошибку – Манфрид оплеухой напомнил ему о божественной природе произошедшего.

– В смерти, – исправился Мартин, – даже в смерти ты сокрушил этого Иуду.

– Этого богача, – сказал Гегель, указывая на шевалье Жана, – выньте из доспехов и повесьте там, где он повесил меня.

К этому времени Родриго исчез, и Манфриду пришлось самому исполнять это задание. Он оставил брата пить с кардиналом и снял с француза помятые латы. Тот почти не сопротивлялся, поскольку был целиком поглощен своим изуродованным лицом.

Затем Манфрид занялся Рафаэлем и Лючано. Оба пришли в себя, когда Гроссбарт окатил их дождевой водой из палубной бочки, но лица у обоих распухли и кровоточили, так что он не мог их различить, пока Рафаэль не заговорил на своем ломаном немецком. Быстро очертив положение дел, Манфрид настоял, чтобы Рафаэль перевел его слова Лючано, который охотно принял божественное вмешательство и даже попытался поцеловать ноги Манфриду.

– Катись к черту, – сплюнул тот. – Следи, чтобы этот ублюдок и ножа не получил, пока он на этой лодке.

– Почему ему не дать ножа? – спросил Рафаэль, осторожно прикоснулся к сломанному носу и поморщился.

– Потому что ему нельзя доверять! – огорченно покачал головой Манфрид.

– Да, так почему ему не дать ножа? – повторил Рафаэль и провел пальцем по горлу.

– Потому что Гегель ему грехи отпустил, а мы ведь не чертовы убийцы! – ответил Манфрид и постучал пальцем по лбу Рафаэля. – А теперь давай, живенько помоги мне распять этого француза.

– Хвала Пресвятой Деве! – сообщил о своем присутствии Аль-Гассур, который сумел проглотить горькое разочарование. – Благословенна Она и благословенны Ею вы, а также и я! Чудо!

Якобы чтобы помочь набрать веревок и поднять на рей шевалье Жана, Аль-Гассур подобрался ко всеми забытому капитану Баруссу. Он видел произошедшее с того места, где его бросили – между мачтами, и несколько раз служил препятствием, о которое спотыкались участники боя. Спокойный взгляд и безучастное лицо дрогнули при появлении араба. Улыбка рассекла опухшее лицо, а на глазах капитана заблестели слезы.

Обнаружив, что шевалье Жан выбросил в море все припасы, включая личные запасы братьев, которые лежали в мешках на их койках, Манфрид перерыл все сумки в кают-компании и обыскал другие койки в поисках заначек с сыром или сосисками. Он отыскал довольно еды, чтобы ему хватило на день, и вновь проклял их недавнюю беспечность. Нужно было припрятать провизию на такой идиотский случай! Приглядывая, чтобы никто не подошел к трапу, он чуть отпил из своего личного бурдюка, погонял воду во рту и прикрыл глаза. Затем наполнил ведро пивом из бочонка и возблагодарил Пресвятую Деву за то, что он не перевернулся, как бочка с водой.